Сергей Бушов
Лось и лосось. Фантастические истории
Не было, пожалуй, ни одного человека в зале, включая хмурого Попова, который не мог бы не признать – банкет удался.
V
Очнувшись, Егор Тимофеевич долго не мог понять, где находится. Темно. Трудно дышать. Снизу холод пробирает. Оказалось, упал в кабинете с дивана, а сверху на голову свалился сюртук.
Привстал. Виски стиснуло, перед глазами поплыло. Во рту сушь, в правой части живота потягивает печень. Ползком добрался до сейфа. Дрожащими руками вставил ключ в замок. Открыл. Подивился, что спирта осталось меньше половины емкости. Когда выпил, вспомнить не смог. Никакой подходящей посуды поблизости не нашлось, решил пить из горла. Так и приложился, сидя на полу, к горлу тридцатилитровой бутыли. Внутри всё обожгло. Зажевать было нечем. И всё же немного полегчало почти сразу. В дверь отрывисто стукнули, и вошёл Егубин.
– Доброе утро, – улыбнулся он. – Разрешите-с?
– Да вошёл уже, – пробормотал Пахотнюк. – Чего тебе?
– Да вот-с, вы вроде как вчера денег обещали выделить на строительство вокзала…
– Я? Денег? – Пахотнюк наморщил лоб. – Если только по пьяни… Денег-то нету. Ты знаешь, во сколько вчерашний банкет обошелся? Три твоих вокзала. Будешь? – он кивнул на бутыль.
– Благодарствую-с, у меня с собой, – Егубин извлёк из кармана плоскую фляжку и отпил немного, пробормотав: – Ваше здоровьице-с.
Потом постоял, подумал и добавил:
– И всё-таки зря вы, Егор Тимофеич, так с вокзалом. Выборы на носу. Скажут – что же глава третий год никак маленькую такую сараюшку достроить не может? Непорядок-с…
– Ой, черт, – потирая голову, простонал Пахотнюк. – Ну, нашёл ты время нудеть…
В это время в дверь снова постучали.
– Да! – крикнул Глава.
На пороге появился крепкий, представительного вида мужчина с бегающими глазками и двухдневной небритостью.
– Криворотов? – удивился Пахотнюк. – А ты-то что припёрся?
– Вы просили зайти, – отозвался Криворотов, начальник лечебницы.
– Не помню, – Пахотнюк наконец встал с пола, переместил бутыль на диван и сам сел рядом, обнимая её одной рукой. – По какому поводу?
– Не могу знать.
– Ну, так и катись тогда, пока я добрый.
– Оно, конечно, можно, – Криворотов опустил глаза. – Только разговор и у меня к вам есть. Серьёзный.
– Господи, да откуда вы все взялись на мою голову? – Пахотнюк с усилием приподнял бутыль и сделал из горлышка большой глоток. – Ладно, говори, что там у тебя…
– Вы, Егор Тимофеевич, знаете – институтов я не кончал. Я лечу по призванию да по моей душевной нужде. Но у себя в лечебнице я порядок навёл, это вы вряд ли будете оспаривать. Если я скажу – резать, тут же и отрежут, не посмотрят, что у них диплом, а у меня два класса образования. Потому как у меня авторитет, и я всегда стараюсь людям добро сделать.
– Ты ближе к делу давай, не разглагольствуй, – поморщился Пахотнюк.
– Так я уж к делу и подошёл. Тут привезли ко мне одного психического. Не люблю я таких. Вроде больной человек – всякую чушь несёт, на сестёр бросается, укусить норовит. А лечить его непонятно как. Что резать-то, если у него вся болезнь в голове? Без головы вроде как он и совсем бесполезный будет, разве что на мясо, да и то боязно – вдруг на тебя сие безумие перекинется. Ну, приказал я до поры до времени связать его, пока придумаем, что делать. Честно говоря, по неопытности решил сначала, что белка.
– Кто?
