Роман Кузьма
Иррегулярный интеллект
Моррид, заблаговременно раздавший своим подопечным кислородные маски, мог не опасаться за их жизнь; одна такая маска, которая была ему чересчур мала, кое-как защищала и его лёгкие. Используя инфракрасный спектр, он осмотрел задымлённую улицу, которая вела к космопорту. Все остальные очаги сопротивления уже пали: Гаспар и прочие «комитетчики» принимали поздравления представителей разных госучреждений и компаний, которые спешили переметнуться на сторону победителя.
Победа Революции казалась несомненной, и окончательный разгром войск Рихтера был лишь вопросом времени. Впрочем, ничто не даётся задёшево: значительная часть города превратилась в руины, погибли тысячи, а с учётом пожаров – вероятно, и десятки тысяч людей. Ситуация усугублялась тем, что сорванные пожарные гидранты не работали – КомиСвобода опасалась, что мощные водомёты остановят толпу и именно поэтому настояла на том, чтобы Моррид вывел их из строя. Сейчас же, когда огромный огненный вихрь охватил сразу несколько кварталов, они, наверняка, сами жалели об этом решении.
Моррид тяжело вздохнул. Скорее всего, когда бои закончатся, Гаспар свалит всю вину за пожары на него. Га-Га проявил себя совершенно беспринципным интриганом, полагавшим, что в жизнь можно переносить правила настольной игры, манипулируя живыми людьми, как шахматными фигурами.
Отвлёкшись от печальных мыслей, он снова осмотрел баррикаду, которую атаковали бойцы Радая. Сваленные в кучу обломки мебели, разнообразный хлам, даже выкорчеванные деревья – всё это пошло на строительство заграждения, включая дорогостоящие лет-атомы, повреждённые огнём Иррегуляров.
Лет-атомы! Разбогатевшие при Рихтере Регуляры жестоко просчитались, полагая, что летающий транспорт будет эффективен во время боя в городских условиях. Эти машины сбивали одну за другой, пока противник не отказался от их использования. Моррид с удовлетворением отметил, что его воины уже взобрались на гребень баррикады, там завязалась жаркая схватка, местами переходившая в рукопашную. Он подумал, чем бы наградить храбреца, первым выбравшегося наверх, но того тут же сразил меткий выстрел противника.
Моррид выругался. Регуляры всё ещё сражались. Если деморализованная армия достаточно быстро сложила оружие, то отчаявшиеся служащие ГССГ дрались яростно, с удивительным ожесточением. Разжиревшие бюрократы, подобно загнанным в угол мутакрысам, понимали, что они обречены, и сражались с удвоенной энергией. Нет, конечно, не сами – но они нашли тех, кто вступил бы в бой вместо них, пока они ищут пути отхода к «челнокам» в космопорту.
Спешно сколоченные из пятнадцати-шестнадцатилетних мальчишек, зачисленных в офицеры ГССГ, подразделения вступили в бой с частями, ведомыми Морридом и Радаем. Со стороны Банковской площади их охватывали студенческие отряды, возглавляемые дальним родственником Никода, популярным певцом Эльзером.
Юнцы-лоялисты сражались отчаянно, компенсируя нехватку боевого опыта смелостью, свойственной всем, кто никогда не был в бою, но верит, что ему повезёт. И им действительно везло – они уходили в лучший мир, так и не поняв, что жизнь их оборвалась, а те, ради кого они умирали, выигрывали очередную лишнюю минуту. Возможно, именно нескольких минут им и не хватит, скрипнул зубами Моррид, думая о том, что Рихтер, вероятнее всего, уйдёт. Если ему удастся сбежать, все победы Революции, стоившие стольких жертв, окажутся бесплодными.
У него под ногами внезапно задрожала земля; опасаясь, что рядом взорвалась граната, Моррид бросился на землю, и, уже падая, понял: это лишнее. Выждав несколько мгновений, он посмотрел в сторону космопорта, зная, что именно увидит: ревущий огненный факел ракеты-носителя, разгоняющей «челнок» с Самыми Важными Персонами до второй космической скорости. Моррид в сердцах ударил по земле кулаком.
