Роман Кузьма
Иррегулярный интеллект
Гарф Гаспар, выигравший несколько престижных турниров в неэвклидовы шахматы, слыл местной спортивной знаменитостью; ему недавно исполнилось сорок лет, и он прославился практически полным отсутствием хорошего тона, манер и воспитания. Более заносчивого человека было трудно себе представить. Сейчас он полулежал на диване, широко раздвинув ноги и запрокинув массивную, округлую голову. Непринуждённо вытянутые в стороны руки растянули ворот его рубахи, демонстрируя обнажённую грудь, покрытую курчавыми седеющими волосами. Ле Саж подумал, что заработков Гаспара как шахматиста, должно быть, недостаточно для того, чтобы оплатить дорогостоящую процедуру генного омоложения; возможно, материальные затруднения и стали одной из причин его участия в Революции.
Словно почувствовав, что на него смотрят, Гаспар осмотрелся и нашёл взгляд Ле Сажа прежде, чем тот успел отвернуться. Чуть улыбнувшись краешками толстых губ, он приподнял свой стакан, наполненный бренди; не оставалось ничего другого, кроме как улыбнуться ему в ответ и поприветствовать тем же жестом.
Русоволосый парень, которого на днях арестовала Специальная Служба, сидел в кресле напротив Гаспара; на нём были всё те же джинсы, только клетчатую рубашку навыпуск он сменил на кожаный пиджак. Белая шёлковая рубашка и галстук-шнурок дополняли его образ жиголо. Русые волосы, покорившие публику своей непокорностью, сейчас были зализаны лаком и уложены в хвостик, стянутый заколкой с каким-то сверкающим камнем, слишком крупным, чтобы быть драгоценным. Этого парня звали Вик Шимрон, и он действительно работал жиголо в этом самом отеле; доступ к его услугам открывался при наборе кодового имени «Лаванда».
Ле Саж пристально перевёл взгляд на единственную женщину в их компании. Она производила впечатление умственно отсталой, хотя, возможно, это впечатление было ошибочным – ведь она могла вырасти в хлеву, где её научили общаться исключительно при помощи слов «ну» и «э». Девушку звали Френни; одетая в длинное платье, она находилась в дальнем углу, где тени скрадывали её неуклюжую фигуру; высокая, ещё сохранявшая черты подростковой угловатости, она, тем не менее, уже начала понемногу заплывать молодым жирком.
Её присутствие здесь было не вполне понятно Ле Сажу; Шимрон, который привёл её, сказал только, что Френни связана с неким Морридом, обладающим значительным влиянием в преступном мире Туфы.
– Уважаемые граждане…
– Это отвратительное обращение – первое, что я повелю запретить, когда мы скинем правительство Рихтера! – тут же высказался Гаспар. – У нас не будет никакой лжи и коррупции, и мы честно будем называть господ господами!
Судя по реакции окружающих, это мнение разделяли и остальные заговорщики. Для Ле Сажа такой поворот событий стал неожиданностью.
– А демократия, равноправие – вы ведь этого добиваетесь? – Он искренне надеялся, что исказившая его лицо гримаса выражает недоумение и восторг одновременно.
– Ах, Ле Саж, – махнул на него рукой Гаспар, – не будьте ребёнком. Это лишь лозунги, необходимые для того, чтобы увлечь массы. Деление на Регуляров и Иррегуляров давно изжило себя, фактически наше общество разделено на Господ и Лакеев, и мы лишь хотим придать этому процессу более официальную форму.
Такой цинизм удивил даже Ле Сажа, привыкшего рисовать портреты злодеев вполне чёрными красками.
– Вы – благородный человек, Роже, – умиротворяюще поднял свободную руку Гаспар, заподозривший, что сказал лишнее. – Вы, как и все иностранцы, конечно, всегда будете в почёте здесь, вы узнаете, что такое подлинное гейомское гостеприимство и уважение к господам…
Раздались приветственные возгласы. Никод, ступив на середину комнаты, отчеканил:
– Благородство происхождения! Благородство поведения! Вот что определяет значение слова «господин»!
