Роман Кузьма
Иррегулярный интеллект
Ле Саж, главный и единственный судья, запустил отсчёт времени, и в кубе зажглась небольшая красная лампа. Потекла первая минута из отпущенных Гаспару ста двадцати. Ле Саж умел играть в «неэвклиду», но добиться заметных успехов не смог. Подобно всем талантливым писателям, он, скорее, мыслил образными категориями, нежели оперировал вычислениями. Неэвклидовы же шахматы относились к области высшей математики, преуспеть в которой могли лишь единицы из числа наиболее одарённых к точным наукам, подлинные гении.
Один из таких гениев сидел сейчас за доской. Гаспар двинул центральную пешку сразу на две клетки, как то позволяли правила. Голограмма, демонстрировавшая ход партии остальным зрителям, повторила этот ход, в то время как красная лампа потухла, а загорелась синяя. Теперь настал черёд Моррида расходовать своё время.
Воспользовавшись тем, что в зале разрешалось курить – он лично внёс данный пункт в регламент соревнований, – Ле Саж достал сигаретку с мага-марихуаной и зажигалку. Сладострастно потерев сигарету пальцами, он поднёс её к носу, чтобы вдохнуть замечательный букет, а потом, нетерпеливо щёлкнув зажигалкой, прикурил.
Первая затяжка, заполнившая его лёгкие наркотическим дымом, повергла Ле Сажа в состояние, близкое к экстазу. Он сразу ощутил, насколько далека от него Гейомия с её безумием и кровавой Революцией, насколько чужд ему этот безумный мир. Бросив взгляд на демонстрационную проекцию – Моррид как раз ответил Гаспару симметричным ходом чёрной пешки, – Ле Саж сделал ещё одну затяжку, от которой почувствовал приятную слабость, обмяк – и сполз в кресло.
То, что Моррид опрометчиво согласился играть чёрными, катастрофически уменьшало его, и без того мизерные, шансы на победу. Впрочем, Ле Сажу было всё равно. Пребывая в радужном дурмане, он пропустил значительную часть партии и смог сконцентрировать своё внимание на игре только в разгар миттельшпиля. Доска к тому времени извернулась самым немыслимым образом, так как каждый ход, в зависимости от его амплитуды, угрозы фигурам противника и ещё целого комплекса факторов изменял топографию пространства.
Ле Саж посмеивался собственным мыслям; особенно же его забавляла доска, на которой определялась участь целой планеты. Неэвклидовы шахматы характеризуются возникновением трёхмерных или же, наоборот, одномерных зон, сменяющих изначальные двумерные горизонтали и вертикали; нередко появлялись свёрнутые одноразмерные или даже нуль-размерные участки. Даже количество полей, изначально равное шестидесяти четырём, не всегда оставалось стабильным, существенно меняясь к концу партии.
Мага-Мэри уходила; все проститутки одинаковы: получив свои деньги и доставив вам оплаченное удовольствие, они прощаются. Ле Саж напомнил себе, что именно он является судьёй, и сфокусировался на партии.
Позиция – или, выражаясь на жаргоне шахматистов, «свёртка» – свидетельствовала об упорной борьбе. Моррид держался на удивление неплохо, по крайней мере, количество фигур оставалось почти равным, хотя он и проигрывал пешку. Однако Гаспар выглядел несколько обеспокоенным: он то и дело ерошил собственную причёску, чтобы мгновением спустя такими же нервными движениями начать её приглаживать. Каждые несколько мгновений он менял позу, и не проходило и минуты, чтобы он не поёрзал на стуле.
Всё это могло оказаться обычным поведением Гаспара, рефлекторным способом стимулировать активность коры головного мозга, поэтому Ле Саж решил не торопиться с выводами и перевёл взгляд на Моррида. Тот был совершенно спокоен: казалось, его ничто не волнует, даже суетливые движения оппонента или тот факт, что у него на одну пешку меньше.