– Вперёд! – прокричал он радиомикрофон. – Убьём их всех!
– Они сдаются, Моррид, – голос Радая, приглушённый статическими разрядами, был едва узнаваем. – Сдаются не нам, а Эльзеру. Если мы их убьём, начнётся бой уже со Студенческой Армией.
Над баррикадой появилось белое знамя – обычная рваная хлопчатобумажная футболка, одетая на обломок стальной арматуры.
Моррид, едва сдерживая злость, пошёл туда, где офицерский полк ГССГ сдавал оружие. То тут, то там попадались трупы, преимущественно Иррегуляров, многие из них принадлежали его знакомым и товарищам. Неподвижные тела обуглились там, где в них попали разряды плазмы, были искромсаны в местах, где по ним прошлись моледиссемблеры, разорваны на части, где их поразил взрыв.
Некоторые трупы не носили видимых повреждений: лишь из носа или ушей текли тоненькие, уже запёкшиеся струйки крови – как догадался Моррид, причиной этих смертей стали использованные на максимальную мощность излучатели «Нова-Стар». Многие раненые ещё дышали; их жалобные стоны разносились окрест. Циклопических размеров пламя, служившее фоном этой картине, выжигало кислород и с ужасающей скоростью засасывало воздух из окружающего пространства; возникший ветер ещё более раздувал пожар.
Когда Моррид взобрался на баррикаду, подходы к которой устлали своими телами его соратники, среди погибших начали появляться мальчишки, много мальчишек в расшитой золотом новенькой синей форме офицеров ГССГ. Это зрелище несколько успокоило его смятенную душу.
По ту сторону заграждения обнаружилась группка людей. Радай, Эльзер и их помощники говорили с каким-то полным, широкоплечим мужчиной в форме. В памяти всплыло его имя: Куакен. Гаспар перед самым боем просил сохранить жизнь этому офицеру, оказавшему Революции неоценимые услуги. Кто знает, не был ли Гаспар тем пресловутым «кротом», которого они безуспешно искали – или же теперь всё наоборот?
Он снова посмотрел на точку, оставлявшую за собой инверсионный след от термоядерных ракетных двигателей. Там, в уже почти неразличимом кораблике, находились ответы на множество вопросов, которые он жаждал задать теперь уже бывшим правителям Гейомии.
Моррид понял, что сегодня ему не суждено получить от судьбы всё, чего он хочет. Однако именно в этот день он почувствовал, что обязательно узнает имена тех, кто превратил его в кретина и отправил в Школу КСИР, и покарает их.
Глава XXV
Орсен Куакен пилотировал служебный лет-атом твёрдой, уверенной рукой; сделав короткий вираж, он зашёл на посадку.
Полупрозрачная поверхность Банковской площади жалобно застонала, когда тяжёлый летательный аппарат опустился рядом с небольшой, окружённой изморозью трещин, пробоиной; пробоины эти, результат воздействия плазмомётов и моледиссемблеров, зловеще зияли то тут, то там.
Полозья, заскрежетав, скользнули по стеклянистому бериллоглассу. Едва лет-атом остановился, Куакен вышел из машины, запер дверцу и на мгновение замер в растерянности. Он прибыл один, без сопровождения, и не было никого, кто присмотрел бы за седаном новейшей модели. Мир, несомненно, менялся, причём не в лучшую сторону. Ещё чуть-чуть – и офицерам придётся окончательно забыть о денщиках и наёмной прислуге, с тоской подумал Куакен. Если только не случится худшее…
Его прошиб холодный пот. Что может случиться с миром, в котором нет офицеров?
Бросив последний, как ему казалось, взгляд на «Накадзима-Фуккацу», генерал 3-го класса уже несуществующей Государственной Специальной Службы Гейомии направился в офис компании «Коммутируемая связь».
Все жители Туфы – да и Куакен и даже Президент Рихтер – знали уже: здесь располагается Комитет Свободы, или Штаб Революции.
