Сергей Котов
Раненые звёзды
Почему-то включение машины меня успокоило. Да, перегрузки росли, да на грудь давило все сильнее – но это как раз и значило, что все идет нормально, так, как надо.
– Два же, – раздалось в шлемофоне, – Григорий, как себя чувствуете?
– Нормально, – ответил я, стараясь, чтобы голос звучал солиднее, – терпимо вполне.
– Идем до трех, и для первого прогона будет достаточно, – продолжал голос, – если будут изменения в состоянии – сообщайте.
– Принял, – ответил я, и попытался рефлекторно кивнуть; это у меня не очень получилось – не только из-за тяжести, очень мешала накладка системы связи.
На трех же приходилось прилагать заметные усилия, чтобы вдохнуть. Но чувствовал я себя вполне нормально. Даже в глазах не темнело – хотя меня предупреждали о таком эффекте.
По ощущениям, это продолжалось всего пару минут (хотя на самом деле четверть часа, это я потом уточнил), я даже толком не успел устать от одной и той же позы. На помосте в сопровождении врачей и техников меня встречала Катя. Вид у нее был довольно взволнованный, и она не особенно это скрывала. Увидев меня, она с явным облегчением улыбнулась.
– Ну все, переодевайтесь – на сегодня мы закончили. Дальнейшую программу скорректируем после анализа данных телеметрии, – сказал руководитель центра подготовки, седой крепкий мужик, ростом под метр девяносто, – от себя добавлю: держались вы молодцом. Мы ожидали худших результатов. Возможно, из вас действительно получится приличный космонавт.
– Спасибо, – кивнул в ответ я и, недоуменно посмотрев на Катю, отправился в раздевалку.
Она встретила меня в холле. Мы молча направились в сторону жилого корпуса. Разумеется, без сопровождающих.
– Так, что это было? – первым спросил я, когда, по моим прикидкам, мы отошли на достаточное расстояние.
– Тюрвинг с тобой? – вместо ответа, спросила Катя. Я хотел в ответ огрызнуться, но она произнесла это таким тоном, что я не стал.
– Естественно, – кивнул я, – как договаривались, я даже в туалет с ним хожу. Могу сказать еще раз спасибо ребятам, которые набедренную кобуру соорудили. Дико удобная штука.
– И в центрифуге он тоже с тобой был?
– Ты меня за идиота держишь? – все-же вспылил я.
– Извини, – спокойно ответила Катя, – но я должна быть совершенно уверена.
– Он все время со мной. Я понимаю ставки. И я хочу жить.
– Гриша, ты в очередной раз молодец, – из ее голоса вдруг ушло напряжение, и она снова мне улыбнулась, – сегодня был очень, очень важный день.
– Слушай, хватит вокруг да около! Достало уже, вот правда. Что случилось-то? Думаю, после твоего визита весь мой сегодняшний день будут по секундам анализировать, гадая, в чем дело!
– Помнишь, ты как-то обмолвился, что не очень лифты любишь? – спросила Катя.
– Ну, – кивнул я, – не люблю. И что?
– У нас были основания полагать, что у тебя скрыто развивается клаустрофобия. И это могло выплыть именно сегодня, на испытании. Это само по себе поставило бы под угрозу все договоренности, но даже не это было самое страшное.
Я промолчал, осмысливая сказанное.
– Самое страшное – это твой тюрвинг, – продолжала Катя, – сегодня мне пришлось принести это, – она распахнула полы своего пальто, и продемонстрировала что-то вроде широкого серебристого пояса.
– Что за штуковина? – спросил я, заинтересованно, – не опасно ее здесь показывать?
– Все в курсе, – ответила Катя, – просто так я бы его на территорию не пронесла. Это фризер. Он бы помог спасти нас всех, если бы твой тюрвинг вдруг решил, что тебе грозит смертельная опасность.
– Да с чего бы… – начал я, но Катя перебила.
– Во время настоящего приступа фобии, – сказала она, – человеку кажется, что он на самом деле умирает. Мы не знали, как на это может отреагировать артефакт такой мощности, как твой тюрвинг.
– А просто поговорить со мной было нельзя? – спросил я, – зачем огород городить?
