Сергей Николаевич Огольцов
Главы для «Сромань-сам!»
О чём, конечно же, виднее Биофаку (*для тех, кто в танке – Биологический факультет). И хотя она не подавала виду на тему мопсиков или предбрачных песнопений кашалотов, литературоведы угасали, увядали и возвращались к недавнему голу головой Олега Блохина из Динамо (Киев).
Маму беспокоила инертность дочери в столь важном вопросе, на то и институт, чтоб продвигаться в нужном направлении, завязывать знакомства, дружбы с мальчиками, в пределах до подъезда, а там, глядишь, пусть и на день рождения придёт.
На эту тему Юлия Семёновна поговорила с Инной, наверно раза два с глазу на глаз, что нельзя их так вот сразу отметать, что нужно как-то присмотреться, дать человеку шанс хотя бы проявить себя, что даже и среди них можно встретить… ну в общем, попадаются…
Инна не стала прекословить матери и в студенческой столовой дала шанс Саше с Англофака (*танкисты! как же ж вы меня за… ну, то есть этта… мне надоели!) познакомиться с собой и пригласить в кино в кинотеатр им. Ленинского Комсомола.
(Подружки вокруг столика в столовой все просто аа-баал-дели! Ведь это был сам Саша, главный Казанова англофаковской общаги. Про него ходили слухи, что он мог построить девушек своего этажа, в какой-нибудь из комнат, пройти вдоль строя и сказать счастливице: «Ланна, сёдни к те загляну, иди чай ставь, остальные свободны.. пока что»).
Они сходили на сеанс, где Саша вёл себя вполне пристойно, когда пару раз сняла его ладонь у себя с коленей. А потом он проводил её домой.
Шёл рядом с аккуратной степенностью и сдержанной жестикуляцией уверенного в себе победителя в турнире института по Русским шашкам, с серьёзностью о чём-то рассуждал, собачка зиппера спортивной куртки побалтывалась под подбородком, элегантно обтянув шею типа как воротником-стоечкой.
А Инна мучилась и переживала, что сейчас придётся пройти вдоль здания общаги, где ходят знакомые студенты, а он ростом ниже неё, хоть и на толстых каблуках, а они подумают: «Ну просто Дама с Собачкой» (возможно их знакомство состоялось после обзорной лекции о творчестве А. П. Чехова).
И опять пошли пустые вечера между чёрно-белым телевизором и газетной перегородкой папы в его синих спортивных штанах по дому.
Потом Инна как-то сдружилась со своей одногруппницей Верой, вернее та сдружилась с ней.
Черноволосая и статная Вера была инициативной и бойкой дочерью номенклатурного работника райцентра в той же области, за 60 километров по шоссе, и где-то в марте Инна съездила к ней в гости.
Добротная хата и во дворе асфальт.
Через день-два Вера сказала – зачем ждать утреннего автобуса? Пусть Инна позвонит по их телефону в город и вызовет Самика с его «волгой», чтобы подвёз обратно.
Однажды в ресторане гостиницы «Чайка» она у Инны спрашивала, кто это ей кивает из дальнего угла. Инна сказала, что это директор ДЮСШ, а остальное Вера сама разузнала – город-то маленький…
Инна долго не соглашалась, да и номера не знала, но у Веры оказался номер, который она сама и набрала.
Самик был очень удивлён и обрадован, сказал, что выезжает и спросил, как найти её в райцентре и Вера тут же подсказала улицу и дом.
Буквально через час белая «волга» затормозила у ворот. Девушки вышли. Вера с сумкой продуктов, что её мать собрала ей до следующего приезда.
Водитель сумку положил в багажник, студентки сели сзади и они выехали разгоняя фарами вечернюю темноту.
Так вот и ехали себе, болтали, Самик поддерживал разговор обернувшись с переднего сиденья, с Верой в основном, а его боксёр рулил, покуда не свернул в лес рядом с шоссейкой.
Вера стала шутить, что похищаться не уславливались, а Самик ответил, что и машине нужен передых.
Он достал бутылку шампанского из бардачка, конфеты и перешёл на заднее сиденье, а Вера на его место рядом с водителем, который всё молчал, но вместо себя включил радиоприёмник, негромко так. И он сумел открыть шампанское без всяких брызгов и хлопков.
