Семен Венгеров
Вильям Шекспир

XX. Гамлетовский период

Приелась, однако, вскоре фальстафовщина, не мог художник такой тончайшей душевной организации долго пить из кубка наслаждения, не ощутив горечи на дне его. Есть что-то символизирующее творческое настроение самого Шекспира, когда он заставляет воцарившегося и вошедшего в сознание своих высоких обязанностей Генриха V отстранить от себя надеявшегося процвести Фальстафа и безжалостно при всех сказать своему недавнему собутыльнику: «Я тебя не знаю, старик». Перестает знать и Шекспир так недавно еще всецело владевшее им беспечальное отношение к жизни. Наступает третий период в его художественной деятельности, приблизительно обнимающий годы 1601–1609, период глубокого душевного мрака, но вместе с тем период создания величайших литературных произведений нового человечества.

Первое предвестие изменившегося настроения и миропонимания сказалось в комедии «Как вам это понравится» (As you like it), в психологии утомленного жизнью меланхолика Жака. И все растет эта меланхолия, сначала только тихо тоскующая, но быстро затем переходящая в порывы самого мрачного отчаяния. Все покрывается для умственного взора великого художника черною пеленою; он во всем сомневается; ему кажется, что «распалась связь времен», что весь мир провонял, как тухлая рыба; он не знает, стоит ли вообще жить. Пред нами развертывается страшная драма противоречий реальной жизни с высшими стремлениями в «Гамлете»; отчаявшийся художник дает нам картину крушения лучших политических идеалов в «Юлии Цезаре»; показывает в «Отелло» ужасы, скрытые под розами любви; дает потрясающее изображение неблагодарности самых близких людей в «Лире» и неблагодарности толпы в «Кориолане»; показывает на очень хороших по существу людях губительное обаяние земного величия в «Макбете». Но не в одном земном отчаялся так глубоко задумавшийся над целью бытия художник. Вещь самая страшная для человека XVI столетия, да еще англичанина – он усомнился даже в загробной жизни; для него бессильны утешения религии.

И вместе с тем в этом безграничном отчаянии было скрыто самое благотворное зиждущееся начало. Огромное душевное волнение привело в движение все силы великого дарования, дало окончательное развитие орлиному полету его художественного гения. Как буря заставляет океан выбросить на радость людям таящиеся на дне его лучшие перлы, так и здесь глубина отчаяния подняла со дна все лучшее, что было заложено в душу избранника. Органически нуждаясь в душевном лекарстве – иначе жить было нечем, a тем более говорить, – Шекспир Гамлетовского периода создает ряд самых благородных образов, когда-либо данных всемирною литературою. Как в сказке, то же самое копье, которое так глубоко ранило его тоскующее сердце, и вылечило его. С одним презрением к людям ничего великого не создашь. Нужен восторг, нужно глубокое убеждение, что как ни скверен мир, но есть в нем и праведники, из-за которых спасается град нашего бытия. Пусть прав Гёте, впервые давший ключ к пониманию натуры Гамлета, как слабость воли при ярком сознании долга, пусть Гамлет только страстен, но нерешителен, глубок, но лишен свежести непосредственности. Но кто же не подпадает под обаяние его высокого духа, кто в духовном сообществе с ним не становится лучше и чище? A что уже говорить о лучезарных явлениях Корделии и Дездемоны, о бедной Офелии! Все они сотканы из какого-то тончайшего эфира поэзии, все погибают, потому что не могут вместить в себе зло жизни и сколько-нибудь приспособиться к ней. Даже злодейская чета Макбетов погибает от избытка совести. A сколько еще остается высоких сердец среди второстепенных лиц великих трагедий, в особенности в «Лире».

Целая галерея волшебно-нежных и самоотверженных женщин и благороднейшего духа мужчин, созданная в мрачную полосу третьего периода, показывает, что пессимистическое настроение художника было порождено не только созерцанием зла мира. Оно имеет свой источник и в том, что в душе его, под влиянием дум о смысле жизни, создался очень высокий идеал назначения человека. Он был так строг к миру, потому что хотел его видеть совершенным.

