Роман Кузьма
Иррегулярный интеллект
В окружении Моррида собрались одарённые люди: учёный-изгой Чинэль, дезертир Радай, многое знавший – к сожалению, слишком многое! – об армии; наконец, оппозиция, до этого не заходившая далее пустых прокламаций, заключила с ним некий договор, суть которого Куакену выяснить не удалось.
Биография Моррида оставалась загадкой, состоящей из смутных намёков и пугающих легенд. Единственное точное сообщение утверждало, что и Моррид, и Френни учились когда-то в одной и той же Школе для умственно неполноценных. Сама Школа сгорела при обстоятельствах, указывающих на Моррида как на главного виновника трагедии.
Всё-таки успехи Моррида сами по себе указывали на то, что он является весьма развитым в интеллектуальном отношении человеком. Рискнув пойти на сулившую значительные выгоды пересадку головного мозга в чужое тело, он показал, что обладает определённой отвагой и железной волей – качествами, которые неоднократно демонстрировал впоследствии.
Качества эти никак не могли принадлежать выпускнику Специальной Школы. Последняя, относившаяся к заведениям, подконтрольным ГССГ, представляла собой обычную свалку «генетического материала». Туда отправляли детей, биоимплантация которых провалилась или же страдавших ярко выраженными врождёнными болезнями. Большинство из них, достигнув совершеннолетия, проходили процедуру вживления управляющего чипа и зачислялись в Корпус специальных информаторов-Иррегуляров, сокращённо КСИР, а непригодные для этой сложной операции – умерщвлялись.
Куакен с горечью вспомнил о том, как они попытались вооружить КСИР, и к чему это привело: сбои в коммунальной системе радиосвязи вызвали потерю управления, и «спецстукачи», предоставленные собственной воле, впали в скотское состояние и перестреляли друг друга.
– Генерал Куакен! – окликнул его Моррид. «Третий глаз», полыхавший посредине лба, в этот момент почти наверняка просвечивал Куакена при помощи рентгена. – Нам известно, что вами в Комитет Свободы внедрён агент, занимающий высокую должность, вполне возможно, даже в самом Революционном Исполнительном Комитете. Как его зовут?
Куакен ощутил, что всё не утихавшая дрожь достигла его рук. Агент, действительно находившийся здесь, в этом помещении, оставался главной и едва ли не единственной надеждой «спеца». Едва его разоблачат, их нужда в Куакене отпадёт, к тому же он утратит репутацию офицера, пригодного для оперативной работы. Несмотря на оцепенение, овладевшее его телом, вплоть до языка, генерал третьего класса отрицательно мотнул головой. Сколько же усилий потребовал от него этот жест!
– Я… я… аг-гента… н-нет…
– Вы лжёте, Куакен, – грохот обличающего голоса Моррида едва не сбил генерала Специальной Службы с ног. – Как его имя?
– Вы слишком давите на нашего великого «спецслугу», – осторожно проговорил Никод и обнадеживающе улыбнулся Куакену. – Возможно, у него и агентурного дела-то нет на руках. Думаю, для того, чтобы прояснить этот щекотливый вопрос, нужно обратиться к архивам.
Никод закончил, вопросительно глядя на генерала. Куакен кивнул в ответ. Шея его уже, казалось, совершенно не гнулась, будучи парализованной страхом, и движение получилось неестественным, словно дерево, подрубленное ударом дровосека, начало валиться вниз – и замерло на полпути.
– Завтра мы вместе, с бойцами студотряда, посетим Управление ГССГ – и всё выясним. Правда, генерал?
Ласковый голос Никода доносился словно сквозь вату. Куакен чувствовал, как его обдаёт тёплыми волнами. Он плыл, терялся в их водовороте…
– Да, конечно. – Он слышал себя как со стороны. Даже не верилось, что этот дребезжащий голос может принадлежать генералу ГССГ. Ещё больше Куакена, однако, удивило то, что ему всё-таки удалось выдавить из себя хоть какие-то слова.
