Сергей Бушов
Лось и лосось. Фантастические истории
XII
Домкрат почувствовал, как его швырнули на шершавый деревянный пол. Звякнули кандалы на руках и ногах. Он приоткрыл заплывший от фингала правый глаз и увидел рядом с собой кровать, на которой лицом вниз возлежал Глава Поселения.
– Твердищев, твою мать! – просипел Пахотнюк. – Ты чего с ним сделал?
– Как приказано, ваш-бродь, в кутузку определил, – раздался сверху недоумевающий бас Твердищева.
– Дурак! Я же не приказывал его бить до полусмерти!
– Так у нас порядок такой при оформлении, – оправдывался Твердищев.
– Кандалы снять! В чувство привести!
– Так он же ж государственный преступник! Он же из казны считай тыщу рублёв стащил!
– Каких еще рублёв? Что ты несёшь?
– Государственных! Не мог же я его ни за что в кутузку определить.
– Идиот ты, Твердищев. Немедленно всё отмени.
– А деньги-то на кого же списать пропавшие?
– Да найди на кого. Вон, хоть на Егубина – всё равно сдох.
– Слушаюсь!
Замки на кандалах щелкнули, и Домкрата подняли в вертикальное положение Твердищев и ещё один полицейский, от которого страшно разило перегаром. Домкрат попытался стоять на ногах, но что-то ныло в районе колена, и он все норовил завалиться на Твердищева. Внезапно на голову обрушился ковш ледяной воды, и Домкрат, облизав губу, пробормотал:
– Добрый день, Егор Тимофеевич.
– И ты здравствуй, – ответил Пахотнюк. – Помнишь наш последний разговор?
– Как не помнить… – Домкрат потер натёртые кандалами запястья.
– Ты и правду можешь Белку убить?
– Попробовать могу.
– Если справишься – забирай Марьянку, куда хочешь. И на кой хер она мне сдалась? А если нет – чтобы больше я тебя не видел даже поблизости.
– Что за Марьянка? – постарался припомнить Домкрат.
– Ну, Галя по-ейному. Дочка моя. Согласен?
– Галя? Согласен.
– Три дня тебе сроку. Иди. Идти-то можешь?
Домкрат покачнулся.
– Дадите выпить – смогу.
– Твердищев, налей ему вон из мензурки.
– Ишь ты, – пробормотал Твердищев. – А я думал – микстура какая.
– Толку-то от криворотовских микстур, – пробурчал Пахотнюк.
Домкрат влил в себя спирт. Обожгло губу. Прослезился.
– Будет вам Белка, – сказал он, отстранился от Твердищева и, похрамывая, пошел к выходу.
В коридоре на него накинулась Галя. Обнимала до хруста в больном плече, лобызала, гладила, приговаривая:
– Миленький мой, дорогой мой Домкратик…
– Осторожно, – сказал Домкрат. – Губу больно.
– Я слышала всё. Я с тобой уеду. Куда скажешь.
Домкрат улыбнулся.
– Это хорошо. Только Белку вначале надо поймать.
– Поймаем. Я с тобой пойду.
– Ещё чего!
– Я тебя не брошу. Вдруг с тобой что случится, а я и знать не буду? А вдруг со мной что? Давай уж вместе, а?
– Ладно, – сказал Домкрат. – Мне отдохнуть надо и подготовиться. Завтра у входа в парк, с третьими петухами.
– Да петухов-то уж и не держит никто.
– Да? – Домкрат немного опешил. – Ну, тогда в восемь.
– Буду.
…Наутро они встретились у ворот парка. Галя была свежа и хороша как никогда – в коричневом прогулочном платье, обшитом белой кружевной тесьмой, при английской шляпке с розовой лентой да зонтике от солнца. Домкрат тоже не подкачал – надел чистые портки, рюкзак за плечи. Да и синяки побледнели, а на правом глазу припухлость спала.
– Ну, пошли, – сказал он, и они по тропинке направились в лес.
– А в рюкзаке что? – спросила Галя.
– Да так, припасы по мелочи и оружие.
– Оружие? Покажи.
Домкрат извлек из рюкзака абсолютно фантастического вида конструкцию, похожую на металлическую трубу, слегка расширенную спереди, с рукоятью и светящимися циферками сверху.
– А что это? – спросила Галя. – И где ты это взял?