Трупы, ещё недавно лежавшие на каждом шагу, куда-то исчезли; Куакен знал наверняка – некоторые системы наблюдения всё ещё работали, – что их попросту свалили вниз с высоты тридцати этажей. Площадь, огромный полупрозрачный лист прочного, как сталь, серо-зелёного бериллогласса с розовыми прожилками, поддерживался в воздухе четырьмя близнецами-небоскрёбами. Сходство его с ультрамодным металлостеклянным столиком являлось несомненным. «Столик» этот сейчас был залит кровью и во многих местах почернел от огня. Едва ли революционеры восстановят Банковскую, подумал Куакен, им свойственно только разрушать.
Пожар – вот уж воистину тема для размышлений! Пламя, опустошившее Ишкедон и испепелившее уже несколько кварталов в деловой части города, было подобно вырвавшемуся на волю демону; оно постепенно приближалось, стремясь слиться с местными очагами. Огонь, извечный спутник уличных сражений и грабежей, окрасил жёлто-оранжевым и биржу – его танцующие языки, словно дразня людей, показывались то из одного окна, то из другого.
Улетая, Рихтер вывел из строя электростанции Туфы, и, несмотря на вялые протесты, не нашлось никого, кто бы остановил его. Осуществив это явно злонамеренное решение, имевшее целью насолить новой власти, Президент немедленно отбыл на личном «челноке». Коммунальные службы остались без электроснабжения в момент, когда начал разгораться едва ли не самый большой пожар в истории планеты, если не Галактики.
Куакен, мрачно улыбаясь, покачал головой. КомиСвободе ещё многое предстоит узнать, и ни одна из этих новостей не станет приятной. Кое-какие он принёс с собой, образно говоря – в карманах мундира генерала 3-го класса.
Новое звание он получил накануне, минуя очередное звание полковника – сладкая пастилка, которую Рихтер приложил к горькой пилюле – приказу остаться на поверхности и прикрывать отход правительства.
Жена, насмерть перепуганная, ругала его последними словами и умоляла не ехать на встречу с революционерами, раз уж ему не хватило ума улететь на орбиту. Куакен оставил ей ключи от собственного автомобиля и, срезав знаки различия с новенького мундира, полетел на Банковскую в служебном. Почему-то он был уверен, что видит супругу в последний раз.
Пролетая над дымящимися кварталами, в которых, подобно вшам, кишели мародёры, Куакен только стискивал зубы крепче. Если он хочет жить, ему следует не обращать внимания даже на столь вопиющие нарушения закона, которому он служил всю свою жизнь. Сохранялась опасность, что его собьют – участь, уже постигшая большинство полицейских лет-атомов, – но идти пешком он бы ни за что не отважился, даже будучи в штатском.
Перевёрнутые вагоны монорельсовой «надземки» валялись на всех крупных перекрёстках – искорёженные, подчас пылающие, – картина, великолепно иллюстрирующая состояние не только общественного транспорта, но и общества в целом.
И вот он здесь, на пороге Штаба Революции. Генерал 3-го класса одёрнул китель, слишком тесный для его грузного тела – закройщики использовали мерки десятилетней давности, – и сделал этот шаг. Маленький шаг для одного человека – но огромный шаг для всей Специальной Службы.
Каблуки его щёлкнули о бериллогласс. Вчерашние студенты, одетые в нечто, отдалённо напоминающее военную форму, обыскали Куакена. Он печально улыбнулся – оружия при нём не было; свой табельный моледиссемблер он оставил в служебном сейфе, а личный брать не захотел. Что-то в нём противилось этому – вынимать оружие, позволять кому-то прикасаться к святой для каждого военного вещи.
Его обшарили при помощи импортных детекторов.
– Что это? – спросил какой-то черноволосый сопляк со значком в виде львиной морды на груди.
– Зажигалка, – ответил Куакен бесцветным голосом.
– А это – портсигар, и в нём – дорогие сигареты? – Понимающе улыбаясь, юноша обернулся к своим приятелям. Те тоже многозначительно улыбнулись.