Инна не стала пить, а Вера не отказалась и всё хихикала пока водитель трогал её грудь.
Самик тоже положил руку на колени Инны, но слишком не наглел, они просто сидели откинувшись назад.
Потом водитель, там впереди, наверно, слишком ущипнул или полез не куда надо и Вера вскрикнула: «Ты что сдурел? Пусти!»
Водитель не пускал, а Вера отбивалась. Инне стало страшно и она выпрыгнула из машины, и убежала в лес.
Вокруг темно, не видно ничего, она бежала, дождь моросил, а голые кусты цеплялись ей за плащ и Самик вслед кричал: «Инна, вернись!»
Она не вернулась, а бежала сколько было сил. Потом остановилась, задыхаясь, совсем одна, посреди леса и слушала как бьётся её сердце.
Но он её нашёл даже в темноте, встал на колени перед нею и деревом за её спиной, целовал руки:
– Инночка, да что ты! Как ты могла подумать? Тебя я не обижу! Никогда! Ты – не такая!
Потом отвёл её к машине и поехали дальше, уже без разговоров. До города оставалось минут десять.
Сначала завезли Веру в общежитие – водитель отнёс сумку в вестибюль, а оттуда к дому Инны.
Назавтра Вера в институт не пришла, но посреди первой пары вызвала Инну через кого-то в туалет.
Туалеты в Старом Корпусе просторны, направо от входа на стене большое зеркало чуть ли не в полный рост, а за ним вдоль стены белые раковины с кранами до следующего зала, где кабинки.
В старинных арочных окнах напротив кранов сияло солнце и Вера ждала её в очках противосолнечных, больших и чёрных.
– Ну как ты, целка? – спросила она Инну, когда та вошла. А потом сдёрнула очки и показала припудренный синяк под правым глазом и рассказала, что боксёр насиловал её сзади, под дождём, опрокинув животом на капот «волги». И туда, и туда.
– Покатались, – сказала Вера в заключение, – с ветерком, блять…
С тех пор Инна перестала посещать ресторан «Чайка», а Вере мартовское приключение открыло широкую возможность стать популярной звездой студенческой общаги.
Однако под конец 4-го курса она умерила свою инициативную безотказность, поскольку вышла замуж за майора, пусть даже и толстого, но достаточно молодых лет, ведь у неё, как уже отмечалось, папа имел высокий чин районного масштаба.
Майорская звезда на плечах молодого зятя (а даже и довольно редкая комплекция в эпоху дефицитов) наглядно свидетельствовали, что тот знаком с ходами-выходами и общим принципом работы всей системы.
Какого рода войск? Неважно, в войсках он редкий гость. Ищите генерал-майора (о, простите! генерал-полковника) не ниже, чем в генштабе. С его-то тактично стратегической предусмотрительностью и всесторонне опытной спутницей жизни!
Нет, именно в генштабе и никак не ниже ведь именно шерше-ля-фамки двигатель карьеры своих мужей…
Ибо есть такая профессия – родину защищать…
О чём почаще повторяйте камере тюрьмы общего режима, гражданин Юматов, а на амнистию рассчитывать забудьте: бездарные актёришки в их зависти к прославленным коллегам по цеху неизлечимо мелочны и неприступны, и пусть вся страна заглядывает в рот за очередным анекдотцем сверху, он не простит вам вашей творческой удачи…
Ну разве что к 100-летию Великой Победы… Однако вряд ли вы дотянете.
* * *
Комплектующая #27: Осуществление Избежания
– Ну подожди, я быстро, – сказала Юля и пошла вверх по каменным ступеням ко входу в храм, хотя не знала заперто там или нет.
Иван остался на площади, он уже как-то привыкал делать что ему Юля скажет, однако она уже возвращалась – заперто.
– Кина не будет, Максимка в запой ушёл, – сообщил им черноволосый моряк в сдвинутой набекрень бескозырке и с гитарой в руках, проходя, вразвалочку, мимо.
– Чё ты мелешь? – не смолчал Иван, которому этот прохожий сразу не понравился, тем более при Юле.
– Кинотеатр, говорю, на ремонте, – он указал головкой грифа на ступени к высокому порталу ворот храма.