Ле Сажа начало окутывать подобное дремоте чувство разочарования. Что он знает о Гейомии, о её проблемах, о путях Революции?
– Господа! – сказал он, приветственно разведя руки в стороны. – Я рад, что вы согласны взять на себя всю полноту ответственности за происходящее и за народ. Поверьте мне, рад всей душой!
Не успел он закончить, как Никод шагнул к нему и пожал руку, придерживая второй за локоть, словно тисками. Не выдержав наплыва эмоций, ректор, который был старше Ле Сажа на добрых полтора десятка лет, прослезился и крепко обнял его.
– Как хорошо, Роже, что вы нас понимаете!
Пинчероид Дейб, до этого не вмешивавшийся в разговор, тихо зарычал, но это не остановило Никода. Наоборот, утерев слезу, он на радостях начал целовать писателя. Лишь совместными усилиями Шимрона и Дейба его удалось угомонить и едва ли не силой усадить в одно из пустовавших кресел.
В мозгу Ле Сажа возникла формула: «Революция – это целующиеся вожди, рыдающие вдовы и окровавленные трупы». Первой его реакцией было убежать – так отбрасывают найденный на улице бумажник. Но уже мгновение спустя, воровато оглянувшись по сторонам, прохожий видит, как его рука сама тянется обратно. Отбросив ханжескую мораль, он обнаружил, что ему нравятся революционеры и нравится быть одним из вождей. Он почувствовал возбуждение, как в первый раз, когда обнял девушку… Руки Ле Сажа снова начали дрожать, и он поискал взглядом выпивку.
– Роже, – продолжал Никод тоном наставника, – вы не представляете себе, в насколько жутком состоянии пребывает наше общество, его подлинные духовные ценности. Как ректор я имею доступ к информации о государственной службе, поскольку именно нам они присылают квоты на служащих-Регуляров. С каждым годом они уменьшаются, Роже, в то время как количество просвещённых молодых людей, обучающихся в университетах, наоборот, растёт. Скажу вам по секрету: учебная программа настолько устарела, что я уже перестал контролировать учебный процесс, по крайней мере, я не имею ничего против, если студенты списывают. Главное, чтобы они принимали участие в социальных проектах, формирующих будущее Гейомии.
Он вопросительно посмотрел на Ле Сажа. Тот отхлебнул из своего бокала.
– Удивительно, господин Никод! – произнёс писатель с восхищением. – Надеюсь, их старания вознаграждаются?
– Конечно, Роже! – Ни-Ни пришёл в возбуждение, его усы, казалось, встопорщились. – Я сам распространяю среди них правильные ответы на тесты – правильные в той мере, в которой они разделяют нашу мечту о свободной Гейомии.
– Действительно, как я мог вас недооценивать, господин Никод!
– Вы многого о нас не знаете, господин Ле Саж, – улыбнулся ему Ни-Ни и перевёл взгляд на Френни, которая бессмысленно смотрела в потолок. – Наше гостеприимство, наша любовь, наше уважение…
Гаспар, который терпеть не мог, когда говорит не он, скривился, его лицо стало похожим на кислое, насквозь гнилое яблоко.
– Господин Ле Саж, вам многое может показаться дикостью, но я хотел бы рассказать вам, что из себя представляет эта государственная служба. Они запретили нам даже говорить о них, за неудачно сформулированный вопрос на тему трудоустройства можно угодить за решётку. Тем не менее, многое о государстве, созданном безумием Рихтера, нам удалось разузнать, мы ведь, в конце концов, тоже люди, и…
– …Господа! – Ле Саж почти не испытывал раскаяния оттого, что у него вырвалось это саркастичное слово.
– Я понимаю вашу иронию, я сам бывал на других планетах. Но вы можете себе представить, что должности являются наследственными? А вам приходилось слышать о том, что на специальную службу зачисляют сразу же после рождения? Дети ведь растут вместе с родителями-«спецслугами», слышат государственные тайны, значит, и им нужно иметь соответствующие права… В общем, все поручения, которые им дают родители – вы ведь знаете, что родители дают детям поручения? – считаются поручениями госслужащих, следовательно, дети действительно пребывают на госслужбе… Понимаете?