– Платиновый портсигар, – поправил его Куакен. С дорогой вещью, подарком к 20-летнему юбилею службы, придётся попрощаться. Она возляжет на алтарь Льва Троцкого.
– Не бомба, и никаких скрытых стреляющих устройств, сигареты без ядов? – Черноволосый рассмеялся. – Мы проверим всё это, но вам эти плоды и символы эксплуатации трудового народа больше не понадобятся. Им место в музее.
Куакен развёл руками:
– Давно собирался бросить курить.
Его впустили внутрь лабиринта из мешков с песком, за которым скрывалась обширная витрина «КС». Витрину прикрывал «сэндвич» из стальных и углеволоконных пластин – весьма эффективная защита от кумулятивных снарядов. Щиты эти, ввозившиеся различными фирмами, связанными одновременно и с «КС», и с косморазведкой Конфедерации, изначально привлекли внимание аналитиков Службы, так как в строительстве не применялись. Предположение о том, что щиты планируют использовать как раз в качестве бронированной «слойки», несмотря ни на что, не вызвало соответствующей реакции – Рихтер просто отмахнулся, заявив, что не может портить межпланетные отношения из-за каких-то стройматериалов.
Глаза Куакена начали слезиться. Так они потеряли Гейомию! Многие поняли в тот момент, что судьба режима, не желающего спорить с иностранцами, предрешена, и все усилия по его спасению заведомо обречены на гибель. Такие вещи подтачивают мораль, выкашивают сторонников почище моледиссемблеров крупного калибра.
Вот и входная дверь – и ещё один юнец с детектором. Пока его сканировали, Куакен невольно скосил взгляд направо, на прикрытую щитами витрину офиса; ввоз её через космотаможню в своё время вызвал бурные споры. Изготовленная из металлизированного полимера, витрина выдерживала усилие до тонны на «точку»1, обычное для крупнокалиберных плазмомётов, в то время как законы Гейомии разрешали только установку частных средств бронезащиты, выдерживающих нагрузку, в пятьдесят раз меньшую. Несмотря на явное нарушение закона, личное вмешательство Рихтера вновь привело к тому, что товар дошёл до адресата.
Куакен шагнул внутрь. Он тщательно изучил документацию фирмы-строителя в период, когда ГССГ ещё обладала достаточными силами, чтобы едва ли не всерьёз рассматривать возможность штурма «КС», поэтому знал о помещении всё, вплоть до размерностей туалетной комнаты и стоимости установленной там сантехники. Вполне вероятно, эти знания пригодятся сейчас, когда он окажется за одним столом со своими заклятыми врагами – включая одного, имеющего причины ненавидеть «генерала-три» лично, – и каждая мелочь, способная дать в смертельной схватке преимущество, может оказаться решающей.
Глава XXVI
КомиСвобода располагалась прямо в зале обслуживания клиентов, достаточно просторном для того, чтобы вместить всё имеющееся оборудование связи и управления, а также многочисленных руководителей восстания, которое Куакен про себя всё ещё называл мятежом.
Большой стол, составленный из нескольких поменьше, вероятнее всего, принесённых студентами из ближайшего учебного корпуса Университета, использовался для заседаний, оперативного планирования и приёма пищи одновременно. Об этом свидетельствовало обилие пластиковых и бумажных стаканчиков из-под кофе, пепельницы с окурками, а также протоколы совещаний, из-под которых виднелась огромная карта Туфы. Карта эта, склеенная из множества листов-распечаток, содержала разметку цветными фломастерами (красный – цвет Революционеров, синий – сторонников Режима) и небольшими самодельными флажками.
Куакен и без карты знал, что Революция победила, и лишь немногочисленные разрозненные подразделения продолжают оказывать сопротивление Новой Реальности.