Ле Саж снова закурил, на этот раз обычную сигарету, и продолжил наблюдение. Поведение Гаспара с каждой минутой становилось всё более подозрительным: он то и дело потирал нос, чесал в затылке – и вообще выглядел так, будто вот-вот расплачется. Наконец, причина его треволнений стала очевидна всем присутствующим, когда в результате вынужденного хода слоном белые открыли новую, не существовавшую ранее, вертикаль длиной в полдоски.
Белый король оказался беззащитным! Ле Саж даже привстал, ожидая роковой развязки. Чёрный ферзь стремительно пересёк доску по диагонали, последовал быстрый размен, и…
Ладья, покорная слову Моррида, нанесла удар.
– Шах и мат белым! – объявил компьютер. – На тридцать первом ходу чёрные победили!
Гаспар опрометью выскочил из прозрачного куба и, не удостоив оппонента даже словом, бросился к своим сторонникам.
– Товарищи! – закричал он срывающимся голосом. – Этого не могло произойти! Он сжульничал!
Ле Саж, чувствуя, что настала его очередь вмешаться, пока не случилось наихудшее, встал и подошёл к мечущемуся по залу члену РевИсполКома.
– В чём дело, Гаспар! Что случилось?
Гаспар схватил его за плечи с неожиданной силой. Взгляд шахматиста был совершенно безумным, когда он, проглатывая окончания слов, начал с несвойственной ему горячностью убеждать Ле Сажа в собственной правоте.
– Ле Саж, нужно немедленно назначить экспертизу. Он получал сигналы каким-то неизвестным нам способом, возможно, система безопасности куба дала сбой… Он не мог выиграть!
Гаспар, казалось, прикипел к его рубашке и жилету; Ле Саж медленно, палец за пальцем, начал разжимать его хватку.
– Успокойтесь, Га-Га, умейте проигрывать. Вы совершенно утратили всяческое достоинство.
В глазах Гаспара вдруг вспыхнул огонёк понимания, словно он разгадал некий сложный ребус. Его короткие, толстые пальцы отпустили ворот дорогостоящего, в две сотни палладием, предмета туалета.
– Действительно, – проговорил шахматист, отступив на несколько шагов. – Действительно, как я раньше не догадался… Микрокомпьютер, у него в голове микрокомпьютер… Но я не слышал о моделях таких размеров и мощности… Это невероятно…
Гаспар начал ходить по залу кругами, то и дело натыкаясь на кого-то. Иногда он буквально выплёвывал какие-то слова извинения, порой вскрикивал, словно обжёгся, а то и вовсе не замечал случившегося – и без конца бормотал, бормотал себе под нос.
Наконец, синусоида его хаотичного движения завершилась у куба. Едва ли замечая Моррида, который находился всего в нескольких шагах у него за спиной, Гаспар вдруг остановился и потряс кулаками, обращаясь к зрителям:
– Товарищи! Господа! Случилось невозможное – он же не мог победить! Вы все отлично знаете, кто он в шахматах, а кто – я! У него в голове наверняка вмонтирован какой-то компьютер, может, он вообще робот – нужно провести вскрытие и выяснить в чём дело!
В этот самый момент голова Гаспара, с всё ещё открытым ртом, пытающимся что-то произнести, отделилась от тела – единственный взмах моледиссемблерного клинка, искусно стилизованного под огненный, прервал его затянувшуюся тираду.
Перевернувшись в воздухе несколько раз, голова ударилась о пол и покатилась. Анархо-Антихрист XI, расталкивая студбойцов, стремительно приблизился и подобрал этот ужасный окровавленный шар.
– Сей предмет необходим мне для таинства дьяволослужения. – Сказав так, криворогий дал понять верующим, что Моррид поступил правильно.
Зал пришёл в движение. Черноспины, торопливо распрощавшись, покинули помещение, на удивление быстро семеня всеми шестью конечностями. Однако не все были настроены столь же миролюбиво: Эльзер и группа студбойцов выступили вперёд, требуя объяснений.
– Эльзер, – протянул насмешливо голубокожий великан, поигрывая своим огненным клинком. – Ты осмелился претендовать на мою женщину, а теперь ещё и хочешь отнять у меня победу?