Ле Саж почувствовал, что действительно понимает. У него закружилась голова, как в первый раз, когда он принял галлюпан.
Неэвклидов шахматист вытянул руки в стороны, словно разминаясь, а потом сложил их на животе, заткнув большие пальцы за пояс.
– В общем, Роже, к четырнадцати годам – а у нас это возраст, когда наступает совершеннолетие – дети «спецслуг» имеют выслугу лет, необходимую для производства в офицеры. Вы не поверите: офицеров-«спецслуг» у нас больше, чем солдат и сержантов армии, флота и полиции, вместе взятых!
Ле Саж не нашёл, что ответить.
– Ладно, Га-Га, вы запугаете нашего гостя, – Ле Саж никак не мог привыкнуть к обычаю гейомцев составлять прозвища из инициалов.
Гаспар, нахмурившись, промолчал. Он размышлял над ответом не более нескольких микросекунд.
– Вик, лучше скажи нам, будут ли эти подонки? Ни-Ни выведет студентов, они почти не уступают специнформаторам из КСИР… мои парни выставят кликуш, которые чуть-чуть расшевелят сонных обывателей, но этого не хватит – без мрази из Канализации нам не обойтись.
– Ты не должен так говорить о Морриде, – улыбнулся жиголо, тряхнув светлым хвостиком волос. – Впервые за долгое время у Иррегуляров-помойников есть настоящий лидер, который разделяет наши цели. Но берегись – он очень горделив.
– Гордые люди не живут на помойке, – поморщился Гаспар. – Мы дадим ему какую-то должность, я думаю, ему вполне хватит этого, чтобы заткнуться. Я знаю, что вся Канализация подчиняется ему беспрекословно. Он выведет их на улицы?
– Вывести их на улицы нетрудно, гораздо сложнее будет загнать этих уродов, которые питаются мутакрысами – представляете, не мутакрысы – ими, а наоборот! – обратно.
Реплика Никода заставила Ле Сажа стряхнуть с себя оцепенение и принять участие в дискуссии.
– Помойники? Моррид? О чём вы, чёрт возьми, говорите?
– Вы действительно многого не знаете, Роже, – загадочно улыбнулся ему ректор Туфанского Университета. – Канализация скрывает много людей, очень много, и они совершенно иррегулярны, как мы говорим, не признают никаких законов, кроме собственных.
– Варвары? – Ле Саж решил продемонстрировать знание истории.
– Скорее, животные, – фыркнул Гаспар. – В любом случае, я бы не мог назвать их людьми, по крайней мере, этого Моррида.
– Он необычен?
– Необычен! Да, необычен, иначе не скажешь! Я бы ни за что не обратился к нему за помощью, особенно после того, как увидел, что он из себя представляет. Ирония заключается в том, что именно такое чудовище нам и нужно.
– Чудовище?
Ле Саж принял из рук Гаспара пластинку с рисунком – вроде рекламных буклетов. От прикосновения его руки к сенсорной зоне картинка ожила, приняла трёхмерную форму. Зрелище, представшее его взору, шокировало писателя.
– Мы получили это от одного нашего приятеля-«спецслуги». Он сделал копию для нас, хотя за такие вещи ему угрожает смертная казнь.
Ле Саж ещё раз посмотрел на голографическое изображение великана, играючи расправляющегося с несколькими вооружёнными соперниками. Его рост был не менее трёх метров, а сложением он напоминал, скорее, существо, вышедшее из мифа. Восемь рук, находившихся по обеим сторонам могучего торса, были налиты невероятной силой – бицепсы, превосходящие размером шары для боулинга, казалось, могли раздавить обычного человека. Длинные чёрные волосы, заплетённые в косички, спадали на широкие, как дверь в парадное, плечи. Кожа светло-голубого цвета не принадлежала человеку, равно как и любому иному представителю известных гуманоидных рас. Во лбу Моррида сверкал третий глаз, а возможно, линза какого-то прибора.