Молодые люди, зачастую неопрятные и длинноволосые, одетые в причудливую смесь одежды для туризма и занятий спортом, заменяющую им униформу, толпились вокруг стола, обсуждая сложившуюся обстановку. Присутствующие, судя по теме разговора, все сплошь являлись экспертами в военном деле – и все одновременно подчёркивали, сколь они свободны от условностей рихтеровского мира, не подчиняются дисциплине и ненавидят всё армейское. Подобная противоречивость особенно влияла на их расхристанный внешний вид; в каждом из них сидел маленький Лев Троцкий, претендующий на управление прайдом.
Кто-то – вернее, почти все – из них скоро окажется лишним, ведь у прайда может быть лишь один вожак.
В трёх метрах от него конопатый бородач отдавал приказы по радиокоммуникатору. Куакен едва сдержал готовое вырваться ругательство, вспомнив, как его ведомству запретили подключаться к вновь созданной «КС» линии связи, а ведь, прослушивая сообщения и отправляя собственные от имени мятежников, можно было повлиять на ход сражения.
Повлиять на Рихтера, однако, оказалось невозможно. Увидев картину грандиозного побоища, охватившего столицу, он всё понял, причём сразу. Он просто уничтожил Туфу, вместе с большинством жителей – ведь пожар действительно обрекал их на смерть, – а сам бежал.
Некоторые отряды ополчения, не относившиеся к ГССГ, а потому проигнорировавшие подписанную Куакеном собственноручно капитуляцию, всё ещё сражались. К тому же, как можно было предположить по обрывкам доносившихся фраз, некоторые из командиров КомиСвободы то и дело вступали в перестрелки друг с другом. Особенно ожесточёнными являлись стычки у банков и магазинов, торгующих ювелирными изделиями.
К нему подошёл бывший ректор Университета, сам Николас Никод. Его чёрные усы, подстриженные «щёточкой», контрастировали с бледно-мучнистым цветом лица. Тёмные глаза, красные от недосыпания и приёма стимуляторов, смотрели устало и неприязненно.
Ни-Ни, как его называли приближённые, заговорил с Куакеном достаточно холодно, но вместе с тем вежливо. Протянув руку, он жестом пригласил Куакена к углу стола, свободному от карты.
Здесь собрался РевИсполКомСвободы, несколько лиц, облечённых властью над Гейомией. Старая власть – по-рабски покорные дегенераты-госслужащие Рихтера – ушла, её сменила власть новая – кучка враждующих друг с другом интеллигентов.
Ему захотелось сплюнуть.
– Пройдёмте, господин…
– Генерал 3-го класса Орсен Куакен.
Он произнёс эту фразу чуть громче, чем, следовало, потому как из самых отдалённых углов зала послышались возмущённые реплики. Длинноволосые лидеры пришли в движение, узнав, что их злейший враг явился в гости лично.
– Третьесортный генерал! Вот кого прислал к нам Рихтер! А где же он сам? – воскликнул парень, хорошо известный Куакену по своим выступлениям на митингах.
Вик Шимрон тряхнул длинными светлыми волосами, перетянутыми резинкой, словно бросая этим вызов коротко остриженному по моде Регуляров Куакену. Шимрон, завсегдатай акций протеста и их неоднократный организатор, был тем, с кем ни один «спецслуга» не стал бы разговаривать, не имея при себе оружия. Куакен почувствовал себя словно голым, машинально положив руку на кобуру, в которой полагалось находиться табельному пистолету-моледиссемблеру.
– Президент Рихтер покинул Гейомию. – Горло Куакена внезапно пересохло, и слова вырывались с трудом, будто живые существа, лезущие наружу по слишком узкому ходу. – Я не могу признать его ни главой правительства, ни верховным главнокомандующим – на данный момент.
Сказав так, он вытянул руки по швам, чувствуя одновременно, как ладони покрываются потом. Всё-таки он смог произнести эти фразы, подготовленные заранее. Фактически, тем самым Куакен предлагал свои услуги восставшим, с которыми ещё вчера сражался не на жизнь, а на смерть. От такого у него даже закружилась голова, но он смог взять себя в руки.
