Павел Александрович Новиков
Полное собрание сочинений. Том 1
Телефонный звонок.
Антон Эдуардович отложил бумаги и снял трубку.
– Здравствуйте, Антон Эдуардович.
– Здравствуйте, здравствуйте, Николай Валентинович.
– Извините за беспокойство, но мне тут только что звонили…
– Кто?
– Важные люди, интересовались Игорем Сергеевичем Кузнецовым.
– И что?
– Хотят видеть его историю болезни.
Антон Эдуардович снял очки и потёр глаза.
– Хорошо. Я вам её в понедельник принесу.
– А побыстрее нельзя?
– К сожалению, не могу. Я её сейчас основательно изучаю, но к понедельнику, я думаю, закончу.
– Но в понедельник точно будет?
– Непременно будет.
– А то… Сами понимаете.
– Конечно, Николай Валентинович, я всё понимаю.
– Не забудьте только.
– Что вы, как можно?
– Ну, тогда до свидания.
– До свидания, Николай Валентинович.
Антон Эдуардович положил трубку и ударил кулаком по столу.
«Вот чёрт! Плохо, очень плохо, видимо журналисты их всё-таки допекли, да и общественное мнение… Что делать? Выпускать? Нет, не дождётся, да и Лев Абрамович обещал со следующей недели платить больше. Н-да, судя по всему, дело подходит к концу. Теперь главное выиграть последний, решающий бой…»
Игорь Сергеевич еле-еле заставил себя достать бумагу и стержень. Дозу ему за это время не увеличивали, но от постоянного недосыпания не было сил даже взять осколок, не говоря уже об остальном.
Состояние было совсем плохое.
«Неужели я проиграю? Неужели это конец? Вот так проиграть последний, решающий бой? Надо писать. Сколько успею, неважно что… «Погода отвратительная, в яме сыро, холодно и душа скомкалась и не показывалась, и не горела, и не ходил он в этот день…»,– Игорь Сергеевич едва не заснул.– Нет, это конец, конец… Что же делать? Я не хочу… Надо злиться. Эдуардыч,– он вспомнил его улыбающееся лицо.– Ну, ничего, ты у меня ещё попляшешь. Я никогда… Скотина… Не могу, спать хочется ещё больше, ничего не получается,– Игорь Сергеевич тяжело вздохнул.– Надо прояснить сознание, хоть совсем немного, хоть на минутку. Но как? Ничего же не помогает. Это конец… Стоп, а если…– Игорь Сергеевич зажмурился и сжал зубы.– Нельзя спать! Нельзя!– он несколько раз сильно вдавил осколок в ногу. На глазах выступили слёзы, но сознание действительно немного прояснилось.– Быстрее. «Петя не знал, что делать. Он вылез из ямы и посмотрел на далёкое Солнце. Выход из леса уже был виден, но глаза так и закрывались, и падать хотелось…» О чём я? Не могу сосредоточиться, даже если не сплю, не могу заставить себя писать. Забыл прошлый абзац, что там? Неважно. «Но он всё-таки находил в себе силы и, вставая, снова падал, но уже на несколько сантиметров дальше…»– снова ужасно захотелось спать, и мысли, как обычно, куда-то исчезли.– Нет, я больше не могу. Это выше моих сил. Это конец. Я проиграл, проиграл… Нет!– Игорь Сергеевич напряг всю свою волю и ещё сильнее вогнал осколок в ногу.– Проклятье! Но ничего, главное, что я могу думать. Надо быстрее, это ненадолго. «Глаза не открывались, и Петя пополз на ощупь. Человека в белом он не видел уже давно, но он знал, что это его проделки…»
Славик отбросил газету и привстал.
– Что делать?
Митяй и Василёк непонимающе на него посмотрели.
– Только что я опять встретил Игорька.
– Где?
– В коридоре, где же ещё? Он меня даже не узнал.
– Да не, он, скорее всего, тебя просто не заметил.
– Может и так, он же спит на ходу.
– Зря он,– вздохнул Василёк.
– Это ты ему объясни, что зря. Он же никого не слушает, сам не понимает, что делает.
– Ага.
– Он же дураком может стать.
– На всё воля Господня.
– На всё наша воля.
– То есть?
– Если он сам совсем уже не соображает, надо соображать за него.
– Откуда ты знаешь? Может, он ещё ничего?
– Какой там ничего? Он вторую неделю одну главу пишет, и ещё треть, наверное, не дописал. А что и пишет – по большей части бессвязный бред, разве что общий смысл и можно понять.
