Павел Александрович Новиков
Полное собрание сочинений. Том 2
– Можно я сумочку заберу? У меня там…
– Да, пожалуйста.
Майор подал сумочку.
– Спасибо.
– Да не за что.
– Даша, опоздаешь,– послышался голос матери.
– Ой, правда, ну что ж, до свидания.
– Ага, до свидания.
Майор вернулся к работе.
– А она ничего,– заулыбался Борька.
– Угу.
Минут пять они молча вставляли одну из рам.
– А он кто?
– Кто?– не понял Борька.
– Ну, этот как его? Данилыч твой.
– Да так, мелочь какая-то, в налоговой работает.
– Ничего себе мелочь. Ты посмотри, какой у него в квартире ремонт сделан.
– Да уж, не слабо.
– На одну зарплату такого не сделаешь.
– Ну, так надо думать.
– Да-а.
– Чего?
– Это надо же, вот жизнь пошла, вор на воре.
– Капитализм,– с умнейшим видом заметил Борька.
– Да при чём здесь капитализм? Дебилизм это, а не капитализм; у нас и при коммунистах крали не меньше, только не так видно всё было.
– Да, ты прав. Подай-ка мне молоток.
Майор подал молоток и снова принялся подгонять рейку.
– Была б моя воля, всех бы таких вот пересажал.
– Да не так-то это просто, ты ещё попробуй, докажи.
– Да это же и дураку понятно.
– Может быть, и понятно, но всё равно не доказано.
– Вот посадить бы так одного – другого, остальные сразу бы попритихли. Ну, помучаются эти несчастные малость, зато какая польза городу.
Борька пожал плечами.
– Дай рейку… Не по закону это, неправильно.
– Зато потери минимальны, а выгода максимальна.
– Потери,– Борька усмехнулся,– Майор, мы не на войне, какие ещё потери?
– Да ладно тебе, не придирайся к словам, ты ж понимаешь.
– Понимаю, понимаю. Давай раму.
Майор вышел в комнату.
– По мне, так лучше пусть один человек страдает, чем десять.
– Да это ясное дело, но закон есть закон, здесь уж ничего не попишешь.
– Да не о законе речь, закон здесь не при чём.
– Где «здесь»?
– Везде. Вопрос в другом, в…
– Иди, подержи.
– Давай, давай…
– Вот так…
Вторая рама была поставлена.
– Развелось сволочи всякой, а всё почему? Потому что власти нормальной нет.
– Да так уж и нет?
– Не, ну есть, конечно, есть, но какая-то… Всё ищут, ищут, пытаясь доказать очевидные вещи, а кому это на пользу? Только этой же сволочи. Ты хоть одного расстреляй, покажи свою власть, сразу же насколько тише станет! А то ведь даже смертную казнь отменили! Ну, куда это годится?
– А ты как хотел? Мы живём в цивилизованной стране.
– Это не цивилизованность, а тупость. Пусть десятки дохнут, но без очевидных доказательств я их убийцу не посажу. Дурдом.
– Дурдом,– согласился Борька.– Давай третью. Держи… А если посадишь невиновного?
– Ну, я же не говорю – сажать первого встречного; только тех, кто уж точно виновен, только доказательств нормальных нет.
– А может…
– Не может. Да даже если и «может», главное, что будут бояться, а значит, будет меньше преступлений. Жизнь десятерых в любом случае стоит одного.
– Да это и ежу понятно.
– Вот именно, так что…
– Всё!
– Да?
– В лучшем виде,– Борька отряхнул руки и слез с табуретки,– красота.
Майор осмотрел работу.
– Нормально.
– А то!
– Это надо обмыть.
– Само собой. Я ща по делам метнусь и через часок у тебя.
– Угу.
– Ну всё, пошли за деньгами.
Вечером к ним присоединился Дмитрич, уже пожилой человек, некогда интеллигент, как он сам говорил, а теперь просто пенсионер, которому бабка не давала пить.
– Ну, чё, Дмитрич, наливай, раз принёс.
– Сей момент.
– Борька, я там огурцы достал, возьми в холодильнике.
Борька достал литровую банку и быстренько её открыл.
– Где это ты достал?
– Калым был, бабулька угостила.
– Поехали.
– Давай.
Выпили.
– Ух, хороши,– поморщился Дмитрич.
Майор тоже сжевал маленький огурчик.