– Это могло спровоцировать приступ, – ответила Катя, – по данным наших психотерапевтов шанс на первую паническую атаку вырос бы процентов на двести.
– Ну вы, блин, клоуны, – я покачал головой, и двинулся дальше.
– Это еще не все, Гриша, – вздохнув, сказала Катя, – очень часто разные фобии – это следствия психических травм, полученных в детстве. Ты знал, что твои родители – не родные?
– Приемные, что ли? – спросил я.
– Вероятно, – кивнула Катя, – мы с ними еще не обсуждали эту тему. Но факт в том, что по генетическому анализу ты не можешь их быть сыном.
– Я и есть их сын, – ответил я раздраженно, – и чхать я хотел на гены. И на чебурашки тоже.
– Гриша… – Катя остановилась, и растерянно заморгала глазами, – ты точно понял, что я сейчас сказала?
– Что я – приемный. И что?
– Ну… тебя это никак?.. не трогает?
Я устало вздохнул.
– Слушай, у тебя что, других дел нет? – спросил я, – может, заняться пора? Почему это должно меня трогать?
– Ну… обычно это бывает потрясением для человека – узнать, что у него есть другие родители… – пробормотала Катя; выглядела она по-настоящему растеряно, и даже жалко.
– Да нет у меня других родителей, – терпеливо, как непонятливому ребенку объяснил я, – откуда им взяться? То, что меня могла родить какая-то девчонка, и потом отказаться от меня в роддоме – вовсе не делает ее моей матерью.
Катя продолжала растерянно хлопать глазами.
– И что – тебе было бы не интересно с ней познакомиться? – спросила она через секунду.
– Не очень, – я пожал плечами, – что бы это дало, кроме взаимной неловкости, и ложного чувства вины? Я вырос в хорошей семье. У меня есть отец и мать. Я их очень люблю. И они меня тоже. Это – реальность. Что может это изменить? То, что я родился не так, как думал вначале?
– Это… очень… необычно, – пробормотала Катя.
– Ну послушай, – снова вздохнул я, – в детстве у меня был пёс. Родители купили его, когда мне было всего четыре. Доберман, я его Боссом назвал. Так вот – он был самой близкой для меня душой в этой вселенной! А ведь он даже не человек, а вообще существо другого биологического вида. Разве это хоть что-то меняет?
– Я… Я не знаю! – Катя смущенно пожала плечами, – я правда не знаю, что сказать.
– Вся эта важность кровного потомства – это ведь наследие биологической системы, где мы живем, – сказал я, – это не наше, личное. Это требования биосферы, передать часть генов. Ты же понимаешь, что твой ребенок – это будет совсем не ты, даже не близко! У него будет половина других генов. А это значит, что его генетический код уже будет уникален! Да, чем-то похож на твой – но совершенно уникален! То же самое – у каждого человека. Кроме однояйцевых близнецов, наверное. Близость вот здесь, – я показал на голову, – и вот здесь, – я показал на сердце, – разве не важнее того абстрактного кода, на котором все это работает? И вообще, – я огляделся, и заметил, как в нашу сторону идут двое в зимней военной форме, – мы слишком долго на месте стоим. Внимание привлекаем.
Катя посмотрела в ту же сторону. Её глаза расширились; она побледнела, потом рванулась вперед, закрывая меня своим телом. Те двое вдруг резко ускорились, доставая на бегу какое-то оружие. Я рефлекторно потянулся к набедренной кобуре, но Катя успела выкрикнуть:
– Не вздумай трогать тюрвинг!
И мир изменился.
4.
Позже, анализируя этот случай, я понял, что мое внимание изначально привлекла какая-то неправильность движений этой пары. Вроде бы они шли как обычно – но то ли амплитуда шагов, то ли сами движения были какие-то неестественные. Как будто марионетку дергали за ниточки. А их бег выглядел и вовсе пугающе: они стелились вдоль земли, почти не подскакивая, только вытягивая далеко-далеко вперед нижние конечности. Язык не поворачивается назвать их ногами.