– Так тут кино показывают? – догадалась Юля.
– Так точно – кинотеатр имени Максима Горького. А вас как зовут?
– Юля, – ей стало вдруг так радостно разговаривать с этим моряком в широких чёрных брюках и белой рубахе с тёмно-синим квадратом воротника спадавшего за спину.
Широкий брючный ремень, поверх заправленной рубахи, ярко поблескивал медью бляхи с якорем.
Опытным глазом прислуги большого дома она заметила мелкую складку на правом боку от неловкого утюга:
– А как вас?
В ответ моряк перехватил гитару в обе руки и подыгрывая себе запел про Одессу, шаланды и вежливых биндюжников. После завершающего зыбко щипательного аккорда, он пояснил:
– Так что извольте видеть – Константином меня кличут.
От угла площади раздались резкие свисты, откуда пара моряков в такой же парадной форме для увольнительной прогулки махали руками с криком:
– Бугор! Ну идёшь ты что ли?
– Идите, я потом подойду! – крикнул в ответ им гитарист и добавил потише для Юли:
– Старшина второй статьи Краснознамённого Балтийского флота Костя Бугров!
Он приложил расправленную ладонь к ленточке бескозырки поперёк лба, где для удостоверения золотились плотные буквы надписи «Балтийский Флот» и Юля засмеялась.
Иван стоял сбоку в удивлении, он ещё и не знал, что у Юли бывает такой красивый смех.
– А фраера вашего как кличут?
Юля, конечно же знала, что «фраер» по-Немецкому это «жених» и удивилась, что Костя так быстро угадал её отношения с Иваном.
– Иван, – ответил Иван сам за себя.
– Ваня-Ванечка-Ванёк, – выговорил моряк в растяжку.
– А «Иван» тебе чем не так? На хвост соли насыпал?– вызверился Иван от нахлынувшей вдруг обиды, что кругом его за дурака держат: и в Европе он fou, и дома – Ванька-дурак.
– Сам ты фуу!
– Эй, эй, не пыли, пехота!
Как всякая женщина, Юля отлично чувствовала, что эти двое готовы пойти друг на друга лобовой атакой. Из-за неё. Как всякая женщина, она конечно же пришла в восторг, однако сказала:
– Ребята! Прекратите! Давайте лучше погуляем. Костя, вы нам покажете город? А то мы за два дня ещё не разобрались.
Константин не стал отнекиваться, что ему надо куда его звали друзья-моряки (что ещё больше обрадовало Юлю, хотя она знала, что так и будет. Знала с первой минуты, когда спустилась от запертого храма и заглянула в его глаза, где плавилось изумление и восторг человека нежданно полюбившего сразу и навсегда, на всю оставшуюся жизнь, потому что всю предыдущую он мечтал о ней, вот такой, и всегда ждал именно её – Юлю).
Они пошли втроём через площадь. Юля шла посередине и держала каждого из них под руку. Ей было так хорошо!
Константин о чём-то трепался.
Иван шагал молча и на каждый красивый смех Юли становился всё угрюмее.
В парке им пришлось остановиться и Юля подержала гитару, пока Костя показывал военному патрулю свою увольнительную записку.
Когда в аллее они проходили мимо той самой скамейки, Иван вздохнул в сторону твёрдых деревянных брусьев её длинного сиденья, а Юля даже и не заметила – скамейки они все такие одинаковые…
В гавани Бугров показал им свой корабль у причала.
– Ух ты! Какой большущий! – удивилась Юля на крейсер «Киров».
– Не туда смотрите, Юленька! – засмеялся Бугров, – вон он наш красава Гоша! – он указал на крохотный, возле броненосной громадины, торпедный катер с номером ТК-102.
Потом они вышли за город на песчаный пляж возле форта «Риф», с кривыми, исхлёстанными ветром соснами, полюбовались волнами Балтики, привольно бегущими через всю ширь Финского залива, и вернулись обратно.
Увольнение Константина кончалось и на прощание, в момент отлучки Ивана на минуту, он ей сказал:
– Жизнь коротка, но и земной шарик маленький, мы ещё встретимся, я тебя непременно найду, Юленька.
Она знала, что так оно и будет, и обещанная встреча состоится…
Она не ошиблась и встреча произошла в тот же вечер.