– Ну, сие есть научный термин. По-простому – белая горячка, от выпивки бывает, когда неумеренно потребляют. А тут и второго привезли. Кричит: «Окститеся, вы раку попрали!». Я уж, по правде, думал им обоим головы оттяпать. Но потом заметил случайно у второго на ноге ранку какую-то. Присмотрелся – укус. То ли человечий, то ли звериный, не поймёшь. Вроде как зверек какой укусил средних размеров, типа кошки или крокодила. Пошел первого пациента посмотреть – а он коньки уж отбросил. Приказал раздеть, и нашел на ягодице – ну, это жопа по-научному – такой же укус.
– И что ты хотел этой своей повестью сказать? – спросил Пахотнюк.
– Неладно у нас что-то, – ответил Криворотов. – И неспокойно мне от этого. Промеж персоналу уж разговоры пошли, говорят, бешеная белка завелась в лесу. И кого куснёт – тот моментально с катушек съезжает, всяк по-своему. А некоторые и дохнут от невыносимой психической нагрузки. Я, конечно, институтов не кончал…
– Ладно, хватит. Чего ты хочешь-то от меня?
– А уж это вам видней. Моё дело сообщить. Пойду я…
– Ступай.
Криворотов спешно откланялся и скрылся за дверью.
– Вот ведь бабы-то… – пробормотал Пахотнюк, снова отхлёбывая из бутыли.
– Какие бабы? – не понял Егубин, до сей поры тихо стоявший в углу возле сейфа.
– Да наплодили уродов… Пришёл, рассказал незнамо что… Только голова сильнее разболелась.
– А я вот думаю, Егор Тимофеич, – молвил Егубин, – что эта белка как раз вовремя-с.
– В каком смысле?
– А надо о ней раструбить – бедствие, мол, будьте бдительны. А вы тем временем её изловите, да и станете героем аккурат перед выборами-с.
– Как же я её изловлю? Сачком, что ли?
– Да это и неважно. Покажете ободранный трупик, всё утихнет, да и довольно-с.
– Ну, может, и есть в этом толк… Ладно. Я спать. После обеда позови мне Твердищева. Посидим, помозгуем.
Пахотнюк откинулся на спинку дивана и закрыл глаза.
VI
Галя сидела у себя в комнате в простом домашнем платьице с укороченным лифом и жевала уже шестой бульонный кубик. Ей было грустно, причем она сама не понимала, отчего. Она взяла лист плотной бумаги и цветные карандаши и, присев возле бюро, принялась рисовать саму себя. Через пару минут Гале стало ясно, что рисовать она не умеет абсолютно – девушка на рисунке получилась косоглазой, кривоногой, а серёжки в её ушах больше напоминали арбузы, повесившиеся от скуки на тоненьких ниточках.
Галя вздохнула и начала подрисовывать рядом другую фигурку – в кожаной куртке и светлых штанах. Она вышла уже намного лучше, только с ростом Галя немного ошиблась. Молодой человек едва доставал хромой девушке до плеча.
И тут что-то стукнуло в окно. Галя распахнула створку, высунула наружу голову и тут же получила камушком промеж глаз, отчего у неё слегка помутилось в голове, а по носу вниз побежала горячая струйка. Снизу донёсся сдавленный шепот: «Извините».
Галя начала второпях переодеваться, попутно промокая рану носовым платком и стараясь не испачкать одежду. На этот раз она выбрала нежно-голубое лёгкое платье с пышными рукавами и лентой под грудью, соломенную шляпку и белые перчатки с красными пальцами. То есть, они стали красными, как только Галя приложила рукой платок ко лбу.
Возле ворот ждал Домкрат.
– Доброе утро, – сказал он. – Простите, у меня от водки реакция замедляется. Я уж и видел, что вы окно открыли, да не успел остановиться.