– Ну а что мы сделаем?– Василёк был как всегда пессимистичен.
– Скажи ему, что не будешь больше передавать рукописи.
– Митяй, ну не такая уж я и скотина, чтобы так жестоко кидать его в трудную минуту. Одно дело отговорить, и совсем другое предать.
– Да.
– Поговорить с ним надо.
– А как ты с ним поговоришь? Его ж ни к кому и на шаг не подпускают.
Славик задумался.
– Нужно поговорить с Эдуардычем.
– Ты чё? Забудь.
– А что делать?
Митяй молчал, Василёк тоже.
– Пусть нас хотя бы в «баню» в одной очереди запустит, уж там-то ни он мне, ни я ему ничего передать не сможем, если он этого боится.
– Ну, это как-то…
– Ну а что ещё остаётся? Скажу Эдуардычу, что мне его самому жалко, и что я попробую его отговорить.
– Не, не разрешит.
– Он же знает, что я, в принципе, против.
– Всё равно.
– Ну а почему бы и нет? Хуже-то всё равно уже не станет.
– Как-то…
– Тогда что?– разозлился Славик.– Ждать, пока он идиотом станет?
– Ладно, как хочешь.
– Да благословит тебя Бог.
Митяй и Василёк отвернулись.
Славик лёг и начал обдумывать, что он будет говорить Эдуардычу.
Из «бани» вышли последние больные, и санитары впустили новую группу, среди которых должен был быть и Игорь Сергеевич.
Славик посмотрел по сторонам, его ещё не было.
«Неужели Эдуардыч обманул? Вот скотина».
Он вошёл и начал раздеваться.
«Пора бы ему уже. Что ж такое? Может, он уже и ходить не в состоянии?»
Большинство больных уже начали раздеваться.
Славик не торопился.
«Да где же он?»
Наконец Игорь Сергеевич пришёл.
В «баню» его привели санитары, так как он с трудом стоял на ногах и, наверное, вообще не понимал, зачем ему это надо.
Игорь Сергеевич устало сел на лавку и опустил голову.
Славик улыбнулся и подсел к нему.
– Ну, здорово Игорёк.
Игорь Сергеевич медленно повернул голову в его сторону и посмотрел на Славика заспанными, ничего не выражающими глазами.
– Игорёк, это я.
– Привет.
Говорил он растянуто и монотонно, как в замедленном кино.
– Ты хоть что-нибудь соображаешь?
– Вроде бы. Вот только спать хочу, сил нет.
Славик покачал головой.
– Что ж ты делаешь?
– «Только та свобода настоящая, которую сами себе берут»,– еле слышно пробурчал он и попробовал улыбнуться.
– Ты и правда, чокнутый.
Игорь Сергеевич ничего не ответил.
– Эй, раздевайтесь.
Игорь Сергеевич посмотрел на санитара и начал снимать трико. Делал он это так медленно, что казалось, что он вот-вот уснёт.
Славик обратил внимание на правую ногу: вся её внутренняя сторона была синей, в кровоподтёках и порезах.
– Игорёк, что они с тобой делали?
– Ты о чём?
Славик указал на колено.
– Надо.
– Ты это сам?!– не поверил Славик.
– Да.
– Сдурел что ли совсем? Зачем?
– Надо. Но это уже мало помогает.
– Ну, ты…
– У меня такое ощущение,– Игорь Сергеевич усмехнулся, от чего его лицо приняло ужасающее выражение,– что если даже мне эти ноги будут отрезать, я всё равно не проснусь.
– Игорёк, бросай это дело.
– Не брошу, иначе я и часа не пролежу, усну.
– Я не о том?
– А о чём?
– Ты что, совсем ничего не понимаешь?
– Знаешь, мне сейчас на всё наплевать, я полночи пытался писать, я спать хочу.
– Эта твоя писанина…
– Я никогда не сдамся, никогда не продам свою свободу, никогда, никогда…
– Совсем ты, что ли?
– Осталось совсем чуть-чуть. Хотя за эту неделю я главу так и не написал, мне же с того четверга дозу увеличили, так что придётся мне за эти две ночи в любом случае дописать, иначе всё, это равносильно поражению.
– Как хоть ты ещё вообще думать можешь?
– Вот так и мучаюсь.
– Игорёк, бросай пока не поздно.
– Уже поздно. Сдаваться перед решающим сражением глупо.
– Ты же уже не рассказ пишешь, а набор слов. Я читал твою последнюю главу, там же ничего не поймёшь, а раз тебе дозу ещё увеличили, у-у, представляю, что там будет.