– Мы тоже не признаём Рихтера главой правительства, – сказал человек, чья поросшая курчавыми волосами голова работала не хуже импортного компьютера. – Однако при этом мы не носим форму «спецслуг».
Все, кто слышал слова Гаспара, рассмеялись.
– Существование правительства подразумевает наличие определённых институтов власти, служащих для реализации жизненно необходимых функций…
Гарф Гаспар нетерпеливо поднял руку, призывая генерала к молчанию, и заговорил своим брюзжащим тоном, известным всем поклонникам неэвклидовых шахмат:
– Понимаю-понимаю, Куакен, вы намекаете на то, что могли бы принести нам пользу. Что ж, как исполнительный секретарь Комитета Свободы, я подумаю над вашим предложением.
Гаспар на мгновение посмотрел Куакену в глаза и, дождавшись ответного огонька, положил правую руку ладонью на стол. Растопырив пальцы как можно шире, словно пытаясь охватить наибольшую площадь, Гаспар начал нетерпеливо барабанить ими по столешнице. Похоже, он ожидал, пока его товарищи выскажут своё мнение о генерале без погон.
Куакен перевёл взгляд на сидевшего рядом низкорослого юношу, с такими же чёрными, слегка вьющимися волосами, как у Никода. Ещё более бледный, чем ректор, юноша водил по сторонам отсутствующим взглядом; по неестественно расширенным зрачкам нетрудно было догадаться, что он пребывает под воздействием галлюпана. Эльзер Никод.
Э-Ни, командир студенческих революционных отрядов, известный своими психоделическими музыкальными произведениями, казался здесь неуместным – и всё же смотрелся весьма органично в подобной компании. Песни Эльзера неизменно занимали первые места на конкурсах, организованных при участии его отца Ни-Ни.
Как ни странно, несмотря на то, что ни один психически здоровый человек не мог выдержать данную какофонию больше минуты, ритмы Эльзера пользовались популярностью среди молодёжи. Специально нанятый профессиональный композитор производил обработку базовой мелодии настолько искусно, что в окончательной версии, снисходительно именуемой Эльзером «рыночной», та звучала вполне приемлемо, иногда даже зажигательно. «Арт-версии» же, прослушивавшиеся почти исключительно хорошо оплаченными членами жюри, бесследно оседали в недрах компьютерных банков памяти, и подлинный уровень мастерства Эльзера и далее оставался тайной для большинства почитателей его «таланта».
Эльзер пробормотал что-то бессвязно в ответ на приветствие Куакена, подтвердив мнение, что обо всех вопросах, которые важнее галлюпановых семинаров, лучше говорить с его отцом.
Чуть правее, почти у самого края стола, сидело двое – всегалактически известный писатель Роже Ле Саж и крупная, нескладная девица по имени Френни. Последняя до дня, когда она неожиданно возглавила КомиСвободу, в поле зрения Специальной Службы не попадала. Аналитики предполагали, что она действительно является тем, за кого её выдают – простой, вероятно, даже умственно отсталой, девушкой из социальных низов, которую используют как знамя, придающее Революции очаровательно-иллюзорный налёт народного восстания.
Куакен поздоровался с Ле Сажем; тот встал, импульсивно и с неожиданной силой сжав руку генерала. Казалось, писателю неловко за то, что случилось с Туфой.
Ле Саж опустился в кресло; он являлся агентом космической разведки Конфедерации, тому имелось достаточно доказательств. Вместе с тем его, очевидно, тяготила роль одного из отцов Революции, вероятно, навязанная. Отсутствующее выражение продолговатого лица, взгляд, словно углублённый в себя, расслабленные костлявые руки, свисающие с подлокотников – казалось, всё высокое, сухощавое тело Ле Сажа говорило о том, что он лишь в очень малой мере причастен к событиям последних дней. Изредка глаза его обращались к окружающим, проницательно изучали тех несколько мгновений – и снова становились блёклыми и невзрачными, словно выдающийся ум писателя уснул или же, что более вероятно, учитывая репутацию Ле Сажа, полностью отключился от внешнего мира и напряжённо обрабатывает только что полученную информацию.