– Когда я стану президентом, – расплывающийся образ Гаспара был едва узнаваем, – я в первую очередь упраздню и «спецслуг», и спецстукачей. А внедрённых агентов мы подвергнем наказанию столь жуткому, что память о нём сохранится и поколения спустя…
Справившись с волнением, Куакен, несмотря на головокружение, нашёл в себе силы, чтобы объяснить своё поведение лёгким недомоганием, и, в нарушение всего плана визита, распрощался. Выходя из штаба КомиСвободы, он чувствовал, как холодная испарина, покрывшая его спину, понемногу пропитывает мундир.
На выходе ему, несмотря на слабые возражения, отказались вернуть портсигар. Безусый мальчишка с голографическим значком «Лев» сердито приказал Куакену убираться побыстрее.
– Была б моя воля, я бы тебя на месте порешил. Может, не слишком быстро…
Недвусмысленная угроза, прозвучавшая в этих словах, не оставляла никаких шансов переубедить оппонента. Куакен, совершенно обессилевший, на ватных ногах поплёлся к лет-атому. Несмотря на то, что корпус седана был испещрён неприличными надписями, а из салона пропали некоторые ценные вещи, машина всё ещё находилась в рабочем состоянии.
С облегчением закрыв дверь и пристегнувшись, Куакен взлетел. «Не случилось ничего такого, – сказал он себе, – чего нельзя исправить при помощи косметического ремонта». Бросив взгляд вниз, он вымученно улыбнулся. По сравнению с опасностью, угрожающей жителям Туфы, чьи крошечные фигурки в панике метались по задымлённым улицам, его проблемы казались лишь преходящими трудностями.
Он посмотрел на крупнейшее из пожарищ, чьи границы запомнил по небоскрёбам-ориентирам, когда летел на Банковскую площадь. Пламя за время, что он общался с РевИсполКомом, продвинулось ещё на квартал – видимо, его подгонял мощный юго-восточный ветер, на который указывал и автопилот лет-атома.
Орсен Куакен тяжело вздохнул, пытаясь представить себе масштабы бедствия, которое угрожало Туфе. Количество погибших наверняка будет исчисляться миллионами, если – сама цифра, о которой он подумал, повергла его в ужас – не миллиардами. Кто знает, подумал он не без ехидства, чем это всё обернётся, когда Конфедерация будет вынуждена признать, что во всём виновата её креатура – КомиСвобода. Возможно, для государственных служащих старой школы ещё не всё потеряно…
Когда бомба, заложенная в двигатель лет-атома, взорвалась, Куакен ещё успел осознать, что именно сейчас произойдёт – и в то же мгновение термоядерная реакция вышла из-под контроля; ослепительная вспышка превратила машину и его самого в радиоактивный пар.
Глава XXVII
Пламя, пожирающее мир, и двое влюблённых, забывших обо всём на свете – обычный случай в подобной ситуации. Сколько ещё пар занимается сейчас любовью в Туфе? Им нечего ждать, они не могут выжить – лишь подсознание их стремится найти выход накопившимся страхам и гормонам, дать продолжение роду, пусть это всего лишь символика. Ле Саж мягко оттолкнул эту мысль, как и Френни – девушка легла на спину, её груди колыхнулись, выставив вверх тёмно-красные соски.
Их пальцы начали привычно скользить по изгибам тела партнёра, ласки становились всё требовательнее; наконец, Ле Саж вошёл в её влажную промежность, и её ноги охватили его ягодицы. Сжав друг друга в объятиях, они двигались в такт, и она то взбиралась на него, то становилась на колени и поворачивалась спиной, приподняв зад. Он посадил её перед собой и, сжав соски так, что она застонала, поднимал и опускал, принуждая привставать и опускаться, как глупую корову, от которой Френни и впрямь недалеко ушла.
Она застонала; пусть и фригидная, девушка знала, когда мужчина уже готов и его нужно лишь подтолкнуть. Он кончил, замер, детородный орган его обмяк, а губы прижались к её щеке. Он ещё развернул её лицом к себе, чтобы поцеловать в губы.
Настало время для разговора, содержание которого в общих чертах не являлось тайной для Френни.
