Сергей Котов
Раненые звёзды
Мы двигались по узкой тропинке, протоптанной вдоль озерца, к основанию «скалы». Странно, что я не заметил эту тропинку с первого взгляда. Возможно, смог бы угадать засаду даже без сверхспособностей…
– Это очень любезно с твоей стороны, – продолжала женщина, снова от меня отдалившись, – притащить нам ключ. Теперь мы понимаем, как глупо было пытаться его уничтожить.
Снова молчание. А потом Камелия заговорила – очень быстро, совсем как собирался сделать я только что:
– Ребят не верьте ни единому слову. Не сотрудничайте. Продержитесь, я найду выход…
Голос оборвался. Очевидно, похитители вырубили связь.
– Не сотрудничать, – усмехнулась незнакомка, – можно подумать, у вас есть выбор.
Мы свернули за одну из складок «стены», и оказались возле узкого проёма, вырезанного в металле, видимо, недавно – его края всё еще блестели в неверном синеватом свете.
Нас вкатили внутрь.
А потом произошло нечто необычное. Я ощутил едва заметное воздействие – как будто меня кто-то ощупал невидимыми ладонями. Очень странно, но ощущение показалось мне знакомым. Не сразу, но я всё-таки вспомнил: нечто подобное было, когда я обнаружил древний челнок на плато Маньпупунёр. За секунду до того, как треснула скала, открывая проход.
Сразу за пробитым входом был небольшой коридор, изгибающийся под прямым углом, и переходящий в сферическую камеру. Тут было искусственное освещение, и я впервые увидел людей, которые нас похитили. Они были в чёрных, будто бы плетёных обтягивающих костюмах (скорее всего, армированная броня) и тактических шлемах с кислородными приборами неизвестной мне конструкции. Лиц было не разглядеть.
Женщина, которая привезла нас сюда, начала что-то говорить на незнакомом языке, но тут же смолкла. Вокруг нас вспыхнули стены. Заморгали всеми цветами радуги, потом остановились на приглушенном розоватом свете, какой бывает на Земле в южных широтах ранним утром.
Секунду было тихо. А потом захватчики все разом загалдели, что-то оживлённо обсуждая. Судя по интонации, они явно обрадовались.
Галдёж вскоре замолк. Женщина вышла вперёд, и я смог впервые её разглядеть. На ней был тот же самый чёрный костюм и шлем – ни лица, ни опознавательных знаков не видно. Однако, судя по всему, она была тут старшей – остальные расступились, давая ей дорогу. Она встала в центр, что-то торжественно произнесла, потом подняла над собой обе руки, и плавно их опустила.
Часть присутствующих поспешно вышла из помещения.
Тогда я ещё не отдавал себе отчёт, какую цену имела каждая секунда в той ситуации. И что бы я делал, если бы окно возможностей оставалось открытым ещё немного.
В этот момент застонал и заворочался Кай.
– О, а вот и наш молодой друг пришёл в себя! – женщина снова обратилась к нам на марсианском, – впрочем, это ненадолго. Ты извини – но живым домой мы тебя не потащим. Вполне достаточно будет генетической пробы. Да, ты достижение марсианской науки – но не такое, ради которого стоит палить кислород и горючее.
– Вы ведь фаэтонцы, верно? – я вступил в разговор, чтобы хоть как-то потянуть время, – как вы нас обогнали?
– О, обогнали-то мы вас очень давно – как видишь, – женщина подошла, и опустилась перед нами на корточки. Я смог заглянуть ей в глаза – синие и холодные, – наша венерианская станция действует уже больше года. И мы добились потрясающих результатов. Мы смогли разобраться с управлением этой штуковиной, но энергетический контур был наглухо замкнут на систему искусственного интеллекта, которая вышла из строя. Система слишком продвинутая для нашей аппаратуры, мы ничего не могли сделать. Уничтожить – нельзя, перезапустить – нельзя. Нужен ключ доступа для перезагрузки. Мы даже смогли вычислить, что он представляет собой биологическую молекулу, определённого рода ДНК… было не так уж трудно догадаться, что неожиданный гость наших соседей – и есть носитель такой ДНК, верно?