Когда они с Иваном вернулись в казармы, её дожидалась Валя, вся потемнев лицом и застыв глазами.
Юля её такой не видела даже при самых сильных авианалётах союзнических бомбардировщиков на Дюссельдорф.
– Валя, что случилось?.
Та рассказала, что её дружок-краснофлотец ей сегодня говорил, что завтра в полдень в Кронштадт зайдёт большое транспортное судно с шахтным оборудованием, туда погрузят прибывших из Франции ПеэЛов и Северным Морским Путём отвезут в далёкую тундру на шахты Крайнего Севера, раз они захотели в Германию или сдавались Немцам и теперь в любой момент могут стать вредителями, и что Валя ему очень нравится, но выше жопы не прыгнешь, подруга. Вот же гад…
Юля тут же нашла Ивана, чтобы всё пересказать ему, а под конец расплакалась – ни в какую Германию она не хотела и староста Митрич её даже и не спрашивал…
Иван приугрюмился, но тоже не знал что делать, пока Юля не потащила его с собой к той гавани, в которой Костя показывал им свой корабль.
Конечно, часовые их не пропустили, но вызвали Костю и показали куда отойти, где в заборе дыра и они смогут с ним повидаться.
Костя вылез уже во всём чёрном рабочем обмундировании и ни словом не перебивал сбивчивый рассказ Юли.
Потом он задумался, но всего на минутку и сказал:
– Короче так. Завтра утром в шесть ноль-ноль быть на пляже, с вещами. Номер Гоши помните? Не опаздывать.
Он пожал им руки, Ивану крепко, Юле – нежно, и скрылся сквозь забор вокруг гавани…
Утром, задыхаясь от тревоги, Юля выбежала на пляж даже немного раньше времени, но кораблик уже покачивался на длинной волне возле берега.
Она уронила свой чемодан и побежала к морю, увязая в тёмном песке.
Костя спрыгнул по пояс в воду и тоже бежал через мелководье, из-за которого катер не мог подойти ближе.
Он подхватил её на руки у самой кромки воды и понёс в море. Иван шагал следом, вспенивая волну ногами, с Юлиным чемоданом на плече.
По верёвочному штормтрапу они по очереди вскарабкались на борт.
Иван, Костя и его сослуживец стояли на палубе судёнышка, пока Юля переодевалась в тесной рубке.
– Везунчик ты, Иван, – сказал Костя. – Смотри, береги Юлю, таких девушек больше нет.
– Ты, Бугор, точно свихнулся! – сказал его друг.
– Мало говори! Прорвёмся! Иди заводи машину.
Моторист бросил за борт докуренную папиросу и спустился к паре двигателей дать ход.
На призывный свист Кости, он подбросил оттуда старый чёрный бушлат с плечом в несмываемых пятнах от солидола.
– Возьми, – сказал Костя, – не мёрзни, и патрули не станут цепляться, видно, что работяга. Через полчаса будем в Питере, как пристанем на Васильевском острове – сразу же уходите, не оглядывайтесь, покуда я начну выясняться какой завод меняет дизеля на Г-пятых.
Юля вышла на палубу, чтоб и они смогли переодеться. Иван скрылся в рубке, а Константин, прежде, чем последовать за ним, проговорил:
– Адреса дать не могу, на месте того гнидючника уже два года как воронка, но мы ещё встретимся – это беру на себя…
И уже когда катер малым ходом подходил к причалу гавани на Васильевском острове, он на прощание сказал:
– Так что, Юленька, так и знай… – а потом молча пожал руку Ивану…
Нет. Свидеться им больше не пришлось. Обманул?
Вряд ли. Женское сердце не обманешь и Юля знает – не пришёл, значит его больше нет на этом шаре, который с каждым днём всё меньше, и что не жить им долго и счастливо, как у Алекандра Грина, до самого совместного конца в один и тот же день…
А если тебе случайно доведётся попасть в Кронштадт, то посети Никольский собор (он уже больше не кинотеатр), собор посвящённый всем погибшим морякам, и зажги свечку на помин души Константина Семёновича Бугрова.
Он был моряк, и он погиб, на суше иль на море – теперь уже неважно.