– Френни, я собираюсь сказать тебе нечто очень важное. – Ле Саж, выдержав паузу, взял её за руки повыше локтей. – Ты хочешь улететь отсюда, с этой полыхающей помойки?
Френни Схизофф закусила губу и, нахмурившись, кивнула. Новое имя и фамилию, более благозвучные, нежели дурацкое прозвище «Шизофрент», присвоил ей Никод, пообещав оформить все необходимые документы в считанные дни – взамен якобы утраченных. Его сын Эльзер пребывал как раз в редком для него трезвом состоянии и с горечью пошутил, что в самое ближайшее время вся Туфа перейдёт в разряд безвозвратно утраченных городов.
Именно об Эльзере им и предстояло поговорить.
– Чтобы ты улетела отсюда, Френни, тебе необходимы документы, хорошие документы, в которых было бы написано, что у тебя безупречная генетическая наследственность и высокий уровень развития интеллекта. Диплом о высшем образовании тоже не помешает…
– Это чтобы меня пустили на космический корабль, как Рихтера? – Её глаза настойчиво ловили взгляд Ле Сажа. Тот, неоднократно имевший подобные разговоры в прошлом – с преподавателями, редакторами издательств, литературными агентами и разного рода постоянно беременеющими девицами, – в свою очередь буквально излучал мольбу о помощи, проникновенно глядя в её серо-зелёные, чуть мутные глаза.
– Да, чтобы быть, как президент Рихтер, которому хватило ума отсюда улететь. Все эти документы сделает Никод, у него полно разных незаполненных бланков, нужно только с ним подружиться.
– С ним? – Лицо Френни разочарованно вытянулось. – Да он же старый!
«Разумеется, старый, мой Ро-Ле-Са, но охочий до молоденьких. Потому-то я с ним вчера и перепихнулась, пока ты спал, накурившись своей Мага-Мэри».
Ле Саж же изобразил бурное негодование.
– Да как ты могла такое обо мне подумать! Он глубокий старик – и чтобы моя Френни…
Писатель умолк, оскорблённо воздев подбородок. Его профиль, воплощённый эталон чести, получившей незаслуженное оскорбление, картинно смотрелся на фоне ночного пожара, бушевавшего за окном.
Френни, у которой перехватило дыхание, судорожно охнула – она тоже умела играть.
Он снова посмотрел ей в глаза и милостиво улыбнулся – чуть-чуть, самыми краешками губ.
– Нет, моя дорогая, речь идёт не о старом развратнике, а о его сыне – молодом, одарённом и безмерно популярном Эльзере.
Френни положила голову ему на грудь.
– Ты хочешь, чтобы я…
– Нет – это ты хочешь, потому что это нужно тебе и только тебе! – Ле Саж презрительно и высокомерно скривился, словно уличил собеседницу в проституции и сотрудничестве с инопланетной разведкой и несколькими террористическими организациями. – И, раз уж тебе так нужно покинуть родину и искать заработка в чужих мирах – что ж, я, твой близкий друг, конечно, не оставлю тебя в беде.
Ле Саж заговорщицки улыбнулся.
– Всего лишь подойди к Эльзеру…
«Да, всего лишь подойду, как делала это дважды только на этой неделе».
– … улыбнись ему, попроси что-нибудь сыграть, один из его хитов, например, «Постель и ненависть в Дес Пальмасе» – и отношения завяжутся сами собой! Признаться, я даже немного ревную, представляя вас вместе…
Упоминание о ревности, как и рассчитывал Ле Саж, приободрило его собеседницу, и, тряхнув волосами, она заносчиво улыбнулась ему той загадочной улыбкой, которой все женщины, имеющие тайный роман, склонны одаривать своих мужчин.
Ле Саж состроил обиженное лицо, надул губы и отступил. Нащупав стул, он уселся и закурил.
Сегодня утром с ним говорил по подпространственной связи его контакт из косморазведки. Тот находился на борту зависшего на подступах к системе Гейомии линейного крейсера «Непоколебимый», и, как оказалось, также был братом, исповедующим хай-чи-вэй; он достиг высокой шестой ступени Пути Чи. Во многом это упрощало разговор, а с другой – усложняло противодействие навязываемым «сверху» заданиям. Как Член Братства, обладающего жёсткой иерархией, Ле Саж обязан был подчиняться его приказам, даже если косморазведка и её проблемы являлись для него пустым звуком.