Я был с ней совершенно не согласен, что это не трудно, но спорить не стал, благоразумно давая возможность выговориться. Незнакомка ощущала себя в полной безопасности, и остро переживала миг собственного триумфа. Ей нужны были зрители.
– Пока Марс игрался с двигателями и ускорением – мы строили непревзойдённые системы маскировки, – продолжала захватчица, – системы маскировки… – повторила она, словно пробуя незнакомые слова на вкус, и усмехнулась, – как-то слишком просто звучит, да? Мы создали поле стазиса. Мы можем вытаскивать целые корабли из нашей Вселенной, и останавливать ход времени. Это технологии того же уровня, как и возможности создателей! Понимаете это? Мы достигли их уровня! А я, между прочим, только что выдала вам важнейшую военную тайну нашего мира, – она мелко захихикала, – но это ведь ничего. Потому что вы не переживёте эту ночь.
Она отошла куда-то в сторону, потом вернулась, сжимая в правой руке огромный нож – очень похожий на охотничий, с зазубринами и кровостоком.
– Знаете, у нас, в Империи, есть обычай, доставшийся нам от предков, – сказала она томным голосом, – настоящим военным может стать только тот боец, который собственноручно омыл в крови врага свой уграл, – она приближалась к Каю, который смотрел на нож расширенными от ужаса глазами, – представляете, как тяжело найти настоящего врага, когда битва ведётся на космических расстояниях? Поэтому мы никогда не меняем пленных. Их кровь очень ценна для инициации военной элиты. И вот, пришла моя очередь встать в гордый передовой отряд защитников Империи!
– Похоже, ты знакома с Камелией. Где довелось встретиться? – пытаясь хоть как-то потянуть время, я задал первый пришедший в голову вопрос.
Незнакомка остановилась на секунду. Глянула на меня через визор шлема своими льдистыми глазами, но ничего не ответила.
Вот она склонилась над Каем, вот занесла руку с оружием, метя ему в горло.
В отчаянной попытке я напрягся изо всех сил, рассчитывая, что путы, которыми нас сковали, могли быть не рассчитаны на такое усилие.
И в этот момент правая нога Кая мелькнула перед моим лицом. Носок его ботинка описал стремительный полукруг и врезался в руку женщины, выбивая ритуальное оружие.
Изогнувшись в немыслимой позе, Кай схватил нож. И в прыжке – обратном сальто – вогнал его своей несостоявшейся убийце в зазор между шлемом и воротником костюма.
Оставшиеся в помещении боевики начали поднимать оружие. Кай метнулся к ближайшему из них. Успел вырвать ствол.
А потом началась пальба.
Наверно, я бы погиб. Если бы за секунду до этого снова не почувствовал что-то вроде невидимого прикосновения. Оно было очень деликатным, едва заметным, но как будто по волшебству включило мой «особый режим».
В этот раз всё было немного по-другому. Сразу же, в первое мгновение, я ощутил рядом присутствие некой сущности, существующей в точно таком же измерении, способной видеть, ощущать и предугадывать.
Время остановилось.
Эта сущность словно тянулась ко мне. «Хозяин, – оно общалось без слов; я угадывал смысл послания через странные оттенки эмоций и через образы, которыми оно делилось, – катастрофа… ошибка… невозможное…»
Я одновременно находился в камере (резервный проход для обслуживания защитного контура, теперь я это знал), где застыли фигуры вот-вот готовых нас растерзать боевиков, где замер Кай, управляясь с незнакомым оружием… и в то же время я был в далёком прошлом. Ещё одну пропасть времени назад. Когда сама Вселенная была моложе.
Я временно стал кем-то другим.
Я был садовником. Который создает новые планеты из звёздной материи.
Я хорошо выполнил свою работу.
Я уже посеял первые семена жизни на медленно остывающих комках материи.