Настоящая мизантропия проступает только в «Тимоне Афинском», и величайшего в мире художника постигла неудача: человеконенавистник Тимон не удался Шекспиру, характер его мало мотивирован. Очевидно, одна злоба не заключает в себе творческого начала. «Тимон Афинский» – это как бы злокачественный нарыв, вызванный душевною томскою художника.

XXI. Период примирения с жизнью

И если мы обратим внимание на то, что «Тимон Афинский» относится к самому концу мрачного периода, к 1609 г., то мы, чтобы продолжать медицинское сравнение, будем иметь основание видеть в «Тимоне» как бы вскрытие нарыва мизантропии, из которой теперь совершенно удалился гной человеконенавистничества. Наступает светлый период примиренного искания душевного мира и спокойствия.

Переходом к этой полосе шекспировского творчества можно считать «Антония и Клеопатру» и «Перикла». В «Антоние и Клеопатре», талантливый, но лишенный всяких нравственных устоев хищник из «Юлия Цезаря» окружен истинно-поэтическим ореолом, a полупредательница Клеопатра геройскою смертью в значительной степени искупает свои прегрешения. Особенно же ощутительно начало нового настроения в «Перикле», где явственно проступает главный мотив 4-го периода – отечески-нежное созерцание жизни сквозь призму любви к детям и вообще семейного чувства.

4-й период, если не считать весьма слабого участия Шекспира в «Генрихе VIII», обнимает всего только З-4 года и 3 пьесы – так назыв. «романтические драмы». Из них «Цимбелин» и «Зимняя сказка» принадлежат к пьесам второстепенным и только в «Буре» гений Шекспира опять сказался во всем блеске своей обобщающей силы, создав одностороннее, но необыкновенно яркое воплощение некультурности черни в лице пьяного дикаря Калибана.

В пьесах 4-го и последнего периода все обстоит благополучно, тяжелые испытания вводятся только для того, чтобы слаще была радость избавления от бедствий. Клевета уличается, невинность оправдывает себя, верность получает награду, безумие ревности не имеет трагических последствий; любящие соединяются в счастливом браке.

В этом оптимизме нет, однако, нечего приторного, потому что чувствуется истинная примиренность. Мудрец изжил личные чувства; он видит нарождение нового поколения, которое будет любить, будет счастливо, будет хоть на время очаровано жизнью. Он видит, что жизнь есть, таким образом, круговорот светлых и мрачных явлений и искренно примиряется с нею. Он перестает возиться с собственною психологией, его занимает только счастье близких ему молодых существ. Поэтические девушки, созданные теперь – Морина из «Перикла», Пердита из «Зимней сказки», Миранда из «Бури» – это уже не восторги любовника, как Джульета, не упоение мужа, как Дездемона, a тихое любование счастливого отца.

Чрезвычайно заманчиво желание многих шекспирологов видеть автобиографическую символизацию в заключительной сцене «Бури», этой последней самостоятельной пьесы Шекспира.

Изгнанный врагами миланский герцог, a затем ставший волшебником Просперо устроил с помощью своих чар счастливый брак дочери и возвращается на недобровольно покинутую родину. Достигнув всех заветных целей, Просперо отказывается от своего владычества над подвластным ему миром волшебных духов. «От этих сил теперь я отрекаюсь», – восклицает он. – «Лишь одного осталось мне желать: мне музыки небесной нужны звуки». Для осуществления своего отречения он уничтожает самый источник своей волшебной власти, жезл и книгу с магическими заклинаниями:

 
«Я раздроблю тогда мой жезл волшебный,
И в глубь земли зарою я его.
A книгу так глубоко потоплю,
Что до неё никто не досягнет».
 

Решение это совершенно неожиданно и совершенно не нужно для хода пьесы. Но оно получает яркий смысл, если увидеть тут решение бросить литературную деятельность, которая обняла весь круг человеческих страстей, человеческих страданий и радостей. Шекспир тоже величайший волшебник, ему подвластны величайшие чары слова, при помощи которых он, как Просперо, то насылал на души самые страшные бури, то навевал человечеству золотые сны. Но все это уже сделано. Чародей-творец все испытал, все изобразил, все истолковал, ему нечего больше сказать. Книга жизни прочитана и можно ее закрыть.