– Эй, вы двое, поторапливайтесь.
Славик встал и взял полотенце.
– Потом поговорим.
Игорь Сергеевич не счёл нужным отвечать и, взяв полотенце, поплёлся следом.
Из душа они вышли первыми. Игорь Сергеевич даже спины не намочил.
Они снова сели на лавку.
Славик более или менее обтёр голову и обвязался полотенцем.
– Эх, Игорёк, Игорёк.
Игорь Сергеевич вздохнул и опустил голову.
– Я не знаю, что мне делать, я…
– Ничего.
– …должен дописать эту главу. И осталось-то… Раньше бы я это за несколько часов бы написал, а сейчас… Это мне нужно обе эти ночи не спать, не расслабляться, не останавливаться…
– По-моему ничего ты не напишешь, это нереально, так что бросай. Скажи Эдуардычу, что больше ничего не будешь писать, хоть крыша не съедет.
– Это он тебя попросил покапать мне на мозги?
– Ты же знаешь, я никогда не поддерживал этой идеи, мне тебя жалко.
– Нечего меня жалеть.
– Скажи Эдуардычу…
– Никогда. Пусть я проиграю, но сам я не сдамся.
– Игорёк, да подумай ты!
– Нет.
Они на некоторое время замолчали.
– Если я допишу, ты сможешь передать?
– Честно говоря, вряд ли. Эдуардыч на днях всем намекнул, что если хоть кто-нибудь передаст рукопись, то небезызвестная тебе процедура ему обеспечена.
– Скотина.
– Вот так-то.
– Что же тогда делать?
– Я придумал тут кое-что.
– И что же?
– Василёк всегда заворачивает всякие там пустые банки в газету, суну в какую-нибудь банку твою рукопись, а его мать найдёт, уж она-то точно отдаст.
– Хорошая мысль.
– Вот только надо, чтобы Василёк не заметил, да и мать его вдруг не развернёт их, а решит выкинуть, что тогда?
– Тогда всё.
– Но так я передать уже ничего не смогу.
– Значит, делай, как придумал, больше ничего не остаётся.
– Попробую,– Славик усмехнулся.– Такие хитрости начались… Вот уж действительно, голь на выдумки хитра.
Игорь Сергеевич начал одеваться.
– Последняя глава. Неужели не допишу? Я и так её уже совершенно безбожно урезал, неужели? Неужели?
– Уж извини, но что-то мне не верится, что ты сможешь под аминазином не спать две ночи.
– Ты не представляешь, как злость придаёт силы. Даже иногда возникает такое состояние… Кажется, что сознание куда-то исчезло, пишешь сам не знаешь что, одни чувства и только злость ещё теплится, злость даёт жить.
– Боюсь, что крыша у тебя уже съехала.
– Это неважно, важно только то, допишу я, или нет. Я должен, понимаешь? Должен.
– Собирайтесь живей.
Славик оделся, Игорь Сергеевич тоже.
– Ну, всё – пора.
– Только передай, обязательно передай.
– Я же сказал, постараюсь.
– Постарайся.
Они встали и пошли к двери.
– Какой же ты всё-таки упёртый.
– Упёртый… Может быть и так.
Они вышли.
– Ну, всё, до скорого. Уж не знаю, победителем я увижу тебя или побеждённым.
– Всё зависит от этих двух ночей, смогу ли я?
Славик молчал.
– Смогу ли?– повторил он тише и вздохнул.
Славик уловил в этом вздохе какую-то безнадёжность, но доказывать ничего не стал, так как понял, что это всё равно бесполезно.
Они попрощались и разошлись по своим палатам.
Глава 7
Игорь Сергеевич всё-таки смог.
«Ну, вот, наконец, и вышел новый роман Игоря Сергеевича Кузнецова. Не побоюсь назвать его шедевром, ни в какое сравнение с его прошлыми работами…»– гласил один критик.
«…Эта книга не будет годами валяться на полках, как все его прошлые книги…»– гласил другой.
«Я не верю, что такую вещь мог написать И. С. Кузнецов. Уже сейчас можно сказать, что этот роман станет культовым…»
И так далее, и тому подобное.
Даже Анатолий Андреевич не удержался от похвалы.
«Не ожидал,– писал он,– что И.С. Кузнецов напишет хоть когда-нибудь стоящую вещь, а тем более такую вещь. Давненько я не читал с таким удовольствием.
