Павел Александрович Новиков
Полное собрание сочинений. Том 2
– Дома спал.
– Свидетели есть?
– Нет, Борька с Семёнычем ушли ещё часов в десять, начало одиннадцатого.
– Пил в тот день?
– Пил.
– Ясно.
– Что ясно?– Соломин никак не мог понять, что вообще происходит.
– Всё.
– Да что хоть всё?
– Соломин, спокойнее.
– Ни хрена себе – «спокойнее»! Вы на меня тут убийство какое-то повесить хотите, а я молчать должен?
– А ты думал, сделал дело и всё?
– Что хоть за бред? Ну, знал я её, вернее видел, ну убили её, а я-то здесь при чём?
– При том, что ты её и убил.
– Да не убивал я никого!
– Откуда же тогда на её сумке твои отпечатки?
– На её сумке?
– Угу.
– Мои отпечатки?
– Угу.
Соломин снова задумался.
– Что, просчитался малость?
– А, вспомнил, я когда у Тимофеевых балкон стеклил, сумочку ей подал, она…
– Да уж, надо же придумать…
– Да что вы…
– Ну, насчёт того, что ты там балкон стеклил, это мы ещё можем поверить, хотя проверим, конечно, но что на сумочке твои отпечатки два дня сохранились…
– Ну и что здесь такого? Вы меня за дурака не держите, я не хуже вас знаю, на чём и сколько времени сохраняются отпечатки.
– Молодец, а хочешь знать, что я думаю?
Соломин молчал.
– Я думаю, вы стеклили балкон, и ты услышал, что у неё в тот день была зарплата. Вечером ты подкараулил её, дождался, пока она уйдёт от подруги, и потом напал, с целью банального воровства, но она стала слишком уж рьяно отбиваться, и в пылу схватки ты её прирезал, тем более что убивать тебе не привыкать.
– Да вы…
– Так дело было?
– Да не убивал я её, не убивал!
– Опять двадцать пять!– Буров стукнул кулаком по столу.– Да, может быть ты и не хотел убивать её, даже, скорее всего не хотел, но так получилось, что…
– Да твою мать!
– Соломин, думай, что говоришь!
Майор вздохнул и устало опустил голову.
– Во-первых, ты мог узнать, когда у неё зарплата, и по твоим меркам зарплата неслабая; во-вторых, у тебя нет алиби; в-третьих, ты бывший военнослужащий; и, наконец, в-чётвёртых, на её сумочке твои отпечатки. Я вот, например, что-то ни одного оправдывающего момента не вижу, может, подскажешь?
– Нечего мне подсказать.
– Вот именно.
– Но я её не убивал, можете вы это понять или нет? В конце-то концов!
– Мы…
– И отпечатки мои…
– Да хватит заливать! Может, по-хорошему признаешься? Оформим явку с повинной.
– Да какую ещё на хрен явку?!
– Так, тихо! Ты ещё поори мне тут!
Соломин замолчал.
– Ну что, так и будем в молчанку играть?
Соломин всё так же молча смотрел себе под ноги.
– Звони Серёге, пусть уводит.
Через минуту пришёл сержант и, взяв Соломина под руку, вывел его из кабинета.
– Ну и что ты думаешь?
Антипов посмотрел в окно.
– Не знаю. Может, он и правда…
– Во, ты даёшь! И ты поверил этим сказочкам? Как первогодка, честное слово.
– Может он…
– Был он у Тимофеевых, ладно, но это играет только против него; это говорит о том, откуда он узнал о зарплате.
– А вдруг он ей, правда, всего лишь сумочку подал?
– Да ну брось ты!– Буров пренебрежительно махнул рукой, как будто здесь и сомнений-то никаких быть не могло.– Ну, зачем ей просить её подать? Безрукая она, что ли? Вот ты бы попросил какого-то…
– Я нет, но это я, а это – она.
– Хренотень это всё. Ты видел, сколько он думал, прежде чем сказать это?
– Видел.
– А если это правда, что ж он сразу-то не сказал? А то смутился весь, глаза опустил…
– Может быть, может быть.
– Да не может быть, а точно. Я на девяносто девять процентов уверен, что это он.
– Девяносто девять– это не сто.
– Один процент на то, что это инопланетяне.
Антипов улыбнулся.
– Да, это тоже нельзя скидывать со счетов.
– Это мелочи.
– Да нет, это не мелочи, это человек.
