Семен Венгеров
Вильям Шекспир
IX. Годы полного развития гения
Несомненно привязанный к родине, Шекспир уже первые свои заработки употреблял на то, чтобы обзавестись в Стратфорде недвижимостью. Так в 1597 г. он покупает самый большой дом в Стратфорде, носивший название. Нового места («New Place»). В этом доме поселяется его семья, здесь он сам живет во время все учащающихся с первых лет нового столетия побывок, здесь проводит остаток жизни и здесь же умирает. Недвижимая собственность его далеко не ограничивается Нью Плэсом. За него он заплатил сравнительно еще немного – 60 фн. A в 1602 году все растущее благосостояние дает ему возможность купить земли под Стратфордом за 220 фн. (по нынешнему около 20000 p.). Конечно, он становится первым лицом в городе и по желанию наиболее влиятельных горожан берет в 1605 г. в аренду городские доходы (десятину) за огромную сумму 440 фн. (по нынешней 40-45000 p.). Земельная собственность уже по самому существу своему присоединяла иомена Шекспира к джентри, т. е. среднему дворянству. Но он захотел и легализировать свое положение и в 1597 г. начинаются хлопоты о гербе. Хлопотал, как это было принято тогда, отец, но старался, конечно, Джон Шекспир не о себе, a о славном сыне своем, который не забывал старого отца и с лихвою вернул ему утраченные достатки. Хлопоты тянулись несколько лет, но благодаря связям Шекспира с самыми влиятельными вельможами увенчались успехом и в 1599 г. Шекспир получил герб – щит, с копьем в диагонали, и над щитом сокол, опять с копьем в лапе: стиль «потрясателя копья», таким образом, строго выдержан.
Не одни удачи, конечно, сопровождали жизненный путь великого писателя. В 1596 г. его потрясла смерть единственного сына Гамнета (Гамлета). Литературное выражение печали об этой утрате некоторые исследователи пробовали находить в «Короле Джоне», в полном глубочайшей скорби рыдании королевы Констанции над трупом принца Артура. Но это едва ли верно, потому что, по-видимому, «Король Джон» написан раньше – около 1594 г. В 1601 г. умер отец Шекспира и опять, как некоторые исследователи хотят тут установить связь с глубочайшею скорбью по отце, которая составляет узел трагического положения Гамлета. Однако, и это сопоставление может разбиться об то, что сюжет «Гамлета» (1602) заимствован из старой пьесы (1589) Кида. В 1607 г. умер в Лондоне младший брат Шекспира Эдмунд, тоже актер. Добрые братские чувства сказались в том, что в память усопшего звонил большой колокол ближайшей к «Глобусу» церкви Спасителя в Соутворке, что стоило Шекспиру не мало – 1 фунт, т. е. по нынешнему рублей 80. В 1608 г. умерла мать Шекспира.
Некоторые исследователя Шекспира, придающие чрезмерное значение роли личных переживаний Шекспира в истории его творчества, считали себя вправе предположить какие то очень мрачные события в жизни великого писателя, относящиеся к самым последним годам XVI столетия и к первым годам XVII столетия. Этим они хотят объяснить мрачную и мизантропическую окраску пьес, написанных между 1599–1609 гг.: «Как вам это понравится» (As you like it), «Юлия Цезаря», «Гамлета», «Троила и Крессиды», «Отелло», «Мера за меру», «Макбета», «Лира», «Тимона Афинского». Едва ли, однако, есть возможность поддерживать эту точку зрения в настоящее время, когда новейшая шекспирология собрала так много, хотя и очень мелких фактов, но в общем вполне обрисовывающих нам великого писателя со стороны его очень великой практичности. Какие это, спрашивается, особенные несчастья могли так мрачно настроить Шекспира? Смерть отца в 1601 г.? Но ведь смерть единственного сына не помешала ему создать через год самое жизнерадостное из своих произведений – эпопею Фальстафа. Могли, конечно, иметь место какие-нибудь такие интимные события душевной жизни Шекспира, которые не оставили никакого следа в биографических известиях о нем, вроде, например, таинственной «Черной дамы» сонетов (см. дальше). Но как же, однако, сочетать в одно представление мировую скорбь и разбитые иллюзии с тем, что одновременно с «Гамлетом» Шекспир с присущею ему осмотрительностью и тщательностью был занят приобретением новой земельной собственности? Как, наконец, соединить в одно личное представление величественную безнадежность «Отелло», «Меры за меру», «Макбета», «Лира» с таким мелкосуетливым и не совсем чистоплотным занятием, как относящийся как раз к тем же годам откуп городских поборов (церковной десятины)? Очевидно, ни в каком случае не следует смешивать в одно представление Шекспира-человека, Шекспира-дельца с Шекспиром-художником. Очевидно, что Шекспир-художник жил в своем особом волшебном мире, где-то на недосягаемой высоте, куда голоса земли не доходят, где художественное прозрение его освобождается от условий времени и пространства.
Но если, по-видимому следует совершенно отвергнуть гипотезу мрачных событий в личной жизни Шекспира, как источник мрачного периода его творчества, то, становясь на точку зрения психологического воздействия общественных событий на всякого впечатлительного человека, нельзя не усмотреть некоторой связи этого периода с потрясающими событиями мрачного конца царствования Елизаветы (ум. 1603). При дворе устаревшей, но все еще крайне тщеславной, как женщина, и неустававшей думать о любовных успехах 70-летней «девственницы» разыгралась теперь страшная трагедия гибели графа Эссекса. Недавний всесильный фаворит, потеряв милость своей покровительницы, задуман совершенно безумное восстание, которое кончилось полнейшею неудачею. Эссекс поплатился головою (1601), но нелегко досталось Елизавете подписание смертного приговора. Замерла теперь совершенно недавняя веселая придворная жизнь. И Шекспир так тесно соприкасался с этой жизнью, что охватившая придворные сферы тоска до известной степени является даже событием личной его жизни. Но больше всего должно было произвести тягостное впечатление на Шекспира то, что Эссекс вовлек в свое безумное предприятие человека, которому Шекспир был чрезвычайно обязан – графа Соутгэмптона. Он, несомненно, был ревностным покровителем Шекспира, он ввел его в высшие сферы общества, с общении с которыми – тогдашняя аристократия была также аристократией ума и высшей образованности – писатель-самоучка пополнял недостатки своего школьного образования. И вот страшное зрелище мимолетности скоропреходящего земного величия, неблагодарности, всегда особенно ярко дающей себя знать, когда кто-нибудь сваливается с большой высоты, разрушение самых, по-видимому, крепких уз, смрад придворного предательства и интриг – все это не могло пройти бесследно для необыкновенно-впечатлительного и восприимчивого писателя. К тому же он вообще находился теперь в том критическом возрасте, когда молодость отцвела, вкус к радостям жизни притупился, a примиренность и уравновешенность старости еще не приобретена.