Потом у второй планеты происходит нечто невозможное. У меня жесткие рамки, я не могу мыслить так, как мыслят хозяева. Мои алгоритмы сложны, но прописаны точно и чётко.
(та часть меня, которая оставалась Гришей, понимала, почему всё именно так; искусственный интеллект на основе квантовых процессов исключительно опасный инструмент; значит, Создатели, имеют изначальную биологическую природу, раз ограничивают своих слуг; и ещё пришло осознание – интеллект этого корабля принял меня за одного из Создателей)
Планета, игнорируя все законы гравитации, линейно ускоряясь, полетела за пределы только что созданной системы, оставляя красиво остывающий пылающий хвост лёгких газов.
Я (машина) попытался отреагировать. По протоколу создал четырёхмерную петлю, вернувшую планету на место – но в перевёрнутом виде. Тщетно пытался найти присутствие ещё одной силы, которая объяснила бы аномальное поведение планеты. Я начал расчёт и анализ для доклада об аномалии, в процессе которого не смог разрешить противоречие, которое не вписывалось ни в какие алгоритмы.
Произошедшее выходило за рамки вероятностной модели реальной Вселенной.
Я попал в ловушку.
Я бесконечно обсчитывал одно и то же место доклада.
Я добился немыслимой точности.
Я потерял контроль над системой – на другие вычисления не осталось ресурсов.
Я потерял счёт времени.
Я не смог отреагировать, даже когда незваные пришельцы вскрыли бок моей капсулы.
Я продолжал увеличивать точность расчетов тогда, когда они отделяли мои моторные органы от мозга. Когда разбирались в принципах работы генератора пространственных переходов.
Я не мог вмешаться. Нужно было отменить задачу, которую меня заставили решать жёсткие алгоритмы. Это мог сделать только хозяин.
И хозяин появился.
Обнуление памяти.
Возвращение к исходному состоянию.
Исполнение аварийных протоколов.
Я (настоящий я – Гриша) ужаснулся, когда понял, что уже было сделано. Фаэтонцы не смогли лишить компьютер корабля полного доступа к связи и к генератору пространственных переходов. Они только частично перехватили управление последним.
В тот момент, когда система опознала меня, она перезагрузилась. И первое, что сделала – направила аварийный сигнал через пространственный тоннель. Своим настоящим хозяевам.
Рассчитывая траектории энергетических зарядов, чтобы убрать Кая с линии огня, я уже понимал: всё, чтобы мы ни делали дальше – бесполезно. Считыватели уже в пути, чтобы превратить обитаемые планеты в серую пыль…
Мои возможности умножались возможностями древнего компьютера. Поэтому, чтобы нейтрализовать боевиков, ушло не больше пары секунд объективного времени.
Я не стал их убивать. Мне всё еще нужны были ответы на многие вопросы, которые помогли бы создать новый план действий. С учётом всего того, что я узнал только что.
Жаль, что Кай расправился со старшей. Хотя его было сложно в этом винить.
Думая об этих вопросах, я только теперь заинтересовался тем, чем занимались фаэтонцы, и что успели сделать.
Фатально поздно.
Они частично перехватили управление пространственным тоннелем. Восстановили координаты нейтронной звезды, материя которой дала начало планетам. Научились калибровке. Восстановили координаты трёх внутренних планет для открытия принимающего тоннеля.
Им нужно было всего лишь запустить главный энергетический контур.
И он запустился – в тот момент, когда перезагрузился компьютер.
Фаэтонцы действовали очень быстро. На момент, когда я осознал происходящее, один из тоннелей был уже открыт.
Несколько кубометров материи нейтронной звезды неслись через четвёртое измерение к Марсу.
Оставалось несколько секунд. А потом… что бывает, когда на низкой орбите планеты возникает сверхмассивный объект?
И я принял единственно возможное в тот момент решение.
С помощью компьютера создателей, мне удалось перенацелить выходной створ тоннеля на другую планету с заданными координатами. На обсчёт новых не оставалось ни времени, ни возможностей. Выбирая между древней Землёй и Фаэтоном, я выбрал Фаэтон.