К удивлению Ле Сажа, Эльзер унаследовал некоторые черты характера своего покойного черта, включая благоразумие:
– Нет… Нет, я не это имел в виду. – Нерешительность Эльзера дорого ему обошлась. Дрогнув, он отдал свои карты противнику. Его сторонники, заметив колебания лидера, начали переходить на сторону Моррида – и особенно Анархо-Антихриста XI, чья вера была им близка.
Подождав, пока Эльзер не окажется в одиночестве, Моррид приблизился к нему. Его сверкающий «третий глаз» приобрёл ярко-вишнёвый цвет, внутри него то и дело вспыхивали какие-то искры – похоже, Эльзер подвергался облучению. Впрочем, сейчас это никого не волновало – имя будущего Президента уже определилось.
– Я вижу в тебе смятение и страх, мой маленький друг, и, учитывая твои заслуги, а также доброе имя твоё отца, чей дух сейчас присутствует среди нас, я сохраню тебе жизнь. – У Ле Сажа от этих слов пробежали по спине мурашки. Превращение молчаливого великана, способного лишь к применению грубой физической силы, в великого шахматиста и горделивого правителя, оказалось столь неожиданным, что само по себе производило впечатление волшебства.
– Однако остаток жизни ты проведёшь там, где провёл свои предыдущие годы я – на самом дне общества, лишённый даже того жалкого подобия разума, которым обладаешь сейчас. Я же займу место, уготованное твоим отцом и системой образования для тебя. Это будет справедливо.
Моррид помолчал ещё несколько секунд, словно ожидая услышать возражения, но Эльзер будто онемел.
– Что ж, ты отправишься сейчас к моему давнему другу Чинэлю, в прошлом – перспективному учёному, которого твой отец уволил за излишнюю любовь к науке. Ни-Ни ведь видел в Университете лишь средство отбора и подготовки «талантливых» свинослужащих. Уведите его.
Покорного своему жребию Эльзера взяли под стражу и увели. Гигант тряхнул головой – сплетённые в узел чёрные косички заколыхались, словно каждая из них обладала собственной волей.
Ле Саж бросил взгляд на Дейба и кивнул в сторону Моррида. Тот переживал сейчас момент наивысшего триумфа; следовало получить и свою толику успеха. Ле Саж занял место за спиной Моррида, в то время как Дейб, двигаясь впереди, стал глашатаем великих перемен.
– Дорогу кандидату в Президенты! Дорогу…
Видимо, по этой причине баркерианин и погиб – потому что шёл первым. Власть, сосредоточенная в одних руках, всегда является искушением, а неограниченная власть, является искушением, непреодолимым по определению.
Когда нестройная линия приветствующих их студбойцов сломалась, и их лица одно за другим начали искажаться яростью, Ле Саж уже знал, что именно происходит – даже до того, как грохнул первый выстрел.
Всё же, в силу того, что перестрелка глубоко претила его натуре, Ле Саж так и не смог сыграть в ней хоть сколько-нибудь значимую роль.
Моррид, все восемь рук которого несли смерть из моледиссемблеров и плазмомётов, прошёл сквозь ряды врагов, оставив после себя дымящиеся, изуродованные трупы. Каждый раз, когда Ле Саж собирался выстрелить, Моррид его опережал. Когда стрельба прекратилась, и перед ним возникло лицо Радая, стало понятно, что бой окончен.
– Ты в порядке? – Горячее дыхание начальника охраны Моррида коснулось его лица.
Ле Саж кивнул и, не имея другого занятия, пошёл проверить, что с Дейбом.
Тот лежал навзничь и не шевелился. Широко распахнутые глаза пинчероида уставились куда-то в пустоту невидящим взглядом. Его клыки, сведённые смертной судорогой, всё ещё сжимали шнур пистолета, требовавшего перезарядки. Рядом лежали убитые Дейбом противники. Ле Саж сглотнул комок – он почувствовал, что ему будет не хватать всегда приветливого, дружелюбного баркерианина.