Когда Катя встала передо мной, свет вдруг сильно изменил оттенок. Все кругом стало красным, как в старой фотолаборатории. И воздух стал густым, как кисель. Я вдыхал медленно и натужно, но при этом каких-то симптомов кислородного голодания не испытывал.
Существа, бегущие в нашу сторону, сильно замедлились; ни дать, ни взять мухи, застрявшие в смоле. На конце повернутых в нашу сторону стволов их оружия вдруг начало быстро расти какое-то черное облако.
Катя осторожно дернула меня за рукав, потянув за собой. Она почему-то шла быстрым шагом, не переходя на бег. Меня это удивило, и я попытался рвануть вперед, увлекая ее за собой, но тут же вынужден был остановиться, вскрикнув от боли. Щеки и открытые части тела будто окатило огнем; было больно. Парка, которая была на мне, задымилась, а мех на капюшоне – обуглился.
Я осторожно поднял руки. Потом попробовал махнуть левой рукой – и тут же почувствовал жжение. Раскалялся сам воздух, как от сильного трения на большой скорости.
Тем временем, черное облако, состоящее из странной маслянистой субстанции, продолжало приближаться к нам – причем куда быстрее, чем получалось идти у нас. Но с линии поражения выйти мы все-же успели. А потом, вопреки моим ожиданием, Катя направилась вовсе не в укрытие. Она уверенно пошла в сторону странных пришельцев.
Когда мы подошли к ним вплотную, мир вдруг вернулся к нормальности: свет снова стал обычным, а воздух перестал напоминать кисель по консистенции и больше не обжигался.
Раньше, чем я успел моргнуть, Катя вырвала оружие из рук обоих нападавших. Один из них вскрикнул, и схватился за кисть. Второй, видимо, держал оружие не настолько крепко.
Эти двое походили на странные пародии на людей. Такие рисовали в старых фантастических журналах. Вроде бы все на месте: глаза, брови, нос, рот – но все это совершенно не человеческое. Глаза – с широкими птичьими зрачками, брови похожи на перья, губы покрыты серыми чешуйками. И уши… эти уши мне кое-то отчетливо напомнили. Я представил себе, как могли бы выглядеть эти глубоко вдавленные основанием в кость хрящевые наросты на голом черепе. Похоже, эти ребята – родственники того парня, у которого после смерти я отнял тюрвинг.
Я на пару секунд впал в ступор, сделав это открытие. Но Катя свое дело знала: ловко заломив конечность первому нападавшему за спину, она свободной рукой направила ствол пистолета, который как по волшебству появился в ее руке, на второго.
– А теперь спокойно, – сказала она, – нам многое есть, что обсудить. Идем медленно и осторожно.
Тот, на кого она навела ствол, не сдвинулся с места, продолжая пристально смотреть на Катю, не мигая, своими круглыми птичьими глазами.
– Вы не понимаете, – вдруг сказал тот, кому заломили руку, – отдайте нам утот. Нам нужнее!
– Вот об этом давайте и поговорим, в более подходящем месте, – улыбнулась Катя.
А в следующую секунду череп говорившего взорвался густыми брызгами темно-красной, почти черной крови.
Тот пришелец, в которого целилась Катя, выстрелил от бедра, сквозь одежду. Она среагировала быстро, и почти смогла перехватить его руку с оружием. Но он все-таки успел направить выстрел себе прямо в грудь. Крови было очень много.
5
– Это твоя штука сделала? – спросил я, – этот фризер?
– Да, – кивнула Катя, – очень редкий артефакт. Не такой редкий, как твой тюрвинг, конечно. Но тоже очень ценный.
– Он, типо, время замедляет, что ли?
– Вроде того, – Катя пожала плечами, – если не учитывать нюансы, то так и есть.
Про нюансы я решил вопросов не задавать. Мне почему-то совсем не хотелось знать, в чем именно они заключались.
– Куда мы едем? – спросил я, снимая пахнущую дымом, обугленную парку.
Катя бросила трупы пришельцев прямо посреди дорожки, проигнорировав просьбы набежавшей охраны остановиться. На КПП ее тоже никто не задержал, и мы с ходу нырнули в салон ее «Ауди».