Что особенного в этом романе? Особенностью этого романа является вовсе даже и не сюжет, и не стиль изложения, а какие-то потрясающие чувства, вложенные в эту книгу. Роман, как-то незаметно и ненавязчиво пропитан ненавистью и, в тоже время, жалостью, болью, гордостью… В каждой строчке чувствуется что-то, что ещё и не каждому дано понять, что-то не отсюда, что-то необъяснимое, но обладающее огромной энергией. Прежде у Игоря Сергеевича ничего подобного не было.
Я два раза прочитал этот роман, но так по-настоящему всё и не понял. И вроде бы всё понятно, но в тоже время создаётся такое впечатление, что это ещё не всё, что при определённых условиях можно понять гораздо больше.
Почему так происходит?– задал я себе вопрос. Почему этот роман совсем не такой, как остальные? Всё по-другому, на эмоционально уровне, что ли. И понятно, и непонятно; и мелко, и глубоко. С каждым разом находишь всё больше и больше смысла, даже там, где, казалось бы, его и вовсе нет.
Так что же такое произошло с нашим Игорем Сергеевичем?
Попробуем разобраться.
Этот роман был написан в психиатрической лечебнице, где Игорь Сергеевич до сих пор и находится, так, может быть, в этом – то всё и дело? Главное– атмосфера, как внутренняя, так и внешняя. Игорь Сергеевич писал этот роман, мягко говоря, в не очень приятной обстановке, скорее всего всё это и перенеслось в книгу; вся боль, весь страх, вся ненависть…
В принципе, стиль Игоря Сергеевича узнаётся, более или менее, но какие-то неуловимые нюансы кардинально меняют всё. Пропало рассусоливание, которое так надоедало во всех его прошлых работах, даже складывается впечатление, что Игоря Сергеевича вообще мало волновало, всё ли поймёт читатель, или не всё и поймёт ли вообще. Даже вполне может быть, что Игорь Сергеевич писал исключительно для самого себя, ради одного факта, что он пишет. Пропала эта противная и аляповатая боль, такая неестественная и глупая во всех его прошлых романах, вместо неё появилось что-то настоящее, гораздо большее, чем боль. Всё стало по-другому.
Без всякого подвоха могу сказать, что пребывание Игоря Сергеевича в психиатрической лечебнице пошло ему только на пользу, по крайней мере, уж на моральную точно.
Рекомендую почитать всем здравомыслящим людям, кому не лень поплутать в лабиринте непонятного, скорее даже непонятного нам».
Роман удался.
Всё было не напрасно.
Естественно, что после такого быстрого и грандиозного успеха поднялся ещё больший шум по поводу пребывания Игоря Сергеевича в психиатрической лечебнице.
Все наперебой расхваливали роман Игоря Сергеевича, а потому хотели увидеть его и пообщаться с ним. «Произвол, произвол! Куда смотрят власти?..»– кричали все.
Льву Абрамовичу это нравилось. Чем больше крика, тем больше денег, деньги – мера шума. И чем дольше Игорь Сергеевич ещё сидел бы, тем лучше, но теперь уже вмешались люди поважнее, так как журналисты с каждым днём допекали их всё больше и больше.
Все разговоры Льва Абрамовича с Антоном Эдуардовичем в последнее время имели приблизительно такое содержание:
– Ну что будем делать?
– Попридержите ещё. Скоро.
– Это дорого…
– Не обижу. Попридержите, пожалуйста, немного.
– Да я бы и так его не выпустил, но…
– Вот и хорошо.
– Люди повыше меня начинают названивать.
– Но я же, по-моему, очень хорошо вам плачу.
Как правило, небольшая пауза.
– Ну, хорошо. Ещё несколько дней он полежит, но обещать ничего не могу…
Такого типа разговоры были у них теперь чуть ли ни каждый день.
Чувствуя, что Игоря Сергеевича придётся скоро выпустить, Антон Эдуардович стал постепенно снижать дозировку аминазина, боясь, и правда сделать из него психбольного, что весьма плачевно бы отразилось на его и так основательно подпорченной репутации. Тем не менее, из наблюдательной палаты Антон Эдуардович его не выпускал.
Но, наконец, отпираться больше не было возможности, и Антону Эдуардовичу пришлось подправить бумаги и выписывать Игоря Сергеевича.
– Игорь Сергеевич, Антон Эдуардович сказал вам перейти в седьмую палату.
Игорь Сергеевич вяло открыл глаза. Аминазин отменили ещё несколько дней назад, но спать всё равно хотелось.
– Поторопитесь, пожалуйста.