Пистолет в его руке внезапно стал гораздо тяжелее, когда он услышал надсадный вдох одного из студбойцов – тот ещё дышал, на губах его выступила розовая пена. Почему-то Ле Саж был уверен, что именно он убил Дейба, этот черноволосый парень с голографическим значком на груди.
На глазах у Ле Сажа выступила влага, и перед ним всё поплыло. Наконец, подняв пистолет, он решил, что, являясь участником Революции, должен хотя бы раз выстрелить в Рихтера, пусть даже в голографического. Преодолевая тошноту, он навёл пистолет на значок – и выстрелил.
К глубокому удивлению Ле Сажа, он не промахнулся – голограмма исчезла, а на её месте возникли обломки пластика и металла, которые постепенно заливала выступившая неизвестно откуда кровь. Стоны прекратились, и Ле Саж уже знал, что это означает.
Его раздумья прервал сильный, впрочем, вполне дружеский хлопком по плечу. Радай, чьего приближения он не заметил, держал наперевес винтовку-плазмомёт.
– В первый раз? Я уже думал, ты не сможешь… Присядь где-нибудь – тебе наверняка станет плохо.
Ле Саж кивнул, удивившись, насколько непослушны ему мышцы, и прошёл в середину зала. Пока подчинённые Радая убирали трупы и искали мины-ловушки, он просто сидел и курил, уставившись бессмысленным взором на прозрачный куб.
Разговоры доносились до него, будто сквозь толстый слой ваты – бессмысленными, малопонятными обрывками. Анархо-Антихрист XI куда-то исчез, и, должно быть, ещё доставит немало проблем. Сам не понимая почему, Ле Саж улыбнулся этой новости. В конце концов, то, что у жестокого тирана возникнут проблемы, не так уж и плохо.
А Моррид, конечно, окажется беспощадным тираном.
Сигарета в его руке сгорела практически до фильтра, но Ле Саж хотел курить ещё. Щелчок зажигалки – и он снова втягивает дым, правда, вкус первосортного табака больше похож на картон – так всегда, когда куришь слишком часто.
Он дрожал всем телом. Тем не менее, каждая затяжка возвращала его в действительность. Ле Саж вновь посмотрел на прозрачный куб. Так как всё-таки Моррид одержал победу? Объяснить всё внезапным сумасшествием Гаспара проще всего, однако до матча Га-Га не подавал и признаков душевного расстройство – оно, скорее, наоборот, стало реакцией на неожиданное поражение.
Казалось, он вот-вот раскроет эту загадку. Куб – ключ ко всему: к Революции, к пожару, к превращению властелина помойки в диктатора. Да как такое вообще могло случиться с процветающим городом с населением в несколько миллиардов человек – притом в считанные дни?
Что-то, лежащее почти на поверхности… Затянуться ещё раз… Микрокомпьютер… Победил выходец из Канализации… Он почти нащупал это!
Ле Саж встал и на негнущихся ногах пошёл к игровому кубу. Дверь поддалась практически без усилий – потребовался всего лишь один предварительный выстрел из моледиссемблера. Он склонился над голографической доской и скомандовал:
– Новая партия. Играю белыми.
Доска послушно выпрямилась, превратившись в обычный квадрат, имевший восемь клеток в длину и восемь – в ширину. Фигуры двух цветов, чёрного и белого, выстроились друг против друга.
Ле Саж медленно опустился в неудобное, способное выдержать вес огромного тела Моррида, кресло и закурил, уже третью сигарету подряд. Всякие сигналы извне были недоступны – но что, если Моррид получал их непосредственно изнутри?
Перед началом Революции ему, как и всем командирам высшего, среднего и даже низшего звеньев, выдали коммуникатор. Настроив прибор на поиск сигнала в широком диапазоне, Ле Саж с удивлением отметил, что тот действительно поступает. Хотя раскодировать его и не представлялось возможным, это было уже гораздо больше, чем ничего.
Моррид действительно получал сигналы с подсказками, и получал их непосредственно от компьютера, находящегося в этой же комнате! Оставалось только выяснить, что же это за компьютер…
Ле Саж отлично помнил, что сам его выбирал – и остановил свой выбор на одном из коммунальных ИИ. DMR-28, не имевший никаких заданий, накануне действительно отключали из-за сбоев, но наутро он показал себя вполне нормально, и Ле Саж с чистой совестью доверил ему проведение матча.