– В аэропорт, – ответила она, – тут рядом есть один. «Чкаловский» называется.
– Знаю, – кивнул я, – но, кажется, он ведь только для военных. Разве нет?
– Все мы сегодня военные, – как-то слишком серьезно ответила Катя.
Домчали мы на удивление быстро. Пробки были какие-то жиденькие для этого района Подмосковья. Да и Катя нарушала, не задумываясь.
КПП проскочили даже не останавливаясь – массивные железные ворота открылись заранее. Как будто бы нас тут ждали.
Катя выехала прямо на перрон. Кроме нескольких старых Тушек, и пары Ил-76, у въезда на рулёжку стоял совсем уж неожиданный в этих местах гость: Боинг-747, причем явно модифицированный под какие-то специальные задачи: фюзеляж был совсем коротким, а ближе к хвосту – странное утолщение. На киле надпись: NASA.
Возле трапа нас ждали трое в синих утепленных комбинезонах, с многочисленными нашивками.
– Может, объяснишь, что происходит? – спросил я.
– Позже, – не оборачиваясь, бросила Катя, – как взлетим.
– Хоть скажешь, куда мы? – не особо рассчитывая на ответ, бросил я.
– В воздух, – ответила она, показав указательным пальцем на небо.
Мы подошли к трапу.
– Привет, Пол, – она по-английски поздоровалась с одним из встречающих, плотным лысым мужиком лет сорока, – горючее взяли, как договаривались? Нам нужно часов на шесть, чтобы с запасом.
– Привет, Наташа, – ответил он, – взяли. Хотя я не уверен, что моя птичка хочет кормиться этим русским пойлом. Но выхода не было, заправщики могут быть здесь сильно позже.
– Ты как был шовинистом, так и остался, – ответила Катя, – кстати, это Гриша, – она указала на меня.
– О, – кивнул Пол, – Гриша, значит. Рад познакомиться, молодой человек.
– Ладно, хватит разговоров, – вмешалась Катя, – время на секунды идет, стартуем!
Пол нехотя повернулся к нам спиной, и пошел вверх по трапу.
– Я не шовинист, – бормотал он, не оборачиваясь, – просто русских не люблю. А за что их любить, вот скажи пожалуйста?
– Признайся, ты нас просто боишься, – засмеялась Катя.
Пол задохнулся от возмущения, но промолчал.
Вопреки ожиданиям, салон производил впечатление крайней тесноты. Очень уж много приборов там было напихано. Какие-то гудящие шкафы, старинного вида айтишные стойки. И довольно много народу – сидят, склонившись над своими мониторами, и что-то сосредоточенно мониторят.
Катя и Пол провели меня на второй этаж. Там был небольшой пассажирский салон, как в обычных самолетах. Едва мы оказались на месте, как я почувствовал, что самолет напряг двигатели, и мы двинулись с места.
Несколько минут выруливали на взлётную полосу, потом – резкий взлет, с тангажом под сорок градусов. Для меня это было неожиданно, учитывая спешку, я опасался нештатной ситуации, но Катя и Пол сохраняли полное спокойствие. И я решил, что все идет как надо.
Наконец, самолет выровнялся. Видимо, мы набрали эшелон. За иллюминатором чернело небо, а внизу стелились плотные облака.
– Кать… – первым сказал я, отстегиваясь, – я, конечно, научился тебе доверять. Но мы взлетели. Не думаешь, что пора мне все объяснить?
– Что он сказал? – вмешался Пол, – что, новые требования? Что ему надо?
– Помолчи, Пол, – ответила она по-английски, – не твое дело. Не вмешивайся, – после чего продолжила, уже обращаясь ко мне.
– Гриша, у этих ребят, которые на нас напали, большая группа поддержки на орбите. Они уже давно там, мы это вычислили по косвенным признакам. Но не были до конца уверены. И, как ты понимаешь, без твоей помощи увидеть их мы никак не можем. Чем они и пользуются.
– Кто они? – спросил я, – друзья того бойца, которого я нашел?