– Опять ты…
– Ладно, ладно, молчу.
– Вот и молчи. Ну ничего, посидит, подумает… Расколется, куда он, на хрен, денется?
– Надеюсь.– Антипов наконец отвернулся от окна.– Ладно, давай делом займёмся.
Буров кивнул и достал бумаги по другому делу.
– Соломин, вставай,– вяло пробубнил сержант и открыл дверь камеры.
В камеру вошёл лысоватый дяденька довольно солидного, хотя и потрёпанного вида. В руке он держал портфель.
Дверь камеры закрылась.
– Здравствуйте, Владимир Степанович.
– Здрасти,– протёр глаза Майор и приготовился к длинной беседе.
– Меня зовут Тимофей Иванович Шипоклюев, я буду вашим адвокатом,– он состроил многозначительное лицо и сел на нары напротив.
– Итак, я ознакомился с вашим делом…
– Да каким ещё делом? Бред какой-то, а не дело.
– За этот, как вы говорите «бред», господин Соломин, вы запросто можете просидеть всю оставшуюся жизнь за решёткой.
Соломин молчал.
– Владимир Степанович, вы должны, прежде всего, понять, что сотрудничество со мной в ваших же интересах, и что врать мне– это врать самому себе.
– Ясно, ясно.
Шипоклюев достал из портфеля какую-то бумагу и, пробежав по ней взглядом, положил рядом с собой.
– Итак, что мы имеем? Мотив, отпечатки. Не имеем: алиби. Плюс к этому вы бывший военный и ещё плюс за день до этого вы были у Тимофеевых и могли слышать…
– Да не убивал я её!– Соломин всё ещё с трудом верил в происходящее; слишком уж неожиданно и нелепо было всё это.
– Вот это мы и должны будем с вами доказать.
– Да что хоть здесь доказывать? Какие там доказательства…
– В принципе, конечно, доказательства, мягко говоря, слабоваты.
– Вот именно.
– Это если они не найдут более веских улик, на основе вот этого,– он приподнял бумажку и снова положил ей на место,– вас никто не посадит.
– Не найдут, нечего находить.
– Надеюсь, надеюсь. Но вот это предвзятое отношение к вам…
– Какое ещё отношение?
– Ну…– Шипоклюев сделал характерный жест,– понимаете?
– Что я, алкаш?
– Ну, в общем да, а это…
– За то, что человек пьёт, ещё никого не посадили.
– Что верно, то верно, но, тем не менее, отношение к вам…
– Ну, какой же бред!– Майор взялся за голову.– Из-за каких-то несчастных отпечатков…
– Не горячитесь, Владимир Степанович, не так уж и страшно ваше положение, так что не стоит вдаваться в панику.
– Я и не паникую, я вообще спокоен как танк.
– Вот и хорошо, вот и ладненько,– Шипоклюев на секунду замолчал и почесал нос.– Ну что ж, вернёмся к делу.
– Угу.
– Мне бы установить некоторые детали.
– Давайте, устанавливайте,– Майор сел поудобнее.
Шипоклюев снова достал какую-то бумагу.
– Кто такой Борька?
– Мой друг, уже года четыре его знаю; как с войны вернулся.
– Его полное имя.
– Борис… Глебов, короче.
– Хо-ро-шо,– Шипоклюев записал фамилию.– Это он позвал вас делать балкон Тимофеевым?
– Да.
– Почему… Хотя, ладно. Он вам что-нибудь о них рассказывал?
– Да нет, в принципе.
– А конкретней?
– Да нет здесь ничего существенного.
– Но всё же.
– Ну, сказал, что семейство не из бедных, отец шишка какая-то, дочь в банке каком-то работает; ещё говорил, что вот мол, живут, зарплату точно в срок, как метроном, прям пятого…– Майор остановился.
– Он вам это сказал?
– Да. Да он так… Просто, между делом, разговор как-то…
– Откуда он это знает?
– Их соседка его хорошая знакомая, поговорить она любит, вот и сказала как-то, наверное.
Шипоклюев покачал головой.
– Вот это плохо. Не то чтобы совсем уж плохо, но всё равно лишний камень в ваш огород.
– Да я что-то и значения-то этому не придал.
– Это, кстати, хорошо, что вы вспомнили, а то на допросе сказал бы он… Получилось бы, что вы это утаили, понимаете?
– Да ничего я не утаивал, забыл, вот и всё.
– Верю, верю.