– Ракетница. Игрушку одну взломал компьютерную.
– Как это?
– Э… Ну, трудно объяснить. А ты вот ножичек держи.
Галя взяла в руку нож, вынула из чехла, потрогала дол и зазубрины на лезвии.
– А сейчас я тебе одну штуку покажу, – Домкрат, как мог, подмигнул, снял с себя рюкзак и взял в руку ракетницу. – Называется «рокет джамп». Ну, ракетный прыжок то есть.
– Я знаю по-английски, – кивнула Галя.
– Кхм. Смотри.
Домкрат разбежался, подпрыгнул и в тот же миг выстрелил из ракетницы себе под ноги. Взрывом его подбросило высоко в воздух, перекувырнуло, после чего он камнем грохнулся оземь. С минуту лежал на спине, закрыв глаза. К его многочисленным повреждениям добавилась опалённая спереди шевелюра и слегка оплавленная куртка.
– Ты жив? – спросила Галя, склонившись над ним и уставив на него пенсне.
– Вроде… – Домкрат привстал и потёр голову. – В игре почему-то не было больно… Помоги встать.
Домкрат подобрал рюкзак, и они побрели дальше.
– А как мы Белку найдём? – спросила Галя.
– Я надеюсь, она нас найдёт. По запаху. Все звери лесные больше носу доверяют, чем глазам. А чем люди сильнее всего пахнут?
– Ну… Перегаром, наверно.
– Правильно. Заметь – Белка ни разу в городе на трезвого человека не нападала.
– А где бы она нашла тверёзого-то?
– Тоже верно, – вздохнул Домкрат.
– И потом – я трезвая, ты вроде тоже.
– Так у меня водка с собой.
Они уселись на пенек и стали пить из пластиковых стаканчиков тёплую водочку, закусывая прихваченными Домкратом лепёшками.
Потом, дойдя до нужной кондиции и вполне удовлетворённые производимым ими ароматом, двинулись в путь. Шли долго, всё больше кругами, поскольку решили, что Белка не должна уходить слишком далеко от города. Пошёл дождик, и Галин зонтик от солнца моментально промок, так что она, несмотря на опьянение, начала дрожать, и Домкрат обнял её за плечи.
Лес выглядел мрачным – разлапистые ветки тёмных елей, густой мох, поваленные сухие деревья, паутина и серое тяжёлое небо в вышине. У Гали скоро устали ноги – не догадалась она сменить свои башмачки на высоком каблуке на что-то более подходящее для прогулок по лесу – и они то и дело присаживались на пенёк и попивали вкусную водку.
Когда начало смеркаться, Домкрат забеспокоился. Фонарика с собой он не взял, всё в лесу было сырым, и огонь развести представлялось затруднительным. В темноте же они представляли слишком легкую добычу для Белки. К тому же они поняли, что совершенно потеряли ориентацию, и непонятно было, в какую сторону двигаться, чтобы выбраться из леса. Очень хотелось спать – давали себя знать усталость и выпивка.
– Что же я за идиот? – корил себя Домкрат. – У меня же и компас дома есть, и фонарик, и зажигалка бензиновая – без бензина, правда, и без кремня…
– Ты не идиот, – возражала Галя. – Ты просто не подумал…
– Чу! – сказал Домкрат. – Слышала?
Они замерли. Поодаль хрустнула ветка. Потом другая, ближе. Домкрат вгляделся в полумрак и увидел вдали, возле ствола высокой ели, два круглых жёлтых огня.
– Нашла, – сказал он шепотом. – Ну, сейчас ты у меня получишь…
Он дрожащей рукой поднял ракетницу и прицелился.
Белка тем временем осторожно приближалась, и постепенно её стало можно разглядеть. Ростом она была почти что с лошадь. Четыре мощные лапы, голова на толстой лохматой шее, гибкое длинное тело и огромный пушистый хвост. И отвратительная морда, на которой выделялись два мутно-жёлтых горящих глаза. Домкрат выстрелил, и ракета пролетела аккурат между глаз Белки. Её это, однако, нисколько не смутило, и она продолжила подкрадываться к Домкрату и Гале, которая тряслась рядом, вцепившись ему в штанину.
– Что за чёрт… – буркнул Домкрат, и пальнул ещё раз.