– Друзья – не друзья, но соплеменники, – ответила Катя, – нам кое-что известно об их цивилизации, по древним источникам. Эти ребята – мелкие стервятники. Прилипалы космоса. Рыщут по обитаемым планетам в поисках высших технологий или информации. Тем и живут. Мы сталкивались с ними раньше. Не напрямую, конечно – а тогда, когда самые ценные артефакты пропадали буквально у нас из-под носа. Теперь, благодаря тебе, у нас есть уникальный шанс их, наконец, прищучить.
– Мы… я, то есть, – сказал я ошеломленно, – полечу прямо сейчас? Вы отправляете меня в космос?
– Нет, Гриша, – Катя улыбнулась, и покачала головой, – этот самолет – огромный телескоп. Через него ты сможешь разглядеть на орбите то, что мы ищем. И сделать это видимым для нас.
Какое-то время я недоуменно хлопал глазами. А потом сообразил:
– Ты поэтому приехала? Дело было вовсе не в какой-то там клаустрофобии, или моих родителях? Ты ожидала нападения?
– Гриша, мы ожидали его с того момента, как ты нашел тюрвинг, – терпеливо пояснила Катя, – а Пол, и его экипаж дежурят тут с момента, как ты начал космическую подготовку. Так что нет, я действительно приехала, потому что волновалась насчет твоей клаустрофобии. И потому, что хотела поговорить с тобой насчет родителей. Рано или поздно, ты бы об этом узнал – и в наших интересах было, чтобы ты об этом узнал раньше. И от меня. Потому что это еще не конец разговора, и мы вернемся к нему позже.
Как раз в тот момент, когда Катя закончила говорить, по трапу в салон поднялся молодой человек, в таком же комбинезоне, какой был на Поле.
– Все готово, шеф, – сказал он, обращаясь к своему начальнику, – выход на первую точку через пять минут.
Телескоп показался мне огромным. Все-таки удивительно, как его впихнули в самолет – даже такой большой, как Боинг-747. Но что самое удивительное – вся эта громадина заканчивалась самым обычным окуляром, с резиновым ободком, установленном на месте оператора. Когда мы вошли в отсек, Пол жестом указал на куцее операторское кресло, и сделал мне приглашающий жест. Я посмотрел на Катю; та кивнула.
– Органы управления не трогайте, – предупредил Пол, – без специальной подготовки можете повредить оборудование. Если изображение будет не в фокусе – просто сообщите об этом, мы поменяем настройки. Но это вряд ли понадобится, аппарат настроен на ваш глаз.
Я кивнул.
– То, что мы ищем, может выглядеть как угодно, – продолжал Пол, – поэтому сразу сообщайте нам, если увидите в секторе любой орбитальный объект.
– Ясно, – сказал я, опускаясь в куцее, но довольно удобное кресло, обшитое черным кожзамом.
То, о чем говорил Пол, я увидел сразу. Шипастый золотистый кристалл, плывущий среди черноты. Размер оценить было сложно – рядом просто не было никаких объектов для сравнения, но выглядел он довольно внушительно. Даже не знаю, откуда возникало такое впечатление: возможно, из-за многочисленных мелких деталей, назначение которых угадать было невозможно, которыми были покрыты грани «кристалла».
– Вижу какую-то штуковину, похожую на кристалл, – спокойно сказал я, – прямо по центру поля.
Пол и Катя переглянулись; он скомандовал что-то неразборчивое, и на одной из стен операторской включился большой ЖК-экран. На него транслировалось то самое изображение, которое я наблюдал в окуляре.
– Ах ты сукин сын… – пробормотал Пол; выглядел он довольно забавно – глаза вытаращены, челюсть отвисла. Даже остатки волос на лысеющей макушке, казалось, задорно приподнялись.
– Я говорила, осложнений быть не должно, – улыбнулась Катя, и подмигнула мне.
Пол безо всякого предупреждения сгреб Катю, прижал к себе и расцеловал.
А потом на борту началась жуткая суета: все куда-то разом побежали, сорвавшись с мест, кто-то кому-то совал бумаги на подпись, кто-то очень громко говорил по телефону. Это продолжалось минуты три. После чего все замерли, неотрывно глядя на экран.