Особой радости Игорь Сергеевич не испытывал, так как о выходе книги ничего не знал, а к наблюдательной палате он уже привык.
– Иду, – пробубнил Игорь Сергеевич и встал.
Санитар сопроводил его до палаты.
В палате ничего не изменилось: Митяй всё так же смотрел в потолок, Василёк читал библию, Славик же о чём-то размышлял, глядя на обильный мокрый снег.
– Здорово.
– О-о, Игорёк!– обрадовался Славик…
– Мы уж и не надеялись тебя увидеть,– воскликнул Митяй и засмеялся.
– На всё воля Господня, его благодари.
Игорь Сергеевич устало сел на кровать.
Василёк и Митяй снова закрыли глаза и продолжали думать о чём-то своём.
– Сколько я там лежал?
– Без малого четыре недели, а с момента, как ты написал последнюю главу– почти две.
Игорь Сергеевич удивлённо вскинул брови.
– Как летит время…
– Выпустят тебя,– улыбнулся Славик.
– С чего ты взял?
– Журналисты около психушки стали чаще появляться, может, сам видел, да и Эдуардыч в последнее время какой-то нервный. Всё, отдохнул немного, пора и в свой дурдом возвращаться
– Это значит, книга всё-таки вышла?
– Вышла.
На лице Игоря Сергеевича появилась загадочная улыбка.
– И всё-таки я победил. Полная и безоговорочная капитуляция.
– Поздравляю,– искренне поздравил его Славик.
– Муха убила слона.
– Нет, не убила, ей просто удалось улететь.
– Это неважно.
– Но какой ценой!..
– Цена не имеет значения. Ты не представляешь, что значит победить.
– Почему же? Представляю.
– Нет, это всё не то. Это нужно пережить.
– Победитель…
– Да…
– Присылай письма, приходи в гости.
– Обязательно! Спасибо тебе за всё.
– Да ладно, не за что.
– Митяй, Василёк, спасибо, не забуду!
– Да я-то… пустяки.
– Обращайся ещё,– Митяй снова засмеялся.
– Н-да, не ожидал я такого конца, думал, рано или поздно ты всё равно сдашься и успокоишься.
– Нет уж, покой не для меня.
– А что же ты тогда носишься со своей свободой? Ведь свобода– это покой.
– Ты не понимаешь,– Игорь Сергеевич никогда не хотел об этом думать.
– Ладно. Мы очень разные люди.
– Ты прав.
– Меня жизнь обламывала медленно, я уже привык к этим обломам, это уже часть меня, и я не вижу в них ничего особенного, а вот тебя жизнь по – настоящему ещё не обламывала, значит однажды обломит так!..– Славик на секунду замолчал и улыбнулся.– Берегись.
– Ты не знаешь моей жизни.
– Я и свою-то иной раз не узнаю.
Они замолчали. На лице Игоря Сергеевича блуждала всё та же беззаботная улыбка.
– Неужели я действительно победил?..
Дверь медленно открылась, и на пороге появился как всегда улыбающийся Антон Эдуардович.
– Здравствуйте, Игорь Сергеевич, как вы себя чувствуете?
Игорь Сергеевич едва ли не засмеялся.
– Здорово, Эдуардыч!– Игорь Сергеевич впился взглядом в глаза Антона Эдуардовича.
Он чувствовал свою силу. Сейчас этот, когда-то великий и всемогущий человек, стал маленькой, беспомощной мышкой.
Антон Эдуардович опешил, но вида не подал. Он никак не ожидал такого поворота событий, но, тем не менее, всё-таки осилил изобразить улыбку.
– Я вижу, вам стало лучше.
– Мне хорошо, как никогда раньше.
– Я рад.
– Я тоже.
– Ну что же, у меня для вас хорошая весть…
– Вещей у меня тут нет, я могу идти?
«Вот сволочь, догадался…»
– Вы правы. Идёмте со мной, вам надо заполнить кое-какие бумаги.
– Сейчас, подождите.
«Совсем обнаглел. Эх, сейчас бы укольчик…»
– Конечно, я подожду.
Игорь Сергеевич крепко пожал руку Славика, затем Митяя и Василька.
– Верь в Бога, ибо он поверил в тебя.
– Я заставил его поверить. Всё, прощайте.
Игорь Сергеевич напоследок осмотрел палату, такую отвратительную, но в которой он так замечательно проводил время, и, в последний раз махнув рукой Славику, вышел, закрыв за собой дверь. Он знал, что больше он их не увидит, и ничего подобного с ним теперь не случится, да и слава богу. И радостно, и грустно. Хотя с одной стороны, было даже как-то…
Игорь Сергеевич и Антон Эдуардович неспешно направились в кабинет.