– Я и…
– Ну, ничего, ничего, это не смертельно.
– Да что здесь такого-то? Ну, сказал…
– Господин Соломин, вы недооцениваете; это говорит о том, что вы знали, когда у неё зарплата.
– Да я понимаю, но я же не убивал, так что это всё как были мелочи, так мелочи и остались.
– Ну ладно, хватит об этом. Да, кстати, с вашего позволения я следователю скажу, чтобы он не думал, что у нас тайны какие-то есть.
– Да говорите, мне-то что?
Шипоклюев кивнул и снова записал что-то на бумажке.
– Ну что ж, перейдём к следующему вопросу…
– Даниил Савельевич, разрешите?
– Входите, входите.
Антипов и Буров вошли, аккуратно прикрыв за собой дверь.
– Садитесь.
Сели.
– Зачем я вас вызвал, догадываетесь?
– По делу Тимофеевой?
– Именно.
– Пока что один подозреваемый, некто Соломин Владимир Степанович, бывший…
– Ну, в общих чертах я более или менее наслышан, вы что-нибудь новенькое мне расскажите.
Буров пожал плечами.
– Да нет ничего новенького, всё то же самое.
– Не, Слав, а что адвокат сказал?– вмешался Антипов.
– Ах да.
– Ну и что он сказал?
– Глебов, собутыльник Соломина, говорил ему, когда Тимофеева зарплату получает.
– Да?– Мирошкин был явно обрадован этой новостью.
Буров кивнул.
– Это хорошо, это ещё одно доказательство…
– Да какое ж это доказательство?– удивился Антипов.– Нет у нас нормальных доказательств, кроме отпечатков ни одной прямой улики, одни косвенные.
– Угу.
– А отпечатки он и правда мог…
– Антипов, ну ты его ещё оправдывать начни!
– Так у нас же…
– Что «у нас же»? Опять пусть гуляет?
– Но ведь это же всё бездоказательно, теоретически.
– Теоретически, теоретически, а практически…
– Да он это, он, у меня вот, например, даже сомнений никаких нет,– вставил своё Буров.
– Да, он знал, когда у Тимофеевой зарплата; да, у него нет алиби; да, он бывший военный; отпечатки ещё, но это же…
– Антипов, тебе не кажется, что многовато что-то этих твоих «да» для невиновного?
Антипов молчал.
– Дело-то огласку приобрело; меня журналисты достали уже, а вы его снова отпускать собираетесь? Пусть нас совсем с говном сожрут? И после этого вы хотите, чтобы нас уважали, боялись? С таким подходом, знаете ли…
– Но он…
– А он опять своё! Ладно, пусть гуляет, пусть разная шваль ещё больше наглеет, пусть трупов будет ещё больше, зато всё гуманно, красиво, по правилам.
– А что же вы предлагаете делать?
– Ради большего надо жертвовать меньшим, это аксиома. Эту историю уже печатают все кому не лень, а потому дело это должно стать показательным, мы должны…
– И?
Дубов перешёл на шёпот.
– Запросите повторный анализ того, что у неё там под ногтями было, договоритесь с патологоанатомом, он нормальный мужик и… Ясно?
– Как же так?– Антипов аж побелел.– Это же…
– Нет, давай отпустим! Дураку ж ясно, что это он её убил, или может тебе не ясно, Антипов?
– Да я понимаю, что он это, наверняка он, но полной уверенности у меня нет, а потому…
– Да что хоть ты… По-твоему это несправедливо? По-твоему лучше, если мы его отпустим?
– Но ведь мы же можем посадить невиновного человека.
– Да какой он на хрен невиновный? Ты лучше подумай, сколько, быть может, ты этим жизней спасёшь!
Антипов даже не знал, что и ответить.
– Вот, молчишь, и правильно делаешь. Преступник должен сидеть, а не быть примером для подражания, так?
– Так.
– Сейчас мы его отпустим, по недоказуемости, а завтра что? Нас сочтут совсем беспомощными, и начнёт сволочь всякая…
– Но…
– А послезавтра ты опять этого Соломина поймаешь, после того, как он ещё кого-нибудь грохнет. Ты этого хочешь, Антипов?
– Нет.
– Вот, вот. Тем более, я же не говорю вам сажать ни в чём не повинного человека, я рекомендую вам всего лишь слегка преувеличить факты.
– А если он действительно невиновен?– не унимался Антипов.
– Ты хоть сам-то в это веришь?