– Вот был у меня, помнится, случай в Афгане,– Майор заулыбался, видимо вспоминая эту историю.– Я тогда ещё лейтенантиком бегал. Короче, заявляемся мы в один аул, ну, посмотреть, что там к чему. А то, понимаешь, повадились нас обстреливать. Как ночь, так начинают, мы уж и вертолёты вызывали горы прочесать, и отряд высылали, и караулили… Не можем отловить, и всё тут. А они ж хитрые, заразы; помнится…
– Майор, не отвлекайся.
– Ну да. Так вот, думаем, что делать? В общем, решили на всякий случай в аул этот съездить, мало ли, вдруг там чего найдём. Ну, облазили всё, как положено, ничего тогда не обнаружили, а сержантик один нашёл у какого-то деда не пойми откуда взявшуюся там банку вот таких же огурцов, ну и с собой её прихватил, конечно же. Едем обратно. И только мы отъезжаем, ещё километра, наверное, не проехали, как раз! Засада, долбить нас начинают. А там ещё место такое было, с одной стороны склон, с другой лесок. Вернее даже не лесок, так, кусты больше, да камни. А нас, значит, с обеих этих сторон обложили, и давай… Ну, что делать? Бой принимать? Из машин же выпрыгнуть не успеешь, перестреляют, да и прятаться где? А долбят ещё так, патронов не жалеют, четверых тогда…
– Майор, короче.
– Короче, мы газ в пол и дёру оттуда. А я ещё впереди, в БТРе ехал. Это ещё спасибо, у них гранатомёта не было, а то я сейчас бы не с вами бы сидел, а с апостолом каким-нибудь,– Майор припомнил, о чём говорил.– А, так вот, мы, значица, прём на полном ходу, БТР трясёт весь, шатает, пули свистят… Ребята все в автоматы вцепились, боятся, необстрелянные ж ещё, а сержант тот автомат бросил, в банку эту вцепился как в родную, аж костяшки побелели, а сам сидит, от страха трясётся…– Майор не выдержал и рассмеялся.– Не, ну все, главное, автоматы держат, а он…
– Чё, правда, что ли?
Майор вытер слезу.
– Правда, а как же?– Майор ещё пару раз хихикнул.– Вот было…
– Да-а.
– Борька, что сидишь-то?
– Заслушался.
Борька разлил самогон по стаканам.
– Понеслась душа в рай.
Выпили.
– У-ух,– поморщился Майор.– Да, было время, веселуха одна, а сейчас…– он махнул рукой.– Даже слов нет. Да и армия тогда была, не сравнить с сегодняшней.
– Это точно.
– А мой внук в армию вообще никак. Говорит, лучше палец указательный отрежу, но в армию не пойду.
– Да он же, вроде, малый нормальный, крепкий.
– Крепкий, а в армию всё равно силком не затянешь.
– Во народ пошёл, да, Дмитрич? Вспомни, в наши-то времена? Да что б в армию не пошёл… Засмеют же, на всю жизнь позор.
– Ага.
– А ща…
– Не говори. Вот у меня племянник тоже,– решил вмешаться Борька,– мордоворот, каких поискать ещё, а от армии косит: мол, язва у него, а сам с бандюками какими-то связался, чуть ли не на разборки с ними уже ездит. А вот шёл бы в армию, глядишь, человеком бы стал.
– Не, Борь, это не дело, это надо с ним что-то решать. Влезет, не вытащишь же.
– Да я знаю, Дмитрич, а что поделаешь? Работы же нормальной нет, а этих поразвелось…
– Да.
– Куда только менты смотрят?
– Да что менты? Вон дел сколько ведётся, а попробуй, докажи? Не подкопаешься.
– Это да, есть такое. Хотя бы даже Иващука того же взять.
– Вот именно. Они ж…
– Да отстреливать их надо,– влез в разговор Майор.– Одного – другого грохнуть, в момент успокоятся.
– Не, Майор, это тоже не метод.
Борька принялся за наполнение стаканов.
– Почему же? По-моему, лучше этого метода ничего и быть-то не может.
– Нет, нет и ещё раз нет,– помотал головой Дмитрич.– Это ж тоже люди.
– Люди, согласен.
– Это же несправедливо: почему это кто-то должен понести слишком суровое наказание, а кто-то, который этого, может быть, даже больше заслуживает, будет гулять? Так нечестно.
– Не, это, конечно, ты всё правильно говоришь, но относительно,– Майор подчеркнул последнее слово.
– То есть?
– То есть…
– Майор, давай.
– Ща объясню.
Выпили.
– То есть с точки зрения закона и даже с точки зрения частностей, это действительно несправедливо, а вот для общества,– Майор многозначительно поднял палец,– для общества лучше, наверное, и некуда.