Его военные сами определили судьбу своего мира.
Сделав это, я вернулся к управлению компьютером.
Попытался найти информацию о хозяевах. О себе. Как должны выглядеть. ДНК. Координаты миров.
Тщетно.
Хозяева были слишком умны, чтобы оставлять такую информацию в мозгу автономного робота.
Тогда я дал задание провести повторный тест всех систем. Сбросить накопленную информацию, которая не вошла в предыдущий доклад. Отключить все системы слежения и сбора информации до прибытия помощи.
Мне показалось, что, перед тем как выполнить последнюю директиву, компьютер немного заколебался.
Но в следующую секунду розоватые стены помещения, где мы находились, погасли.
– Что происходит? – спросил Кай, включая фонарик, – Гриша, ты в курсе?
– Очень многое, Кай, – ответил я, поразившись, каким чужим мне показался собственный голос.
14
Катастрофа, апокалипсис целого мира, со стороны выглядел величественно в своей медлительности.
Запись была сделана с расстояния около миллиона километров, и аппарат был потерян.
Сфера – проекция тоннеля в наше пространство, искажающая свет далёких звезд, походила на крошечный стеклянный шарик. Она существовала целую секунду, и была гораздо больше исходного объема материи нейтронной звезды. Поэтому оптика аппарата успела сфокусироваться, и дать максимальное приближение.
Потом «стеклянный шарик» исчез; на его месте вспыхнула крохотная красная искорка – совсем не опасная и не зловещая, на первый взгляд.
Взрыв выглядел так, как будто его снимали в замедленной съемке. Однако, этот эффект возникал из-за масштабов происходящего. Ведь никто не отменял релятивистских ограничений в трёхмерном пространстве Вселенной. Искорка вспухала, формируя раскалённую добела сферу. В тот момент, когда эта сфера коснулась края атмосферы сине-зелёной планеты, внизу уже бушевал ад. Кора трескалась, выплёскивая наружу тяжелые, многокилометровые фонтаны лавы, сформированной из богатой железом мантии. С этой стороны планеты выживших уже не было.
Меньше повезло тем, кто был с обратной стороны. Их агония длилась несколько часов. И даже на отдельных осколках, светящихся тусклым красным светом, всё еще могли быть живые – уцелевшие в укреплённых подземных бункерах.
Я так подумал. И спросил присутствующих, можно ли для них что-то сделать.
– Мы проведём исследования. Но шансы не очень велики, – ответил Барс, ведущий академик, один из членов правления Марсианской конфедерации, – лучше сосредоточится на спасении обитателей внешних поселений… хотя бы ради сохранения генофонда…
Если бы у камеры было бы разрешение, позволяющее видеть отдельные трагедии. Гибель семей. Детей. Наверно, я бы с трудом пережил бы происходящее. Если бы вообще смог с этим смириться. Но, к счастью, у камеры такой возможности не было. Трагедия оставалась абстракцией. Частью причудливой небесной механики. Четыре с половиной миллиарда живых существ. Просто цифры в пустоте…
Я закрыл глаза, и потёр виски.
– Ты… знал, что так будет? – это спросил Леопард, самый пожилой из членов Совета. Он же – председатель. Формально – первое лицо Конфедерации.
После того, что случилось на Венере, я решил больше не скрываться. В этом не было никакого смысла. Обсудив ситуацию с Камелией, и убедившись, что ей не грозит серьезное наказание за моё укрывательство, я пересказал свою историю всем членам Совета. Я был готов ко всему – вплоть до ареста и изоляции. Но здравый смысл возобладал. Цивилизация Марса была в отчаянном положении (как выяснилось позже). А я мог (и самое главное желал) помочь.
– Нет, – ответил я, – конечно, нет. То есть, я знал, что в наше время Фаэтона не существует, а Марс – необитаем. Насчёт Марса были некие сведения о возможной катастрофе в прошлом – но это теории, не имеющие безусловных доказательств. Да и разброс времени возможного катаклизма – сотни миллионов лет!
