Семен Венгеров
Вильям Шекспир
Но если галлерея идеальных женщин Шекспира вполне освобождает Анну Гэсуэ от каких-бы то ни было нареканий, то еще менее она, несомненно, повинна в том, что эта галерея является таким апофеозом женщины. Оригиналом для обязательных героинь Шекспира, конечно, не была крестьянка из Шотери, перезрелая и не находившая охотников для своих прелестей даже в момент первого знакомства с нею Шекспира и приближавшаяся к 40 годам в период наиболее интенсивной поры творчества великого писателя. Знакомство с женщинами Шекспир приобрел в эпоху лондонской жизни, когда он вращался в самых различных слоях общества. Главным же образом, конечно, светлые женские образы Шекспира взяты из тайников собственных мечтаний поэта. Если все героини Шекспира в основных очертаниях своего характера и заимствованы из тех же литературных источников, которые дали ему фабулы его драм, то Шекспир углубил эти характеры собственным поэтическим прозрением и волшебно озарил светом жившего в его душе поэтического идеала.
V. Шекспир и сэр Томас Люси
Около 1585-86-87 гг. Шекспир оставляет Стратфорд и уезжает в Лондон. К числу вероятных мотивов отъезда – необходимости изыскать средства для поддержки собственной и отцовской семьи и желания приложить свои пробуждающиеся силы к чему-нибудь крупному и яркому, предание прибавляет еще один, несомненно имеющий за собою известную фактическую подкладку. Первый биограф великого драматурга – Роу сообщает, что Шекспир, «как это часто бывает с молодыми людьми, попал в дурное общество, между прочим занимавшееся браконьерством, и вместе с товарищами он не раз охотился за дичью в Чарльзкотском парке близ Стратфорда, принадлежавшем сэру Томасу Люси. За это он подвергся преследованию со стороны владельца, по мнению Шекспира слишком суровому. Чтобы отомстить, Шекспир сочинил на него балладу. И хотя эта баллада – может быть, первая поэтическая попытка Шекспира – потеряна, но, судя по рассказам, она преисполнена такой едкости, что Люси удвоил свои преследования, которые дошли до того, что Шекспир должен был бросить семью и все свои дела в Варвикшайре и спастись в Лондон».
По другому старому рассказу, принадлежащему умершему в 1708 г. глостерскому священнику Дэвису, сэр Люси «часто подвергал побоям и тюремному заключению» молодого браконьера, «за что тот впоследствии изобразил его в виде дурака-судьи».
Этот эпизод браконьерства Шекспира и преследований владельца великолепного Чарльзкотского заика по настоящее время пользуется большою известностью. Пробовали оспаривать достоверность рассказа Роу тем, что в XVI веке в Чарльзкоте еще не было охотничьего парка. Но у сэра Люси было иного других лесных угодий кругом Стратфорда и это не может служить препятствием к тому, чтобы признать за рассказом большую долю правдоподобия. Несомненно, во-первых, что Шекспир был страстным спортсменом – об этом свидетельствует одна из ранних его литературных попыток – поэма «Венера и Адонис» показывающая в нем превосходнейшего знатока охоты и лошадиного спорта. Вполне вероятно, поэтому, что вообще шибко живший Шекспир предавался любимой всей тогдашней молодежью (в том числе и университетской) «шалости» – браконьерству, которое, правда, тогда уже преследовалось, но общественным мнением не клеймилось. Но правдоподобие превращается почти в уверенность благодаря отмеченному еще Дависом литературному воспроизведению сэра Люси. И во II части «Генриха IV» и в «Виндзорских Кумушках» фигурирует один и тот же глупый, старый судья, Шалло, т. е. Пустозвон или Безмозглый, который все жалуется, что у него воруют дичь. «В Генрихе IV» специфические черты сходства Шалло и реального сэра Люси еще не ясно выражены. Но в «Виндзорских Кумушках» нападение ведется уже совершенно открыто. И в действительном гербе сэра Люси и в гербе Шалло имеются luces – щуки, которые в коверкающем английские слова произношении одного из действующих лиц «Виндзорских Кумушек» – валисца Эванса превращаются в «lowses», т. e. вшей. И так как, в добавок, по-английски слово coat обозначает и платье и поле герба, то получается забавнейший каламбур: вместо того, чтобы сказать – щуки очень идут к старому гербу, – Эванс на своем коверкающем наречии говорит: вши очень идут к старому платью. Этот каламбур, видимо, создал Люси комическую известность и что удар попал в цель, можно судить потому, что в Чарльзкотской библиотеке из всех современных изданий отдельных пьес Шекспира отыскалось только одно – «Виндзорские Кумушки».
Если припомнить, что в сохранившихся о нем отзывах Шекспир рисуется нам человеком очень добродушным и корректным, то становится ясным, что у него вышло когда-то очень крупное столкновение с владельцем Чарльзкотта, раз он не забыл его даже чрез 10–12 лет и на высоте славы.