– Почему же?
– А насколько тогда спокойнее станет? Сколько жизней будут целы? Сколько судеб? Этот несчастный, ну или парочка таких «примеров», в любом случае стоят десятков других жизней.
– Правильно, Майор, правильно,– согласился Борька.
– Нет, я не согласен. Они ж тоже люди, они ж…
– Да что ты хоть привязался к этим «людям»?
– Ну как же так? Лишить жизни одних невиновных ради жизни других невиновных?
– Не, Дмитрич, ты куда-то не туда думаешь. Какие ж они невиновные? Я же говорю о тех, о которых и так всё прекрасно известно, только доказать невозможно.
– Тем не менее,– не унимался Дмитрич,– ты вот поставь себя на их место.
– Не буду. Я ни в чём не виноват, я в принципе не могу быть на их месте.
– Но всё равно.
– Да что «всё равно»? Да хрен с ними, ну пусть помучаются, пусть по отношению к ним это и будет малость несправедливо, зато насколько другим людям станет легче! Понимаешь?
– Не, обожди, обожди…
– Ну что ты…
– Лично я вообще думаю, что пример из этого выйдет хреновый, да ещё и ненадолго. Так что потери здесь в любом случае будут больше выигрыша.
– Не, ну тут я с тобой вообще не согласен.
– Во все времена…
– Да какие ещё времена, Дмитрич? Лично я, на собственном опыте…
– Не, Майор, я тебя, конечно, уважаю…
– Мужики, мужики, хорош спорить,– Борька пододвинул к ним стаканы.– Давай.
– Угу.
Выпили.
– Не, Дмитрич, неправ ты.
– Да нет в этом никакого толку, одна несправедливость.
– Какая хоть здесь несправедливость? Это же…
– Такие меры…
– Да что ты…
– Не, ну что это такое, в конце концов?– всё больше начинал злиться подполковник Дубов.– Это получается, нас уже и в грош не ставят?
Старлеи Буров и Антипов молчали.
Остальные следователи тоже сидели, опустив головы, и утешались только тем, что не они сейчас докладывают.
Подполковник Дубов был человеком старой закалки, а потому деликатностью не отличался.
– Ну, едрить вашу мать, что молчите?
Старлей Буров решил принять удар на себя.
– Ну да, теряем мы авторитет, да и народ наглеет, но сейчас же – это не тогда…
– Да какая разница когда?! Поразвели бандюков.
– Товарищ подполковник, да какие это бандюки, скажите тоже; так, алкаши да наркоманы.
– А вы думаете, мужику какому-нибудь очень важно, кто его грохнет, мафиози или алкаш?
– Неважно, конечно, но ведь надо учесть…
– Товарищ подполковник,– решил вставить Антипов,– все ж беды не от того, что мы их плохо ищем, а от того, что улик нормальных хрен найдёшь, народ умный пошёл.
– Да бросьте вы, Антипов, какие ещё улики? Если и ежу ясно, кто и что сделал, так…
– Сейчас просто так не очень-то посадишь.
– Ну, вы как маленькие, честное слово,– забавно всплеснул руками подполковник.– Ваша цель какая? Наказать преступника, а не обескуражить его неопровержимостью доказательств, так?
Все кивнули.
– Вот месяца три-четыре назад было у вас дело этого… как его? Синюшина. Дураку ж было ясно, что он убил, да и вёл он себя нагло, а вы…
– Но это же…– снова хотел оправдаться Антипов, но Дубов жестом показал, что сейчас он говорит.
– Соседка видела, как он приперся к нему вечером, так? Так. На стакане и на бутылке его отпечатки, так? Так.
– Но на ноже-то отпечатков нет, да и крови на Синюшине не было.
– Велика проблема ножик протереть.
– Да и соседи показали, что он припёрся домой часов в одиннадцать, а Конев умер между двенадцатью и часом, так что…
– Да Конев-то умер от потери крови! Вот он и помирал час, это же очевидно. Да и морду вы этого Синюшина видели? Ясно же, что врёт.
– Но у него есть алиби; на оружии убийства его отпечатков нет; крови тоже нет, признаваться не стал, и что тут сделаешь?
Подполковник стукнул кулаком по столу.
– Опять двадцать пять! А через две недели, между прочем, его взяли за грабёж, сторож, кстати, еле жив остался, инвалид теперь, а посадили бы его тогда, жил бы сейчас этот сторож спокойненько и не бегал бы по больницам. Вот и думайте после этого.