Некоторое время не происходило вообще ничего. Только упругий ветер продолжал шуметь за бортом, да грохотали двигатели на крыльях. А потом в поле зрения телескопа попали три крошечные точки с огненными хвостами. На таком расстоянии они казались крошечными, не больше булавки – и совсем не выглядели зловеще. Они летели прямо на «кристалл». Тот, похоже, пытался уклониться от встречи, и начал разворот. При этом не было никаких признаков того, что на объекте включились ракетные движки: ни холодных реактивных струй, ни пламени. И где вообще у этой странной конструкции могли быть двигатели?
В следующую секунду экран затопило море пламени. На какое-то время экран стал белым. Потом почернел, и расплылся цветными кругами. Когда изображение вернулось в норму, на месте «кристалла» плыл рой светящихся красным обломков. Я пораженно молчал, глядя на их зловещее мельтешение.
Ко мне подошел Пол, взял за плечи, посмотрел в глаза, и обнял. Так же, не говоря ни слова, он отошел в сторону.
– Гриш, пойдем в салон, – сказала Катя, и взяла меня под локоть, – тебе нужно отдохнуть. Самолет будет в воздухе еще пару часов, мы взяли слишком много горючего. Его надо выработать. Не хочешь поспать? У тебя был насыщенный день.
Я поплелся за ней наверх, в салон, по дороге пытаясь хоть как-то привести мысли и чувства в порядок. И мне это почти удалось, когда мы добрались до места.
– Кать… скажи мне, если я что-то не понимаю, – решился спросить я, глядя на черное небо в иллюминаторе, – мы только что уничтожили корабль неземной цивилизации. Все верно?
Она угрюмо посмотрела на меня.
6
У меня никогда не было близких друзей. Это странно, потому что я совсем не считал себя нелюдимым – напротив, любил большие компании. Часто бывал в числе заводил на разных движухах, еще со школы. Да и потом, сложно работать тренером, если не любишь людей. Но факт: друзья почему-то не находились. Возможно, дело было в моих представлениях о дружбе. Я ожидал слишком многого от человека, которому мог бы довериться. А идеальных людей не бывает. Да что там – по правде говоря, не бывает даже тех, кто сколько-нибудь был бы приближен к идеалу.
И сейчас моими душевными метаниями мне не с кем было поделиться. А метания были, и еще какие! Днем мне приходилось делать вид, что все нормально, я продолжал подготовку, тренировался и ходил на занятия. Но по ночам мне частенько являлось то существо, и все повторяло свои последние слова: «Вы не понимаете… нам нужнее!» Почему его напарник так поступил? И почему он рискнул обратиться к нам напрямую? Как-то это не очень вязалось с нарисованной Катей картиной «космических стервятников», которые обдирали старые, полные артефактов миры до нитки.
Она все ссылалась на древние расшифрованные источники, писания, и опыт других видящих. И я очень хотел ей верить. Но меня что-то грызло изнутри, и потихоньку я начал сам собирать информацию. В центре подготовки была отличная библиотека, да и в гугле меня никто не забанил.
Мы как раз изучали на математике моделирование на основе вероятностных конструкций, и я примерно прикинул распределение данных среди всех доступных видящих, вместе с полунамеками в древних источниках. По всему выходило, что не могло быть ни у Кати, ни у ее руководства никакой достаточно подробной информации об этой цивилизации, чтобы принять такое стремительное решение об уничтожении чужого корабля.
Напрашивался неизбежный вывод: несмотря на настойчивое, и даже назойливое стремление убедить меня в собственной абсолютной искренности, от меня по-прежнему что-то скрывали.
Катя теперь была рядом почти постоянно. Приходила ко мне по утрам, мы завтракали, болтали обо всяких мелочах. Потом я шел на занятия и тренировки. Чем занималась она в это время – ума не приложу. Не удивлюсь, если сидела за камерами, и наблюдала за мной.
Вот и теперь, утром, я услышал уже привычный стук в дверь. После моей настойчивой просьбы, она больше не заходила в мою комнату без спроса.
– Открыто! – крикнул я.
– Я сегодня пораньше, – не здороваясь, сказала Катя, – у меня для тебя сюрприз.