– Здравствуйте, – смущённо пробормотала Галя. – Прошу меня великодушно простить за папеньку. Он очень плохо относится ко всем, с кем я общаюсь. Уж всех моих друзей разогнал.
– И много было друзей?
– Да не друзья, в общем, а так…
– Может, мы на «ты» перейдем? – спросил Домкрат – Я вроде вам камнем так хорошо попал по лбу – наверно, не чужой теперь.
– Как вам угодно…
– Можно и на брудершафт, – заметил Домкрат, продемонстрировав торчащее из кармана штанов горлышко бутылки.
– Прошу прощения. Я не пью.
– Совсем?
– Совсем.
– Так нельзя, – Домкрат был явно расстроен. – Не хотите ли пройтись? Я по дороге расскажу вам – тебе, то есть – о том, как много ты теряешь.
Они направились в сторону тракта, затем по загаженному и изрисованному граффити подземному переходу перебрались на другую его сторону и не спеша зашагали в сторону Серебрянки.
– Понимаешь, – говорил Домкрат, – алкоголь даёт тебе ни с чем не сравнимое ощущение нереальности происходящего. Он изменяет твое сознание. Ты по-другому видишь, по-другому чувствуешь. А как ты это используешь – это уже твоё дело. Может, это поможет тебе расслабиться. Может, ты вдохновишься на какое-то серьёзное дело. А может, просто получишь удовольствие.
– Я как-то имела неудовольствие попробовать водку, – сказала Галя. – Вкус пренеприятнейший.
– Ну, во-первых, это дело привычки. Со временем он начнёт тебе нравиться. Или хотя бы отвращения не будет вызывать. Во-вторых, можно пить не чистую водку, а коктейли какие-нибудь. Хотя бы с соком разводить. Хотя я это не одобряю, но ты всё-таки девушка, тебе труднее привыкнуть, наверно. Ещё – человек, с которым ты выпил, сразу становится тебе близким. Ну, это как секс, или ещё сильнее… Ой, ты покраснела и пукнула… Прошу прощения, я всё время забываю, что ты настолько чувствительная.
Галя остановилась.
– А вы… ты… Я хотела спросить – ты почему пришёл снова? Для чего? Ищешь, с кем выпить?
– Ну, это тоже… – Домкрат взъерошил волосы и, достав из кармана бутылку, отхлебнул. – Хотя я и один могу, как видишь. Просто ты показалась мне такой необычной. Беззащитной, наивной. Мне хочется чему-то тебя научить, помочь. Да просто быть с тобой интересно.
– И чему же ты можешь меня научить? Кроме как водку пить, я имею в виду.
– Не знаю. Посмотрим. Мы, кстати, уже пришли.
Галя с удивлением окинула взглядом приличных размеров деревянный дом с резными ставнями.
– Ты здесь живешь?
– Не совсем, – ответил Домкрат. – В погребе.
Он приоткрыл скрипучую дверь и помог Гале спуститься по лестнице. Они оказались в сумрачном помещении, заваленным разным хламом.
– А кто же наверху живёт? – спросила Галя.
– Пара голубых.
– Голубых?
– Ну, двое мужчин. Любят друг друга. Только не пукай. Они нормальные, в общем. Платят исправно, меня не трогают.
– А почему ты сам там не живёшь? Ведь это твой дом?
– Матери. Не знаю, как уж она его купила – может, отец помог, я его не знал. Завещала мне, а зачем мне такой огромный? Мне тут удобнее, да и плата за него помогает, всё-таки в чебуречной много не заработаешь.
– А ты много тратишь?
– У меня много увлечений.
– Например?
– Например – вот.
Галя пригляделась. То, что она вначале приняла за хлам, являлось не совсем хламом. Оно всё было связано между собой разноцветными переплетёнными проводочками. Там коробочка, тут цилиндрик, тут большая лампочка… Разные предметы, заполнявшие комнату, представляли собой нечто целое. Но что?
Домкрат щёлкнул тумблером на стене.