Молчание.
– Я же не говорю сажать всех направо и налево, я просто хочу справедливости, разве это много? Вот капнули бы на свитер того же Синюшина немного крови Конева и всё, даже с экспертами договариваться не надо. И что, это, по-вашему, было бы несправедливо, неправильно? Кому вы этим своим «гуманизмом» услугу оказываете? Этим сволочам? Они вам спасибо не скажут. А вот обычные люди… Сами видите.
Возразить было нечего.
Дубов выдержал паузу и продолжил уже более спокойным голосом.
– Вот я у вас спрашиваю, разве это несправедливо? Вы поймите, что мы должны, прежде всего, отыскивать и наказывать преступника, всё остальное формальности. Всех этих алкашей, нариков, бандюков… их же вообще ни за что сажать можно; они ж на хрен никому не нужны, только жить мешают, а вы развели тут… Вот вы дали слабину раз – другой и всё; они ж это чувствуют, наглеют.
– Наглеют, это точно.
– Вот. Так что надо показывать, за кем сила.
– Но ведь так тоже нельзя.
– Антипов, вам бы адвокатом быть, а не следователем. Ну, вот почему нельзя? Дураку ж ясно, что вот он преступник, так почему он гуляет? Не по правилам, да? Надо ждать, пока он ещё кого-нибудь грохнет, чтоб по правилам было, а если и второй раз так не получится, так ещё ж может быть и третий, и четвёртый… Это, по-вашему, лучше? Это по правилам?
Умел всё-таки Дубов доказывать свою точку зрения.
– Да даже и не в том дело,– продолжал он,– не это сейчас самое главное. Главное, что шваль сейчас всякая наглеет. Наглеет,– ещё вкрадчивей повторил он.– Вот одного отпустили, другой подумает: раз того не наказали, значит и мне можно, а потом другой уже на этого посмотрит и тоже; цепная реакция, так?
– Так.
– А страдают порядочные люди; алкаш же алкаша вряд ли будет грабить.
– И что же делать?
– Что делать? Показать, кто в доме хозяин. Если совершил преступление, то всё, от наказания не уйдёшь. Посадить одного – другого лет на двадцать, чтоб никаких смягчающих, тогда будут знать; враз утихомирятся. А то, как в прошлом месяце юнец пятнадцатилетний, наркоман, чуть тётку из-за семисот рублей не грохнул, и что? Условно и на лечение. Конечно, кто ж так закон уважать будет? Так?
Все вновь одобрительно кивнули.
– Вот и поразвелось… Думают, что или не докажут, или в худшем случае посадят на пару годиков, а так проучить бы парочку, преподнести пример… Тогда ещё будут думать, а стоит ли.
– Но ведь это…
– Да. Да, наказание может быть излишне суровым, но вы подумайте, скольких вы этим людей спасёте.
Все опять молчали.
– Так что, господа сыщики, надо брать быка за рога, надоело уже терпеть. Один, может быть, и излишне сурово наказанный урод в любом случае стоит здоровья, а то и жизни, десятков нормальных людей. Да будь он хоть вообще ни в чём не виноват… Это же арифметика, это очевидно. Очевидно же, Антипов?
– Очевидно, товарищ подполковник.
– Вот и хорошо. Так что, надо действовать, хорош сопли жевать, – Дубов откинулся на спинку кресла.– Всё, идите, работайте.
Майор достал из шкафчика баклажку самогона, где-то на треть отпитую, и поставил на стол скромную закуску.
Сели.
– Ну что, Майор, разливай по первой.
– Да лей побольше, что ты…
– Не боись, вся наша будет.
Майор разлил и они, чокнувшись, залпом выпили свои стаканы.
– У-ух,– поморщился Дмитрич,– где ж вы такую достаёте?
– Места знать надо.
Дмитрич помотал головой и достал пачку «Примы».
– Слыхали, вчера опять разборки были.
– Где?
– На пустыре, за Прокуровкой.
– А, да там это чуть ли не ежемесячно.
– Ты так это говоришь, как будто там не люди умирают, а детишки играются.
– Они знали, на что шли.
– Во-во,– поддакнул Борька.
– Но тем не менее…
– Брось,– махнул рукой Майор и поставил стаканы в ряд.– Это их проблемы, главное, чтоб нормальных людей не трогали.
– Как будто, они не люди.
– Ну, опять ты… Чикатило тоже был человеком, но это его не оправдывает.
– Но ведь…
– Не, Майор прав. Это их проблемы, и они знали, чем всё это может обернуться.