Уже оказавшись здесь, на Гейомии, к тому же будучи зависимым от влиятельных политиков и издателей Конфедерации, состоящих в Братстве, Ле Саж не имел иного выбора, кроме как подчиняться. Полученные им инструкции гласили: способствовать возвышению Никода-старшего.
Как оказалось, падение режима Рихтера, которого так долго добивалась Конфедерация, не на шутку всполошило должностных лиц, ещё вчера требовавших предать Президента Гейомии суду. Никод казался им вполне адекватной заменой Рихтеру, заменой, обладающей к тому же рядом позитивных качеств, отличавших бывшего главу правительства – связями, авторитетом в обществе, знанием местной специфики. Однако сам Никод, похоже, устал от десятилетий политических интриг и прочил в Президенты собственного сына, популярного среди бойцов студотрядов.
Ни-Ни разводил руками и сокрушённо вздыхал.
– Молодёжь не примет меня, скажет, что я – просто второй Рихтер.
Ле Саж и остальные члены КомиСвободы разделяли это мнение. Но Э-Ни, наркозависимый и неуравновешенный, всем казался очевидным перебором.
Избегая каких-либо недомолвок, косморазведчик потребовал от Ле Сажа устранить Эльзера. В ответ на вполне понятный вопрос, как этого добиться, писатель выслушал порцию нецензурной брани, за которой последовали чёткие команды, сформулированные в нескольких коротких фразах: «Используйте Моррида – пусть подерутся из-за девушки. Вы – единственный представитель Конфедерации на Гейомии, к вам прислушаются. Управляйте ими, манипулируйте. Когда Моррид устранит Эльзера, помогите Никоду отомстить за сына. Так мы приведём его к власти».
Ле Саж, онемев, всё же задал напрашивавшийся сам собой вопрос: «А как же Гаспар? Он – наиболее вероятный претендент». Последовала короткая заминка, словно его собеседник о чём-то размышлял; наконец, последовал ответ, ставший для Ле Сажа полной неожиданностью: «Не думайте о Гаспаре. Выполните поставленные перед вами задачи. Конец связи». Потрясённый Ле Саж отключился.
… Он снова сидел на стуле, в своём номере, и Френни вопросительно заглядывала ему в глаза. Затяжка дорогостоящей импортной сигаретой вернула Ле Сажу уверенность. Табак и мага-марихуана, произраставшая на отдалённой планете Конфедерации, формировали неповторимый букет, даровавший свободу мысли и полёт воображения. Слова, огранённые струями дыма, сверкали в его мозгу, словно драгоценные камни, и формировали причудливые тексты, звонкие и поэтические.
Френни подошла к нему и уселась на колени, чтобы тоже потянуть. Вдохнув дыма поэзии, она, впрочем, окончательно утратила способность к мышлению, и без того практически неразвитую. Что-то мурлыча ему в ухо, она периодически переходила на мычание, пока Ле Саж не почувствовал, что ноги затекли, и не заставил её встать.
Одежда вновь была сброшена, и она легла на несвежую постель, моля бога о том, чтобы в её нутре запылал огонь, подобный тому, что освещал ночной город.
Глава XXVIII
Ле Саж и Френни прибыли на расположенный за городской чертой космодром Туфы в сопровождении шестерых бойцов студотряда. Их лет-атомы, чьи днища, крыши и борта накануне раскрасили в национальные цвета Гейомии – синий, оранжевый и красный, – беспрепятственно пролетели через весь город, всё более и более погружавшийся в пучину огня.
Вскоре показались диспетчерские вышки, рядом с ними – бесконечные ряды ангаров, взлётно-посадочные полосы и стартовые площадки. Они сели в зоне “B”, предназначенной для военных целей. Вид зоны этой, совершенно безлюдной, в который раз подтвердил мнение о недееспособности гейомской армии.