Я настороженно поднял бровь.
– Не волнуйся, сюрприз приятный. Правда! Тебе понравится! – улыбнулась она.
Я кивнул, пожал плечами, и продолжил одеваться.
– Не очень ты сегодня разговорчивый, – настороженно сказала Катя, – с чего бы? Боишься тренировки в бассейне?
– Да с чего бы! – возразил я.
– Ну и отлично.
Когда мы спустились, до завтрака оставалось еще добрых полчаса, и Катя повела меня куда-то в сторону парковки у главного корпуса. И да – сюрприз получился на славу. Я даже глаза протер, когда узнал свой старый «Ниссан». Даже номера не поменяли!
– Ну ты даешь… – сказал я, не сдерживая улыбку.
– Нравится?
– Ты же знаешь, наверное – это для меня больше, чем первая машина. Это – все мои надежды на новую жизнь!
– Знаю, – кивнула Катя, – раньше бы сделала, но долго не могли найти сына мордоворота, который у тебя ее выкупил. Потом пришлось потратить время, чтобы вытащить его из сизо в Иркутске… а, ладно! – она махнула рукой, – ничего не значащие детали. Главное – ты сам-то доволен?
– Спасибо, Катя, – сказал я искренне.
– Держи ключи, – она протянула мне прозрачный полиэтиленовый пакетик с ключами, – там оба. Машина обслужена, и полностью заправлена. И сегодня вечером ты можешь прокатиться в город.
– С чего это вдруг такая щедрость… – подозрительно пробормотал я.
Катя вздохнула, повернулась ко мне, опустила руки мне на плечи, и посмотрела в глаза.
– Гриш, – сказала она, – не думай, что я ничего не замечаю. После того кризиса со стервятниками ты изменился.
Я опустил глаза.
– Наверно, это просто стало последней каплей, – она пожала плечами, – на тебя столько всего свалилось… мне было гораздо проще. Я вникала во все это постепенно, небольшими дозами. И у меня не было подозрений, что моя кукуха того…
– Спасибо за понимание, – выдавил я.
– По-хорошему, тебя бы психологу показать, – она положила мне палец на губы, не давая возразить, – но почему-то мне кажется, лучше тебе дать с этим справиться самому. Вернись к прежней жизни. Хотя бы на один вечер.
Я всем нутром чувствовал какой-то подвох, но никак не мог сообразить в чем дело. А потом вдруг до меня дошло. Все ее поведение сегодня, эти полу-обнимашки, пальчики на губах. Подчеркнуто женственное поведение.
– Кать… – начал я, вздохнув, но она не дала мне закончить.
– Ты извини меня, – перебила она, – я ведь должна была помнить, кто ты. Парень, молодой совсем, красивый, на спорте. И взаперти. И камеры даже в душе. Из девушек вокруг – только холоднющие и запуганные начальством врачихи.
Я округлил глаза, и покраснел.
– Ну, ты же не хочешь сказать, что не догадался? – делано удивилась она, – я ведь говорила о тотальной слежке. Это неизбежное условие большой сделки…
Я помолчал полминуты, восстанавливая душевное равновесие. В одном Катя была точно права: после всего пережитого я научился очень быстро брать себя в руки. Контролировать эмоции. Еще полгода назад в такой ситуации я бы точно вспылил, и наговорил бы всяких глупостей, но теперь у меня появился другой план. Дождавшись, пока в моих жилах потечет холодная, как жидкий кислород, кровь, я начал:
– Кать, а давай мы сделаем по-другому, – сказал я, – это вам обойдется дороже, чем моя тачка, но ты уже показала наглядно, что ресурсы не проблема.
– Не могу обещать все, что угодно, Гриш, – она подозрительно прищурилась, – но сделаю все, что в моих силах.
– Я хочу навестить родителей, – сказал я.
Судя по тому, как взлетели ее брови, Катя удивилась вполне искренне.
– Неожиданно, – сказала она; потом вздохнула, потерла щеки, и ответила: – но вполне возможно.
– Мы несколько месяцев не виделись, – постарался объяснить я, – для нас это необычная ситуация. А телефонные звонки, к тому же те, которые прослушивают – это все-таки совсем не то, согласись.