– Ну, где там ваши бумаги?
Игорь Сергеевич без разрешения плюхнулся в кресло. Гордость победителя так и распирала его.
Антон Эдуардович ничего не сказал, он знал, что война проиграна.
– Сейчас я всё достану.
Антон Эдуардович сел за стол и извлёк из верхнего стола несколько бумаг.
– Обидно, да?– сочувственно спросил Игорь Сергеевич.
– Почему мне должно быть обидно?
– Вы сами знаете почему.
– Что-то я вас не понимаю.
– Скажите, каково чувствовать себя побеждённым? Каково чувствовать себя шулером, который вчистую проиграл новичку, при этом ещё имея все козыри на руках?
– Я не вёл с вами никакой войны, я просто был вашим лечащим врачом, и надеюсь, я вам помог.
– Да, помогли, очень помогли. Я стал понимать всё гораздо глубже, чем раньше, все краски стали ярче.
– Я за вас рад.
Затянулась пауза. Антону Эдуардовичу не хотелось разговаривать.
– Ну, вот и бумаги, прочтите и подпишите.
Игорь Сергеевич взял протянутые бумаги, но читать не стал, ему хотелось вдоволь насладиться моментом.
– По-моему, Антон Эдуардович, вы чем-то расстроены.
Антон Эдуардович вернулся за стол и тяжело сел.
– С чего вы взяли, Игорь Сергеевич?
Его голос всё ещё был таким же спокойным, как и раньше, а на лице была та же улыбка, но глаза были уже не те.
– Да так, показалось, наверное.
– Вы уверены, что теперь вы здоровы?
– Спасибо доктор, теперь я болен как никогда раньше.
Антон Эдуардович попытался улыбнуться.
– Вы говорите, больны?
– Я болен жизнью.
– Интересная болезнь.
– Она просто переполняет меня и не даёт спокойно существовать. Очень, кстати, замечательная болезнь, рекомендую.
– Спасибо, но я хочу быть здоровым человеком.
– И у вас ничего не болит?
– Нет.
– Ничего не болит только у покойников.
– Я похож на труп?
– Морального. Полуразложившаяся душонка.
– А вы, значит, живы?
– Да, ожил потихоньку.
– Научите, как.
– Поставьте на ваше место своего злейшего врага, а лучше больного, буйного, и тогда поймёте, что такое жизнь; поймёте, кто вы есть, и что вам делать, вся жизнь станет простой и понятной, как в раю. Я бы всем порекомендовал такие процедуры.
– Очень интересный метод лечения. Советую защитить диссертацию и написать книгу на эту тему.
– Спасибо, но книга у меня уже есть. Пока что писать не охота.
Игорь Сергеевич посмотрел в глаза Антону Эдуардовичу, но тот отвёл взгляд.
«Достаточно позвать одного санитара, чтобы ты у меня тут на коленях ползал, писака хренов. Убил бы собственными руками. Придушил бы…»
Антон Эдуардович встал с кресла и стал расхаживать перед Игорем Сергеевичем.
– Ты думаешь, ты теперь всемогущ?
Игорь Сергеевич был счастлив, наконец-то он его вывел.
– Ага.
– Ты кусок дерьма, никто и ничто. Да, ты выиграл свою маленькую войнушку, но теперь ты обречён. Ох, как ты мне будешь завидовать! То, что я сейчас чувствую– это мелочь, по сравнению с тем, как будешь мучиться ты.
Ты слишком увлёкся, ты слишком многое понял, пусть пока и сам того не осознавая, и теперь тебе уже не вернуться к той счастливой слепо верящей жизни. Ты сам создал себе мир, и теперь тебе из него уже не выкарабкаться.
Тебе снова захочется вернуться сюда же, в свою ненавистную наблюдательную палату, под моё любящее крылышко, ты будешь мечтать об этом. Но твоя другая половина будет кричать, что это всё чушь, ты победил, ты на свободе, и это замечательно. Там исчезнет всё твоё нынешнее простое понимание жизни, жизнь там потеряет всякий смысл, а жизни здесь больше не будет, эту жизнь уже не вернуть. Ты теперь всегда будешь здесь, будучи там. Ты или чокнешься, или умрёшь. Ты проиграл, выиграв.
Я же позлюсь недельку и забуду, а вот ты… не завидую, честно не завидую, не хотел бы я сейчас оказаться на твоём месте.