– Во-во,– поддакнул Майор,– работали б как все, были бы живы.
– А если нормальной работы нет?
– Да сейчас много кто не работает, однако ж далеко не все идут в бандиты, так ведь?
– Так, но…
– Мужики, давай.
Выпили.
– Здесь, я думаю, больше даже не их вина, а вина государства.
– А государство-то здесь при чём? Оно приказа убивать не давало.
– Но все условия…
– Мужики, да какая разница, кто и почему, главное, чтоб нас не трогали.
И Майор и Дмитрич только улыбнулись такой простоте.
– Это, конечно, верно, но чтобы нас не трогали, с этим надо как-то бороться, а государство…
– Да что ж ты привязался к этому несчастному государству?
– Государство виновно, что создало такие условия, а значит, оно же теперь и должно создать другие условия, чтобы можно было честно зарабатывать, чтобы воровать не хотелось.
– Чушь! Чем больше денег, тем больше воруют, это аксиома.
– Не, Майор…
– А что, не будут воровать, что ли? На халяву, да ещё и с таким «наказанием» как сейчас, какой дурак не захочет нормально подзаработать?
– Верно.
– Все эти условия– это не решение.
– А что же тогда решение?
– Ты знаешь мою точку зрения. Наказания надо строже делать; наказывать их надо, а не направлять на путь истинный. Расстрелять одного-другого…
– Майор, ну мы же цивилизованные люди…
– Вот и мучайся тогда со своей цивилизованностью. А так – покажи, что власть есть, так покажи, чтоб все заткнулись, и всё. Ни один же дурак под топор не полезет.
– Это только всех озлобит.
– Это всех успокоит.
– Не, Майор, правда, это же не война,– в этот раз Борька был солидарен с Дмитричем.
– Эх, была б война, я давно бы уж всех перестрелял, без суда и следствия.
– Не, ну так нельзя; а если кто-то там не заслуживает такого наказания, а ты «расстрелять», это же…
– Да что ж ты…– всплеснул руками Майор.– Заслуживает. Да даже если и…
– Давай.
Выпили.
Майор зажевал кусочком хлеба и достал из пачки сигарету.
– О чём я там?
– Расстрелять ты там кого-то хотел.
– А, да. Так вот, даже если он и не заслуживает смерти, всё равно одна сволочь стоит десятков нормальных людей.
– Ну, не десятков, конечно.
– Да так уж и не десятков? Сколько у нас за год убийств?
– Ну не всех же один убил, а наказывать вы хотите именно одного и…
– Зато остальные заткнутся, вот в чём суть. Сколько жизней в таком случае может…
– Это…
– …сохранить эта одна несчастная смерть?
– Майор, ты давай разливай лучше.
– Борь…
– Ты разливай, разливай.
Майор не любил, когда его перебивают, но стаканы всё-таки налил.
– Поехали.
Выпили.
– Но это не метод,– продолжил Дмитрич,– так ничего не исправишь.
– Ой, Дмитрич… Только так и можно что-либо исправить.
– Нет, нельзя.
– Да что ты…
– Нельзя, я тебе говорю.
– Дмитрич!
– Ну что…
– Мужики, мужики…
– Ладно, расскажу я вам одну историю. Я это ещё никому не рассказывал, да и вы помалкивайте, ясно?
– Само собой.
– Был у меня случай на войне…
– Это война.
– Да какая разница? Разве что острее всё, ярче, суть-то одна.
– Ну ладно, ладно.
– Дмитрич, не перебивай.
– Да я уже молчу.
– Вот и молчи.
– Да я…
– Так вот.
Все замолчали.
– Так вот, был у меня случай на войне. Послали меня командовать одним там блокпостом, а там, на этом блокпосту, чуть ли не каждый день то прибьют кого-нибудь, то ранят, короче, ужас, да и только, а по соседству с этим блокпостом стоял аул, и всем было ясно, что боевики-то все из аула из этого, а доказать никто ничего не может. Нападут на колонну, через десять минут дома, через пятнадцать всё уже попрятано, и ходят все как ни в чём ни бывало. А командир, который до меня там был, тоже вроде вас– всё правды добивался. Его, кстати, в конце концов пристрелили. А я-то тогда с характером был, крови не боялся, проблем тоже, это сейчас меня жизнь пообтесала, а раньше…
– Майор, не отвлекайся.