Тем более, что там не спрашивают вероисповеданий, ни павшего, ни возжигающего…
* * *
Комплектующая #28: Усугубление Присовокупления
– А и, если уж на то пошло, кровосмесительство в 2 счёта разрешимо контролем рождаемости, – сообщил Дмитро Иваныч четвёрке непрекословяще запертых дверей на площадке четвёртого этажа.
Ну не так, чтоб слишком уж громко типа с ораторской трибуны, нет.
За верха, с которых он спускался, можно было оставаться спокойным – там ни души.
Однако же низы, покуда что, непредсказуемы.
Впрочем, особо можно и не переживать – для населения и гостей подъезда высказывания такого толка – полнейшая криптограмма.
Тем паче, что не во весь же голос, а так – приватное бормотание самому себе под нос СтарПрепа, а к тому ж ещё и кандидата филологических наук.
Багаж имеет свойство разрастаться, знаете ли.
Он что – не может сам с собою обсудить тему своей, возможно, докторской, а?
А ведь насколько всё оно обесценивается, и чем дальше, тем больше. До беспредела.
Учёная степень – ого! кандидат наук! – была когда-то что-то с чем-то, а теперь?
Ну не совсем «тьфу!», однако после того как и Рита стала «защищённой», Дмитро Иваныч c полной откровенностью во всём в этом разочаровался. Про себя, естественно…
Защита диссертации, комиссия из светил науки, при всём официозном антураже…
Выходит эта Рита, кладёт на кафедру свой машинописный фолиант… Ну давай, ты сможешь!. Открывает, на комиссию глаза подняла и – рыдмя взрыдалась!
Вот и всё, на что способна эта дурёбища – за неё написано, так даже и прочесть не может!.
Комиссия в полном мандраже, кто валидол глотает, кто под пиджаком пупок крестит, что пронесло, что не успел он – чур, меня! чур! – задать фраппированной соискательнице ни одного вопросика, что мог бы спровоцировать текущую слезоточивость.
Нет не он, у него алиби!
А как же! Это ж сама Рита пришла защищаться! Гражданская супруга Самого!
Конечно не так чтобы гражданская и не совсем супруга, потому что у Самого законная вполне жизнеспособна, а Рита просто (скажем для подъезда) супруга маргинальная.
В общем, насилу Риту минералкою утешили, можно даже сказать – утетешкали, перебора не будет, поздравили с успешной защитой и присвоением ей степени кандидата наук и, когда она ушла позвонить пупсику (Самому Председателю Республиканской Академии Наук), отёрли с лысин пот – ух, пронесло!.
Молча поцыкали—без комментариев—и разошлись.
Научная элита мудра, априори…
Полнейшая дискредитация звания учёных и вообще наук, прикладных и теоретических вместе взятыми.
И ведь не анекдот, а вся научная общественность целый месяц на рогах стояла, смакуя все детали до распоследнейшей подробности (забытая папка с диссертацией на обесчещенной кафедре).
Над кем смеётесь, суки? Над собой смеётесь!
Ну а инцест дело серьёзное и для этого дела, как говорила Эмили Дикинсон «падение нуждается в скрупулёзной подготовке», и на тяп-ляп кровь не смешивают (так что сама она, на всякий, предпочитала мастиффа).
Тут же ж сперва роди ребёнка, вскорми его/её, потом обуй-одень-воспитай…
Много уходит моральных сил и материальных ресурсов.
Нет, не затрагивая, когда брат с сестрой. Уж те-то на всё готовенькое, можно сказать…
И вообще у данного явления общественной жизни немало найдётся ответвлений, типа бабулька с зятем тестя внучатой племянницы или… нет, туда лучше не будем углубляться…
Достаточно взять традиционный пример из Библии – изнасилование Лота…
Как же ж там дело-то было? Дай, Бог, памяти.. Ага! Спасибо, я знал, что Ты меня не оставишь!.
Значицца – так… Дошло до Тебя, что в сотворённом Тобой мире сотворённые Тобою люди вконец распоясались по причине безнадзорности с Твоей стороны…
…И взял Господь Всемогущий всего лишь двух ангелов для личной телоохраны и низнёсся на твердь земную? Им же сотворённую… где-то так, нет?..