Ракета прошла сквозь Белку, не причинив ей никакого видимого вреда.
– Нечисть, – прошептал Домкрат, и вдруг рванул Галю за руку. – Бежим!
Они помчались извилистым путём меж деревьев, спотыкаясь о корни, цепляясь за ветки. Галя путалась в юбках, оступалась из-за высоких каблуков, да ещё и пыталась оглядываться назад.
Белка словно бы играла с ними. Она сначала неспешно семенила по земле, затем играючи вскочила на ствол дерева, вцепившись в кору когтями, и оскалилась в страшной ухмылке. Затем легко, как перышко, перемахнула на соседний ствол, который заскрипел от тяжести, и вновь замерла, уставив свой мутный хищный взор на пытающихся улизнуть жертв.
А Домкрат всё бежал, увлекая за собой Галю, ноги которой, казалось, вот-вот оторвутся от земли, и она полетит вслед за ним, как ангел. И она полетела – Домкрат в очередной раз споткнулся об корягу, так что они стремительно покатились по отвесному склону оврага вниз.
Больно ударившись боком о пенёк, Галя почувствовала, как Домкрат тянет её к себе:
– Тихо. Прижмись к дереву и старайся не дышать. Чтоб не воняло.
Галя кивнула. Они сидели возле ручейка, у корней огромного дерева, торчащих из осыпавшегося склона. Сверху их не должно было быть видно, и Домкрат надеялся, что Белка понюхает да уйдет.
Она вскоре показалась сверху. Нависла над склоном, внимательно осматривая дно. Глядела не моргая, да, похоже, век у неё и не было вовсе. Ноздри ходили ходуном. Острые уши вращались, прислушиваясь к мельчайшему шороху.
И тут Галина попа предательски пукнула. От души, с присвистом. Белка зыркнула вниз и стрелой метнулась на ствол дерева, возле которого прятались Домкрат с Галей.
Дерево заскрипело и начало крениться через овраг. Домкрат вырвал Галю из-под нависающих корней, и они метнулись вдоль по дну оврага. Белка тем временем оторопело висела вниз головой, чувствуя, как дерево под ней оседает и заваливается набок. Наконец оно рухнуло, и Белка скрылась под стволом на противоположном краю оврага.
– Её придавило! – крикнула Галя.
– Надеюсь, – ответил запыхавшийся Домкрат. – Давай быстрей!
Они добежали до места, где склон был чуть отложе, и стали карабкаться наверх. Домкрат вытащил Галю на поверхность и махнул рукой:
– Смотри. Это же сторожка. Повезло.
Они бросились к ней, вбежали внутрь и закрыли дверь на тяжелый засов. Отдышались. Домкрат снял рюкзак, достал бутылку и влил себя добрых сто пятьдесят граммов водки. Протянул Гале. Та тоже отпила.
– А может, она погибла? – спросила Галя. – Зачем мы тогда прячемся?
– Не верю я в это, – сказал Домкрат.
В сторожке было темно. Рубленые стены, добротная крыша, одно маленькое оконце высоко под потолком. На столе стояла потухшая свечка в подсвечнике, лежала пара книг. В углу висели непонятного назначения железяки, похожие на кандалы, а в другом стояла маленькая железная печка, труба из которой уходила вверх, в крышу. Возле неё было свалено подёрнутое паутиной барахло: ящики, бочки, доски, ржавый инструмент и Бог знает что ещё. Вдоль стены, противоположной двери, тянулось деревянное ложе типа нар, на которое и присели Домкрат и Галя.
Они молчали, обнявшись, довольно долго. Потом Галя вдруг произнесла:
– Я согласна.
– На что?
– С тобой уехать без согласия папеньки.
– Это хорошо. Только нечестно это, я же обещал. Да и Белка нас отсюда, боюсь, не выпустит.
– Может, она уже умерла. Или ушла просто.
В ответ на эти слова в дверь снаружи стукнулась мягкая туша. Послышался звук, похожий на отрыжку, затем низкое сердитое рычание.
– Слыхала? – прошептал Домкрат.
Галя всхлипнула и кивнула.
Сопение Белки удалилось, потом послышалось с другой стороны сторожки. Затем по стене прогремели удары когтей, и стало ясно, что Белка вскарабкалась на крышу. Доски заскрипели, Белка попыталась царапать рубероид, но вскоре затихла.