На лбу у писателя выступила холодная испарина, когда он вспомнил, какой именно ИИ… Никод перед самой своей смертью упоминал об этом, как о какой-то шутке… Мусороуборочный ИИ!
Ле Саж встал и со словами «Одна большая помойка!» трижды выстрелил в стол; голограмма замигала и исчезла.
Он вышел. Радай, всё ещё с винтовкой-плазмомётом в руках, встретил его в зале и подозрительно заглянул в глаза.
– Ты что-то искал там? Там что-то есть?
– Нет, – устало улыбнулся Ле Саж. – Нет, ничего ценного. Сплошной хлам и мусор.
Глава XXXI
Нападавший зарычал, угрожая длинным ножом. Одетый в лохмотья, некогда, вероятно, являвшиеся формой студотрядов, он отличался крайней худобой – очевидным итогом постоянного недоедания. Давно не стриженые волосы и борода свалялись, формируя сплошную растительность неопределённого цвета; она покрывала голову, как звериная шерсть.
Едва ли он видел более двадцати пяти вёсен; однако же, выглядел «сикарий» гораздо старше – сказывался перманентный стресс, отсутствие нормального медицинского обслуживания и калорийной пищи.
Наконец, улучив момент, парень бросился вперёд. Его архаичное оружие, сделанное из куска остро заточенной стали, становилось всё более популярным среди гейомцев – и сейчас, направленное нетвёрдой рукой, оно угрожало человеческой жизни. Жизни Роже Ле Сажа.
Тот разгадал намерение противника – нанести колющий удар в живот – и, наложив свою левую ладонь на бьющую кисть, подхватил её снизу правой. Воздействуя двумя руками одновременно, Ле Саж стал выворачивать нож остриём к груди нападавшего; он усилил движение за счёт наклона корпуса, одновременно привстав на носках.
Таким образом, все мышцы его тренированного тела противостояли единственной руке противника. Вскрикнув, студбоец был принуждён к капитуляции и выпустил нож, со звоном упавший на пол. Ле Саж оттолкнул его обеими ладонями – парень отступил на несколько шагов и едва не упал; удержать равновесие ему стоило немалых трудов. Потрясённый, он смотрел на Ле Сажа, не в силах вымолвить ни слова – обычный случай, ведь многие непосвящённые, наблюдая, с какой лёгкостью мастера хай-чи-вэй расправляются с вооружёнными соперниками, принимали это искусство за магию.
Ле Саж вытянул руки по швам и вежливо поклонился побеждённому врагу, ибо сила и слабость, победа и поражение – всегда едины. Не он победил агрессора, но тот сам не смог совладать с собственным оружием, и, поддавшись эмоциям в момент нападения, в конечном итоге стал их жертвой. Адреналин, щедро впрыскиваемый в кровь, превратил гнев в страх. И то была не победа, но поражение Ле Сажа – ведь сам факт применения насилия со стороны мастера хай-чи-вэй является его великой неудачей.
Нащупав застёжку, министр культуры и образования Гейомии снял с себя комбинезон моделируемого присутствия. Синтетические волокна стягивали и сжимали ткань костюма, а вместе с ней и плоть облачённого в него человека, в зависимости от происходящего в виртуальности. Возникающие ощущения были полностью реальными. Стоила такая игрушка, конечно, недёшево, но Ле Саж никогда не скупился на вещи, которые считал важными.
Сложив костюм, он перешёл на медитационный мат и принял позу сэйдза – сидя на коленях, с поджатыми под себя икрами, так, чтобы пятки упирались в ягодицы. Выровняв дыхание, Ле Саж переплёл пальцы особым способом и сосредоточил свои мысли на сущности феномена насилия и необходимости игнорировать его всплески.