Ну и эксперимент (а вполне, может быть, даже и экспромт) совместно показали явные нарушения в двух взятых наобум, для проверки опытным путём, городах: Содоме (кому-то что-то напомнило? где-то зачесалось?) и Гоморре (ах-ах! чешущихся заметно прибавилось)…
…нет, на Тебя посягающих не оказалось (преклонный с виду возраст отвлёк, возможно) но телохранителей Твоих возжелали геморроидальные содомиты, они же содомитствующие гоморройники, в качестве сексуальных рабов(?)/рабынь(?)
Откуда невежам было знать, что ангелы, Твоим соизволением, бесполые, после тех их непотребств с дочерьми Адама и Евы (Сам знаешь)…
И к тому же неизвестно из какого конкретно металла произведены, хотя явно внеземного происхождения…
…(и тут вот не могу удержаться от небольшого отступления, чисто между Нами – насколько же тупы эти фэнтези-писцы, что друг с друга и у… как бишь его?…а! С. Кинга списывают, а?
Ведь из всего какой-то пары глав Ветхого Завета, а?. Такого можно на… Ты прикинь!
То есть хочу спросить: у Тебя там случайно ещё потопа на всю эту бестолочь не завалялось, нет?. ладно, идём дальше).
И правильным, и справедливым явилось Твоё решение провести небольшую тактическую тренировку предстоящих Хирошимы и Нагасаки…
Но насколько же справедливее оказался Ты (что вполне предсказуемо), чем Гарри Трумен, и решил Самолично удостовериться перед бомбардировкой – а ну как найдётся в приговорённых городах душа безвинная?
И как всегда оказался Ты прав – не один оказался там Лот, но и всё, как один, семейство его немалое… и провёл Ты инструктаж по технике безопасности при использовании (не станем им подсказывать какой конкретно) бомбы (даже двух): для пункта С., и пункта Г. – с указанием маршрута эвакуации…
Остальное – история. Жена Лота инструкцию нарушила, назад глянула и – упс!
Была у Лота жена, а стала сталагмита солёная, непонятно откуда и кем накапанная в позе вертикального столба (потому что бабское любопытство суть явление неизлечимое).
И к последующим каким действиям прибегла законная Лотова дочь? Спрашивается?
Эта пройда прикинула, что из-за стирания Г. и С. намечается предстоящий дефицит на мужиков и, следовательно, надо ж срочно застолбить что уж там подвернётся!
А подвернулся ни в чём не повинный Лот, которого та, с позволения сказать, дочурка (ты гримасы-то не строй! Ты Библию-то скачай да пальчиком поёлзай!) – вот именно! Взяла за самое за живое! За то самое, на чём уж все мы безотказные:
– Папань, – грит, – а у меня тут в рюкзачке винишка бутылочка оказалася! Хошь?
И что оставалось обречённому Лоту, который только что пережил переплавку (да прямо на глазах) жены в окаменелость?
– А то! – грит и, конечно – хряпнул.
А утром просыпается в своём шатре, а эта с позволения сказать, ненормативная лексика, уселась на его … по самую глубину недр своих да ещё [купюра] измывательски эдак ручкой, с вертикальной связи, помахивает – ага, мол, папанька, а я уже не та, целка-то тю-тю!
А кто рассчитывал, что тут и сказочке конец, то фиг вы угадали, эт вам не князь Данила Говорила, Ветхий-то покруче наворачивает, ага, в смысле лохотронов.
И младшая сестра старшей дочери Лота подсмотрела как дело было и пристала к сеструхе-то:
– Не будь жадёбой, мне ж тож охота.
Уж чё она там взамен наобещала, пойди доройся, однако после повторной процедуры на следующее утро папаньку приветствовала новая наездница с той же новостью, что уже не девственница.
И не пытайтесь мне вкрутить, что тут не беспардонный случай групповухи касательно этого лоха Лота.
Исторически зафиксированный факт инцеста – налицо…
При всём при этом, концептуальный неоспоримотизм заявления Дмитро Иваныча дверям 4-го этажа ни на йоту не продвигал его приблизиться к академически заветной мечте – сделать перевод чего бы там нибудь в духе травести Котляревского по мотивам Вергилевой «Энеиды».