Было очень странно увидеть этих, совершенно чуждых друг другу, и тем более – государственной службе, людей в одной компании, тем более – в составе нового правительства Гейомии. Это просто не укладывалось в существовавшую веками и освящённую традицией схему управления государством. Мир словно перевернулся вверх ногами – президент Рихтер трусливо бежал, как мелкий преступник, а власть перешла к «сомнительным элементам».
О чём ещё можно говорить, если КомиСвободу возглавляет Шизофрент? Однако, предположительно, девушка представляла грозную силу: некоторые агентурные сведения позволяли предполагать, что она связана с Морридом, опасным генетическим мутантом, о котором имелась самая противоречивая информация.
– Генерал Куакен, – заговорил с ним Гаспар, – вы подписали перемирие от лица бывшего правительства и были включены нами в состав переходного правительства. Однако ряд проблем, в частности, неудовлетворительное состояние городских коммуникаций, оставшихся нам в наследство, до сих пор не разрешены…
Откуда-то со стороны послышался резкий, лающий смех. Уроженец планеты Баркера, носивший, как было известно Куакену, имя Дейб, оторвался от изучения карты и приблизился к «спецу».
– Гарф выражается слишком обтекаемо для такой горячей, чтоб не сказать грубее, ситуации. Речь идёт о пожаре, который становится всё сильнее. Что вы можете сделать – и почему вы до сих пор его не погасили?
Куакен посмотрел в огромные карие глаза пинчероида, и постепенно к нему пришло осознание того печального факта, что настал день, когда ему приходится отчитываться перед собакой.
– Президент Рихтер отключил энергоснабжение городских сетей, опасаясь аварий на электростанциях – решение, хоть и аргументированное, но вызвавшее определённое противодействие, в том числе и с моей стороны…
– Да мы знаем, что вы – тряпка, Куакен, – раздражённо перебил его Гаспар. – Переходите к сути вопроса.
Куакен пожал своими широкими, чуть покатыми плечами, на которых сидела тяжёлая голова. Его округлые глаза по-совиному захлопали, как случалось всегда, когда он волновался.
– Большинство домов Туфы построены из пожароопасных полимеров – жертва, на которую строители пошли сознательно, так как термоизоляция, прочность, удобство постройки – это качества, что с лихвой компенсировали…
Гаспар нетерпеливо махнул рукой:
– Вы говорите, как директор строительной компании, пытающийся продать нам квартиру. Побыстрее, Куакен, и, если можно, попроще – среди нас находится глава ИсполКома, которая, между прочим, является честной, невинной девушкой, далёкой от коррупции ГССГ и афер на рынке недвижимости.
Куакен, который действительно владел несколькими строительными фирмами – через подставных лиц, разумеется, – посмотрел на Френни. Та, видимо, понимала, что речь шла о ней, но, как и следовало ожидать, слабые умственные способности не позволяли ей уловить смысл разговора.
Впрочем, судя по всему, это совершенно не волновало девушку. Закатив глаза куда-то в потолок, она явно мечтала о чём-то, что не имело ничего общего ни с Революцией, ни с её Исполнительным Комитетом. Куакен понял, что в её лице Гаспар видит лишь послушную марионетку, чьим именем можно прикрыть любые преступления смутного переходного периода. Интересно, каким именно способом неэвклидов шахматист планирует избавиться от этого несчастного создания, когда Френни исполнит отведённую ей роль?
– Если коротко: все дома имеют автоматизированную систему тушения пожаров, питаемую от городских электросетей и водопровода. – Куакен говорил, едва сдерживая обуревавшие его эмоции. – Она рассчитана на ликвидацию локальных очагов возгорания с относительно невысокой температурой. Если же дом загорелся, эта система совершенно бесполезна. Даже если мы сейчас каким-то чудом заставим всё работать, остановить продвижение огня не удастся.
До ушей генерала Специальной Службы донеслись возбуждённые перешёптывания штабистов, и далее делавших вид, что изучают карту. Похоже, до них начала доходить горькая ирония происходящего.
