Семен Венгеров
Вильям Шекспир

Полная версия

XIII. Сонеты

Продолжает оставаться вплоть до наших дней загадкой, несмотря на бесчисленные исследования, самая знаменитая часть стихотворного наследия Шекспира – его сонеты. Литературная судьба сонетов чрезвычайно замечательна. Современникам они казались «сладкими, как сахар». Этого было достаточно, чтобы разжечь книгопродавческие аппетиты и мы знаем, что пират Джагард несколько сонетов тиснул в своем воровском издании «Страстного пилигрима» (1599). Другие сонеты попадаются при некоторых других хищнических изданиях пьес Шекспира, a в 1609 г. пират Торп (Thorpe) совершает нечто непонятное с позднейшей точки зрения. В то время литературная собственность признавалась не за автором, a за владельцем рукописи. И вот Торп достает полный экземпляр вращавшихся в литературных кругах сонетов Шекспира и в 1609 г. издает их.

Однако, его ожидания нажиться не оправдались. Сонеты, видимо, не понравились, потому что следующее издание их появилось только в 1640 г. A затем их до такой степени забывают и игнорируют, что такой добросовестный человек, как знаменитейший комментатор Шекспира и издатель классического собрания его сочинений (1773) Стивенс не захотел их перепечатать. Он считал шекспировские сонеты аффектированно-педантическим и просто скучным вздором и позднее выразился, «что самый строгий парламентский закон не мог бы даже принудительным путем доставить читателей» сонетам.

И их действительно просто перестали читать или читали до такой степени невнимательно, что некоторые издатели-редакторы. соч. Шекспира ничтоже сумняшеся заявляли, что в сонетах воспевается возлюбленная Шекспира, a один даже уверял, что королева Елизавета.

Только значительно позднее, в конце XVIII в., известный комментатор Шекспира Мэлон обратил внимание литературного мира на то, что в первых 126 сонетах даже нет речи о женщине, a воспевается мужчина, и только в последних 26 появляется и женщина.

Но уже с первых лет XIX века пренебрежение к сонетам заменяется отношением диаметрально-противоположным, начало которому положил знаменитый поэт Вордсворт. Он восторженно отозвался о поэтическом значении сонетов, a кроме того усмотрел в них автобиографический отпечаток и считал, что «этим ключем отпирается сердце поэта».

С легкой руки Вордсворта интерес к сонетам становится заразительным. Многие десятки исследователей с жаром отдаются заманчивой задаче заменить недостаток фактических данных об интимной жизни Шекспира изучением этой якобы летописи его сердечных переживаний. Но страстность интереса к сонетам внесла в исследование их столько легкомыслия, легковерия и тенденциозности, что до известной степени вопрос о сонетах становится на одну доску с фантазиями пресловутого Шекспир-Бэконовского вопроса.

В основном, разногласия исследователей сонетов распадаются на два главных направления: одни все в них считают автобиографическим, другие, напротив того, усматривают тут чисто-литературное упражнение в модном стиле, не отрицая, впрочем, автобиографического значения некоторых подробностей.

В основе очень заманчивой автобиографической теории лежит совершенно правильное наблюдение, что сонеты Шекспира – не простое собрание отдельных стихотворений. Каждый сонет заключает в себе, конечно, нечто законченное, как цельное выражение одной какой-нибудь мысли. Но если читать сонет за сонетом, то несомненно видно, что они составляют ряд групп и что в пределах этих групп один сонет как-бы является продолжением другого. Так, первые 26 сонетов убеждают какого-то молодого, знатного и очень красивого юношу жениться, дабы не пропала его красота и продолжала бы жить в его детях. Ряд сонетов прославляет этого юношу за то, что он оказывает поэту просвещенное покровительство, в другой группе идут горькие сетования на то, что другие поэты завладели покровительством высокого патрона. В отсутствие поэта покровитель завладел его возлюбленной, но он это ему прощает.

С разными перерывами обращение к знатному юноше заканчивается в 196-м сонете, после чего начинает фигурировать смуглая дама, с черными как смоль волосами и черными глазами. Эта бездушная кокетка изменила поэту и завлекла его друга.

Но кто же такой вельможный юноша и кто бездушная кокетка?