– Сейчас, прогреется.
Через пару минут предмет, стоящий рядом с ними, на столе, начал светиться, по нему побежали надписи. Это было похоже на деревянный ящик с большой округлой лампой внутри, перед которым находилась линза, заполненная водой. «Телевизор», – подумала Галя. Она видела как-то раз телевизор, один из друзей отца привозил, но разбил в первый же день, когда обмывали.
Впрочем, сразу же стало ясно, что это не телевизор. Домкрат достал из-под стола плоскую деревянную дощечку, усеянную кнопками, потом ещё одну коробочку на колесиках, из которой сверху торчал большой гвоздь.
– Садись. Я люблю компьютерные игры. Знаешь, сколько денег и сил угробил, чтобы всё это из ламп собрать? Вот, смотри. Это мышка. Ей поворачивают и стреляют. А это клавиатура. Тебе вот эти кнопки нужны, чтобы ходить.
– Куда ходить?
– Сейчас, подожди, запустится. Стреляй во всё, что движется. Это враги.
Пробежали очередные надписи, Домкрат нажал пару кнопок, и Галя, глядя сквозь линзу, вдруг поняла, что стоит посреди пустого фантастического помещения, словно на другой планете.
– Иди вперёд.
Она послушно нажала кнопку, и картинка на экране сдвинулась, словно бы она сама, Галя, находилась внутри ящичка и шла вперёд, навстречу загадочной комнате с тусклыми светильниками на стенах.
– Справа! – вдруг закричал Домкрат. – Стреляй!
Галя судорожно дернула коробочкой с гвоздем, но только беспомощно завертелась на месте, глядя в пол, и тут же практически кожей почувствовала, что в неё стреляют.
Домкрат накрыл её руку своей, быстро поднял взгляд с пола, нацелился в уродливого монстра на экране и пару раз нажал на гвоздь. Галя вздохнула с облегчением и пошла дальше.
– Слева!
Галя резко развернулась и несколько раз пальнула в брюхо огромному летающему червю.
– Молодец, – сказал Домкрат. – Только патроны экономь и мышку не так дёргай, она довольно хлипкая.
Но Галя уже почти не слышала его. Затаив дыхание, она шла по тёмному коридору, вся в полной готовности к нападению очередного чудовища.
VII
Следующий день запомнился всем жителям Поселения прежде всего тем, что на заборах, стенах и столбах, где только возможно, появились отпечатанные на желтоватой грубой бумаге листовки следующего содержания:
«Настоящим извещаем досточтимых граждан, что в окрестностях Поселения объявился бешеный зверь неизвестной породы. Его укус может приводить к буйному помешательству и летальному исходу. В настоящее время администрацией Поселения и лично Главой Е.Т. Пахотнюком принимаются все возможные меры для защиты жителей и поимки опасного зверя. Просим соблюдать осторожность и не поддаваться панике».
Принятые меры, насколько можно было судить по их внешнему проявлению, заключались в том, что по улицам стали в большом количестве разгуливать полицейские в парадной форме, которые приставали к гражданам по поводу и без повода, проверяли документы, отбирали деньги, а иногда и давали по морде.
Что же касается самой новости о диковинном звере, то разлетелась она по округе моментально и дополнилась многочисленными подробностями. Оказалось, что о Белке уже многие слышали, а некоторые даже видели её собственными глазами. Одни говорили, что она похожа на лошадь, только ростом поменьше, а вместо хвоста у нее пропеллер как у аэроплана, и этим пропеллером она дьявола приманивает. Другие рассказывали, что Белка – она вроде рыбы, только с человечьими ногами и огромными кожистыми крыльями. Третьи божились, что Белка – настоящий оборотень, днём как змея, а ночью как носорог. Впрочем, большинство сходилось в одном – что у Белки большая пасть с острыми зубами в два ряда и страшные жёлтые глаза, которые в темноте светятся.
