Павел Александрович Новиков
Полное собрание сочинений. Том 2
– Ну, я бы не сказал…
– Особенно, что касается женщин.
– Да это ни один философ не любил женщин.
– Да, Владимир Николаевич, но не любить тоже можно по-разному; можно не любить, но считать их равными, а можно, что-нибудь вроде «Лучше несправедливость мужчины, чем женщина, творящая добро».
– Так раньше было принято, в этом нет ничего…
– Если это было актуально и имело смысл раньше, то почему и сейчас мы должны придерживаться того же? Да и вообще, вся эта христианская мораль и система ценностей устарели ещё лет триста-четыреста тому назад.
– Пётр Дмитриевич, истина не стареет.
– Это истина, а это бог.
– Владимир Николаевич…
– Да и вообще, речь сейчас не о том, я просто хочу сказать, что христианство в своей сути проповедует любовь и терпимость, а вы говорите – оно не филантропично.
– Смешно.
– Нет уж, извольте…
– Что не говорите, Константин Станиславович, а они всё-таки правы. В христианстве филантропии ещё меньше, чем в индивидуализме; индивидуализм признаёт хотя бы одного человека– себя, христианство же не признаёт никакого.
– Но Виталий Андреевич…
– Это только человек несведущий может думать, что бог– филантроп, на самом же деле всё христианство строится на человеконенавистничестве.
– А Человека надо любить, если и сам хочешь быть Человеком.
– Как раз таки наоборот, что бы быть человеком, надо относиться ко всем не иначе, как к средствам.
– Но, Владимир Николаевич, вы же и сами далеко не так относитесь к Людям.
– Почему же? Отношусь.
– Вы слишком добры, чтобы так…
– Машину тоже можно холить и лелеять, но от этого она не станет равной тебе, она всё равно будет средством.
– Вообще-то, чтобы быть собой, надо вообще отказаться от подобных средств.
– Об этом мы уже говорили.
– Да, но вы так и не опровергли мою точку зрения.
– Да, не опровергли, но «заступить» всё равно ещё не значит прийти к себе.
– Не значит, но, тем не менее, это есть необходимая составляющая для обретения своей самости.
– Да и вообще, что значит «обрести себя»? Что такое «Я»? Я есть совокупность всего, что Я собой представляю, а не некий абстрактный образ или дух.
– Этак все одинаковы или скоро будут одинаковы, ввиду всеобщего «кучкования».
– Это вы Эриха Фромма обчитались.
– Скорее уж Хайдеггера.
– В принципе, это характерно для всех мыслящих Людей первой трети двадцатого века– боязнь за конкретную личность, страх перед разрастающейся массовостью. И Фромм, и Хайдеггер, и Кафка, а особенно Ортега-и-Гассет, все они в этом плане очень близки. Такой образ мысли лишь вполне естественная ответная реакция на процесс «восстания масс».
– Да, Пётр Дмитриевич, страх перед людьми естественен.
– Константин Станиславович, не перед людьми как таковыми, а перед их количеством.
– Разница в том, что люди– это совокупность конкретных присутствий, а под количеством, прежде всего, понимается такой феномен, как толпа, то есть нечто обобщённое, недифференцируемое в познании и наблюдении.
– Не вижу ничего страшного в толпе; разве толпа не состоит из «Человеков»?
– Этим-то она и страшна.
– Толпа сплачивает, делает Людей эмоционально, а значит и духовно, ближе.
– Вот в этой «близости» человек и лишается своего «Я», обращаясь в некую человеко-самость, которая…
– Толпа– это, прежде всего, совокупность Людей. Среди Людей наоборот забываешь свои проблемы, ибо чувствуешь единение, счастье. Все равны и…
– Ах да, вы же ещё и коммунист.
– Да, я коммунист и не вижу в этом ничего плохого.
– Николай второй тоже не видел.
– Не будем переходить к частностям.
– Хорошо, хорошо.
– Коммунизм– это…
– Бакунин по этому поводу как-то сказал: «Коммунизм– это… насилием сплочённое стадо животных».
– В корне не согласен. Коммунизм– это равенство, братство, счастливая и простая жизнь, в конце концов.