Игорь Сергеевич всё это время сидел с улыбой победителя и даже не слушал то, что говорил Антон Эдуардович.
Антон Эдуардович зло уставился на Игоря Сергеевича.
Игорь Сергеевич развалился в кресле и медленно захлопал в ладоши.
– Оскар вам обеспечен.
Антон Эдуардович молча сел за стол.
– Простите, я не знал, что вы так расстроитесь, иначе я, конечно же, не писал бы книгу и не доводил бы вас.
– Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним.
– Я смеюсь. Это конец. Я последний.
– Зря вы не слушали то, что я вам говорил. Хотя оно и понятно, вы пьяны победой и не можете нормально думать, но это будет длиться недолго.
– Как вы ошибаетесь.
– Вас ждёт ужаснейшее похмелье.
– Заслушаешься.
– Проваливайте.
– Зачем же так грубо?– Игорь Сергеевич еле сдерживал радостный смех.
Он встал.
– Чтоб больше я вас не видел.
– Не увидите, даже не надейтесь.
– Вы обречены.
– Спасибо на добром слове.
Игорь Сергеевич подписал бумаги и направился к двери.
– Прощайте, Антон Эдуардович,– сказал он, не оборачиваясь.
– Только не пишите в предсмертной записке, что это я во всём виноват.
– Не дождётесь.
Дверь закрылась.
Наконец-то Игорь Сергеевич был свободен.
Свобода.
На улице уже лежал первый снег, и люди ходили в зимней одежде. Игорь Сергеевич был одет явно не по сезону, и потому уже через пять минут совершенно замёрз. Он решил отложить прогулку и поехать домой на автобусе, который, к счастью, подошёл довольно быстро.
«Повезло,– Игорь Сергеевич зашёл в автобус и сел на первое попавшееся место.– Может, хоть здесь согреюсь. Н-да, зима начинается. Когда меня положили, на улице было ещё плюс пятнадцать. Холодно-то как,– Игорь Сергеевич поёжился.– Ну, ничего, минут через сорок я должен быть дома. Интересно, всё там в порядке? Больше ж двух месяцев не появлялся. Два месяца… Даже больше, почти три! Это надо же, кто бы мог подумать? Из-за какого-то алкаша я провалялся в дурдоме всю осень! Хотя почему из-за алкаша? Он случайность, если бы не Лев Абрамович, я бы уже через три-четыре дня и думать о нём забыл. Всё этот…
Ну да ладно, хватит о плохом. Всё хорошо, что хорошо кончается. Меня же выпустили, я на свободе, я заставил их сдаться,– Игорь Сергеевич улыбнулся.– Я победил. Эдуардыч, наверное, думал, что я после первого же укола буду просить у него прощения. Ха! Ну, так кто кого? А как он сегодня! Разозлился, всё-таки я его вывел. Да-а, вот время было… Хоть мемуары пиши. Хотя мемуары, по сути, у меня уже есть. С одной стороны не обо мне, конечно, но с другой стороны Петя– это я. Лучше, наверное, теперь уже и не получится.
А как я писал! В наблюдательной палате, под одеялом и на чём!– Игорь Сергеевич опять улыбнулся.– До сих пор нога болит, наверное, теперь долго проходить будет. Медсёстры три раза подходили! Как слепые, честное слово. Кстати, хорошо хоть обысков не было, а то в наблюдательной особо ничего и не спрячешь. Хотя, с другой стороны, найдёшь разве эту несчастную бумажку? А осколок… Это мелочи.
Эх, до чего только Эдуардыч не доходил! Сначала предупреждения, потом отрезал мне связь с внешним миром, потом укол, наблюдательная палата, увеличение дозировки… Это ужас, сколько мне кололи! От одного такого укола, наверное, и бык бы уснул. И всё равно я выиграл. Полная и безоговорочная капитуляция.
Вот время было… Идёшь по коридору и только ловишь на себе ненавистные взгляды медсестёр и санитаров, да ещё испуганные больных. Такая атмосфера… Н-да, только сейчас начинаешь понимать, как там было отвратительно, там ненависть как-то не давала всё адекватно прочувствовать. Каждую ночь боишься, как бы не застукали, утром боишься обыска, по воскресеньям боишься, что никто не передаст… С ума сойти, как хоть я только смог выиграть? Потрясающе, удивительно… Я не продался, я завоевал свободу…
Свобода,– Игорь Сергеевич вздохнул.– Вот она. Как же я скучал по ней! Эти улицы, вечно куда-то спешащие люди, моя квартира… Да, это не в четырёх стенах под надзором медсестёр и санитаров, это свободный мир. Относительно, конечно. Я снова стал свободным человеком, я заставил признать за собой такое право! Вот Эдуардыч-то наверное злится! Проиграть, имея все козыри на руках. Мне бы на его месте было стыдно…»
– Извините, а вы, случайно, не Кузнецов?