Генералы, вполне заурядные чинуши в погонах, уже подписали капитуляцию, и, выслав бумаги по почте, торопливо покинули Туфу. Судьба Орсена Куакена, потерявшего остатки благоразумия и в одиночку явившегося на встречу с КомиСвободой, стала для всех назидательным примером. Бросив на произвол судьбы всё движимое и недвижимое имущество, бравые вояки выехали за город, впопыхах нередко забывая даже членов семей. Ле Саж по этому поводу заметил: генералы попросту привычно заполнили графу «пропали без вести», внеся туда на сей раз имена и фамилии родственников.
– Это обычный для них ход, когда проведение спасательной операции угрожает репутации или, как в данном случае – собственной орденоносной шкуре.
Говоря так, Ле Саж невольно имел в виду и «Непоколебимый», ведомый прославленным Негерманом. Грозный боевой корабль даже не думал вторгаться в пределы Гейомии, предоставив горящую Туфу её собственной участи.
– А что говорит Конфедерация? – спросил Эльзер. Почти трезвый, певец поёживался от дуновения утреннего ветра, неожиданно холодного после раскалённой печи, в которую превратился центр города.
Ле Саж запахнул пальто, чьи полы разметало неожиданно сильным порывом.
– Они не видят оснований для применения Космического Флота. На борту «Непоколебимого» есть лишь средства, способные разжечь, но не потушить пожар. – Сухой, пронизанный горьким цинизмом, ответ Ле Сажа задел присутствовавших за живое.
Среди людей, находившихся на взлётной полосе, пробежал шепоток. Вполголоса переговариваясь, они то и дело бросали в сторону писателя неприязненные взгляды, словно это Ле Саж поджёг город, а не они.
Из членов КомиСвободы присутствовало лишь трое: Эльзер, прижавшаяся к нему и пустившая в ход все свои чары Френни – и Ле Саж. Остальные предпочли дожидаться вновь прибывших союзников на Банковской площади, сославшись на то, что борьба с огнём и недобитыми реакционерами отнимает все силы и время.
Впрочем, здесь находился Дейб, что откровенно радовало Ле Сажа – от одного факта присутствия рядом этого разумного существа, смертельно опасного в схватке, ему становилось спокойнее. Баркерианин был одет в строгую твидовую тройку, а на голове у него плотно сидела серая клетчатая кепка.
Уши Дейба, выпиравшие из прорезей в кепке, настороженно шевелились. Сам он то и дело опускался на все четыре лапы и перебегал от одной группы к другой, чтобы обменяться парой слов. Нос его – чёрная мокрая пуговка – беспокойно втягивал воздух.
– Есть какая-то опасность, Дейб? – с тревогой в голосе спросил Ле Саж.
Баркерианин сперва тявкнул в ответ, но затем совладал с собой, перейдя на язык Конфедерации:
– Нет, просто пожар, этот ужасный дым начисто отшиб мне нюх. После него даже запах токсичного ракетного топлива и бетонного покрытия кажется праздником. – Дейб оскалился, видимо, его передёрнуло при мысли о каком-то из неприятных обонятельных эффектов.
– «Челнок»! Я вижу его! – Один из студбойцов, вооружившись радиолокационным биноклем, указывал куда-то в небеса.
Присмотревшись, Ле Саж ничего не увидел из-за слишком низкой облачности. Впрочем, постепенно нараставший гул убедил его, что «челнок» действительно приближается. Наконец, прорвав завесу облаков, тот появился в поле зрения. Экономя драгоценное топливо, корабль, выпрямил свои крылья с изменяемой геометрией так, что те приняли треугольную форму, и снижался на бреющем полёте.
Вибрируя обшивкой из термоизолирующей металлокерамики, «челнок» блестел даже в столь пасмурную погоду. Как говорили Ле Сажу, такое светоотражающее покрытие разработано специально, чтобы максимально увеличить альбедо и хоть как-то уменьшить неизбежный перегрев, возникающий под воздействием прямого солнечного излучения, результирующего с трением о плотные слои атмосферы.