– Коммунизм– утопия.
– И что же, по-вашему, не утопия?
– А как вы думаете?
– Анархия?
– Совершенно верно.
– «Всякая душа да будет покорна высшим властям; ибо нет власти не от Бога»
– Константин Станиславович, это самое страшное, что я когда-либо слышал.
– Анархия аморальна, бесЧеловечна…
– Вот именно, никакой власти, никаких рамок, настоящая свобода, настоящая борьба.
– Коммунизм– вот свобода, вот где Человек действительно может отречься от примитивных каждодневных проблем и обратиться к себе.
– Коммунизм недостижим. Коммунизм строится, прежде всего, на равенстве, которое подразумевает любовь людей друг к другу, а мы уже говорили о духе, эгоизме, цели жизни и счастье, и все сделанные выводы говорят против коммунизма.
– Я что-то таких выводов не припомню.
– У вас короткая память.
– Ладно. Но как будто анархия достижима.
– А почему нет? Отменить государства и государственность, и свободные ассоциации образуются сами собой.
– Государство уже изначально заложено в нас, его не отменить.
– Виталий Андреевич, государство нам навязано. Может быть, мы к нему и привыкли, но в основе нашего «Я» его нет и быть не может.
– Среди людей человеку свойственна тяга к рабству. «Немногих удерживает рабство, большинство за своё рабство держится», и именно поэтому, чтобы обрести свою самость, надо отказаться от людей и уйти в самого себя.
– Зачем же такие жестокости? Чтобы обрести самого себя, надо всего лишь уничтожить государство и наплевать на мораль.
– Скажите ещё – на Бога.
– Да на него давно уже наплёвано.
– Это вы…
– Виталий Андреевич верно говорит, от власти нельзя отказаться, поэтому и нужна централизованная власть, но в то же время и власть всех. Чтобы не было расхлябанности– партия, чтобы не было тоталитаризма– народ.
– Партия здесь лишняя.
– А иначе о Человеке просто некому будет заботиться, и он снова будет вынужден возвратиться к своим насущным проблемам.
– В том-то всё и дело, что при коммунизме за Меня решают все, кроме Меня: партия, люди, Я же– ничто.
– Человек– всё, на Нём всё строится.
– Но это уже не настоящая личность, а некое усреднённое сознание всех прочих. Вот при анархии каждый действительно есть личность, только от самого человека, конкретного и неповторимого, зависит его жизнь, его счастье, его судьба. Здесь он и дьявол, и бог, и…
– Но при коммунизме личность…
– Бакунин по этому поводу…
– Господа, господа, вы так противопоставляете анархию и коммунизм, Маркса и Бакунина, что становится даже смешно.
– Ну не мешать же их в одну кучу?
– Владимир Николаевич, а в чём разница?
– Ничего себе, в чём!
– Разница лишь в атрибутике, в надстройке. Основа та же.
– По-вашему, анархия имеет централизованную власть, и народ решает всё?
– А разве не так? Анархия по определению «безвластие», и это у Бакунина безвластие? А свободные ассоциации разве никем не управляются? Разве они не власть? Разве их союзы не власть? Те же государства, только помельче. Те же законы, суды, приговоры, мораль… Бакунин о такой анархии, как у вас, никогда не говорил, неправильно вы всё понимаете.
– Вы…
– А если рассматривать с такой точки зрения… Разве ассоциации независимы? Союз ассоциаций может исключить или не принять ассоциацию с аморальными нормами, противоречащими их собственным, и это разве «безвластие»?
– Это…
– Каждый человек– это всё; для него нет никаких правил, он абсолютно свободен и в то же время: «Уважать свободу ближнего – есть обязанность». Независимость всех и каждого? Да, действительно «Никто не вправе…», но в тоже время дети воспитываются обществом, люди должны заботиться о старших, наследство делится… И это независимость? Это ли «Всё дозволено»? ассоциации определяют всю твою жизнь: воспитывают, задают моральные рамки, распоряжаются наследством… Так где же здесь безвластие? И чем тогда уж анархия отличается от коммунизма? Это называется: «Найди десять отличий», я же, наверное, и пяти не найду.