Ле Сажа осенило.
– Биопластика!
– Конечно, Роже! – Никод улыбнулся, словно посредственный студент вдруг дал верный ответ на чрезвычайно сложную задачу. – Иррегуляры являются подпольем нашего мира, но одновременно создали собственный, в котором властная верхушка не ограничивает себя ни в чём.
– Самое интересное, – перебил ректора Гаспар, – что тело это несколько лет назад принадлежало другому криминальному авторитету, который именовал себя Шивой. Тот заказал его в какой-то секретной лаборатории, возможно, даже государственной, стремясь добиться религиозного поклонения собственной персоне. Ему самому этого не удалось, он погиб, как и его заклятый враг Ргот, в день, когда этот Моррид появился на сцене.
– Он взял себе тело мертвеца? – Ле Саж почувствовал, что ему не по себе от местных порядков.
– Не совсем. Он вставил трупу собственный мозг. Что самое смешное, тот у него ущербный. Как мы выяснили, и Моррид, и Френни, – Гаспар кивнул в сторону девушки, тупо смотревшей на них, – являются питомцами Школы для детей с врождёнными дефектами биоимплантации.
Теперь Ле Сажу стало понятно. Мода на биоимпланты охватила обитаемые системы несколько веков назад, но на такой отсталой планете, как Гейомия, наверняка, пользовались различным старьём, купленным по дешёвке.
– Я вижу, вы понимаете, – улыбаясь, кивал Никод.
– Он – настоящее божество для всех отсталых, деградантов и отбросов, – добавил Шимрон.
Ле Саж опустил лицо, чтобы скрыть его выражение, и отпил из своего стакана.
– Он является господином для тех, кто лишён нормальных условий жизни? – Гейомцы согласились. Даже Гаспар, отвернувшись, не смог удержать улыбку.
– Тогда кто же, если не он, первым выступит против властей? Как вы, Никод, с вашим выдающимся умом, с вашим образованием, не заметили этого ранее? Вам следует сделать очевидные выводы.
Ле Саж говорил, избегая откровенных фраз и того, что можно назвать призывами к мятежу. Впрочем, его новых товарищей такие мелочи явно не волновали.
– За Революцию! – Шимрон поднял свой бокал.
– За Революцию! – поддержал его Гаспар.
Никод чокнулся с ними обоими, а Френни восторженно захлопала в ладоши. Дейб, решив высказать одобрение, не удержался и залаял.
Ле Саж отпил виски, надеясь, что тост не сильно повлиял на вкусовые качества.
Глава XVIII
Куакен напряг мышцы руки в сложном, неестественном жесте, и имплант, подключённый к его зрительному нерву, передал в головной мозг ряд сигналов, воспринимаемых как изображение циферблата.
Ещё один жест – и перед глазами поплыло расписание запланированных встреч, мероприятий, совещаний и заседаний. Отметив необходимую строку, он перенёс её на следующий час.
Руководство прислало ему гневное сообщение, в котором указывалось на то, что осуществить техническое сопровождение вечера, проходившего в номере Роже Ле Сажа, не удалось по неизвестным причинам. Вполне вероятно, сбой аппаратуры наблюдения произошёл как раз по причине противодействия собравшихся, а значит, их собрание имело целью заговор против властей Гейомии, и содержание их беседы должно быть немедленно представлено наверх в виде доклада, и где Куакен раздобудет необходимую информацию, никого не интересовало.
Подполковник нахмурился. То, что заговорщики воспользовались более современным оборудованием, эффективно нейтрализовавшим «транзисторы» ГССГ, не давало никакой новой информации: о факте покровительства Конфедерации, дававшего изменникам доступ к контрабандным электротоварам, было известно и ранее. Даже ограничения на меры воздействия и пресечения, накладываемые привилегированным статусом участников «вечера», особенно Ле Сажа – хм, действительно затруднение, возможен дипломатический скандал, – ещё ничего не значили.