Эти разговоры, возможно, утихли бы довольно быстро, да только то там, то сям в Поселении что-то всё время происходило. То в церкви во время службы тихая старушка вдруг накинулась на батюшку да чуть горло ему не перегрызла, то киномеханик Филимон на детском сеансе поставил в проектор пленку похабного содержания, а когда к нему в будку вломились, забился в угол и рычал. И у всех повредившихся рассудком находили на теле либо следы укуса, либо царапины неясного происхождения. Чем больше становилось таких случаев, тем беспокойнее были разговоры о Белке – а правда ли Глава может с ней справиться? Не изведёт ли Белка в конце концов всё Поселение?
Галю и Домкрата поначалу все эти слухи мало волновали. Они почти каждый день гуляли вместе, разговаривали, и Домкрат всегда показывал Гале что-то новое – то из берёзовой коры игрушечный вертолет смастерит, то из швейной иголки и мыла сделает приборчик, который может любой звук запомнить, а потом его заново проиграть. Иногда Галя сама приходила к нему в чебуречную и смотрела, как ловко он разделывает собачьи тушки. Когда он шкурку сдирал, Галя неизменно смеялась и в ладоши хлопала – так это здорово у Домкрата получалось.
Как-то раз хозяин чебуречной отпустил Домкрата пораньше, и сели они с Галей за столик чебуреков поесть.
– У нас самые вкусные чебуреки на всю губернию, – похвастался Домкрат. – А знаешь почему?
– Почему? – спросила Галя.
– Потому что Карл нам собак поставляет. Он их откармливает хорошо, они жирные получаются, мясистые.
– А тебе нравится здесь работать? – спросила Галя, откусив аппетитный кусок.
– Да ничего так, сойдет.
– Мне кажется, с твоими руками да головой можно лучше место найти.
Домкрат вздохнул и перестал жевать, отложив недоеденный чебурек на тарелку.
– Я уехать хочу, – сказал он.
– Куда?
– Не знаю. В большой город. Может быть, в Москву.
Наступило молчание.
– А я? – спросила Галя.
– И тебя возьму.
– Папенька не отпустит.
– А мы спрашивать не будем.
Галя опустила глаза и сидела так с минуту, потом резко встала.
– Прошу извинить, но так я не могу.
Она резко вышла из чебуречной и пошла прочь. На глаза навернулись мутные слёзы.
– Стой! – услышала она сзади.
Домкрат догнал её, обнял за плечи, развернул к себе лицом.
– Прости. Если ты не можешь уехать, я тоже останусь. Я не брошу тебя. Я тебя люблю.
Он привлек её к себе и жарко поцеловал. У Гали закружилась голова, она выронила веер и обвисла на руках Домкрата почти что без чувств.
– Что с тобой? – забеспокоился он.
– Всё хорошо, – пробормотала Галя. – Я это от счастья… Ты первый, кто меня целует. Я бы очень хотела с тобой уехать…
Домкрат обнял её крепко-крепко, понюхал волосы и поцеловал в щеку.
– Не бойся. Мы что-нибудь придумаем.
И тут же вздрогнул, увидев что-то вдалеке.
– Смотри, – сказал он. – Это же…
Галя обернулась и попыталась разглядеть то, что привлекло внимание Домкрата.
– Ничего не вижу, – сказала она.
– Да вон же, вон! – закричал он. – Большая, серая! Укусила!
– Где?
Домкрат понёсся по улице, но, пробежав метров сто, остановился. Вернулся к Гале.
– Не догнать.
– Да кто это был?
– Похоже, та самая Белка. Человека видишь в конце улицы? Там вокруг него уже толпа собирается.
– Человека вижу.
– Она его за ногу цапнула и убежала в сторону леса. Шустрая, даже разглядеть толком не успел.
Посмотрел в глаза Гале и сказал тихо:
– Ты по улицам одна не ходи. Не ровен час на неё наткнешься.