– Но это же анархия…
– Странная у вас какая-то «анархия».
– Но ведь всё равно коммунизм и анархия – разные вещи.
– Да? Экзистенциализм и скептицизм – тоже разные вещи, а вы…
– У них основа одна.
– Да где ж там?.. Между прочим, в коммунизме и анархии основы ещё более общие, вы бы повнимательнее почитали Кропоткина…
– Да это…
– Так что не стоит вам так рьяно спорить по этому поводу. Всё равно в любом обществе человек не сможет обрести себя, ибо только наедине с собой это становится хоть более или менее достижимым.
– Вы не правы.
– Да, не правы.
– Боюсь вас расстраивать, но здесь Виталий Андреевич абсолютно прав.
– Константин Станиславович, как будто…
– В обществе, среди людей «Любой раб волен распоряжаться твоей жизнью и смертью», и лишь отказавшись…
– «Ты есть собственное творение».
– Человек на девяносто процентов есть творение других, и чтобы как раз-таки отбросить эти чудовищные проценты…
– Не, ну анархия и коммунизм– это вы как-то…
– Я вижу, вы задумались.
– Нет, на мой взгляд, только при анархии человек может проявить себя и жить. «Надо иметь необходимость быть сильным, иначе им не будешь никогда». Человек, отрекшийся от «жизни»– уже не человек, а при коммунизме, так и вовсе обычный скот.
– При коммунизме Люди равны, они…
– Но вы…
– Говорите вы, говорите, но это всё настолько далеко от истины, что любые ошибки здесь несравнимо малы, относительно главной. Главная же ваша ошибка в том, что вы все не признаёте великого значения Бога, души, откровения. Что значит обрести себя? Прежде всего,– познать свою душу, а она познается только через Бога, ибо душа Божественна, и по-другому её познать никак нельзя. Если же вы отрицаете Бога, вы отрицаете и душу, а следовательно, и её познаваемость, то есть обретение себя. Потому и противоречий у вас столько, что нет фундамента. А фундамент есть Бог.
– Бог? Бог, религия, наоборот перенацеливают Человека с самого себя на нечто большее, но…
– «То, что для меня свято– уже не моё собственное».
– …совершенно бессодержательное…
– Только думая о себе и можно понять себя, а чтобы думать, надо задать рамки, суть рождение и смерть и уйти от прочих проблем: от озабочения миром и бытия-среди-людей, и…
– Почему же у вас столько противоречий? Бог нас создал, а следовательно, только через Него и возможно осознать созданное, то есть себя.
– Не надо…
– Я не…
1.03.03 16:52 – 16:57
«Вот уж странный человек, этот Виталий Андреевич; судит о том, о чём и представления-то не имеет. Ну какой из него анархист или коммунист? Он же об этом, наверное, никогда и не задумывался-то. Ну читал он, конечно, но ведь прочесть ещё не значит понять. Коммунизм и анархизм– одно и то же, следовательно, гуманизм и индивидуализм синонимы. Ну ничего себе сравненьице! Как так можно? При анархизме главное– свобода, при коммунизме– равенство и уж как следствие «свобода». Свободные не могут быть равными, если только не считать того, что они равны в свободе выбора, но ведь именно выбор и обуславливает неравенство.
Бакунин… Его послушать, так Бакунин вообще едва ли не коммунист. Хотя… Конечно, Бакунин, по идее, скорее гуманист, чем индивидуалист, если противопоставить, в определённых рамках конечно же, эти понятия. Вот в чём основное отличие гуманизма от индивидуализма? В гуманизме человек подразумевается изначально добрым, в индивидуализме– по сути своей он зол и жесток. Да, тогда получается, что Бакунин действительно скорее гуманист, чем индивидуалист; его анархия строится, прежде всего, на уважении друг к другу, вернее на уважении к свободе другого, которую Я просто не имею права нарушить, или точнее нет, имею в принципе, но совесть не позволит. Да, такое общество возможно только при признании человека светлым существом, ибо какой «индивидуалистичный» человек просто так отдаст своё наследство, своих детей или хотя бы даже будет уважать свои средства.