– Извини, если мы повторяемся, – мягко сказал Барс, – нам предстоит принять решение. Самое важное в жизни каждого из нас.
– Я понимаю, – кивнул я, – и говорю всё, что мне известно.
– Если ты – продукт цивилизации Создателей, есть ли шанс, что нам удастся с ними договориться? Хотя бы через тебя? – продолжал Барс.
– Во-первых – насчёт моей природы это пока только предположения, – ответил я, вздохнув, – строить стратегию на основе предположений – не лучшая идея. Согласитесь. Кроме того, даже если это и так. Помните, меня создадут через миллиарды лет. Это пропасть времени. Что из себя представляют теперешние Создатели – ни я, ни вы не знаем. Едва ли мои Создатели могли предвидеть то, что случилось со мной.
– О том, что Создатели считывают планеты, обращая их в пыль, ты узнал от компьютера иной цивилизации, – заметил Леопард, – ты уверен, что тебя не дезинформировали?
– Нет, – я покачал головой, – полной уверенности у меня нет. Хотя интуитивно чувствую – Алиса говорила правду.
– Хорошо. Как много времени у нас есть? До того, как явятся создатели? – спросил Леопард.
– И точно ли они явятся? – вмешалась Камелия. Конечно же, она тоже была на собрании.
– Я не знаю, когда, – я снова покачал головой, – но явятся. Солнечная система, которую я знаю – она стерильна. Понимаете? Словно бы её тщательно вычистили от любых артефактов. И спираль на обратной стороне Луны. Её могли оставить только они, – я сделал паузу, потёр лоб, сосредоточиваясь, – теперь насчёт сроков. Думаю, они явятся, скорее, рано, чем поздно. Это сложно объяснить… интеллект венерианского зонда, как бы это сказать… он не был настроен на долгое ожидание.
– Точнее ты сказать не можешь, – Барс посмотрел мне в глаза.
– Точнее – не могу, – ответил я.
– Пора ему рассказать… – Камелия произнесла это очень тихо, почти прошептала.
Члены совета переглянулись между собой.
– Пора, – согласился Леопард.
На большом экране сменилось изображение. Вместо документальной съемки там теперь было схематическое изображение эволюции осколочного облака – того, что раньше было планетой.
– Этот осколок, – на экране вспыхнул один из элементов схемы, – в основе – ядро планеты. Самая массивная часть, и самая горячая. Пересечёт орбиту Марса через четыре с половиной месяца. И так уж случилось, что именно в этой точке будет находиться наша планета…
Я снова закрыл глаза, стараясь усилием воли выключить эмоции.
– Что… что вы… что мы можем сделать? – спросил я, понимая, что не очень хочу слышать ответ.
– Есть небольшой шанс, – ответила Камелия, – что серия фокусированных термоядерных взрывов у поверхности объекта могут привести к достаточной корректировке орбиты.
– С вероятностью около пятнадцати процентов, – вмешался Леопард, по нашим данным, – и это в любом случае только даст отсрочку на полтора года. Осколок вернётся к Марсу.
– За это время мы сможем построить еще некоторое количество зарядов, – заметил один из членов совета; я не запомнил его имени.
– Если переживём первое сближение, – ответил Барс.
– И в любом случае это всё не будет иметь никакого смысла, – заключила Камелия, – если к тому времени явятся эти… считыватели…
– Самое главное, что все присутствующие понимают, – продолжал Леопард, – у нас ресурсы ограничены. Мы можем их потратить или на попытки сдвинуть бывшее ядро Фаэтона, или…
Присутствующие, в том числе и я, затаили дыхание.
– Или мы можем успеть построить первый в истории межзвездный корабль, – спокойно закончил председатель.
В помещении повисло напряженное молчание. Было очевидно, что новость о такой возможности была сюрпризом для большинства из присутствующих.
– Конечно, решения потребуются очень нестандартные, – продолжал председатель.