– Заснула, что ли? – предположил Домкрат.
– Что же делать? – пробормотала Галя.
– Идея есть. Помоги.
Он встал, подошёл к сваленному в углу хламу, извлёк одну доску, взвесил в руке. Потом взял ржавую косу и принялся отсоединять её от ручки.
– Это для чего? – спросила Галя.
– Белка хочет до нас добраться, – объяснил Домкрат. – А мы выйти хотим, но не можем. Значит, надо, чтобы она вошла и в ловушку здесь попала.
– Поняла, – ответила Галя. – Что делать?
– На-ка, косу наточи. Вон брусок валяется. Сможешь?
– Попробую.
– Не поранься только.
Домкрат, порывшись как следует, обнаружил и молоток, и гвозди, и даже моток толстой грязной верёвки, и работа пошла.
Спустя минут сорок он встал в стороне от двери, держа перед собой бочку, гружёную тяжелыми инструментами.
– Открой осторожненько дверь и позови её, – сказал он. – Потом отбежать только не забудь.
Галя, робея, приблизилась к двери, отодвинула засов, выглянула в щель и позвала:
– Кис-кис-кис…
– Она что тебе, кошка? – возмутился Домкрат.
– Гули-гули, – поправилась Галя. – А как белок зовут?
– Да чёрт их знает… Дыхни перегаром просто.
Галя подышала и закашлялась. На крыше раздался громкий шорох, и Белка тяжело рухнула сверху прямо у порога. Галя отпрянула от двери.
Белка встала, отряхнулась и рывком набросилась на дверь. Та распахнулась, и Домкрат резко выпустил из рук бочку. Верёвка, перекинутая через два гвоздя, натянулась, и тяжелая доска с привязанной к ней острой косой с размаху опустилась на шею Белки.
Расчёт Домкрата был в том, чтобы отрубить ей голову. Однако позвоночник у Белки оказался намного прочнее, чем он ожидал, и теперь она лежала, распластанная на полу, с наполовину перерезанной шеей, и скалила зубы.
– Застряла, – пробормотал Домкрат.
– Нам не выйти, – отозвалась Галя.
Домкрат швырнул в голову Белки молотком. Молоток со звоном отскочил от её черепа, и Белка только ухмыльнулась. Она напряглась, пытаясь оторвать голову от земли, и бочка, висящая в воздухе, угрожающе закачалась. Домкрат с опаской придвинулся поближе, держа в руках пустую бутылку.
И тут Белка вдруг широко раскрыла рот. Оттуда, из её черного горла, заструились наружу три толстые зелёные змеи, служившие ей языками. Они не имели глаз, но, принюхиваясь, принялись шарить по полу и клацать ртами, полными зубов.
Галя завизжала и стала беспорядочно махать в воздухе ножом. Домкрат попытался стукнуть змею бутылкой по голове, но промахнулся, и змея, грозно зашипев, придвинулась ближе. А сама Белка лежала, вращая своими глазищами, и похоже, искренне потешалась.
Домкрат швырнул бутылку в змею. Попал, да без толку. Галя умудрилась чуть поранить другую, и зеленая кровь брызнула на солому на полу.
– Мне страшно! – крикнула Галя.
– Мне тоже, – отозвался Домкрат, сорвал со стены Гришины вериги и метнул в Белку.
Белка ошалело сглотнула то, что влетело ей в рот, и скривилась. Змеи поползли назад. На лице Белки отобразилось недоумение. Похоже, она не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть. Не в силах приподняться, она скребла когтями по земляному полу, корчила рожи, хрипела, пока, наконец, её морда не приобрела ярко-синий цвет, и туша не обмякла, как сдувшийся воздушный шарик.
Домкрат и Галя дали себе насладиться тем, что изо всех сил били Белку по голове, вырывали изо рта дохлых змей, выкалывали глаза и тыкали ножиком ей в спину. Потом, устав, опустились на деревянный лежак и допили оставшуюся водку.
– Теперь надо тащить, – сказал Домкрат. Галя кивнула.
Белку связали за лапы и впряглись.
– Странно, – сказала Галя. – Вроде бы такое огромное туловище, а тянуть совсем не тяжело.
– Небось, пустая внутри, – ответил Домкрат.
В небе зажигались звёзды. Немногочисленные прохожие приглядывались к Домкрату с Галей, крестились и снимали шапки.