– Не верю, но всё же?
Дубов зачем-то поднял глаза к потолку.
– Да он это, он… В конце концов, он уже почти старик, алкаш, кому он нужен? У него ж даже никаких родственников нет. Да он и себе-то, наверное, не нужен. Кто по нему плакать будет? Никто. Зато скольким людям вы жизнь и здоровье может сберечь! Причём нормальным, добропорядочным людям. Разве он один стоит дороже, чем все они? Тем более после того, что он совершил,– Манишин сделал акцент на последнее слово.– Он, они должны знать, что если преступил закон, безнаказанным не останешься. Это правильно, это справедливо, так?
– Так.
– Ну ладно, хватит. В общем, я думаю, задача ясна. И ещё, Антипов, ничего плохого в этом нет, так всем только лучше будет.
– Да я понимаю, но всё равно…
– Всё равно, всё равно… О людях надо думать, о людях, а не о человеке.
Они в очередной раз кивнули.
– Всё, свободны.
– Ну, и что с ним теперь делать будем?
Антипов продолжал смотреть в окно.
– Не слышишь, что ли?
– Да слышу я, слышу.
– А что ж тогда молчишь?
– Я думаю.
– Думаешь? Это хорошо, что думаешь. И о чём же, если не секрет?
Антипов наконец перевёл взгляд с улицы на Бурова.
– А вдруг он, и правда, невиновен? Ведь так говорит…
– Говорить можно всё, что угодно, да и не один он так говорит.
– Тоже верно.
– Есть же люди, которые врут и не краснеют? Видимо он относится к их числу.
– Может быть, может быть. Не знаю, не нравится мне что-то всё это.
– А кому нравится? И мне не нравится, да и вообще, какому нормальному человеку может нравиться убийство?
Антипов вздохнул.
– Я не о том.
– А о чём же ты тогда?
– Вдруг мы невиновного человека посадим?
– Ну опять ты… Да сколько ж можно? Ты же и сам прекрасно знаешь, виновен он, или нет.
– Знаю, но полностью не уверен.
– Совершенно уверенным вообще нельзя быть, всё относительно.
– Ты прав.
– Во-во.
– А дело ещё и такую огласку получило…
– Не говори, чуть ли не первая новость; во всех газетах мусолят.
– Ага.
– А вот ты только представь, насколько всякая там сволочь распояшется, если мы сейчас слабину дадим. Сейчас мы просто не имеем права проиграть это дело, последствиями чревато.
– Да прям уж, и последствиями! Можно подумать, на другой же день все нож в зубы и давай резать всех направо и налево.
– Не утрируй, ты понимаешь, о чём я. Чувство безнаказанности ещё никого до добра не довело. Люди должны бояться наказания, именно это должно их сдерживать, а если все видят, что никакого наказания нет…
– Да понимаю я всё, понимаю.
– Думаю, если бы мы раньше построже были со всякими там… он бы ещё подумал: а стоит ли?
– Верно, всё верно.
– Вот именно. Ты представь, сколько ты судеб сохранишь, посадив его, разве это того не стоит?
– Стоит.
– Ну, вот всё же ведь понимаешь, что ж ты тогда…
– Человека жалко,– Антипов улыбнулся.
– «Человека»… Если кто-то совершил убийство, он уже не человек. А вот пожалеешь ты его сейчас, будешь потом таких, как Тимофеева, жалеть.
Антипов кивнул.
– Да.
– О-ой,– вздохнул Буров.– Ты сейчас похож на дурака, которому жалко ампутировать мизинец с гангреной, палец всё-таки, и который упорно не хочет понимать, что иначе ему или вообще всю руку ампутируют, или он умрёт.
– Не, ну это ты загнул, конечно.
– Неважно. Главное, что это дурацкая жалость. Дурацкая,– повторил Буров по буквам.
– Да, наверное.
– Он не стоит того, чтобы ради него рисковать жизнями хотя бы ещё одного нормального человека, не говоря уж о нескольких людях. Эти другие в любом случае стоят его.
Антипов снова кивнул.
– Так что, звонить мне Сидорову?
– Ну…
– Повторная экспертиза– это не проблема; результаты будут нужными.
Антипов кивнул.
– Вот и молодец. Он того заслуживает.
– Да, пожалуй, ты прав. В конце концов, раз уж он убил, он должен сидеть, а все эти правила…
– Ну, слава тебе Господи!
– А радости-то… Ладно, давай, звони.