Анархия Бакунина и коммунизм… В чём разница? Совсем Я что-то запутался; вот Виталий Андреевич… вообще-то да, если считать основой анархии гуманизм, то между коммунизмом и анархией действительно больше сходств, чем различий. Да, Бакунина Я читал очень давно и, видимо, не очень-то в нём разобрался. Стыдно. И ассоциации Бакунина… Ассоциация может приговорить, убить человека, хотя бы даже исходя из этого, выходит, что ассоциация выше человека, она имеет над ним власть, ну и в чём тогда особое отличие государства и ассоциации? В размерах? Если рассматривать этот вопрос только с точки зрения политологии, то да. Так где же анархия? Да уж, как-то я не особо задумывался по этому поводу; нехорошо. Ну что ж, получается, Бакунин был не прав, Я теперь с ним не согласен, но, впрочем, это и не принципиально; моя система от этого не страдает.
Вот что такое настоящая анархия? Все не могут быть независимыми, это ежу понятно, значит, чтобы выжить, надо объединяться в группы, суть ассоциации; ассоциации опять же, чтобы выжить, могут заключать союзы. Человек же входящий в ассоциацию должен подчиняться её правилам, в противном случае его могут прогнать или убить: ассоциация сильнее человека, а значит, имеет на это полное право. Но если человек окажется сильнее ассоциации, сильнее всех в этой ассоциации, он сам может уничтожить её или подчинить всех себе, на это он тоже имеет полное право. В этом и заключается суть анархии: никакого наказания, если ты сильнее; что хочешь, то и делай, если хватит сил; никто не может наказать тебя кроме самого человека, и то, если только он окажется сильнее тебя; «Сила выше права с полным на это правом». Ну и в чём тогда особое отличие от Бакунина? У Бакунина ты должен уважать свободу другого и заботиться о старых, здесь же ты вовсе не обязан этого делать, но если хочешь выжить– изволь, и если сил не хватает не делать– тоже изволь. Если же ты окажешься сильнее, с тебя спадают всякие обязательства, и уже ты сам будешь назначать себе цену. Хотя с другой стороны… Это только по проявлениям слегка смахивает на Бакунина, по сути же ничего общего. Категорические различия.
Но ведь вот она анархия: когда Я– это всё, когда всё зависит только от Меня… Только так Я могу жить в согласии с самим собой. Вот где человек обретает самого себя и живёт настоящей жизнью, не сдерживаемой моралью, правом или государством. А Бакунин… Не то он, конечно, говорил, не то. Ну и ладно, Мне-то что? Хотя… А у Меня «анархия»? Эта категория ведь во все времена понималась именно так, как у Бакунина, а Я… Какой же я тогда получается анархист? Я так, непонятно что, Я…
Вот Виталий Андреевич! Совсем сбил с пути истинного. Ну да ничего страшного. Или… Нет, ничего…»
12.03.03 13:41 – 13:53
– …так что сдерживающим фактором всегда, по сути дела, является совесть, мораль.
– Совесть– это «внутренний прокурор», она не может сдерживать, это чувство лишь наказывает за совершённое или задуманное, сдерживает же не совесть, как таковая, а «Сверх-Я».
– В данном вопросе это не принципиально, в любом случае совесть, «Сверх-Я»– это нечто чужеродное, хоть и хорошо въевшееся в психику.
– Позвольте с вами не согласиться, Владимир Николаевич, совесть– это, конечно, приобретённое; у животных совести нет, но это не навязанное, как вы утверждаете, а внутренне необходимое.
– Зачем?
– Ответная реакция на растворение собственной самости в людях.
– Не, ну это…
– Совесть вообще не сдерживает, а призывает.
– Ну не знаю, Виталий Андреевич, вот Я её, например, совершенно не чувствую, да и никто не чувствует, так что же это тогда за прокурор такой получается, если его и не видно, и не слышно?
– Владимир Николаевич, не обобщайте.
– Господа, совесть– это же ведь наказывающий элемент «Сверх-Я», так ведь?
– Да.
– Ну и?
– Следовательно, если совесть и имеет призывающий характер, то она призывает к любви к Людям и отказу от эгоизма.