– А, ну да. И вот однажды нападение на колонну. Ну, пока приехали, боевиков, конечно же, уже и след простыл, ну мы в аул, обыск там и всё такое, и находят, значит, мои ребятки в погребе у одного деда пацана, лет семнадцати, наверное, а пацан этот раненый, пулевое ранение, кровь прям…
– Короче.
– Короче, пристрелил я его вместе с тем дедом перед всем аулом.
Все молчали.
– И что же потом?
– Потом? Тишина, спокойствие, ни одного нападения. И что, по-вашему, я не правильно поступил? Я убил всего одного урода, ну двух, хотя этот второй, кстати, сам был виноват, зато сколько жизней наших ребят я сохранил? Разве это не правильно? Разве десятки наших молодых пацанов не стоят этих двух уродов? Стоят, ещё как стоят. В конце концов, это – элементарная математика. Вот только так и надо бороться со всякой там сволочью. Это очевидно, это правильно, и никто не переубедит меня в обратном.
Сейчас Дмитрич даже и не знал, что сказать.
Борька поднял стакан.
– Давай, за справедливость.
– …так что не надо, я свои права знаю,– Мирошкин вызывающе посмотрел на Антипова.
Буров хотел было сказать что-нибудь нехорошее в адрес подозреваемого, но почему-то передумал.
– Свободен.
– До свидания.
Мирошкин уверенно вышел из кабинета.
– Во охренел!– всплеснул руками Буров.– Его, того гляди, посадят, а он ещё…
– Да кто его посадит? У нас же, по сути, никаких нормальных доказательств, одни догадки; может, это и вообще не он сделал.
– Может и не он,– вынужден был согласиться Буров,– но всё равно, не нравится он мне.
– За то, что не нравится, пока не сажают.
– Не, ну по таким нары точно плачут. Правильно Дубов говорит, если знаешь наверняка, то и нечего бумажки перебирать.
– Ну, насчёт этого типа мы наверняка не знаем.
– Насчёт этого– да, но отдельных личностей я бы расстрелял вообще без суда и следствия.
– Во ты беспредельщик, оказывается,– улыбнулся Антипов.
– Да ладно уж, беспредельщик. А то, например, не ясно, что Терентьев главный бандюк у нас в области.
– Да это все знают.
– Вот именно, что все знают, а доказательств нет и всё, ничего не сделаешь. А так, если бы можно было просто так взять и посадить, кому от этого хуже стало бы? Только ему, а сколько б народу вздохнуло с облегчением?
– Верно, всё верно.
– И этот,– Буров кивнул в сторону двери,– неужели ты думаешь, что он чист? По морде же видно, что с пелёнок ворует, а ещё права качает! Тоже взять бы его…
– Нельзя, ибо на то оно и право,– Антипов поднял указательный палец, – правосудие.
– Если жалеть каждую сволочь, сомневаться в каждом преступнике, любить всех, что у нас тогда будет?
– Что?
– Анархия, хаос.
– Да,– согласился Антипов и перевернул прочитанный листок.
– Нужно думать не масштабом индивидуальности, а масштабом общества. В конце концов, преступника сажают, чтобы оградить его от общества, а не от него самого. А то, что одному не нравится… Если так нужно всем остальным, изволь.
– Ну, это если виновен, а если нет?
– Я же не говорю по каким-нибудь там доносам сажать? Просто иногда нужно и схитрить, пожертвовать ради большего малым.
– Существуют границы…
– Границы-то, конечно, существуют, но если для всеобщего блага их нужно перейти, то в этом нет ничего зазорного. Как ни крути, а счастье людей в любом случае стоит несчастья одного человека.
– Не стоит…
– В кого ж ты такой филантроп? Вот была б моя воля, вышел бы сейчас на улицу, нашёл бы пару первых попавшихся нариков и пристрелил бы их на виду у всего народа; и ещё сказал бы, что вздумает кто побаловаться, с тем сделаю тоже самое.
– Ну, ты вообще…
– Ты только представь, насколько бы тогда преступность снизилась!
Антипов снова улыбнулся.
– Да уж, ну ты и размечтался.
– Может смертью этих двух уродов, которым и самим-то, наверное, жить надоело, я спасу жизни десятков людей?
– Может.
– Разве это того не стоит?
– Стоит, стоит.
– Счастье– это спокойствие, а спокойствие– это порядок, так что, чтобы был порядок, надо показывать силу, а иначе и будет так…
– Верно, верно,– Антипов снова перевернул страницу и посмотрел на Бурова.– И вообще, тебе брехать не надоело? Делом бы, что ли, каким-нибудь занялся.
– Уж и поговорить нельзя.
– Да ты…
Телефон.