– Почему же я не увидела? – пробормотала Галя, всё ещё вглядываясь вдаль.
– А мы чебуреки не доели, – вспомнил Домкрат.
Галя подобрала с земли веер, отряхнула. Они вернулись в чебуречную. Домкрат сходил к прилавку, купил два стаканчика и чекушку водки. Разлил на двоих.
– Я не буду, – сказала Галя.
– Давай выпьем за то, чтобы никогда не расставаться.
– Я… – начала Галя, но Домкрат уверенно пододвинул к ней стаканчик, и она согласилась: – Так и быть. За это – давай.
Она влила в себя жгучую жидкость, зажевала чебуреком и подумала, что водка не такая уж и противная, как ей казалось раньше. Ей сразу стало тепло и приятно – то ли от того, что алкоголь растёкся по телу, то ли от того, что Домкрат нежно гладил её по руке и улыбался.
VIII
Жизнь в городе, прежде спокойная и размеренная, отныне представляла собой череду невероятных и безумных событий. Искусанный сумасшедшей старухой у себя в церкви благочинный отец Амвросий во время очередной проповеди рассказал, что жар геенны огненной ему намного милее скучного рая, призвал всех к разврату, а потом вдруг начал швыряться в прихожан просвирками, причём выбил и без того убогой девице Сундуковой левый глаз вместе с бельмом. Батюшку скрутили, потащили в лечебницу, но всю дорогу он орал своим поставленным голосом «Ангелы меня несут! Ангелы!», периодически начиная ржать как лошадь. Криворотов по прибытии больного обнаружил у него на шее посиневший и распухший укус и приказал резать, дабы опробовать свою новую теорию о регенерации голов у укушенных Белкой пострадавших. После обезглавливания, однако, отец Амвросий затих, чему все присутствовавшие были только рады.
При невыясненных обстоятельствах были покусаны несколько больных самой лечебницы, в основном из лежачего отделения, что произвело серьёзные беспорядки. Тетка на сносях оторвала руку вместе с зажатой в ней пилой подвернувшемуся акушеру, затем разбила бутылку водки о голову медсестры и, выбежав во двор, привязала себе на шею веревку от журавля, после чего бросилась в колодец и там повесилась. Тело быстро извлекли, но вода из единственного на территории лечебницы колодца с тех пор вызывала у больных тошноту, колики и сильное вздутие живота.
Несовершеннолетняя певица Юлия Синяк, проходившая лечение в том же отделении, сбежала и много ночей подряд шаталась по городу, пугая людей из-за угла своим лицом, изуродованным при падении в оркестровую яму. При попытке одного из полицейских задержать её откусила ему нос и, подавившись оным, скончалась на месте.
Один из больных, страдающий астмой учитель местной гимназии, которому Криворотов по недоразумению приказал отрезать обе ноги, непостижимым образом забрался на телеграфный столб и принялся выкрикивать сверху возмутительные политические анекдоты. При попытках снять его насмерть расшиблись двое пьяных квартальных, после чего их начальник приказал столб поджечь. Бузотёр был таким образом усмирён и превратился в обугленную тушку, однако город на полдня лишился телеграфной связи.
Пенсионер уездного значения Бесдуев забил своей клюкой насмерть пятерых девушек, которые лежали обнажёнными в детской песочнице, и тут же был сбит пьяным велосипедистом, на теле которого при позднейшем разбирательстве также обнаружили следы звериных когтей.
Белку продолжали видеть в разных частях города, но поймать так и не смогли, поскольку перемещалась она удивительно быстро, не оставляла следов и порой исчезала самым невероятным образом.
Новости обо всех этих событиях в той или иной форме достигали ушей Главы, и он становился с каждым днём всё мрачнее. Егубин по его просьбе где-то раздобыл за бешеные деньги несколько литров бензина, и Пахотнюк, призвав к себе в напарники Твердищева, принялся на джипе объезжать улицы, дабы убедиться в том, что полицейские несут службу как полагается. Пьяный как всегда Михеич справлялся с ролью безлошадного водителя не очень уверенно, по дороге задавив-таки двух гусей и одного квартального, но Пахотнюк ему даже слова не сказал. Зато Твердищеву досталось.