– Соломин, подъём.
Дверь камеры открылась всего на пару секунд.
– Добрый день, Владимир Степанович.
– Здравствуйте.
Шипоклюев как обычно уселся на противоположные нары, но бумаг сегодня доставать не стал.
– Ну и как у нас дела?
– Неплохо. Пока никаких прямых улик.
– Да откуда им взяться-то?– усмехнулся Майор.
– Так что, господин Соломин, думаю, уже к концу этого месяца вас выпустят.
– Хорошо бы.
– Кого можно, всех уже опросили, даже соседей ваших, на предмет вашей жизни,– Шипоклюев улыбнулся.– Ничего.
– Копают всё-таки, да?
– Ну, это само собой, Владимир Степанович, как же без этого? Но я думаю, что-нибудь новое вряд ли уже появится.
Майор кивнул.
– Не, ну надо же! Ни за что, ни про что взять и посадить!
– Вас пока ещё не посадили, вас только задержали.
– Да какая разница? Один хрен, сижу.
– Ну, надеюсь, сидеть вам осталось недолго.
– Убийство на меня решили повесить… Ну я им ещё устрою.
– Да вы не нервничайте так, бывает. Вы, главное, спокойнее себя ведите, а то мало ли…
– Ща, спокойнее я ещё буду! Эти козлы…
– Не горячитесь, Владимир Степанович, не стоит.
Майор жестом показал, что он спокоен.
Шипоклюев молчал.
– А вы, вообще, с какой целью пришли?
– Да так, новостями поделиться.
– А-а.
Затянулось неловкое молчание.
– Ну ладно, Владимир Степанович, пошёл я.
– Угу.
– До свидания.
– До свидания.
Тимофей Иванович постучал в дверь и, кивнув ещё раз на прощание, удалился.
– Вводи,– Антипов закрыл увесистое дело и отодвинул его на край стола.
Сержант ввёл Соломина.
– Я пошёл.
– Угу.
– Ну, будем рассказывать?
– Нечего мне рассказывать.
Буров кивнул.
– Хм, я почему-то другого ответа и не ожидал. Ну что ж, хорошо.
Соломин уставился в окно, с явным пренебрежением относясь к происходящему.
– Значит, ты знал, когда у Тимофеевой будет зарплата?
– Знал, ну и что?
– Да так, ничего,– Буров потушил недокуренную сигарету.– Неужели вам её не было жалко?
– Я не убивал.
– Из-за каких-то десяти-двенадцати штук убить человека… Хотя для таких как ты это, наверное, огромные деньги, да?
– Я не убивал.
– Ты же офицер, хоть и бывший, ты же должен защищать людей, а ты…
– Да не убивал я её!– не выдержал Соломин.– Совсем ты дебил, что ли?
– Чего?!
– Что, статистика хреновая? Козла отпущения нашли?
Буров вскочил и впился ногтями в затылок Соломина.
– Была б моя воля, я бы таких, как ты…
– Слав..
Буров сел.
– Козёл.
– От козла слышу,– почёсывал затылок Соломин.
– Да ты…
– Слав! Успокойся.
Они некоторое время сидели молча.
Антипов начал первым.
– Ты до половины одиннадцатого был дома?
– Я и после половины одиннадцатого дома был.
– Сколько вы выпили?
– Бутылку на двоих.
– Ясно. После десяти к тебе никто не приходил?
– Нет.
– А обычно приходят?
– Редко.
– А что ты злой-то такой сегодня?– снова влез в разговор Буров.
– А что, мне нужно плясать от счастья?
– Ты бы лучше сам признался бы, всё ж сидеть поменьше.
– Только попробуйте…
– Он ещё и угрожает!– усмехнулся Буров.– Совершил преступление, изволь отплатить.
Соломину надоело повторять, что он не убивал, поэтому он просто отвернулся.
– Ты говоришь, что отпечатки на сумочке остались после того, как ты подал её Тимофеевой?
– Да, когда стеклил у них балкон.
– А Глебов говорит, что он ничего такого не видел.
– Ясен хрен, он раму в это время вставлял.
Буров снова усмехнулся, но говорить ничего не стал.
– Тебя в том районе знают?
– Наверное.
– Когда ты шёл на дело, ты встретил какого-нибудь знакомого?
– Нет, я… Да чёрт! Что вы меня путаете? Какое ещё на хрен дело? Спал я в это время, спал.