– Посмотрите на этот осколок, – вмешался Барс; один из осколков на схеме засветился синим, – это часть бывшего океана. Гравитация материи нейтронной звезды придала воде ускорение, отличное от более вязкой мантии. Сработала как сепаратор. Перед нами – несколько квадратных километров океанской воды. Почти неограниченные ресурсы по кислороду. Больше того – в толще льда остались значительные биоресурсы, которые можно использовать.
– Как вы собираетесь двигать эту махину? – оправившись от первого шока, спросил еще один из членов совета, Барсук, самый молодой из присутствующих.
– Гравитационный буксир, на нём – очень большие плазменные движки. Самые большие, которые мы успеем построить, – ответил Барс, – и, конечно же, генераторы поля стазиса, технологию которого мы получили благодаря Грише.
– Умно, – ответил Барсук, – получается, это даже не будет корабль поколений, как я подумал?
– Нет, – покачал головой Барс, – конечно, нет. Для пассажиров путешествие продлится всего несколько лет. И они будут надежно защищены.
– Подождите, – снова вмешался член совета, имени которого я не запомнил, – я тут прикинул… у нас не хватит ресурсов, чтобы перевезти два с половиной миллиарда. Просто не успеем построить столько средств вывода на орбиту… и объем корабля… даже если по кубометру на человека. Мы не укладываемся! Никак.
– Вы верно посчитали, – спокойно заметил Леопард, – мы не сможем спасти всех. Поэтому будем спасать только детей.
В помещении повисло тягостное молчание. Присутствующие переглядывались, но не решались нарушить тишину.
Член совета (надо будет всё-таки спросить его имя, хотя бы для истории) что-то считал на планшете.
– На Марсе около четырехсот миллионов детей… рождаемость падала последние двадцать лет…– бормотал он, – четыре тысячи стартов в день… потом увеличиваем до четырёхсот тысяч… создать орбитальные концентраторы, чтобы сократить время оборота – главное ведь вывести всех в космос… Да, мы успеваем! – сказал он громко, обращаясь ко всем, – если начать немедленно – мы успеем спасти всех детей!
– И наше культурное наследие. Наши ценности. Нашу систему воспитания, – добавил Леопард, – коллеги, этот план уже рассчитан. И полностью готов к исполнению.
– Останутся ли ресурсы, чтобы спасти выживших фаэтонцев? – спросила Камелия, – для этого не нужно много. Мы знаем, что на их дальних поселениях тоже есть дети. Мы можем хотя бы предложить…
– Мы никогда не были сторонниками геноцида, – ответил Леопард, – попробуем спасти тех, кого сможем.
Следующие несколько недель прошли как в тумане. Помогая марсианам, я в полной мере использовал свои возможности. Помогал обсчитывать ключевые моменты всей операции по спасению детей. Максимально экономил время и ресурсы.
Их общество оказалось удивительно сплоченным. Никто не секретил информацию о будущей катастрофе. Все понимали, что ждёт – и работали как проклятые, чтобы спасти детей.
Возможно ли было такое на Земле? Мне не хотелось об этом думать. Но почему-то я был уверен: нет, невозможно. Мы слишком разобщены, слишком эгоистичны. Конечно, кто-то бы спасся. Но точно не все дети планеты.
Я долго размышлял об этом. Пытался решить – означает ли это, что мы хуже? И понял, что на этот вопрос нет однозначного ответа. Мы всё-таки никогда не были настолько развиты. Нам никогда не угрожал мощный внешний враг…
Когда я ходил по улицам, то старался не поднимать взгляд. Потому что на каждом шагу были сцены, способные запасть в душу навечно, и рвать изнутри ещё долгие годы. Родители, едва сдерживающие слёзы. Катающие своих детей на каруселях, радостный смех – это чтобы они запомнили только самое лучше. Чтобы почувствовали напоследок, как сильно их любят…
Кай старался быть рядом, помогал мне. Первое время он часто пропадал в храме Ареса. А потом перестал туда ходить – уж не знаю, почему: то ли нашёл все ответы, то ли потерял веру. Зато он больше времени стал проводить со своей матерью, что не могло меня не радовать.