Возле здания администрации Домкрат нагнулся за камнем и швырнул в окно. Стекло разбилось. Выглянул пьяный Михеич.
– Это кому тут задницу надрать? – выкрикнул он, но тут же замолчал, изобразив на лице крайнее изумление.
– Скажите Егору Тимофеевичу, пусть работу принимает, – сказал Домкрат и пнул ногой тушу Белки.
XIII
Пахотнюк, хотя и не оправился до конца, держался гораздо лучше, чем позавчера. Лицо его было бледным и осунувшимся, белки глаз жёлты, а руки тряслись, но всё же он шёл самостоятельно, лишь слегка опираясь на тросточку, и пребывал в лучшем расположении духа за последние несколько недель.
– Михеич! – подозвал он, спускаясь по лестнице. – Надо бы народ собрать, объявить про Белку.
– Дык уж давно все слыхали. Народ у крыльца спозаранку толпится.
Пахотнюк распахнул дверь. Площадь перед зданием администрации была залита ярким летним солнцем и плотно забита людьми. Егор Тимофеевич сделал пару шагов вперёд, поднял руку, привлекая внимание, и громко, в полный свой густой голос, заговорил:
– Приветствую вас, граждане Поселения! Рад видеть вас сегодня здесь. И пусть в последнее время нас постигли многие события – и хорошие, и не очень в том числе – сейчас всё это, смею заявить, досконально прекращено. Домогающаяся нас совсем ещё недавно так называемая Белка уничтожена и абсолютно полностью убита. Главная заслуга в этом принадлежит жителю нашего города, почётному, можно сказать, тушканчику нашей чебуречной, Акакию Кондратьевичу Забубённому…
Стоявшая в толпе рядом с Домкратом Галя широко раскрыла глаза и захлопала ресницами:
– Так это… Тебя Акакием зовут? – Она вдруг рассмеялась, потом захихикала, потом подавилась смехом: – Акакий Забубённый… Ой, не могу!
– Я что, виноват, что ли? – обиженно буркнул Домкрат.
– Ладно, ладно, прости, – Галя нежно поцеловала Домкрата в щёчку, и он снова заулыбался.
Пахотнюк же продолжал:
– Я обещал этому человеку отдать в жёны свою дочь. И пусть не говорит никто, будто я, Глава, своих обещаний не держу. Забирай, Акакий, Марианну, и катитесь на все четыре стороны. А хотите – и тут живите, как уж вам вздумается.
– Ура! – воскликнула Галя.
– Иди вещи собирай, – сказал Домкрат.
– Да я уж почти, – отозвалась Галя, протискиваясь сквозь толпу. – Принести только.
– И отныне пусть все, кто нам желают зла, – говорил Пахотнюк, – пусть помнят, как мы поступили с Белкой. С ней справились – справимся и с любым другим, будь он хоть трижды Лобачевский. И пусть все изверги, что вокруг нас сейчас роятся, не думают, что мы, дескать, только своим умом – мы и ихним сильны!
Домкрат выкатил из кустов чудного вида трёхколёсную повозку и стал прилаживать к задней части вынесенный Галей чемодан.
– Это что же такое? – спросила Галя.
– Это велосипед называется, – пояснил Домкрат. – Сам сделал. Рама деревянная, всякие механизмы из чего Бог послал. Приводится в движение мускульной силой. Две пары педалей не зря сделал – пригодились.
Галя приникла к Домкратовой груди.
– А как там, в Москве? – спросила она. – Так ли, как у нас?
– Не знаю, – ответил Домкрат. – Поглядим. Садись.
Галя, подобрав юбку, забралась на заднее сиденьице, и поставила ноги на педали.
– Так странно, – вдруг сказала она. – А куда Белка-то делась? Вроде тело только что здесь лежало.
– Не знаю, – сказал Домкрат. – Может, на чебуреки кто утащил. Какая нам-то теперь разница? Ехать нам позволено, мы с тобой вместе – что ещё нужно?
Он занял своё место, вцепился в руль и приналёг на педали. Экипаж, потихоньку разгоняясь, покатил в сторону тракта.