– Нет, это ещё у кого какое «Сверх-Я», вот у зеков…
– Я вообще не согласен, что совесть имеет призывающий характер. «Сверх-Я», как фундамент совести, уже само есть Мне навязанный идеал, Мои рамки, Мои пределы; если угодно– это механизм ограничения Моей воли к власти.
– Она именно призывает, Владимир Николаевич.
– Да, призывает.
– И к чему же это она призывает?
– Я же сказал, к любви к людям, к отказу…
– Да нет, Пётр Дмитриевич, уж к людям она никак не призывает, как раз-таки наоборот, она призывает к отказу от людей, то есть, к своей самости.
– Призывает, призывает… Да с чего хоть вы это взяли?
– Ну как же…
– Совесть– наказывающий элемент «Сверх-Я», так?
– Но здесь ещё…
– Нет, она…
– А «Сверх-Я» в основе своей – это мораль.
– Это– да.
– Ну.
– А мораль, прежде всего, навязывается государством…
– Но…
– …чтобы люди давили в себе волю к власти, и чтобы, следовательно, государству спокойней жилось. То есть совесть– внутреннее проявление навязанных государством рамок, сдерживание в рамках, о каком призыве тут вообще может идти речь?
– Что ж вы так невзлюбили государство? Можно подумать, когда не было государства, не было морали.
– Не в том сейчас вопрос, главное, что совесть сдерживает, а не призывает.
– Что сдерживает, Владимир Николаевич?
– Волю к власти.
– Я не волюнтарист, и воля к власти для меня– это нечто равное нулю, следовательно, если совесть что-то и сдерживает, то только разум, а что в нём можно сдерживать? И раз совесть– производная морали, как вы сами сказали, то по определению она должна сдерживать эгоистические стремления, а это разве не призыв к любви к Людям?
– У нас слишком большие различия в самом фундаменте. Разум– ничто, жалкое орудие, главное– воля.
– Мы об этом уже говорили.
– Да, но так и не пришли к согласию.
– Вот именно, поэтому нам сначала надо бы…
– Да нет никаких «воль»!
– Пётр Дмитриевич, Владимир Николаевич абсолютно прав, вы просто слепо отказывайтесь верить фактам.
– Какие ещё факты?
– Антропологические.
– И что же это за факты, интересно?
– Изначально были одни только инстинкты, это лишь потом к ним примкнуло сознание «…на месте следа воспоминания», а фундамент и надстройки не могут поменяться местами.
– Виталий Андреевич…
– Конечно, надстройки могут быть настолько большими, что фундамент совершенно не будет виден, но от этого он не меняется, он всё равно первичен.
– Виталий Андреевич, вы мешаете в одну кучу совершенно несовместимые понятия. Да, инстинкты– это фундамент, животные инстинкты, из них всё вышло, но воля к власти или ещё какая бы то ни было воля– это не животный инстинкт, понимаете?
– Животные…
– А животные инстинкты… С ними разум может легко справиться, иначе такие вещи, как суицид или секс в презервативе были бы невозможны. Уж извините за сопоставление.
– Но ведь есть такое понятие, как трансформация.
– Здесь это…
– То есть фундамент приобрёл новые свойства, изменился, но от этого он не перестал быть фундаментом.
– Владимир Николаевич, уж извините, но я этих свойств в упор не вижу.
– Воля к власти…
– Вот я и говорю– не вижу; может, всё потому что их нет?
– Ладно, ладно. Для чего была придумана мораль?
– Она не была придумана, она была следствием и необходимостью.
– Необходимостью для чего?
– Появилась собственность, появилась власть, как следствие, появились эгоистические стремления, Человеку же, в основе своей, они чужды, и как ответная реакция на это неестественное состояние появилась мораль, а внутренне– совесть, призывающее вернуться к исходному состоянию и освободиться от эгоизма.
– Ох, как вы не правы, Пётр Дмитриевич. Да, совесть– это необходимость, ответная реакция, но реакция на появление в структуре психики воли к власти, для её сдерживания она и появилась; чтобы все мы не поубивали друг друга.
– Вы…
– Причём необходимость эта не внутренняя, как вы говорите, а внешняя: самосохранение общества, государства.