– Ну-ну.
– Да что вы к словам-то придираетесь?
– Мы не придираемся, мы просто спрашиваем.
– Давно пьёшь?
– А какое это имеет значение?
– Ладно. Ты когда напьёшься, буянишь?
– Да что вы…
– Отвечайте.
– Ну, бывает, конечно, но очень редко.
– Значит, всё-таки бывает?
– А у кого не бывает?
– У меня, например, не бывает.
– Я что-то не понимаю, какое это вообще имеет отношение к делу?
– Просто, интересно.
Буров совсем уже вывел Соломина своими постоянными ухмылками.
– Интересно, да?
– Да.
– Да идите вы… со своим интересом! У вас ни одной улики нормальной нет, а ещё ставите из себя тут…
– Мы…
– Я уже сто раз сказал вам, не убивал я её! Что хоть я вам такого сделал, что вы даже мысли такой допустить не можете?
– Почему же? Допускаем мы такие мысли, очень даже допускаем. Но что-то слишком уж много случайностей и совпадений.
– Пойми, Соломин, если ты нам всё расскажешь, тебе же лучше будет.
– У вас ещё вопросы есть?
– Пока нет.
– Я могу идти?
– Слав, звони дежурному.
Через минуту Соломин уже стоял в дверях.
– Знаешь что, Соломин…
– Что?
– Таких…– Буров покачал пальцем.– Ладно, иди.
Соломина увели.
Дверь закрылась.
– Во охренел, совсем уже…
– Звякни-ка Сидорову, пусть придёт, под ногтями у меня покопается.
Тимофей Иванович был явно не в настроении.
Он зашёл в камеру и, даже не поздоровавшись, сел на нары напротив Соломина.
– Плохи дела у вас, Владимир Степанович.
– Что же так?
Шипоклюев вздохнул.
– Делали повторную экспертизу, в Москву отсылали, и…
– Что «и»?
– Под ногтями Тимофеевой нашли вашу кожу и кровь.
– Как так?
Шипоклюев развёл руками.
– Вот так-то.
– Но этого не может быть! Это фальсификация!
– Мы это не докажем, анализ всё-таки не у нас делали, в Москве, а это… Сами понимаете.
– Что хоть за хренотень? Да не может такого быть!
– Может, как видите.
Соломин взялся за голову.
– Как же так? Я же её и пальцем не трогал. Вот уроды, скоты…
– Вот…
– Да иди ты! Все вы заодно, сволочи.
Соломин еле сдерживался.
– Позвольте, позвольте…
– Что же делать?
– Честно говоря, даже и не знаю.
– Я не понимаю, вы адвокат или хрен собачий?
– Владимр Степанович…
– Что делать?
– Владимр Степанович, вы должны мне честно сказать, убивали вы её или нет?
– Да не убивал я!
Затянулось молчание.
– Чёрт, Буров! Вот козёл! Он же на прошлом допросе так мне в шею вцепился…
– Вцепился?
– Да!
– У вас следы остались?
– Да какие следы? Он же не драл меня всё-таки.
– Ну, может быть.
– Да зажило уже всё, наверное.
– Следов, значит, нет.
– Нет.
– Нужно было в тот же день, господин Соломин, заявление писать.
– Да кто ж знал-то?
– А чего же вы теперь хотите, через неделю-то?
Соломин облокотился на стену и застонал.
– Боюсь, никакую фальсификацию мы с вами не докажем.
– И что теперь?
– Не знаю. Это бесспорные доказательства: отпечатки на сумочке и кожа под ногтями; от этого уже никак не отвертишься.
– Скоты.
Шипоклюев не знал, что сказать.
– И сколько мне светит?
– Скорее всего, пожизненно.
– Пожизненно?!
– Смягчающих вину обстоятельств нет, так что…
– А если подать апелляцию?
– А смысл? Тоже самое будет.
– Просидеть всю оставшуюся жизнь…
– Смиритесь, господин Соломин, вы уже ничего…
– Смириться?! Вам легко говорить!
– Ну что вы, жить везде можно.
– Что ты… Ты… Да идите вы все…
Соломин лёг и отвернулся к стене.
Шипоклюев встал.
– Коровин, открывай.
Адвокат пробубнил что-то вроде «до свидания» и вышел.
Дверь закрылась.
Соломин лёг навзничь и уставился в потолок.
От такой несправедливости даже слёзы наворачивались.
5.01.04 – 22.02.04