А Пахотнюк, воодушевленно размахивая руками, всё говорил:
– Изведём всех уродов комнатных! Перережем иродов белокаменных! Всех тормозов перестройки – к ногтю и проглотим целиком! Рукоприкладство с собой не возьмем в геенну огненную! А если кто захочет нашу раку попрать – от раки и погибнет!
Его глаза лучились ярким светом, и люди на площади, как никогда, внимали его словам.
Даже Галя с Домкратом, отъехавшие к тому времени уже на значительное расстояние, слышали гром несмолкающих, бурных аплодисментов.
2002, Солнечногорск;
2007, Сходня
Солдат
Сам не знаю, почему я заговорил с ним. После боя, когда ты буквально вываливаешься из потрёпанного транспорта, уставший, размякший и довольный тем, что сегодня остался цел, сначала ты озадачен кучей мелких, но важных дел: сдача оружия, обеззараживание, вечерняя поверка. Потом, в казарме, ты делаешь то, что сам давно хотел – снимаешь ненужные части доспехов, идёшь в туалет и в душ, вытряхиваешь из шлема и ботинок набившийся туда песок, пепел, а иногда листья, в зависимости от того, где идёт миссия, смазываешь надоевшие своим скрипом части механизмов, чинишь мелочи, из-за которых не стоит беспокоить техников, и так загруженных работой. Затем ужин, чтобы успокоить давно требующий своего желудок. И вот наступает момент, когда всё важное вроде бы сделано, во рту у тебя кисловатый чи-чи, единственный официально разрешённый в наших войсках наркотик, и ты сидишь на краю кровати, глядя в никуда и ни о чём особенном не думая, и тебя тянет выплеснуть накопившееся в тебе раздражение, или скуку, или просто новые впечатления от увиденного за день. Видимо, как раз в такую минуту мне подвернулся проходящий мимо Вик, так что я от нечего делать спросил, как у него дела.
Он резко повернул ко мне свою блестящую голову, прикрытую сверху тяжёлым, исцарапанным со всех сторон шлемом, прочитал на моей груди табличку с именем и уточнил:
– Так значит, Билли, тебя интересует, как у меня дела? Ты это спросил просто потому, что я проходил мимо, а тебе надо было что-то сказать? Или тебе действительно хочется знать, Билли, мать твою, Лумис, как у меня дела?
Я ответил, что да, конечно, мне интересно, как у него дела, хотя на самом деле мне было глубоко наплевать. Тогда его громадная фигура опустилась на табуретку возле моей койки, при каждом движении издавая жужжание сервомоторов, и он заговорил:
– Ну что же, Билли Лумис, если ты и вправду хочешь знать, как у меня дела, то мне стоит, видимо, проявить к тебе уважение и попытаться ответить на этот вопрос. Но будет это непросто, поскольку, чёрт тебя дери, сначала нужно понять, кто я вообще такой и какие у меня могут быть в теперешнем положении дела. Может, ты мне и самому поможешь разобраться, как у меня дела, так что спасибо, что спросил.
Как ты видишь, у меня на экзоскелете написано, что зовут меня Виктор Буров. И табличка на груди так удобно расположена, что её можешь прочитать и ты, и любой встречный, и я сам. Только вот я сам не очень понимаю, что это значит. Имя и фамилия – это, конечно, здорово, только непонятно, что за человек за ними стоит, да и стоит ли вообще. Видишь ли, Билли, я служу в войсках уже лет десять, если судить по тем записям, что хранятся в моих микросхемах, и меня изрядно потрепало за это время. В восемь тысяч пятнадцатом мне оторвало ногу. По глупости – просто попал под гусеницу своего же танка. В семнадцатом я лишился большей части туловища, когда попытался прикрыть собой вражеский огнемёт. В декабре того же года потерял обе руки, схватившись за то, что я счёл лианой, и я до сих пор толком не знаю, что на самом деле это было, но рвануло оно знатно. В прошлом году я наступил на мину, лишившись второй ноги и остатков того, что обычно стыдятся показывать на публике. А примерно месяц назад головоногие снесли мне выстрелом голову. Уж я тебе скажу, это было зрелище. Мне показал один парень из моего взвода, хакнувший видеорегистратор своего экзоскелета. Я брёл вперёд, расстреливая врагов, а с туловища у меня свисала кучка сосудов и проводов, на которых болтался кусок нижней челюсти – всё, что осталось от моей головы. Беда оказалась невелика – экзоскелет дотащил меня до базы, там меня подлатали, так что