Антипов снял трубку.
– Да… Угу… Угу… Едем.
– Что там?
– Труп.
– Поехали.
– Бор-ря, наливай.
– Тю-тю.
Майор приподнял голову и попробовал открыть глаза. В бутылке действительно было пусто.
– Не понял.
– Нету.
– Бор-ря, сходи.
– У меня рубля три.
– Чёрт,– Майор снова опустил голову и засопел.
Антипов поздоровался с Буровым.
– Ну что там с экспертизой?
– По делу Тимофеевой Дарьи Сергеевны?
– Угу,– Антипов сел за стол.
– Звонили, сказали, что всё готово, скоро занесут.
– Ясненько.
Буров покачал головой.
– Нет, ну есть же уроды. Молодая, красивая девка, и вот так взять и грохнуть, и из-за чего? Из-за каких-то десяти несчастных штук!
– Да никто её не собирался убивать, просто слишком уж она сопротивлялась. Скорее всего.
– Да, скорее всего.
– Видел какие ранения? Беспорядочные, да ещё и в область живота, кто ж так убивает, если умышленно? Умышленно, подкрались бы, раз, два и всё, а это… Псих какой-то.
– Да уж, что псих– это точно. Алкаш, нарик или больной какой-нибудь, кто ещё на такое способен?
– Уроды,– повторил Буров,– ну долбанул бы раз в морду и всё, убивать-то зачем?
– Они безбашенные, ради дозы или бутылки на что угодно пойдут.
– Да он ещё и, скорее всего, сам не понимал, что делает.
– Понимал, не понимал, а человека убил.
– Угу.
– Ты, кстати, с родителями разговаривал?
– И что?
– Было б что, я бы тебе, наверное, сказал.
– Действительно.
– Единственное, в чём я практически уверен, так это то, что грабитель знал, когда у неё зарплата, но это…
– Да уже что-то; всё-таки хоть как-то, но круг подозреваемых сужается.
– Угу.
– Нужно будет, нужно будет…– Буров углубился в свои мысли и замолчал.
Несколько минут они просидели в тишине.
– Здорово мужики!– ввалился в кабинет довольно тучный сержант и положил какие-то бумаги на стол Бурова.
– Что?
– Экспертиза.
– Чудненько, чудненько,– Буров взял в руки листы.
– Ну ладно, я пошёл, бывайте.
– Ага.
Сержант вышел.
Антипов подсел к Бурову.
– Ну что?
– Три проникающих ножевых ранения в область живота… Длина ножа… Ладно, это потом. Та-ак, под ногтями ничего интересного, чужих волос и прочего не обнаружено… Зато на сумочки нашлись пальчики.
– Так, так, так, интересно.
– Что ж он так неумно? Угу… И принадлежат они некоему господину Соломину. Год назад морду кому-то набил, в КПЗ сидел… Не судим.
– Адрес есть?
Буров перевернул листок.
– Есть.
– Принёс?
Борька разулся и молча прошёл на кухню.
Майор, кряхтя, слез с дивана и прошёл следом.
– Во-о, ну давай, наливай.
– Совсем хреново, да?
– Вроде того.
– Да мне тоже что-то…
– Палёная, видимо, вчера водка была.
– А ты что хотел за тридцатник? Ну на, подлечись.
Майор залпом выпил полстакана самогона и занюхал рукавом.
– Хоть бы хлебушка, что ли, достал.
– Ща.
Майор достал кусок ещё позавчерашнего хлеба и сало.
– А стакан? Вот эгоист.
Майор снова нехотя встал и поставил на стол ещё один стакан.
– Боря, ты первым обозвал меня эгоистом.
– Ну и что?
– Да так, просто. Я вот всю жизнь для людей, для себя же ничего не сделал, вот живу… Я и инвалидом-то стал, таких как ты защищая.
– Ладно, хорош, надоел уже. Давай.
– Понеслась душа в рай.
Выпили.
– Это ты, конечно, молодец, Майор,– Борька начал медленно пережёвывать кусочек хлеба.
– А как же иначе? Какой смысл для себя-то жить? Всё равно ж помрёшь.
– А для кого ж тогда?
– Что «для кого»?
– Ну, жить для кого, ради чего?
Майор пожал плечами.
– Ради людей, ради общества, ради государства. Это вечно, ради этого стоит и убивать, и самому умереть.
– И ты бы умер за «людей»?
– Ну и что ты лыбишься?– обиделся Майор.– Я кровь и свою, и чужую ради этого проливал, к смерти я всегда был готов.