VI. Шекспир-актер
О первых 5–7 годах пребывания Шекспира в Лондоне, именно до 1592 г., нет сколько-нибудь точных сведений, хотя, конечно, нет никакого сомнения относительно того, что он сразу-же пристроился к театральному делу. Английский театр переживал в конце XVI века эпоху поразительно-быстрого и блестящего расцвета. Этот расцвет соответствует общему подъему бившей ключом национальной жизни того времени. Богатое удачами царствование Елизаветы высоко подняло национальное сознание Англии, самое блестящее удовлетворение которому – истребление испанской «Непобедимой Армады» – относится как раз к первым годам лондонской жизни Шекспира. Одного такого события, освободившего угнетенные сердца от грозной и, казалось, неустранимой страшной опасности было достаточно, чтобы поднять и без того жизнерадостное настроение шумной и веселой столицы, уже тогда вмещавшей огромное по тому времени количество 300 000 жителей. Нрав самой Елизаветы, веселая жизнь которой находится в таком малом соответствии с напыщенным прославлением в одах, драмах и т. д. её непреклонной «девственности», тоже, конечно, много содействовал общей погоне за наслаждением. Елизавета «сама жила и давала жить другим». В почти лихорадочной жажде развлечений, которой одолеваемая, но еще не побежденная суровым пуританством Англия предавалась теперь, театр занимал, конечно, одно из первых мест. Еще недавно актеры стояли на самой последней ступени общественной лестницы, приравнивались к нищим и бродягам и были почти вне закона. Теперь они, правда, тоже должны были становиться под патронат какого-нибудь очень знатного вельможи и считаться его слугами (Servants), но это-то и гарантировало им безопасность и благоденствие. Вместо наскоро-сколоченных подмостков или крошечной, перевозимой на колесах сцены, появляются постоянные театральные здания и число этих театров растет в поражающей прогрессии. В 1576 г. был построен первый постоянный лондонский театр, в первые годы лондонской жизни Шекспира их было уже не менее 3, a затем число все росло и в первой четверти XVII века дошло до 19-ти; цифра при 300 000 населении огромная даже для нашего времени.
Самые театры, однако, весьма мало соответствуют позднейшим понятиям и примитивностью их устройства объясняется многое во внешних особенностях и архитектонике шекспировских пьес. Не было тогда ни декораций, ни костюмов, не было женщин-исполнительниц и женские роли игрались молодыми актерами. Отсюда та легкость, с которою Шекспир перебрасывает место действия из Рима в Египет, из Египта в Грецию, из Англии во Францию и т. д., или заставляет летать по воздуху эльфов и ведьм; та активная роль, которую играет у Шекспира многоголовая по смыслу его пьес толпа, наконец, беспрерывное введение на сцену знаменитых и, конечно, кровопролитных битв, с тысячами участников. Для инсценирования всей этой ставящей в такое затруднение современных режиссеров сложной обстановки, в то время ровно ничего не требовалось: достаточно было либо словесного заявления актера, либо дощечки с соответствующею надписью, и воображение зрителя все дополняло.
Но собственно сценическое искусство стояло очень высоко и по живой театральной традиции такие исполнители, как знаменитый товарищ Шекспира трагик Бэрбедж (Burbadge) или Алэн, Фильд и др. не уступали в таланте самым выдающимся деятелям позднейшей английской сцены.
В чем первоначально выражалась причастность Шекспира к театру, трудно сказать с полною определенностью, но неясность тут только относительно подробностей, a в общем, как мы сейчас увидим, он быстро занял виднейшее положение в театральном мире. По одному преданию, Шекспир начал с того, что присматривал за лошадьми посетителей театра – в то время карет еще не было и более состоятельные люди приезжали верхом. По другому, вполне правдоподобному, преданию он был чем-то вроде помощника суфлера, вызывая очередных актеров.
Но несомненно, что Шекспир очень быстро после приезда в Лондон стал настоящим актером, потому что уже в 1592 году брошюра Четля (см. дальше), говорить о нем, как о «прекрасном представителе театральной профессии». В сохранившихся списках актеров имя Шекспира поминается всегда из первых, a издатели собрания его сочинений (1623) – Кондель и Юминг, товарищи его по сцене, говорят о нем, как об отличном актере, принимавшем участие во всех написанных им драмах. Какие, однако, роли он исполнял – точных указаний нет. Но, видимо, великий драматург принадлежал, как исполнитель только к числу театральных «полезностей», так как в сохранившихся преданиях об его актерской деятельности называются только роли второстепенные – духа убитого короля в «Гамлете», старика Адама в «Как вам это нравится» и какой-то королевской роли, которую он играл в присутствии Елизаветы.
Но Шекспир во всяком случае очень близко принимал к сердцу актерские интересы не только потому, что сам всю сознательную часть жизни провел в театральной обстановке, a и потому – что придавал театру весьма важное общественно-моральное значение. Если в 111-м сонете, он, намекая на свое актерское звание, говорит о нем с большою горечью, как о чем-то таком, что покрыло его имя позором, то эта горечь, очевидно, есть выражение того негодования, с которым Шекспир относился к исчезавшему, но еще не исчезнувшему вполне пренебрежению высших классов к сценическим деятелям. В самом центральном из великих его произведений – «Гамлете» – любимейший его герой – сам Гамлет с таким энтузиазмом говорит о театре, как об учреждении, в котором «отражается вся природа» и в котором «добро, зло, время и люди должны видеть себя, как в зеркале», что несомненно устами Гамлета автор здесь высказал самые заветные собственные свои мысли.