Подточить основы власти всё ещё крепкого здания ГССГ и ранее пытались разного рода «политические борцы» – и всегда безуспешно. Не должен был стать исключением и этот раз. Как многого они всё-таки не знают друг о друге – или, может, предпочитают не замечать? Куакен заказал секретарше горячий кофе и, почесав брюшко, устроился в кресле поудобнее. Для него не было ничего невозможного, особенно когда начальство требует. Достаточно перенести плановую встречу с необходимым агентом на сегодняшний день – и все данные о содержании разговора в номере Ле Сажа пойдут «наверх».
Ровно через час он встретился со своим доверенным лицом в ближайшей точке для любовных свиданий. «Точки телесного контакта», сокращённо ТТК, представляли собой пластиковые будки, разделённые надвое гибкой прозрачной мембраной с единственным отверстием. Будки оборудовались двумя входами – особенность, призванная обеспечить для анонимного и безопасного секса. Партнёры зачастую знакомились буквально за несколько минут до акта и шли в кабинку, оплата работы которой включала все необходимые пошлины, отчисления и штрафы. Секс поощрялся властями Гейомии как нормальное средство против стресса, усталости и напряжения.
Заметив, что с другой стороны кабинки приближается чья-то тень, Куакен вставил зарегистрированную на чужое имя кредитную карточку в щель и вошёл. В случае чего, никто не сможет доказать, что он здесь был. По крайней мере, так полагал его партнёр, который опасался, что друзья-революционеры однажды получат разоблачающие материалы, и спецслужащий тщательно пестовал в нём эти наивные мысли.
Конечно, каждая встреча записывалась, а запись оседала в архиве ГССГ, ожидая момента, когда компрометирующие материалы понадобятся, чтобы приструнить строптивого агента – или даже дискредитировать его.
– Привет, – сказал Куакен сквозь мембрану.
– Здравствуй, – ответил информатор. – До чего гадкое место для встречи.
– Это место для встречи, и притом встречи приятной, ведь она несёт радость тем, кто вошёл. – Куакен похотливо улыбнулся.
– Любовной встречи, если уж точнее, – раздражённо сказал агент.
– Вот видишь, а ты говорил – «отвратительное».
Агенту пришлось признать, что он попался.
– Это правда, что вы все – сплошь гомосексуалисты в вашей Специальной Службе?
– Иначе не получается, – Куакен расплылся до ушей в циничной улыбке. – Ведь всегда приходит кто-то со стороны, кто-то, кто подставляет задницу и просит принять его на работу. Если мы хотим удовлетворить начальство и сохранить наши должности, нужно быть, как минимум, не хуже.
– Понятно. Вот то, что тебе нужно, – сквозь проницаемую часть тонкой, но невероятно прочной мембраны проскользнул микрочип. Мембраны были одноразовыми, и натягивались автоматически тотчас после того, как дверь кабинки открывалась. Главной их особенностью была невероятная эластичность – но не более, чем в нескольких точках ограниченной площади одновременно. Остальная часть мембраны, наоборот, затвердевала. Это позволяло влюблённым беспрепятственно ласкать друг друга, всё же не разрешая наиболее агрессивным посетителям задушить партнёра в объятиях.
Куакен проверил содержимое чипа, подключив его к вживлённым системам считывания информации. То, что он увидел и услышал – запись, сделанную непосредственно в мозгу агента на основе его слуховых и зрительных ощущений, – оказалось более чем обнадёживающим. Материал был достаточным для того, чтобы посадить участников встречи как минимум на сто лет.
– Этот инопланетный, Ле Саж…
– Он вёл себя очень сдержанно, выбирал слова и выражения.
Подполковник ГССГ хотел услышать другой ответ:
– Но…
– Он шпион, это вне сомнения.
– Как и ты. – Куакен всегда был напорист; в ГССГ их приучали контролировать словами, как бичом, все мысли собеседника, управлять его эмоциями.
– Я – будущий президент, ты же знаешь.
Куакен улыбнулся и начал раздеваться.
– Я заплатил за кабинку, и сегодня я – твой президент.
Его собеседник горестно вздохнул.
– Разве это необходимо?