– Ну да, ты же…
– Вот именно. Ладно, разливай.
Борька налил и нарезал ещё сала.
– За всё хорошее.
Майор стал совсем уже хороший, на старых-то дрожжах. В таком состоянии он любил вспомнить войну, да и вообще каким он был раньше человеком.
– Эх,– вздохнул Майор и закурил,– не ради того люди сейчас живут, не ради того. Может я просто человек такой, коммунистической закалки, но…
– Это точно.
– Скажи ещё, что я не прав.
– Прав, конечно, прав.
– Ну вот. Вот скажи мне, Борька, чего стоит жизнь человека?
Борька молчал.
– А я скажу: ничего. А жизнь общества? Всего. Вот я, например, и сам ради всеобщего блага сдохну и убью, если надо будет.
– Да, люди требуют жертв.
– Не, Борька, не совсем. Не то, что требуют, просто порою жертвы действительно необходимы.
Затянулось молчание.
Борька в очередной раз налил стаканы.
– Давай.
Майор звучно выдохнул и осушил стакан.
– У-ух, у Голячихи брал?
– Ага.
– Это ты молодец, она говно не продаёт.
– Уж что-что, а места-то я знаю.
– Ещё бы ты не знал!– Майор засмеялся и, долго целясь, наконец, прикурил сигарету.
– Вот нормальный ты мужик, Майор,– Борька тоже был уже неплохой.– Молодец, я тебе прямо скажу, молодец.
– Служу России.
Борька засмеялся и тоже закурил.
– Ради России, ради русских людей, ради всеобщего блага я…
– Да понял я уже, понял.
– Понял?
– Угу.
– Я вот просто хочу тебе сказать…
В дверь позвонили.
– Кого это ты ждёшь?
– Да никого. Мож, Семёныч?
Позвонили ещё раз.
– Ща, ща.
Майор, пошатываясь, направился к двери.
Он неуклюже повернул ключ и открыл дверь.
– Буров, угрозыск,– он показал удостоверение.
– А что такое?
– Вы Соломин Владимр Степанович?
– Я, а что?
– Пройдёмте с нами.
– Ну, как он там?
Антипов сел за стол.
– Дежурный сказал, что ещё спит.
Буров усмехнулся.
– Не, ну это не дело, этак он и до следующего утра спать будет. Давай звони, пусть ведут, какой есть.
– Ты думаешь, он сейчас в состоянии?
– Да пора бы уж. Ты звони, звони.
Антипов снял трубку.
– Серёг, веди нашего спящего красавца.
– Я так и думал, что алкаш какой-нибудь.
– Да уж, люди только на работу встают, а он уже хорош.
– Поразвелось…
– Хотя он майор, участник первой чеченской, в Афгане тоже бывал.
– А сейчас, видимо, спился, на гражданке-то.
– Да, судя по всему.
– Только ряды Российской армии позорит.
– И офицерства.
– Во-во.
В дверь постучали.
– Входи.
В кабинет вошёл сержант и Соломин, с наручниками на руках и помятым, небритым лицом.
– Сажай его.
– Серёг, если что, мы сейчас заняты.
– Ясно.
Сержант ушёл.
– Ну что, господин Соломин, может, сами всё расскажете?
Майор поднял голову и посмотрел на Бурова совершенно ничего непонимающим взглядом.
– Я что-то не понимаю…
– Не понимаешь, да?
– Не понимаю. О чём это ты?
– Не «ты», а «вы» – это, во-первых, а о чём, ты и так знаешь.
Соломин сделал ещё более удивлённое лицо.
– Ну, хорошо. Итак, вы, господин Соломин, обвиняетесь в убийстве и ограблении Тимофеевой Дарьи Васильевны.
– Чего?! В убийстве?
– И в ограблении.
Майор помотал головой.
– Что-то я вас совсем перестаю понимать.
– Ладно, значит, признаваться не хотим, ну хорошо, хорошо.
– Да в чём хоть признаваться-то?
– Во всём.
Антипов тоже решил принять участие в разговоре.
– Вы знали убитую?
– Как её?..
– Тимофеева, Даша.
Майор закрыл глаза, пытаясь вспомнить, где он слышал эту фамилию.
– Ах да, я с Борькой дня три-четыре назад балкон у Васьки Тимофеева стеклил, видел я там одну… Только как зовут – не знаю.
– И там услышали, когда она будет получать зарплату, так?
– Какую ещё зарплату?
– Да что ты…
– Где вы были вчера между одиннадцатью и двенадцатью?