Расслабление пришло далеко не сразу: ему понадобилось не менее двадцати вдохов только для того, чтобы выровнять дыхание. Живот его опускался и поднимался, размеренное дыхание гнало энергию «чи» всё плавней, пока, наконец, время не утратило какое-либо значение. Оно превратилось в простую форму бытия. Подобная чёрному утёсу, Бесконечность нависла над ним, неподвижная, твёрдая, парализующая… Она поглотила его, бесследно растворив в себе то, что ещё недавно именовалось Роже Ле Сажем…
Послышался звуковой сигнал. Сенсорная поверхность мата, в зависимости от принятой Ле Сажем позы, автоматически определяла специфику занятия и поставленных задач. Когда напряжение мышц, частота дыхания и сердечных сокращений приняли заданные параметры, зуммер немедленно сообщил об этом. Ле Саж посмотрел на цифры, горевшие в углу мата: 7 минут 19 секунд. Хороший результат, на несколько секунд лучше предыдущего. Он релаксировал всё лучше.
Хай-чи-вэй – философская система – и единоборство одновременно, – возникшая в период возвышения «новых» дзайбацу. Так как историки не могли сказать с уверенностью, что представляли собой «старые» дзайбацу, многие полагали первое слово излишеством. Тем не менее, в источниках обычно фигурировало именно такое выражение.
Нео-дзайбацу – нечто среднее между мафиозной «семьёй», промышленной корпорацией и религиозной конгрегацией. Так сам Ле Саж, опираясь на личный опыт и сведения, почерпнутые из средств массовой информации, описал их в одной из собственных повестей.
Постоянно расширяя своё влияние в обществе при помощи адептов хай-чи-вэй, нео-дзайбацу превратились в грозную силу, с которой приходилось считаться даже правительству Конфедерации. Название философской системы и искусства самозащиты, согласно наиболее популярному мнению, происходило от слов «хайвэй», или «автострада»3, и «чи».
Великий Учитель Дао Цзедун, живший более шести веков назад, сравнивал человеческую жизнь с автострадой, переполненной транспортом. Машины мчатся к целям, которые пассажирам лишь кажутся значимыми и известными. Подлинная же их суть недоступна пониманию сверхскоростных средств передвижения, автоматизированных и движущихся по маршрутам, разработанным бездушным искусственным интеллектом. Лишь люди, свободные от оков механистичного, компьютеризированного мира, способны выбирать истинно важные для них цели, руководствуясь потоками «чи», жизненной энергии.
Сектантство и расколы не обошли стороной и хай-чи-вэй. Учитель Чен Кайши, отделившийся от главного течения около двух столетий назад, полагал, что речь на самом деле идёт о «Высоком Пути Чи». Преемники Че-Ка – так назвали бы его гейомцы – не смогли сохранить единство в своих рядах, и Основной Вопрос обрёл ещё большее количество трактовок. Одни воспринимали «Высокий Путь» как некий Идеал, другие же, напротив, имели в виду Млечный Путь как галактику, в которой существует Конфедерация.
Последняя ветвь секты, особенно активная на политической арене, была прекрасно знакома Ле Сажу, так как он и сам принадлежал к ней. Достигнув за долгие годы укрепивших его дух и тело занятий третьей ступени мастерства, он чувствовал, что добился многого, хотя от наивысшей, десятой ступени его разделяло расстояние, куда более значительное, чем сотни парсеков.
Он знал, что высоты доступны не всем – и находил в себе способность признавать это. Можно перелететь от звезды к звезде, но нельзя преодолеть нищету духа – так говорил сам Великий Учитель Чен Кайши.
Ле Саж закурил и подошёл к окну. Чтобы взглянуть на пепелище, некогда именовавшееся Туфой, ему пришлось вручную отодвинуть занавеску. Та скрывала простое пуленепробиваемое стекло без каких-либо технических усовершенствований. Не раз и не два за годы, что прошли со времён Пожара, Ле Саж с тоской вспоминал о благах цивилизации, столь доступных на иных мирах – и покинувших Гейомию, казалось, навсегда.
Он невольно посмотрел туда, где лежали обломки «Борд-Хелл», шикарной пятизвёздочной гостиницы. Её заносчивый шпиль некогда возвышался на два «с антенной», как говорили в Туфе, километра.