– Я могу оставить тебя здесь, и это сделает кто-то другой, возможно, даже их будет двое или больше, ты же знаешь, как устроена кабинка.
– Проклятые эксплуататоры! – Агент Куакена начал снимать штаны.
– Деньги нужно отрабатывать.
Глава XIX
Его огромное, покрытое сотнями килограмм выпирающей мускулатуры, тело покоится во сне. Клетки, из которых состоят ткани и органы, не развились естественным путём, так как тело это выращено в особых условиях и нуждается в постоянном уходе. Выносила и родила его смертная женщина, но тело никогда не достигло бы таких размеров и не смогло бы поддерживать себя, если бы не обслуживающие его системы, постоянно впрыскивавшие в кровь гормоны и питательные вещества. Когда же и это не помогает, начинающие разлагаться волокна или даже целые органы быстро и безболезненно удаляются, а вместо них имплантируются новые, созданные, молекула за молекулой, в нанорепликационном блоке.
… В настоящий момент тело проходит плановую диагностику. Разум же, воспользовавшись благоприятной возможностью, отправляется в места, недоступные людям. Трудно назвать это «разумом» или «душой» – это просто сигнал, отправившийся по оптоволоконному кабелю, чтобы подсоединиться к удалённому модему. Сигнал, состоящий из нескольких кодированных импульсов, рванулся вперёд со скоростью света, осторожно обходя серверы службы безопасности, избегая подозрительных интерфейсов и подолгу задерживаясь у релейных полупроводниковых переключателей.
Наконец, соединение, завершающееся в месте, где находятся лишь кванты энергии, несущие информацию, становится устойчивым. Тело абонента, подключённое посредством микроскопического разъёма в одной из броневых пластин черепа, в это время находится за десятки, а может, и сотни километров – или в нескольких метрах, кто знает? – совершенно неподвижное, как в тот день, когда его прежний владелец погиб.
Разговор, следующий затем, не является разговором в обычном понимании этого слова, так как не произносится ни единого слова. И всё же они разговаривают – два собеседника, не имеющих ничего общего. Возможно, именно по этой причине они и объединились.
– Твой мозг работает нормально? Тело не отторгает его? – Это голос бездушной машины, несмотря на то, что слова призваны выражать заботу.
– Нет, вроде бы замена клеток серого вещества помогла.
– Чувствуешь какие-то новые желания, возможно, способности?
– Нет, мир такой же, как и всегда. Кругом заговоры, нищета духа и измена.
Собеседник Моррида смеётся, хотя это и не смех, так как он не издаёт звуков.
– Значит, всё прошло идеально. Теперь у тебя здоровый мозг.
– Он никогда и не был больным, просто за ним не следили должным образом, и он получил травму. – Моррид полон уверенности в себе, его голос – голос человека, не привыкшего сомневаться в собственной правоте или позволять подобное окружающим.
– Когда ты поймёшь, почему так произошло, ты будешь вне себя от ярости.
– Сговор… вредительство… подлость…
– Преступный сговор, парень, хотя и замаскирован он под халатность.
– Это такая одежда? – Поток электронов делает эмоции Моррида неразличимыми, оттого непонятно, действительно ли он не знает, или пытается иронизировать, или хочет выжать из собеседника побольше информации.
– Нет, это неаккуратность. Фактически, нечто среднее между неуклюжестью и членовредительством.
Моррид возражает, к нему вновь возвращаются его подростковые интонации.
– Но врачи носят халаты.
– Да, наверное, эти слова как-то связаны.
– Мне будет необходимо оружие. – Моррид добавляет ноток решимости в свой голос-послание.
– Для Революции?
– Конечно. Они говорят, весь народ жаждет покарать тиранов, все эти миллиарды бесполезных червей. Но никто, даже революционеры из Комитета Свободы, не желает сражаться!
Собеседник Моррида смеётся – по крайней мере, тот именно так истолковывает его реакцию.
– Они рассчитывают использовать тебя.
– А потом – халатность… или преступление?
Смех, не являющийся смехом, воспринимается как несколько очень тихих звуков.