– Ты вот просвети меня, Семен Зиновьевич, – обратился он к подполковнику, сидящему сзади, – какой прок от твоих хлопцев? Один – смотри-ка – со стенкой целуется, другой на дороге валялся, пока мы его не переехали.
– Зря вы так, Егор Тимофеевич, – обиделся Твердищев. – Мои хлопцы дело знают. Вон в кутузку сколько народу натаскали, только разбирайся, кого за дело, а кого просто так. Раскрываемость повышаем.
– Да на хера мне твоя раскрываемость?! – заорал, не выдержав, Пахотнюк. – Ты мне Белку излови! Значит, так – сегодня же собирай всех полицейских, и прочёсывайте лес. И чтобы к утру были мне хорошие новости. Если не сделаешь – станешь заикой. Причём досрочно!
Твердищев хотел что-то возразить, но поперхнулся и покраснел. После некоторого молчания пробормотал:
– Устали хлопцы-то. Столько дней дежурят почти круглосуточно.
– Ладно, – сказал Пахотнюк. – Выдай им ящик хорошей водки. Второй получит тот, кто Белку поймает. Я не жадный.
На последних словах голос Пахотнюка дрогнул, поскольку он увидел за стеклом машины такое, от чего волосы его встали дыбом.
– Михеич! – крикнул он. – А ну быстро тормози!
Михеич с перепугу газанул, тут же затормозил, не выжав сцепление, и где-то под днищем жалобно затрещал обиженный металл.
Глава вырвался из джипа и побежал в сторону нетвёрдо стоящей на ногах влюбленной парочки. Вид у них был вызывающий – Домкрат стоял по пояс голый, из обоих карманов штанов торчали бутылки. На белом Галином платье снизу оторвались оборки, шнуровка на спине разошлась, а из-под чепца самым бесстыжим образом выбились жёлтые локоны. Эти двое целовались у всех на виду – пьяные и абсолютно счастливые.
– Стервец! – завопил Пахотнюк, вцепившись Домкрату в плечо и пытаясь оторвать его от Гали. – Я же тебя предупреждал! Ты что себе позволяешь?
Кулак Пахотнюка просвистел мимо уха Домкрата, который каким–то чудом сумел увернуться, и скользнул по лбу Гале.
– Ой, – она словно очнулась ото сна и, пошатываясь, шагнула к отцу, попытавшись его обнять, – папенька… А мы с Домкратом сегодня ракету пускали в космос…
– Твердищев! – крикнул Пахотнюк. – А ну хватай этого и в кутузку! А ты к себе, живо! – набросился он на Галю. – Никуда у меня больше из дома не уйдёшь!
Домкрат, вырываясь из крепких лап Твердищева, кричал:
– Люблю я её! Не имеете права!
Пахотнюк приблизился и злобно посмотрел ему в глаза.
– Это мой город! И право я здесь на что угодно имею.
– А что ж тогда Белку-то не поймаете? – бросил Домкрат. – Кишка тонка?
– Не твоё дело… – прошипел Пахотнюк.
– А я её могу поймать, – сказал Домкрат. – Если изловлю – разрешите мне на Гале жениться?
– А ну убери его с глаз моих! – завопил Глава. – Твердищев, что ты с этим мозгляком возишься?
Пахотнюк выкрутил Домкрату руку, и они вдвоём затолкали его в джип.
– Куда вы его? – запричитала вдруг осознавшая реальность Галя. – За что?
– Марш домой, – буркнул Пахотнюк, закрыл за собой дверь, и машина, выписывая под руководством Михеича замысловатые траектории по брусчатке, поползла в сторону полицейского управления.