В тот момент, когда проектная модель будущего звездолёта была окончательно готова и проложен курс к звезде, у которой, по данным астрономов, был наибольший шанс обнаружить пригодную для жизни планету в поясе Златовласки, я, наконец, решил, что пора действовать.
Конечно же, к тому времени у меня созрел план.
Мне было очень жаль марсиан, и я выбивался из сил, чтобы помочь им – но всё-таки это была не моя трагедия. Мой мир остался там, в невообразимой дали будущего. Мои родители ждали меня. Я сходил с ума, когда представлял себе, как они встречают неведомую угрозу с неба – а меня нет рядом…
И Катя…
Да, конечно, она профессионал. Поэтому не спала со мной – из принципа. Но про себя я поклялся, что это изменится. Как только мы снова увидимся.
Шанс на встречу нам подарили фаэтонские технологии. Точнее, не совсем фаэтонские. Поле стазиса они получили, изучая свойства генератора пятимерных переходов.
Я долго колебался – имею ли я моральное право отвлекать драгоценные ресурсы умирающего мира на реализацию своего плана. Но в конце концов решил, что такое право у меня есть. Своей работой я сэкономил им гораздо больше, чем собирался забрать.
Решение, которое мне нужно, мог принять только председатель Совета.
Поэтому – когда решил, что пришло время – я попросил о встрече через Камелию. И пригласил на встречу Кая.
Встречу долго не могли согласовать и я прекрасно понимал почему. Однако, продолжал настаивать.
Наконец, как-то вечером Камелия позвонила, и сообщила, что встреча назначена через час, в одном из залов столичного космопорта.
Кая я позвал с собой. К счастью, он по военной привычке продолжал меня слушаться, и не задавал лишних вопросов.
Председатель сильно сдал за эту неделю: карие глаза ввалились, под ними – глубокие черные тени, зеленоватое от природы лицо посинело. Руки ощутимо подрагивали.
Мне даже стало немного совестно, но другого выхода просто не было. Я не мог потерять свой шанс вернуться домой.
– У нас минут десять, – начал он, – только из уважения к твоим реальным заслугам, пришелец из чужого будущего.
Раньше он никогда не называл меня так. Плохой знак. Но это не значит, что не надо пытаться.
Камелия и Кай озадаченно переглядывались, ожидая, когда я начну говорить.
– Спасибо, – сказал я, – вы знаете – я сделал всё, чтобы помочь вашему миру.
– Технически – ты включил штуку, которая его уничтожила, – ответил Леопард.
– Технически – я отвёл опасность от Марса, когда его попытались уничтожить ваши враги, – парировал я, – и, по моим расчетам, без моей помощи вы могли бы не успеть с кораблём.
Леопард посмотрел на меня тяжелым взглядом, потом вздохнул, и сказал:
– Ясно. Что ты хочешь?
– Челнок, способный сесть на Землю, – сказал я, – генератор поля стазиса. Припасы и вооружение для трех человек лет на пять.
Леопард задумался. Почесал виски.
– Ясно, – кивнул он, – хочешь вернуться домой. Обмануть считывателей.
– Да, – кивнул я.
– Это возможно, – кивнул Леопард, – но челнок дам только после того, как все дети будут на орбите. За неделю до столкновения.
– Пойдет, – кивнул я, – спасибо.
Председатель начал тяжело подниматься, явно считая, что разговор окончен.
– Это ещё не всё, – сказал я, – мне ведь надо не просто попасть в будущее. Мне надо свой мир спасти.
Леопард снова посмотрел на меня тяжелым взглядом. Потом грузно опустился обратно в кресло.
– Что ещё? – спросил он, – ты про людей? Кая можешь забирать. Камелию не отдам. Она останется с детьми. Она – одна из избранных воспитателей. Признанный моральный авторитет.
Камелия резко вскочила из-за стола, и прижала руки к груди. Однако ничего не сказала.