Тут-то в большей или меньшей степени и начала работать фантазия исследователей и, перемешивая достоверное с полнейшим произволом в буквальном толковании поэтического символизма, в конце концов совершенно дискредитировала автобиографическую теорию. Из умеренных исследователей и обогативших шекспирологию ценными соображениями приверженцев автобиографической теории можно назвать Гервинуса, Ульрици, Фэрниваля, Свинбэрна, Доудена и среди русских ученых отчасти Н. И. Стороженко. Ярким же образчиков увлечений этой теории может служить огромная глава о сонетах в книге Брандеса.

С поражающим легкомыслием Брандес развил и разукрасил догадки одного из новейших исследователей и издателей сонетов Тэйлера (Tyler, 1890), который, приняв давно высказанное некоторыми предположение, что в юноше-покровителе Шекспир вывел красавца-фаворита Елизаветы графа Пемброка, усматривает кроме того в «черной» даме последних сонетов известную своими похождениями придворную даму Мери Фиттон. И вот, пользуясь чисто-литературными приемами сонетов, Брандес дал целый роман о связи Шекспира с Фиттон и в горьком чувстве, оставленном её изменой, видит источник мрачного периода шекспировского творчества начала 1600-х гг. Чтобы показать полную выдуманность этого романа, помимо того, что в подтверждение его нет ни одного положительного факта, совершенно достаточно указать, что мнимый оригинал «черной» дамы, Мэри Фиттон на отыскавшемся действительном портрете ее – светлая блондинка.

Научное значение имеет теперь только взгляд на сонеты, как на одно из проявлений литературной моды, эпидемически овладевшей литературными кружками в конце XVI в., под влиянием знакомства с литературою итальянской и французской. Впервые высказанный в 1850 г. известным издателем Шекспира Чарльзом Найтом (Knight), этот взгляд затем получил поддержку со стороны таких высокоавторитетных, a главное научно-осторожных шекспирологов, как Стоунтон, Дайс (Dyce) и Делиус. Из новейших сочинений установление теснейшей связи между сонетами Шекспира и сонетной литературой того времени блистательно проведено в самой авторитетной в настоящее время биографии Шекспира, принадлежащей Сидни Ли (1898). Сравнительное сопоставление сонетов Шекспира с сонетами других английских сонетистов, особенно Даниэля, с полною очевидностью показало, что множество мотивов, поэтических мыслей и сравнений Шекспир заимствовал у своих предшественников с той же легкостью, с какою он заимствовал и сюжеты своих драм. Правда, как и в драмах, он значительно углубил содержание своих заимствований и придал им такой блеск, что занял первое место в ряду английских сонетистов. Но во всяком случае об автобиографичности уже не может быть тут речи.

Всего характернее, конечно, что вся знаменитая «черная» дама, с её «черною» изменою и проклятиями поэта по её адресу целиком взята из сонетов известного Филиппа Сидни, который в свою очередь, взял ее у сонетистов французских и итальянских.

Но может быть убедительнее и сильнее всяких ученых доводов против любовной теории происхождения сонетов Шекспира говорит простое эстетическое чувство. Как восторженно ни относиться к их художественным совершенствам, нельзя, однако, отрицать, что это произведения очень рассудочно-отточенные и условные. И вот думается: Шекспир, бессмертный певец любви и страсти во всех её видах, так потрясающий зрителя изображением чужой любовной горячки, неужели-же он собственное глубокое горе выразил бы в таких холодных, придворно-галантных формах?

Отвергая автобиографичность мнимого романа Шекспировских сонетов, научно-осторожная критика нимало, однако же, не думает отвергать автобиографичность некоторых отдельных черт их. Так, напр., в той горечи, с которой Шекспир говорит о пренебрежении к актерскому званию, конечно, сказалось личное чувство. Точно также вполне реальное лицо герой «мужских» сонетов. Не прибегая ни к каким аллегориям, Шекспир весьма определенно прославляет молодого знатного покровителя своего и мецената. Он его не называет по имени, но мы знаем, что около 1594 г., когда возникают первые сонеты, у Шекспира был один только покровитель Соутгэмптон, и все, что говорится о нем в сонетах, вполне совпадает с биографическими данными о молодом графе. Если Шекспир говорит о своем покровителе в таком нежно-восторженном тоне, что невнимательные издатели XVIII в. усмотрели тут любовное объяснение женщине, то это потому, что такова была манера сонетного жанра. К тому же слова «любовь» (love) и «возлюбленный» (lover), так часто попадающиеся в «мужских сонетах» Шекспира, в то время имели значение просто дружбы. Так Брут в переводах «Юлия Цезаря» начинает свою речь возгласом: «Римляне! Сограждане! Друзья», a в подлиннике вместо «друзья» употреблено «lover».