выгляжу, я, пожалуй, даже лучше прежнего. Только вот когда башку меняют на электронный протез, воспоминания о гражданке в него вкладывать не принято, только логи предыдущих операций. Оно понятно – для боеспособности это ничего не значит, да и откуда техникам знать, что там было, в моей раскуроченной башке, если я теперь и сам уже в этом не уверен? Но всё-таки обидно, Билли. Ведь если и был на свете человек с именем Виктор Буров, то большая его часть хранилась как раз там, в этих никому не нужных воспоминаниях. Судя по записям в моей новой голове, родственников у меня нет. Однако это не значит, что до армии меня не существовало. Не думаю, Билли. Кто-то же должен был принять решение идти служить в войска. И на то должны были быть причины. Может, меня знал кто-нибудь на гражданке. Может, у меня с кем-то были сложные отношения. Может – кто знает – у меня даже девушка была. Но теперь в этом нет никакого смысла, поскольку я просто боевая единица. Что говоришь, Билли? Ты громче говори, у меня щели возле микрофонов забиты грязью. Сегодня тяжёлый был бой, я вынес, наверно, пару десятков головоногих, а они живут, как знаешь, в таком дерьме, что мудрено не испачкаться по самую макушку. А! Расслышал, наконец. Ты говоришь – я должен быть благодарен, что остался в живых, что меня починили и поставили на ноги.
Ты прав, Билли. Ты бесконечно прав, а я бесконечно благодарен. Только давай разберёмся, что значит «жив». Насколько я понимаю, из той плоти, которая когда-то была Виктором Буровым, остался только небольшой кусок бедра, остальное постепенно заменила механика и электроника. Экзоскелет – шутка хорошая, ему всё равно, что в себе таскать, лишь бы батареи были заряжены. Так что жив я или нет – это вопрос. И поставили ли меня на ноги, тоже непонятно, ведь по сути ноги уже не мои. Ты не согласен, Билли? А, ты говоришь, что это всё не напрасно, что я служу ради нашей победы.
И в этом ты тоже, мать твою, прав. За те годы, что я служу, мы всё время побеждаем. Сначала мы побеждали ластобрюхих, потом каких-то однополых, теперь с ними всеми вместе побеждаем головоногих. Сначала мы воевали за Родину, потом, когда Родины не стало, за демократию, а теперь за президента. И мы действительно побеждаем, это не просто слова. Я же вижу разрушенные города и оплавленные нашим оружием скалы. Мы продвигаемся вперёд, покоряем наших врагов и саму природу, это правда. И враги наши когда-нибудь станут нашими друзьями, когда это станет выгодно тем, кто послал нас на войну. И это, безусловно, будет нашей очередной победой.
Но вернёмся к твоему вопросу, Билли. Ты же спросил, как у меня дела. Должно быть, существует некая мера – хорошо дела идут или плохо. И надо суметь как-то взвесить, оценить, хорошо ли идут мои дела. Вполне возможно, что это можно измерить суммой на моём счету. Во всяком случае, я знаю, что многие так думают. Что ж, тогда моё последнее ранение, когда я лишился головы, здорово улучшило мои дела, ведь мне выплатили солидную страховку. Вопрос только в том, Билли, что мне делать с этими деньгами? Ну, понятно, что для начала надо выплатить долги. Вся наша система направлена на то, чтобы человек изначально рождался с долгами, которые потом всю жизнь бы выплачивал. И это разумно, Билли! Ведь иначе кто бы захотел работать в шахте? Или, тем более, кто пошёл бы служить в армию? Что ты говоришь? А, да, понял. Ты говоришь, что я после стольких лет службы наверняка окажусь в плюсе.
И в этом, Билли, ты прав. У меня уйма денег. И если я вдруг решусь уволиться из армии, и если мне это позволят – ты же знаешь, как много людей у нас занимается агитацией, они просто так не отпустят меня – то я, пожалуй, и вправду смогу вернуться домой и попытаться оплатить своё лечение. Представим себе на мгновение, что мне вдруг хватит средств даже сделать себе вполне приличное тело из мяса и костей. И пусть даже, хоть это совсем уже фантастика, у меня останутся деньги на то, чтобы прожить достойно ещё пару лет. Но чем я буду заниматься потом, Билли? Что я умею? В моей электронной башке на данный момент только военные секреты и жалкие ошмётки общеобразовательной программы для третьего класса. Что ты говоришь? Я смогу завести семью?