– Ясно, – кивнул я, – жаль. Но мне она будет нужна до нашего отлёта. За неделю до катастрофы мы доставим её на корабль.
Кажется, председатель впервые заинтересовался разговором. В его глазах мелькнул живой огонёк.
– Для чего? – спросил он.
– Камелия, – сказал я, – каковы шансы на то, что на Земле за следующие пару миллиардов лет разовьется несколько цивилизаций, способных достигнуть Луны?
Камелия уже пришла в себя от первого потрясения, после того, как услышала новость о своей избранности, и снова заняла своё место.
– Достаточно высокие, я полагаю, – ответила она.
– Я тоже так считаю. По моим прикидкам, они почти равны ста процентам. Причем речь идет о множественных событиях. В ближайшем будущем это могут быть разумные грибы. Потом – разумные моллюски. И так далее.
– Возможно, – кивнула она, – наши криптопалеонтологи считали, что мы не первые на Марсе.
– Мои модели развития биосферы, – я указал пальцем на свою голову, – говорят, что это, скорее всего, так.
– У нас мало времени, – напомнил председатель, – ты к чему?
– Мне нужно, чтобы биосфера Земли дожила до появления людей, – ответил я, – чтобы она не была считана раньше. А, значит, чтобы существа, которые, возможно, появятся до нас, не смогли активировать триггер, который Создатели оставят на обратной стороне Луны. Камелия, мне нужен молекулярный биолог. Чтобы создать генетические последовательности, способные блокировать восприятие инопланетных технологий у всех земных организмов последующих поколений. Нужен особый вирус. И я знаю, что теоретически его создать возможно.
Камелия помолчала, изумлённо глядя на меня. Потом всё-таки ответила:
– Допустим, – кивнула она, – это возможно. Ты представляешь объем необходимых вычислений для этого?
– Представляю. Я справлюсь.
– Тогда договорились, – вмешался Леопард, – ты получишь Камелию, и лабораторию. Желаю удачи тебе, и твоей цивилизации. У вас всё?
– Эй! – вмешался Кай, – так понимаю, меня пригласили послушать, чтобы всё решить за меня? Или это приказ?
– Не глупи, – раздраженно сказала Камелия, – мама тебя убьёт, если узнает, что ты отказался.
Кай сразу поник, и опустил взгляд.
– Спасибо, председатель, – сказал я.
Леопард кивнул в ответ, и вышел из комнаты для совещаний под грохот очередного стартовавшего челнока.
Семье Кая повезло.
Среди избранных учителей оказалась не только Камелия, но и его мама.
Уникальный случай, его утверждали на совете. Но все сошлись на том, что так будет лучше для всех детей Марса. Обе женщины обладали неоспоримым моральным авторитетом и уникальными педагогическими навыками.
Поэтому прощание возле ледяного корабля – ковчега вышло долгим и слёзным – но в нём не было обречённой безнадежности.
Впереди было много испытаний, и совершенная неопределённость. Но это была жизнь.
Содержимое пробирок, которое синтезировала Камелия с моей помощью, мы растворили в водах земного океана сразу в тридцати местах. Чтобы наверняка. И это было совсем не просто: даже в самых тонких местах, над геотермальными потоками, толщина льда составляла несколько десятков метров.
Поначалу у меня была мысль скакнуть сразу в привычный мир, после первой активации поля стазиса. Технические возможности нового генератора это позволяли.
Но, к сожалению (или, скорее, как позже выяснилось, к счастью) это было невозможно: Земля была слишком сейсмически активной, слишком живой. Пузырь с полем могло затянуть под континентальную кору, а выйти из стазиса в мантии, прямо скажем, так себе приключение.
Поэтому пришлось использовать датчики внешнего давления. Как только случится резкий скачок, стазис должен отключится, сменившись обычным силовым полем.
В последний вечер на Земле гуронского периода мы с Каем стояли у входа в челнок, и глядели на бескрайний белый простор.
– Даже не верится, что здесь будет мир, о котором ты рассказывал, – заметил Кай.