– Я хочу сказать…
– Пётр Дмитриевич, Владимир Николаевич правильно говорит, он…
– Нет, ну вы…
– Мы…
– Совесть не сдерживает волю к власти и не призывает к отказу от бытия-среди-людей, а призывает к отказу от эгоизма, это вытекает из самих свойств морали. Если ты не уступил место бабульке– тебя хоть совсем немного, но совесть мучить будет…
– Ну это кого как.
– …и очевидно, что не потому, что ты отказываешься от самого себя и не потому, что ты тем самым проявил свою власть, а только потому, что ты пошёл против себя, проявил эгоизм. Разве не так?
– Да при чём здесь «Я»? Совесть относится к «Сверх-Я», и в этом случае совесть Меня мучает не потому, что Я иду против самого себя, а потому, что Я иду против своего «Сверх-Я», а оно на девяносто девять процентов есть олицетворение морали, и эгоизм или эта ваша любовь к людям здесь совершенно ни причём.
– Владимир Николаевич, совесть фундирована внутри, а не навязана, в этом вся суть.
– Хорошо, допустим. Значит, совесть призывает к любви к людям, и возникла она как сдерживающий фактор эгоистических стремлений, причём возникла изнутри, так?
– Совершено верно.
– Бог и человек как-то связаны?
– То есть?
– Призывая к людям, совесть хоть как-то «цепляет» бога?
– По этому вопросу обратитесь к Константину Станиславовичу; вот когда он придёт…
– Ваше мнение?
– На мой взгляд, конечно же, нет, ибо бога нет, а совесть ни прямо, ни косвенно не может призывать ни к чему.
– Хорошо. А теперь представьте, что вы верующий человек.
– И?
– Разве вас не будет мучить совесть, если вы долго не будете ходить в церковь или плохо скажете о боге?
– Тут… Как бы…
– Вот именно, что будет, хотя ни о каком призыве к людям тут, само собой, и речи не идёт; зато идёт речь о том, что принципы отношения к богу у верующего коренятся в его «Сверх-Я», в его идеале, который, и это очевидно, был ему навязан.
– Что-то тут…
– Но ведь совесть будет мучить?
– Да, будет.
– Ну тогда только получается, что бог и люди– это одно и тоже, или, по крайней мере, и любовь к богу, и любовь к людям присущи нам изначально, может быть, вы стали верующим? Только так можно объяснить не навязанный характер совести.
– Да уж, Пётр Дмитриевич, противоречие.
– Виталий Андреевич…
– Так что совесть навязана, а ничто внешнее в любом случае не может призывать к внутреннему, следовательно, раз она не пытается втиснуть вас в рамки, так как работает она только как ответная реакция на определённое раздражение, то значит, она пытается не выпускать вас за них, то есть сдерживает. А что она может сдерживать, если, как вы и сами говорили, в разуме как таковом сдерживать нечего?
– Что?
– Если не разум, то воля. Воля же слепа, эгоистична по определению, она не поддаётся размыканию или изменению, она «вещь в себе», а главное и очевидное стремление эгоизма– власть, отсюда выводим, что воля к власти существует, и, более того, она есть основа всего.
– Владимир Николаевич, вы всё правильно говорите, за одним только исключением: главная цель эгоизма– не власть, а я сам, то есть моя самость; зачем мне власть, если меня нет?
– Главная цель эгоизма– это отдельный разговор, да и вообще нет во Мне никакого «меня», весь Я и есть Я, так что ваша поправка изначально лишена смысла.
– Но разве люди не похожи друг на друга?
– Каждый человек– неповторимая личность, а так похожи мы только потому, что все воспитываются по одним стандартам и живут в одном мире.
– А как же…
12.03.03 20:13 – 20:19
– Совесть…
– Чего это ты там шепчешь?
– Совесть проистекает изнутри или извне?
– Тебе лучше знать.
– Если совесть– это внешнее, она ж не может призывать к внутренним стремлениям, так ведь?
– Что это с тобой сегодня?
– Да так…
– Ясно.
– Ведь действительно, христианина же будет мучить совесть?
– Ты это к чему?