Да, Билли, мать твою, ты прав. Я совсем забыл. Я же могу вдруг оказаться настолько богат, что смогу вылечиться, сделать протезы для всего, что мне понадобится, пройти курс гормонотерапии и, возможно, жениться. И у меня будет, что обсудить с женой. Я же столько всего в жизни повидал. Я же знаю тысячу видов оружия. Я за один только сегодняшний день видел сотни смертей. Оторванные руки, щупальца и головы, взорванные школы и больницы, целые выводки уничтоженных головоногих. Это достойно того, чтобы быть изложенным в стихах. В конце концов, наверно, не так уж трудно сейчас понравиться девушке, которая живёт в провинции и еле сводит концы с концами, а самая несбыточная её мечта – сделать макияж в автомате за полторы копейки. Что говоришь, Билли?
Да, точно. Спасибо, Билли, что подал идею. Как же это я забыл? Образование! Я могу получить образование. Не уверен, хватит ли денег на моём счету хотя бы на месяц учёбы, но идея неплоха. В наших школах и институтах очень хорошо учат любить президента и нашу страну. Всё правильно – ведь будущее зависит от того, насколько мы все будем любить воевать. И об этом, разумеется, стоит говорить в семье. Ведь наши дети – тоже будущие солдаты. А? Что? Погромче, Билли, я плохо слышу.
Вот в этом, Билли, я с тобой не могу согласиться. Нет, я не думаю, что война когда-нибудь закончится. Понимаешь ли, война всегда кому-нибудь нужна. Нет, я не говорю, что война нужна тебе, хотя ты тоже отхватишь свои пайковые и боевые. И не о себе я говорю. Я говорю о тех людях, которые существуют за счёт войны. Война нужна генералам. Война нужна тем, кто производит и продаёт боевую технику. Она нужна политикам, ведь на войне они зарабатывают себе очки в глазах простых людей. И не зря же мы сейчас атакуем именно головоногих. Видимо, большим шишкам есть, что с них получить. Я недавно видел одного. В чёрном костюме, при галстуке. Летал на вертолёте вместе с генералами да посматривал в бинокль. И как только не боялся? Ведь мой экзоскелет при желании вполне может прыгнуть на ту высоту, где болтается их жалкая вертушка. Видимо, блеск денег опьяняет их, заставляет приближаться, несмотря на возможную опасность.
Хотя, Билли, я вполне допускаю, что ты прав. Может, война и закончится когда-нибудь. Но что изменится? Всё равно найдутся какие-нибудь повстанцы или мятежники, которых надо приструнить. Или территории, которые хотят отколоться. Или места, где попирают чьи-то права. Даже если не так, и не будет совсем никакой потребности в боевых действиях – разве не найдётся на гражданке дело для меня, безголового обрубка без воспоминаний? Нужно же спускаться в урановые рудники или привозить алмазы с опасных планет. Кто сможет это сделать лучше, чем мы с тобой?
Вот ты, наверно, хочешь спросить, Билли, а чего же я сам хочу? Да чёрт его знает. Теперь уже очень трудно сказать. Должно быть, я просто хочу вернуться во времени лет на пятнадцать назад, когда я был цел и невредим, да к тому же молод. И чтобы тогда мне кто-то дал выбор. Чтобы я мог решить, чем мне заниматься. Может, я смог бы хорошо делать мебель. Или писал бы стихи. Или шил бы одежду. И было бы здорово, если бы мне никто не говорил, что я должен заработать много денег, чтобы выплатить страховку или кредит. И чтобы я не был никому должен. Хотя что уж теперь об этом мечтать…
Что ж, Билли, спасибо, что со мной поговорил. Ты, я смотрю, не очень разговорчив, но это именно то, что мне нужно было сегодня. Вот я пообщался и понял, что на самом деле дела мои просто отлично. Мне абсолютно нечего терять, меня очень трудно уничтожить, а сумма на моём счёте – что ж, она тоже придаёт мне немного сил. И замена моей головы на бронированный компьютер здорово прочистила мне мозги, как это ни парадоксально звучит. Так что удачи, Билли, пойду своей дорогой дальше.