Готовясь к прибытию важных гостей, Ле Саж, не куривший ещё с утра ничего, кроме табака, боролся с желанием встретиться с Мага-Мэри. Как ревнивая жена, она постоянно напоминала организму о своём существовании.
Он в который раз тревожно стряхнул несуществующие пылинки и выпрямил отсутствующие складки на немнущемся материале одежды. Под тёмно-синее пальто он одел костюм, состоящий из бледно-зелёных, по последней моде, брюк и великолепно гармонирующей с ними – если, конечно, вы предварительно приняли галлюпан – ярко-жёлтой рубашки. На последнюю был нашит жилет-хамелеон, очень удобный и практичный.
Блистающий «челнок» с опознавательными знаками гейомских орбитальных линий уже заходил на посадку – словно капля расплавленного серебра потекла вдоль взлётной полосы, постепенно увеличиваясь в размерах. Наконец, выбросив старомодный тормозной парашют, на всех современных кораблях давно заменённый антигравитационными модулями, он окончательно остановился.
– Вперёд, к трапу! – скомандовал Ле Саж, мысленно ругая себя за несообразительность. Как он раньше не догадался, что пилот «челнока» не сможет верно рассчитать скорость и дистанцию? Заняв места в лет-атомах, они устремились туда, где автотрап, управляемый из диспетчерской башни дистанционно, уже приблизился к сверкающему борту.
Пассажиры, заказавшие билеты ещё несколько недель и даже месяцев назад – нередко под вымышленными именами, – прибыли на Гейомию как раз в дни, когда паспортный контроль ослабел, и никто не высказал бы ни малейшего недовольства по поводу того, что таможню пытаются пройти лица, пребывающие в «чёрном списке» и даже в розыске.
По трапу спускались анархо-антихристы, злейшие враги любого порядка и любой государственности, в первую очередь Конфедерации. Как цинично заметил пребывающий на борту «Непоколебимого» брат, Конфедерация была рада увидеть их на Гейомии.
Ле Саж первым приветствовал гостей Гейомии, членов полулегальной группировки, рядом правительств объявленной тоталитарной сектой. Возглавлял их сам Анархо-Антихрист XI, чья внешность более чем соответствовала принятому им титулу: тело человека, великолепно развитое физически, несло на своих могучих плечах бычью голову, – с неожиданно длинными и острыми, искривлёнными в виде буквы “U” рогами.
Рога, как и саму голову, вырастили в биорепликаторе. Ле Саж слышал от верных людей, что очередной кандидат на должность Хранителя Престола Зла – обычный человек в большинстве случаев – проходит церемонию посвящения, включающую пересадку головы – и является миру уже как очередной Анархо-Антихрист.
– Рад, искренне рад видеть вас на многострадальной земле Гейомии, только что освободившейся от гнёта Рихтера, – Ле Саж обеими руками сжал небрежно протянутую ему лапищу, ловя себя на мысли о том, что подсознательно применяет интонации и приёмы, свойственные местным госслужащим. – Роже Ле Саж, член КомиСвободы.
– Анархо-Антихрист XI, – представился в свою очередь криворогий, которого прочили в будущие министры внутренних дел – ему предстояло поддерживать правопорядок в Туфе.
– Не удивляйтесь, но может так случиться, что вы услышите сокращение – Ан-Ан или как-то в этом роде, это своего рода местный обычай. – Говоря так, Ле Саж уважительно склонился в поклоне, чтобы скрыть ироничную улыбку.
– На-На – так должно звучать это имя согласно нашему правописанию и нормам благозвучия, – пробурчал один из студбойцов, видимо, хорошо разбиравшийся в грамматике.
Однако шутка эта, несмотря на ответные смешки со стороны товарищей, оказалась менее чем удачной – ослепительная вспышка, сопровождающая выстрел из плазмомёта, и последовавшее за ней падение обугленного тела в одно мгновение оборвали всяческие споры о том, как следует именовать Анархо-Антихриста XI.
Мысленно сравнив численность готовых к применению стволов с обеих сторон, студбойцы, многие из которых также разделяли ценности учения анархо-антихристианства, предпочли пробормотать какие-то извинения и убрали тело в сторону. Ле Саж был уверен, что ему послышалась произносимая ими фраза «да пылает душа твоя в огне, как в бреду», видимо, имевшая какое-то ритуальное значение.