– Город выгорит дотла. Все, кто не успеет сбежать, погибнут – надеюсь, я объяснил вам суть вопроса достаточно понятно.
Куакен снова обвёл присутствующих взглядом – было заметно, что некоторые из них, по крайней мере, те, кто понял сказанное, потрясены.
Ле Саж, далёкий от забот о нуждах Гейомии, оправился первым. Пожав плечами, он сменил позу и слегка зевнул.
Френни весело улыбалась, явно ничего не понимая, а Эльзер, промычав что-то, тут же умолк и опустил голову на грудь – изо рта у него потекла тоненькая струйка слюны; он явно ушёл в мир галлюпановых грёз.
Баркерианин негромко гавкнул, выражая своё удивление, и перешёл к другому концу стола, где споры среди офицеров, узнавших, чем на самом деле обернётся Революция, становились всё оживлённее.
Гаспар угрюмо молчал. Никод, наоборот, достал из кармана коммуникатор и начал с кем-то разговаривать – Куакену оставалось только предполагать, с кем именно.
Бывший генерал 3-го ранга уже открыл было рот, чтобы произнести заранее заготовленную речь о мерах, которые необходимо предпринять для эвакуации населения, о компромиссе между революционными отрядами, госслужащими и основной массой общества, когда случилось то, чего он менее всего ожидал. Внезапно из тени выступила персона, известная Куакену лишь понаслышке и по голографическим фильмам.
Огромная, весом более чем в полтонны, фигура достигала ростом трёх метров; под голубой кожей бугрились чудовищных размеров мышцы. Одетый в одну лишь набедренную повязку цвета крови, мужчина не носил обуви – генетически модифицированная кожа его ступней была настолько грубой, что он не ощущал ни малейшего дискомфорта. Волосы, чёрные, как смоль, завитые во множество косичек, на макушке сворачивались в пучок и свободно спадали на затылок. Наиболее исключительной чертой внешности являлся врезанный в лоб драгоценный камень, чей цвет, в зависимости от перемены угла освещения, непрерывно менялся. Восемь рук, свободно лежащих на широком кожаном поясе, увешанном многочисленными образцами оружия, завершали портрет этого ужасающего гиганта.
– Здравствуйте, генерал Куакен, – голос Моррида был подобен рёву труб Иерихона.
– Приветствую вас, Моррид, – нашёлся с ответом «спец», чувствуя, как предательски дрожат его колени.
Моррид, само происхождение которого окружала непроницаемая завеса тайны, пользовался мрачной славой, тянувшей свои тёмные щупальца из зловонных глубин канализации.
Агенты утверждали, что на деле он – уголовный «авторитет» Шива, однако Куакен не верил в подобные истории. Шива, долгое время обитавший в теле, созданном для него засекреченной лабораторией ГССГ, не представлял из себя никакой загадки – то был достаточно ограниченный субъект, с ярко выраженными криминальными наклонностями, вполне управляемый.
Однако несколько лет назад в разгар одной из схваток, то и дело разгоравшихся между уголовниками в бесконечной борьбе за передел сфер влияния, контакт с Шивой, сражавшимся один-на-один с неким Рготом, был утрачен. Предполагалось, что и Ргот, и Шива погибли, однако вскоре тело Шивы вновь вернулось на улицы, и, вероятно, в нём жила уже другая душа.
Существо, именовавшее себя Морридом, действовало решительно, жестоко и изобретательно, не считаясь ни с чем и полностью игнорируя власти; вскоре ему подчинялись все Иррегуляры, обитавшие в Канализации, в результате чего он захватил контроль над производством и сбытом галлюпана в городе.
Галлюпан послужил Морриду пропуском во власть. Каждый восьмой туфанец принимал галлюпан, причём большую часть из них составляли студенты и Иррегуляры. К глубокому сожалению, все попытки поставить деятельность Моррида под контроль оказались безуспешными; охрана новоявленного короля криминального мира действовала безупречно, предотвратив несколько попыток покушения на его жизнь.