– Будет. Меня же будет мучить, если я целый вечер проваляюсь на диване, поддавшись лени. Идеалы… «Сверх-Я» у меня такое, а я-то думал…
– Что-то я тебя совсем не понимаю.
– Да, получается, совесть фундирована в «Сверх-Я», а это есть система ценностей, идеалы, рамки, они всегда не свои.
– Ты хоть говори громче, а то бубнишь себе под нос.
– Да это я так, думаю вслух.
– А-а.
– Просто мне сказали…
– А ты больше слушай, они наговорят.
– А как же не слушать? Куда ж деваться?
– Уходи.
– Ну ты скажешь тоже. Бегство от проблемы, это ещё не её решение.
– Ты бы…
– Ира, ну не мешай.
– Ладно, молчу.
– Да, получается, что совесть– это чувство, сдерживающее Человека в определённых рамках и не более того. В таком случае, она по определению не может иметь призывающий характер; если я, конечно, не вышел за эти рамки. Почему я раньше этого не анализировал? Н-да, ошибочка вышла.
– Чай будешь?
– Но ведь тогда получается, что раз уж совесть сдерживает, сдерживает в рамках, то какие стремления она сдерживает? Нехорошие – это очевидно, суть эгоистичные. Так получается-то одно и тоже… Нет. Или да? Нет, не то…
– Так ты чай будешь, или нет?
– Буду, буду. Что-то я запутался. Надо идти от определения, от фундамента. Совесть в любом случае связана с изначальной Человеческой основой, с Его изначальными стремлениями и свойствами; именно к ним она и призывает… Или сдерживает? Вот в этом главный вопрос.
– Ты…
– Ну, Ир!
– Молчу.
– Было установлено, что не призывает, следовательно, от противного, сдерживает. Но совесть же по определению сдерживает эгоизм, а значит наша основа эгоистична… Изначальные стремления Человека эгоистичны!
– На твоём лице такой ужас… Да, молчу, молчу.
– Выходит так, вроде никакой ошибки в суждении я не допустил. Но это же… Это…
– Иди, мой руки.
– Сейчас. Тогда о каком коммунизме может идти речь? Коммунизм– это же общество без рамок, что же тогда будет? Мы же все просто поубиваем друг друга; делай что хочешь, на сколько сил хватит… Беспредел? Хаос? Нет, бессмыслица, что-то не то; это же Человек, это…
– Я собираю на стол, иди мой…
– Да иду.
– Ну что ты кричишь?
– Извини.
– Это тебе этот Владимир…
– Владимир Николаевич.
– Да, Владимир Николаевич, мозги запудрил?
– Да он. И ещё как запудрил. Такое ощущение, что вся моя система… Нет где-то должна быть ошибка.
– Ну, опять…
– Совесть является необходимостью, это ясно; у животных же совести нет? Так, дальше. Теперь вопрос в том, какая это необходимость: внутренняя, или внешняя? Внешняя. И нужна она для сдерживания основных эгоистических стремле… Стоп!
– Ой, ты меня напугал.
– Вот где ошибка-то! Да, совесть– это внешнее, это необходимость, ибо Человек не в силах сам сдержать свой эгоизм, который, в свою очередь, является защитным фактором и следствием неравенства, то есть он не изначален. Надо всего лишь принять тот факт, что Человек не в силах сам дать отпор миру. Вернее, в силах, конечно, но кому это надо? Да, совесть навязана, совесть сдерживает, но не основу, а механизмы бегства от основы; внешнее проявление изначальных стремлений.
– Чай…
– Это же очевидно; если эгоизм приобретён и навязан, то и как следствие, совесть, как его сдерживающий механизм, тоже должна быть приобретена извне. Всё правильно. И что она имеет не призывающий характер– это не так уж и важно, суть от этого не меняется.
– Так ты чай будешь или мне его выливать?
– А?
– Всё уже давно собрано.
– Ах да, сейчас, только руки помою.
– Наконец-то.
– Ну, Владимир Николаевич, так запутать, так…
– Давай быстрей, а то всё остынет.
– Иду, иду.
19.03.03 15:16 – 15:26
– …мир меняется.
– Да он и не может не меняться.