Предоставив Анархо-Антихристу XI и его пастве провести церемонию безумно-дьявольского отпевания усопшего, Ле Саж приветствовал оставшихся пассажиров «челнока».
Выглядели те ещё экзотичней, нежели криворогий пророк духовной свободы и сатанизма.
Раса черноспинов, прозванная так из-за иссиня-чёрного хитинового покрова спины, более всего походила на гигантских скарабеев, достигших, однако, тех же размеров, что и взрослая особь homo sapiens. Ле Саж с трудом подавил отвращение, пожимая одну из шести конечностей передового черноспина, представившегося Киа Згулом. Немедленно вытерев оставшуюся на ладони клейкую жидкость специально припасённой гигиенической салфеткой, Ле Саж приветствовал будущего, как ему объяснили, министра финансов.
Репутация выдающих мошенников, чьи махинации с ценными бумагами и инвестиционными «пирамидами» сделали представителей этой расы нежелательными персонами в большинстве цивилизованных миров, стала причиной приглашения их на Гейомию. «Лучше фальшивомонетчики и фиктивные инвестиции, чем вовсе никаких», – так рассуждал Гаспар, и Ле Саж не нашёл, что ответить.
Он был слишком потрясён.
– Не торопитесь вытирать руку, – проговорил лингвоскремблер, закреплённый на голове Згула. – Вас ещё хочет поприветствовать мой будущий заместитель, Миг Каас.
Неожиданное проявление юмора со стороны насекомого поразило Ле Сажа, и он, широко и деланно улыбаясь, вновь прошёл через липкую процедуру приветствия.
Попутно он вспомнил, почему черноспинов, несмотря на их отвратительный внешний вид и нечистоплотную репутацию, терпели многие правительства, позволяя беспрепятственно осуществлять различные аферы на собственной территории. Объяснялось всё возникшей в ходе эволюции удивительной способностью к самопожертвованию, позволявшей им, наряду со способностью впадать в спячку, легко и охотно выдерживать любые сроки тюремного заключения, даже, в случае необходимости, идти на верную смерть – не разглашая при этом имён соучастников.
Последний факт, конечно, особенно радовал всех заинтересованных лиц, включая известных политиков и бизнесменов Конфедерации.
– Миг Каас, – представился огромный жук с белёсо-бурым брюшком.
– Роже Ле Саж, член КомиСвободы, – писатель, содрогаясь, опустил руку, покрытую выделениями жука-бухгалтера.
– Что ж, пройдёмте, Ле Саж, здесь холодно, по крайней мере, для нас, – проскрипел лингвоскремблер Кааса. Ле Саж неоднократно слышал такие интонации в голосе людей-банкиров. Кредит, не обеспеченный залоговым имуществом или доходом, всегда вызывает одинаковую реакцию. – Нам нужно о многом поговорить. Пойдёмте – всё равно «челноков» больше не будет, сообщение с Гейомией перекрыто на неопределённый период.
Глава XXIX
Ле Саж рассеянно позволил охране препроводить гостей в лет-атомы. Предоставив Френни заботам Эльзера, он вежливо отклонил предложение черноспинов составить им компанию и сел в машину, предназначенную для Анархо-Антихриста XI.
Водитель щёлкнул несколькими тумблерами и потянул штурвал на себя. Термоядерный ракетный двигатель, выбросив ревущие языки пламени, плавно поднял автомобиль в воздух.
Ле Саж обдумывал сложившуюся ситуацию. Теперь ему предстояло застрять на Гейомии на неопределённый период времени, если – он даже не хотел об этом думать – не навечно. Единственное, чего он не мог понять, это как такое вообще могло случиться. Сбросив ярмо тирана Рихтера, ненавистное всем свободным народам Конфедерации, они вдруг попали в полнейшую изоляцию. Гейомия превратилась в лепрозорий для прокажённых, вход и выход из которого строжайше запрещён. Это просто не укладывалось в голове.