– Твой мозг действительно выздоровел.
– Я могу убить любого из них.
– Так думал и предыдущий носитель этого тела, пока его не завербовала Специальная Служба. Он действительно попался на убийстве, и ему имплантировали несколько схем, защищённых от взлома – прямиком в сердце. В любой момент его могли отключить… как простую микроволновку.
– Почему этого не сделали раньше, до того, как он осуществил это преступление?
– Чтобы он научился убивать – и отныне убивал в их интересах.
Обладатель восьмирукого тела делает короткую паузу, словно обдумывая услышанное.
– Сложно. Ну, теперь-то эти схемы, вместе с сердцем, удалены. Благодаря тебе.
– Ты хранишь его?
– Да, как ты и говорил, в физиологическом растворе.
– Оно ещё сокращается?
– К сожалению, нет. На следующий день после разговора с КомиСвободой сердце остановилось. Думаешь, эти события как-то связаны?
– Возможно.
– Среди них должен быть сотрудник ГССГ. Это он донёс обо мне.
– Так бывает не всегда, ведь у них повсюду аппаратура слежения, но в данном случае «крот», несомненно, есть.
Моррид чувствует желание возразить. Что-то внезапно открылось его внутреннему взору.
– «Крот» должен быть, ведь аппаратура – это всего лишь последствия интереса, но не он сам.
– Ты прав. Люди всегда должны участвовать в собственной судьбе. Госслужба называет это «принципом сохранения доминирующей роли Человека».
– Я хочу знать, кто этот «крот».
В ответ следует нечто, что можно было бы рассматривать как тяжёлый вздох.
– Я тоже, парень.
– Ты не знаешь? – озадаченно спросил Моррид.
– Я отнюдь не всеведущ. У ГССГ всё засекречено.
– Тогда как нам раскрыть его?
– Не подчиняйся КомиСвободе. Не делись с ними информацией. Просто используй их.
– Оружие. Оно мне понадобится.
– Моррид, я не торгую оружием. Ограбь армейский арсенал, там обычно всего несколько охранников, включая бракованных роботов.
– Я рассчитывал на более содержательный совет.
Ему не ответили. Моррид оказался один – подключение отсоединили.
Он приходит в себя постепенно, ослеплённый ярким светом. Наконец, становится ясно, что свет льётся из лампы, висящей над операционным столом. Стол этот, холодная плоскость из нержавеющей стали, удерживает его колоссальное тело от падения; его окружают разнообразные медицинские приборы и инструменты, окружённые кирпичными стенами без облицовки.
Моррид поворачивает голову, изучая обстановку. Циферблат на стене указывает, что он пробыл без сознания более шести часов. За это время ему заменили около полумиллиона клеток, в том числе – двести семьдесят тысяч в местах крепления искусственных элементов, из них на мышечную ткань приходилось более половины… Моррид отворачивается от экрана и выдёргивает микроштекер из виска, тщательно задвинув покрытую синей кожей крышку.
Когда он пересаживал свой мозг в этот череп, несомненно, куда более просторный, он первым делом потребовал от своего научного ассистента Чинэля заменить костяные пластины на бронированные, а внешнюю органику – кожу, волосы, капилляры – приказал по возможности оставить нетронутой.
Безумный учёный уже по собственной инициативе предложил Морриду смонтировать на внутренней поверхности бронированного купола сферический детектор электромагнитного изучения, который позволил бы таким образом считывать мысли хозяина с целью их дальнейшей передачи. Так Моррид всегда мог отправить радиосигнал молча, ретранслируя одни лишь свои мысли, что было очень важно, когда оказываешься в кругу людей, которым нельзя доверять.
Людей вроде членов КомиСвободы.
Устройство было чрезвычайно компактным и почти не давало знать о собственном существовании. Подключение его к внешним приборам осуществлялось благодаря микропорту в правом виске.
Моррид приглаживает свои многочисленные косички. После минутного размышления он отдаёт компьютеру приказ показать месторасположение военных складов с оружием.
Глава XX
Они лежали в полутьме, дыша кондиционированным воздухом, и молчали. Усталость, наступившая после секса, надолго сковала их.