В день, когда «Борд-Хелл» рухнул, Ле Саж, по странному совпадению, окончательно утратил надежду выбраться с Гейомии. Порой, когда он говорил с косморазведчиками по защищённому каналу связи, эта надежда воскресала, но потом вновь и вновь приходил ответ: «Границы Гейомии закрыты. Если Вы покинете её пределы, Вас подвергнут судебному преследованию».
Здесь, вдалеке от прежней жизни, он носил свою неутихающую тоску, как одежду – и порой даже засыпал так. А ведь Ле Саж ещё имел должность в правительстве!
Он насмешливо фыркнул – главным достоинством вверенного ведомства писатель считал лишь его претенциозное название. Несколько сотрудников из числа студентов-недоучек вместе с Ле Сажем отгородили ряд комнат в одном из бывших офисов на Банковской площади – и назвали их Министерством Культуры и Образования.
Кое-как приспособив помещения для жилья, они и поселились здесь же, благо желающих спускаться в город не нашлось.
Опасность затаилась в руинах, опасность, достигавшая своего максимума по ночам. Человека могли убить, ограбить и изнасиловать, независимо от его пола и возраста, причём порядок осуществления этих злодеяний разнился, в зависимости от ситуации. Приверженцы тёмных культов, поклонявшиеся Анархо-Антихристу XI, словно богу, несли всему живому мучения и погибель.
Тяжёлый вздох вырвался из груди Ле Сажа. И образование, и культура стремительно деградировали. Формально школы, колледжи и Университет закрылись – физически же они, как сами здания, так и большинство преподавателей и студентов, и вовсе прекратили своё существование.
Происходило неизбежное. Те, кому посчастливилось пережить Пожар, постепенно превращались в полу-животных, подверженных самым примитивным страстям и низменным порокам. Иногда Ле Сажу и его подчинённым ещё удавалось показать какой-нибудь голографический фильм, как правило, развлекательный, проецируя его в небо над оплавленными руинами, но и эти предприятия, стоившие немалых усилий, давали лишь весьма слабый эффект. Люди опасались выходить на открытое пространство, так как их могли убить – из-за запасов воды, еды, ценных приборов.
Каннибализм стал нормой там, внизу, где люди ютились в подвалах, молясь о том, чтобы их не обнаружили прислужники Анархо-Антихриста XI. Последний скрывался в лабиринтах Канализации, справедливо опасаясь жестокой расправы со стороны Моррида.
При мысли о восьмируком диктаторе Ле Саж невольно посмотрел на паривший в воздухе над городом дворец. Здание, выполненное в виде гигантской короны, представляло собой украшенное многочисленными пиками бериллоглассовое кольцо радиусом в двести метров. В солнечную погоду оно блистало крупными полудрагоценными камнями, вызывая оправданное восхищение у тех, кому посчастливилось лицезреть столь прекрасное зрелище.
Поддерживали Корону в воздухе антигравитаторы, питаемые термоядерным реактором. Дворец пожирал столько энергии, что её хватило бы на снабжение одного из районов, наименее пострадавших от огня, например, Занака. Однако Морриду, похоже, было не до этого – туфанцы, которых только во время Пожара погибло более полумиллиарда, совершенно его не интересовали.
Порой с ещё действующих рудников в космос отправлялась партия контрабандного бериллогласса, взамен которой прибывали приборы, продукты питания, вооружение и медикаменты, тут же распределявшиеся среди сторонников Моррида – и на этом экономическая политика исчерпывалась. Даже долар, введённый изобретательными черноспинами, не получил широкого распространения – горожане всё более и более предпочитали нормальной торговле меновую.
Ле Саж задёрнул занавеску и, затянувшись, прошёл вглубь комнаты, некогда являвшейся кабинетом главы отдела ипотеки Центрального Банка Гейомии. Причудливо ложившиеся тени придавали его лицу ещё более мрачное выражение. Несмотря ни на что, после стольких разочарований и обманутых ожиданий Ле Саж всё ещё верил в косморазведку и Братство Высокого Пути Чи. Тем более что на этот раз полученное им сообщение свидетельствовало о доподлинно решительных целях запланированной на Электре тайной операции.