Уныние овладело писателем. Видимо, какие-то из этих мыслей он высказал вслух, потому что Анархо-Антихрист XI неожиданно заговорил, словно поддерживая уже идущий разговор:
– Рихтер сейчас находится на территории Причала, где власть всецело принадлежит ему. Он попросту отменил все рейсы в Туфу, благо пожар и восстание всё равно делают пребывание здесь цивилизованных людей невозможным.
Ле Саж удивлённо моргнул и уставился в огромный, с кровавым отливом, бычий глаз Анархо-Антихриста XI.
– Извините, я что-то говорил? – В голове у писателя мелькнули проклятия в адрес собственной несобранности и обилия выкуренной накануне мага-марихуаны.
– Нет, дело не в мага-марихуане, товарищ Ле Саж, – прогудел политик с головой парнокопытного. – Вы просто не знаете многого, слишком многого, доложу я вам, о путях Зла.
Сказав так, Анархо-Антихрист XI поскрёб свою чёрную шерсть – видимо, кожа под ней постоянно зудела, не говоря уже о паразитах, извечных спутниках животных. На руках он носил когти – твёрдые ороговевшие выросты, похожие на лезвия перочинных ножей, также чёрного цвета. Ле Сажу показалось, что бычья морда Анархо-Антихриста XI растянулась в насмешливой улыбке.
– Что ж, знайте правду, мой друг: мне дарована власть – силами, которые гораздо выше простых смертных – читать все мысли, связанные с негативными эмоциями – страхом, гневом, завистью и тому подобными проявлениями греха.
– Удивительно, товарищ! – восхищённо ответил ему Ле Саж. Весь остаток пути до Банковской он старался думать только о хорошем.
В офисе «Коммутируемой связи», переполненном множеством революционных командиров, их встретили бурной овацией. Подняв вверх руку, Гаспар потребовал тишины.
– Друзья! Товарищи! Позвольте представить вам героев современной Галактики: Анархо-Антихриста XI, Киа Згула и Мига Кааса.
Восторженный рёв, вырвавшийся из десятков глоток, на долгое время сделал невозможным дальнейшее представление гостей Гейомии – то и дело звучавшие приветственные кличи заглушали все слова Гаспара. Наконец, студбоец, носивший на груди голографический значок с изображением Рихтера, подвергающегося сексуальному насилию со стороны Анархо-Антихриста XI, выстрелил в потолок из плазмомёта. Дружный смех, сменивший здравицы, также вскоре умолк, и Гаспар смог продолжить.
– Преодолев все злокозненные уловки Рихтера и капиталистических властей Конфедерации, включая и попытку подкупа – а предлагали несколько сот тысяч палладием, – они спустились с небес на пылающую землю Гейомии, чтобы спасти её народ от попыток восстановить диктатуру! Реванш не пройдёт!
Присутствующие затопали штурмовыми ботинками в знак солидарности со словами Гаспара.
– А сейчас я попрошу храбрых командиров извинить нас, так как дело Революции и Свободы требует от Исполнительного Комитета немедленно собраться на совещание.
Под крики “Долой «спецслуг»!” и «Смерть свинослужащим!» улыбающиеся члены КомиСвободы прошли в бывший зал обслуживания клиентов. В зал, так и не обслуживший ни одного клиента. Прогнав штабистов, обсуждавших какие-то нелепые тактические вопросы, они заняли стол, на котором всё ещё лежала огромная карта Туфы, и приступили к обсуждению ключевых вопросов.
– Блокада! – Гаспар, задыхаясь от ярости, почти выкрикнул это слово. – Они прервали с нами все сношения! Оставили только этого…
Выразительный взгляд, брошенный им на Ле Сажа, продемонстрировал тому подлинное отношение неэвклидового шахматиста к его персоне.
– Это ненадолго, они не откажутся от нас, – произнёс Никод примирительным тоном. – Я бы на вашем месте не делал скоропалительных выводов о наших друзьях, к тому же о действующем члене правительства Гейомии, министре культуры.
Ле Саж, услышав о том, что отныне возглавляет министерство, приосанился и одарил Гаспар холодным, презрительным взглядом.