– Какие они, другие миры? – Вопрос, который задают девочки на всех планетах и во все времена.
– Одни похожи на Гейомию, другие – нет. Я не так часто путешествую, чтобы посетить все.
– А их много?
– Очень много, как звёзд на небе.
Ле Саж приказал электронному «мозгу» номера, настроенному на его голос, показать ночное небо. Окно, изготовленное из бинарного полимера, выгнулось и вновь застыло, некоторые из составляющих его многочисленных слоёв приобрели форму линз, обеспечивая увеличение воспринимаемой картинки. Теперь можно было полюбоваться светилами, до которых лучу солнечного света лететь десятки, а то и сотни лет.
– Они тусклые, как старинные монетки.
– До них много парсеков, но вблизи они огромны, гораздо больше Гейомии. Эти светила раскалены, и вокруг них вращаются планеты, некоторые из которых населены.
– Ты бы взял меня туда? – Ещё один расхожий вопрос, на мгновение сбивающий Ле Сажа с толку.
– А как же Моррид? – Она вздрогнула и прижалась к нему. Такой ответ был лучше всего.
Ле Саж закурил. Это простая, глупая девочка, мечтающая жить за чужой счёт, купаясь в роскоши. Такие есть повсюду, и она ничем не лучше других.
– Те миры – чужие тебе. Здесь вы можете стать известными людьми.
– Моррид такой… большой, – она всхлипнула. Её мысли, как у кошки, ограничивались несколькими простейшими понятиями, хотя во многом она не отличалась от большинства нормальных людей.
Он погладил её бедро, думая о чём-то, что было давным-давно, в этом же отеле, но на много этажей ниже. Проезжий писатель, молодая знаменитость, и проститутка, ещё сохраняющая какие-то мечты о замужестве… Она забеременела, и плод, подвергшийся влиянию алкоголя и наркотиков, не смог нормально пройти процедуру вживления…
Ле Саж потянул трубку. Дочери всегда похожи на матерей, подумал он, и она сейчас почти в том же возрасте. Судьба удивительна, когда её плетут такие всемогущие Норны, как косморазведка… Пожалуй, ему придётся остаться на Гейомии, а не просто уехать со словами «Я сделал всё, что вы приказали» и улыбкой на лице. Он ещё не знал, почему, не осознавал, зачем, но чувствовал, что должен остаться. Не как отец, нет…
Она повернулась набок, показав массивные белые ягодицы, холодные на ощупь. Курение и эрекция вступили в соперничество, принудив его выбирать. Мэри, как всегда, победила, и он провалился в тяжёлый сон, в котором к нему пришли все женщины, которых он знал. Они пытались ему что-то сказать, соблазняли, манили, упрекали…
Утро было пробуждением в перине из вздыбленных перистых облаков, тянувшейся за окном, подобно продолжению постели. Они долго спорили о том, сможет ли восходящее солнце пробиться к ним. Когда яркие лучи стали припекать, он задвигался чаще, и она издала нечто похожее на стон. Наконец, и он, изнемогая, замер.
Он долго думал, лёжа на спине и куря трубку, а потом убедил себя, что ничего странного не произошло. В конце концов, революция и есть перемена в мышлении, переоценка бытия, не так ли?
Глава XXI
– Дай мне бинокль, Радай, я тоже хочу посмотреть! – попросил Вельконн. Вельконн, молодой человек с коротко подстриженной бородой, окаймлённой широкой полосой трёхдневной щетины, некогда носил «опополамленное» имя Велько. Сейчас он стал одним из «капитанов» Моррида и комендантом общекомнаты имени Льва Троцкого.
– Нужно было взять свой, – почти рявкнул в ответ Радай, положив руку на пистолет-моледиссемблер. Его собеседник скрипнул зубами и умолк. В своё время они являлись членами двух враждующих группировок, а потому так и не стали настоящими друзьями. Моррид умело использовал эту вражду, периодически натравливая друг их на друга, что не позволяло его подопечным объединиться против него.