Сидя в глубоком кресле, обтянутом настоящей кожей – сотрудники министерства притащили целый набор таких из помещения какого-то бывшего элитарного клуба, – Ле Саж предался размышлениям. Мысли его при этом не имели ничего общего ни с моралью, ни с идеалами хай-чи-вэй.
Глава XXXII
Причал, несмотря на то, что Гейомия постепенно вымирала, жил всё той же размеренной жизнью, что и во времена правления Рихтера. Более того: здесь стало гораздо спокойнее с тех пор, как пассажирские рейсы отменили. Большую часть номеров орбитального отеля занимали теперь беженцы из числа «бывших», так что принять крупный лайнер с туристами Причал всё равно не мог.
«Бывшие» говорили, что эти перемены только к лучшему. Свыкшись со сложившимся положением вещей, они находили его куда менее суетным. Уровень благосостояния их несколько упал – но не настолько, чтобы сетовать на жизнь.
Владелец Причала процветал. Прибыли от торговли бериллоглассом, якобы контрабандной, оседали в карманах Рихтера. Сделки на самом деле являлись стопроцентно легальными – термин «контрабанда» использовало только правительство Моррида, чтобы скрыть от своих подданных сам факт контактов с орбитой. За счёт этих доходов Рихтер и далее содержал Причал – и многочисленный, всемерно преданный ему персонал.
Вследствие ряда причин – в первую очередь блокады, – прибытие небольшого корабля с непритязательным названием «Ласточка» стало подлинным событием. Единственный пассажир, которого звали Джонатан Вайтсмит, отличался немногословностью и называл свой визит частным, продиктованным исключительно любопытством.
Обитатели Причала, впрочем, сразу же сочли эти объяснения заведомо неправдоподобными. Учтивая речь Вайтсмита, его безукоризненные манеры, изысканная одежда и дорогостоящие, но весьма сдержанные манеры сразу же стали предметом обсуждения большинства госслужащих в изгнании. Общее мнение, практически моментально сформировавшееся о нём, безоговорочно относило Вайтсмита к эмиссарам косморазведки Конфедерации. То, что он успешно пересёк охраняемую границу, лишний раз это подтверждало; отсутствие же каких-либо официальных полномочий определённо относило миссию загадочного джентльмена к разряду секретных.
Насчёт задания пассажира «Ласточки» делались самые фантастические предположения, многие вообще предполагали, что Вайтсмит должен собрать информацию о жизни Причала и предоставить её высокопоставленным адмиралам. Те, тщательно изучив вопрос, примут решение, достойны ли беженцы восстановления на ранее занимаемых должностях после уже запланированного вторжения Конфедерации.
Ухватившись за эту весьма призрачную нить, многие Регуляры, даже наивысших рангов, охотно коротали вечера в компании Вайтсмита за партией в «бриг». Их супруги, одев свои лучшие драгоценности, то и дело дарили ему призывные, страстные взгляды. Прямых переговоров, конечно, никто не вёл, однако тема ностальгии по утраченной власти затрагивалась едва ли не каждую минуту.
– В невесомости я чувствую себя ужасно… Помните, на Гейомии нам не приходилось пристёгиваться к креслам, словно мы – душевнобольные?
– Да, дорогая, при Рихтере сумасшедшие сидели в психиатрических лечебницах, а не в министерских кабинетах!.. Три взятки на эскадрилье Сириуса!
– Я помню те времена. Чистота, порядок, улыбающиеся лица – теперь даже от города ничего не осталось! Пепел и скелеты, зола да развалины! Четыре взятки для Денеба!
– Действительно. Хорошо, хоть карты нам послушны. Пас!
– Они металлизированные, а стол намагничен – так мы обманываем невесомость. – В женском голосе послышались нервные нотки. – Остроумно. Нужно было сделать то же с Иррегулярами – имплантировать биоблоки управления. Ведь существовал же КСИР! Впрочем, их было так мало…