– Согласна, – кивнула Катя, – что ж. Если ты точно уверен – постараюсь до вечера что-нибудь организовать. Но сразу предупреждаю: времени будет не много. Мы не можем сорвать программу подготовки!
– Хоть так, – согласился я, – лучше, чем ничего.
7
Подумать только. Она всерьез посчитала, что я страдаю острым сперматоксикозом. И поэтому приуныл. А гибель звездолета неведомой цивилизации – это так, мелочь, которую я должен был проглотить на завтрак, не поперхнувшись. С огромным трудом сдерживаемая ярость потихоньку просачивалась наружу в течение всего дня. Я делал рискованные маневры на тренировке в бассейне; пару раз едва не упустил инструмент. Был близок к тому, чтобы нахамить врачихе. Но постепенно, стравливая пар тонкими струйками, я вернулся в нормальное расположение духа. Возможно, это было не так уж и плохо. Ее промах говорит от том, что они совершенно меня не знают, хотя изучили вдоль и поперек мою биографию, и послужной список.
Любое знание – это преимущество. И я, и Катя все-же понимали, почему я на самом деле во всей этой истории до сих пор был пассивным наблюдателем. Моя покладистость гарантировала безопасность единственным близким мне людям, моим родителям. Конечно, вслух это никогда не произносилось, но я совершенно уверен – стоило мне лишь чуть взбрыкнуть – и в ход пошли бы любые средства. Но формально я был свободным человеком, а это состояние, даже фальшивое, дорогого стоило. Я был достаточно умен, чтобы не делать глупостей.
Но чем дальше заходила вся эта история, тем больше гарантий мне хотелось. Телефонная связь – это, конечно, хорошо. Но при возможностях современной аппаратуры подделать голос – не проблема. К тому же, мне совершенно не понравился ее выпад насчет генетического теста. Этот скользкий разговор о том, что я будто бы приемный ребенок мог означать осторожную подводку к тому, что, на самом деле, мои родители погибли.
Как бы то ни было, у нее есть время до вечера, чтобы или придумать для меня другую болевую точку, чтобы держать меня в подчинении. Или показать мне живых родителей.
О плохом я старался не думать, но постоянно был начеку, уповая на возможности моего нового союзника – тюрвинга. Но ничего настораживающего не происходило. Занятия как занятия.
А вечером, когда я выходил после очередной лекции по теории поля, Катя встретила меня в холле. Удивительно, но у нее был виноватый вид.
– Гриш, – начала она, – ты извини за утреннее. Я слишком много на себя взяла. После уничтожения мусорщиков я сама не своя. Все-таки первая инопланетная цивилизация, с которой был реальный шанс установить контакт… и я попыталась! Ты же помнишь? Первый из нападавших был готов к сотрудничеству. Не мы сделали такой выбор.
– Откуда вылетаем? – вместо ответа, спокойно спросил я.
– Из Чкаловского, конечно, – Катя спокойно пожала плечами, – какой смысл переться куда-то дальше.
Я слегка улыбнулся, и выдохнул. Только в тот момент я понял, в каком напряжении я провел весь день. Ее поведение говорит о том, что, возможно, мои родители действительно живы. Хотя расслабляться, конечно же, было рано.
– И куда летим? – спросил я.
– В Сочи, конечно, – улыбнулась в ответ Катя, – знаю, по телефону запрещено говорить о местоположении, но я думала, ты давно догадался.
Катя раскошелилась на какой-то крутой бизнес-джет. Честно говоря, не очень разбираюсь в моделях, как-то даже теоретически предположить не мог, что меня когда-нибудь занесет в область деловой авиации. Бизнес-класс куда-нибудь в Эмираты был пределом моих мечтаний.
Мы полетели вместе. На борту нас накормили ужином – несколько смен каких-то блюд микроскопического размера. Было крайне сложно определить, из чего они приготовлены – хотя не сомневаюсь, что ужин этот стоил целое состояние. Пара стюардесс обладала каким-то волшебным даром исчезать сразу после того, как стол был накрыт, и появляться, едва я успел сделать последний глоток чая.