– Это, конечно, да, но меняется он почему-то только к худшему.
– Ну, это ещё смотря с какой стороны посмотреть.
– С нашей.
– В какую же ещё сторону он будет меняться, коли люди даже в Господа Бога веровать перестали?
– Да не в этом дело.
– На мой взгляд, дело в том, что Человек становится всё более и более эгоистичным; соблазнов много, а тем самым он идёт против себя самого и…
– Человек всегда был, есть и будет эгоистом, это основа человека…
– Ну, я бы…
– …так что вся проблема взаимоотношения мира и присутствия фундирована в совершенно другом.
– В чём же?
– Бог…
– Люди стали умнее; люди стали понимать себя именно как людей, при этом они во всё больше нарастающей массовости стали терять то, что поняли, отсюда и все проблемы.
– Виталий Андреевич, вы не правы. Взгляните на историю, когда люди верили в Бога…
– Да, раньше смыслом жизни было попасть в рай, а для этого было необходимо верить в бога, жить по чести и тому подобное, но, как я уже говорил, человек стал умнее.
– Вы так говорите… разве верить в Господа– это глупо?
– Да.
– Да.
– Вы…
– Абсурд…
– Абсурд?
– Да, мы же говорим по существу об абсурде?
– Я бы не назвал это ни абсурдом, ни тошнотой, ни как бы то ни было ещё; это противоречие не между нами и миром, а между нами настоящими и тем, чем мы являемся.
– То есть?
– Эгоизм…
– Ясно. Боюсь, Пётр Дмитриевич, вы ошибаетесь.
– Почему же? Отчасти Пётр Дмитриевич прав, в том смысле, что абсурд, то есть проблема взаимодействия мира и человека, будем так это называть, если вам угодно, коренится именно внутри, и это действительно противоречие, но противоречие между Истинными стремлениями, нашим Предназначением и выдуманными нами: славой, богатством…
– Здесь вы, Константин Станиславович, абсолютно правы. Эти цели действительно ничего не стоят, ибо они только отдаляют людей друг от друга, а, следовательно, противоречат изначальной Человеческой природе.
– Господа, абсурд проистекает из отношения присутствия и его бытия. Человек просто теряет смысл жизни, он не знает, что делать и как с этим бороться; в самом же человеке никакого абсурда не может быть в принципе.
– Да это Человек никогда не знал своего предназначения, но столько самоубийств и депрессий как сейчас не было.
– Претензии стали больше, массовость опять же. Да и раньше была хотя бы видимость смысла: бог, свобода, равенство… А сейчас эти отговорки уже мало кого устраивают.
– Виталий Андреевич, Бог– это далеко не выдуманный смысл, ибо в Боге истина, а следовательно, отказываясь от него, ты отказываешься и от смысла.
– Бог– сказка, выдумка. Это, конечно, может сойти за смысл, но только сойти.
– Да, Константин Станиславович, Пётр Дмитриевич правильно сказал, причём бог может быть смыслом только или тогда, когда не хватает ума на другой, или когда больше уже ничего не остаётся.
– Вот именно. Бог– последняя надежда в безнадёжной ситуации, соломинка для утопающего, ведь надо же верить хоть во что-нибудь.
– Вот именно, Пётр Дмитриевич, что последняя, а почему? Потому что, отказавшись от мишуры, человек приходит к сути, то есть к Богу.
– Нет, просто Человеку свойственно верить; Он не может не верить, в вере спасение.
– Вот здесь я с вами не согласен. Именно в отказе от всякой веры, суть надежды, можно преодолеть абсурд, спастись от него.
– Спастись от него можно только искоренив его причину– внутреннее противоречие между природой и эгоизмом.
– Это не внутреннее.
– Вся проблема бытия Человека заложена внутри и только внутри.
– Между, Пётр Дмитриевич, между…
– Как же…
– Ну, хорошо, что такое абсурд?
– Состояние, при котором Человек больше не может так жить.
– Не совсем. Не так жить, а просто жить, так как теряется всякий смысл, всякая вера, а ведь без веры нельзя и гвоздя забить.
– Тогда получается, что от него вообще нельзя спастись.