Во-1-х, древне-Еврейского он не знал, чтобы талмудиться с Заветом, а во-2-х, уж чересчур взахлёб океанически разлита и затронута эта тематика в любом фольклоре, от амазоно-афро-полинезийских и до Удэге, не говоря уже про популяции имеющие свою письменность: «назови мне такую обитель…» где своё на своём не стонало б…
Но эти хреновы хромосомы (какой их гад выдумал вообще?) отфутболивали сладкий плод в разряд запретных.
Ну и действительно, кому охота, чтоб его дети мёрли словно мухи едва вдохнув из атмосферы на воле?
Или же выживут, но нижняя губа цепляется за нос и хорошо ещё, что не за ухо, что явно различимо в портретах наследников небезызвестных династических пород склонных к самоскрещеванию (мы пальцами не тыкаем, у нас насчёт дипломатической соображалки всё хоккей).
Вот почему в любых широтах, державах, племенах и нацменьшинствах (не станем мелочиться до тех кланов в Новой Шотландии) инцест продолжает оставаться затабуированным видом отдыха.
(Но и опять-таки с национальными особенностями: где-то со старшими сёстрами – зелёный, тогда как с младшими ни-ни, в других местах на сводную тётю – пожалуйста, однако на тёщу – и думать не моги, и так далее…).
Но в целом – отрицательная мечта. И хочется, но из-за угрозы генетических нарушений – колется.
(Но сука хочется ж! Отсюда и Ра, бог Египетский, женатый на своей маме, сестре и дочери – вся троица в едином лице, чтоб Ново-Заветникам было с чего черпать).
– – – – -
«Предложенный в работе диссертанта кусочек истончённой резины содержит рациональное зерно для решения давно стоящего и до краёв назревшего вопроса: как стонать в своё удовольствие не опасаясь мстительности хромосомных зигот?
Особо следует отметить высвеченный исследованием факт странного фаворитизма, когда из всех «тварей сотворённых» единственно клопам не грозит потомство выродков. Подводя к выводу – кровососущим кровосмешение по барабану?
В заключение диссертации на соискание, автор очень верно подмечает – «…старый добрый друг презерватив и – стонайте на здоровье без оглядки на группу крови и дискоидальную гаструляцию бластоцисты вашего/вашей напарника/цы по рекреационному акту в завершение трудовой недели/квартала…» (конец цитаты).
Работа, в целом, представляет научную ценность, возбуждая (хотя не фокусируясь особо) интерес к аспекту возможно недостаточной удовлетворённости рекреантов – что если стонов и прочих сопричастностей мало?
Что если щёмно на душе и хочется подержать на руках кровинушку? чадушко своё ненаглядное? нюхнуть запашок младенческой невинности? лизнуть биение родничка на темечке под прядкой реденьких волосиков?
Не отчаивайтесь, оптимистично призывает автор в заключение, и знайте – у вас здоровые инстинкты и вам прямая дорога в не раз оплёванную—с разных сторон, концов и позиций—евгенику.
Да, да, да. Именно так – селекционный отбор. Тот самый, что стоял у истоков коров-рекордсменок холмогорской породы, грейпфрутов и прочих непревзойдённостей не имеющих аналогов среди живой природы».
– – – – -
– Вы случайно не заметили, Ватсон, куда миссис Хадсон прибрала коробочку с канифолью, которой я натираю смычок моей скрипки?
– Полагаю, она опять приняла порошок за кокаин, дорогой Холмс… Либо же в ней воспылал на вас охранительно материнский инстинкт. На вашем месте я бы поостерёгся заходить в неосвещённые комнаты дома.
– Ха… ха… и ещё раз – ха… Солдафонский юмор в духе казарм Калькутты. Ваша служба в Индии длилась слишком долго, дорогой доктор, и солнце напекло вашу «балдёшку», как выражается мигрант из России, новый дворник Сэра Элтона…
Но чёрт возьми, где же к… к… канифоль? Из-за несносного Лондонского тумана у меня опять разыгрался насморк на все нососинусы.
* * *
Комплектующая #29: Достижение Выживания
До выхода за ворота гавани, Юлю не покидала внутренняя дрожь.
Их не остановили, с оглядкой на чёрно-моряцкий бушлат на Иване, с несмываемым пятном на правом плече, и на красоту Юлиного серого платья.