Игорь Сергеевич отвлёкся от своих мыслей и посмотрел на подошедшую к нему женщину.
– Да, это я.
Женщина заулыбалась.
– Ой, неужели? Вот повезло-то! Вы не могли бы расписаться вот здесь?– она достала из сумочки записную книжку и, открыв её на первой странице, протянула её Игорю Сергеевичу.– Вы знаете, я и мой муж… Мы все…
– У вас ручка есть?
– Да, конечно. Вот, возьмите.
Игорь Сергеевич размашисто расписался.
– Спасибо.
– Да не за что.
– Подруги умрут от зависти. Спасибо.
Игорь Сергеевич кивнул.
Женщина сунула записную книжку обратно в сумочку и, улыбнувшись на прощанье, направилась к выходу.
Игорь Сергеевич продолжил смотреть в окно.
«Да уж… Меня узнают на улице!– он усмехнулся.– Подумать только, да я теперь знаменитость,– Игорь Сергеевич едва не засмеялся.– Ну что, Эдуардыч? Хреново тебе, да? Я на свободе, а ты с испорченной репутацией; я чуть ли не герой, а ты… Ты никто и ничто.
Свобода… До чего ж оказывается хорошо просто жить у себя дома, а не в тюрьме или психушке…
Завтра же начну писать новый роман! Идея у меня ещё в наблюдательной палате созрела, так что проблем с сюжетом, я думаю, не будет. Как же хочется ещё что-нибудь написать! Как хочется показать Эдуардычу, что я здесь, я пишу, я свободен… Нечего ему расслабляться,– он опять чуть ли не засмеялся.– Так, кажется, сейчас будет моя остановка…»
Игорь Сергеевич встал и подошёл к двери.
Показался его дом. Он даже нашёл своё окно.
«Я свободен. Наконец-то я снова обрёл свободу».
На следующий же день Игорь Сергеевич получил множество звонков от всех журналистов и критиков, которых знал и которых не знал, но интервью он согласился дать только Анатолию Андреевичу.
На следующий же день Игорь Сергеевич пошёл к нему. Раньше он всегда побаивался общаться с этим человеком, но теперь он знал, что он выше и сильнее всех на этом свете, потому что он всё понял, всё осознал и нашёл настоящую жизнь.
Игорь Сергеевич уверенно постучался в дверь его кабинета.
– Войдите,– ответил он.
– Здравствуйте.
– О-о, здравствуйте, здравствуйте,– искренне обрадовался Андрей Андреевич.– Рад вас видеть.
– Неужели?
– Честное слово. Я за это время кардинальным образом изменил мнение о вас.
– И какое же оно теперь?
– Теперь я думаю, что вы всё-таки можете писать стоящие вещи, если захотите.
Игорь Сергеевич усмехнулся.
– И на том спасибо.
– Как, кстати, здоровьице?
– Терпимо. Вот только зрение совсем плохое стало, теперь приходится при чтении одевать очки.
– Сочувствую.
– Да ничего страшного.
– Вы садитесь, садитесь, что стоять то?
Игорь Сергеевич сел в кресло напротив Анатолия Андреевича.
– Ну что же, Игорь Сергеевич, начнём?
– Давайте.
Анатолий Андреевич включил диктофон и принял сосредоточенный вид.
– Здравствуйте, Игорь Сергеевич.
– Здравствуйте.
– Рад вас видеть, как, кстати, здоровье?
– Спасибо, неплохо.
– Я думал, что после такого строгого режима вы будете как минимум инвалидом третьей группы.
– Ну, это явное преувеличение, режим был не такой уж и строгий.
– Какие чувства вы там испытывали?
– Разные, поначалу страх, жалость к себе, потом стала доминировать ненависть, а затем и гордость.
– Гордость?
– Бьют же ведь не просто так, правильно? Бьют, когда слишком много на себя берёшь, а я брал очень много. Я был противовесом всей системе, я был её угрозой. И чем больше меня «били», тем, значит, большую опасность я представлял системе, а вывести из равновесия такую устойчивую, продуманную и целостную штуку, поверьте мне, уж чего-то да стоит.