Такой дорогой и явно трофейный материал могла позволить себе лишь жена Директора номерного завода, которую и сопровождает работяга в бушлате, выдернутый со своей смены за рост и силу, чтобы нёс чисто кожаный и не менее трофейный (это ж сразу видно, что не фанера под дерматином) чемодан жены Начальника.
Так что служба внутренней охраны их не стала замечать, чтоб не нарваться сдуру – да и не с улицы идут, чего ж тут пропуск требовать.
Но всё равно, до поворота за угол первой попавшейся улицы, душа Юли стискивалась страхом и ожиданием оклика сзади, вот-вот.
И только когда они миновали ту улицу и прошли по мосту над неширокой чёрной рекой в каменных стенах, она задышала свободнее.
Оклик не прозвучал, сердце перестала бухать в ушах и они уже просто гуляют по тротуару большого города, чьи витрины заколочены щитами из досок, а между окнами домов неровные ассиметричные проломы снарядами тяжёлой артиллерии.
Нередко вместо зданий глубокие воронки переходящие в холмы битого кирпича и щебня, поросшие железными прутьями арматур.
Когда им встретился большой сад, они не сговариваясь заспешили к скамейке неподалёку, чтоб уже там придти в себя от непрестанных переживаний за это утро.
Прохожих был немного и двигались они не слишком торопясь, не успели ещё отойти от блокадной привычки экономить силы, лица сурово обтянуты, взгляд обращён вовнутрь или в землю на пару метров перед собой – уже не дистрофики, но всё ещё заключённые лагеря величиной в город.
– Девушка, закурить не найдётся?
Он как-то совсем незаметно присоседился на их скамью, этот худой подросток в серой кепке, почти ещё ребёнок.
– Я не курю, – ответила Юля.
– Да и я тоже, но эта Бойня Номер Два настолько испортила девушек, что пока закурить не попросишь, они даже и не поймут, что к ним обращаешься.
Она удивлённо воззрилась на собеседника, чей способ изъясняться нисколько не вязался с обликом (ну самое большее) семиклашки.
– А вам, юноша, не рано ли задевать девушек? – улыбнулась Юля.
– Уже теперь немалое число их, я имею ввиду девушек, а не девок, были бы счастливы гулять со мной по Невскому. Мерило привлекательности – потенциал. Вон ваш дворецкий вымахал с коломенскую версту, а что толку?
– Эй, малый, ты чё тут мелешь? – ёрзнул Иван по скамье, невнятно чувствуя, что на него что-то сказали не совсем правильное.
Однако ладонь Юли легла ему на сгиб локтя и дальше он просто только млел, поглядывая на её длинные пальцы истончающиеся к правильным эллипсам ногтей в кисти доверительно прилёгшей на чёрный рукав бушлата.
В таком состоянии уже не получалось следить за болтовнёю шкета.
– Но мне это не нужно, пока что. Мои текущие приоритеты – экономика и благотворительность. Из-за неё-то я и обратился к вам.
– Это, простите, как же?
– Моё внимание привлекли два гостя нашей культурной столицы, которым некуда податься с их гладстоновским саквояжем. Разве же мог пройти я мимо, не предложив уютного пристанища без всяких ксив и аусвайсов. Ферштеен зи, Фройляйн?
От неожиданности, Юля машинально ответила по-Дюссельдорфски:
– Ja, ja, genau so! – и прикусила сустав указательного пальца свободной руки, вслед бездумно вылетевшему воробью.
– Ага! Так я и думал. Теперь вернёмся к экономике. Взамен информационной услуги, весьма необходимой вам сейчас, мне желателен будет ваш саквояж натуральной кожи. Сапожник дядя Яша, хотя и пьёт как сапожник, не в силах пропить свою виртуозность. Шкары, что он изготовит мне из вашего сырья, затмят весь Питер вдоль и поперёк. Мне надоели эти вот опорки, знаете ли. – Он притопнул кирзовым солдатским башмаком в мелкий гравий садовой дорожки.
Юля понимала, что спрашивать совета у млеющего Ивана бесполезно, к тому же её покорила уверенность малолетки знающего чего он хочет и как этого добиваться.
