Ольга Сергеевна Распутняя
Объятые иллюзиями
– Я так не хочу ехать домой, – грустно сказала я, положив голову ему на плечо.
– А кто сказал, что мы едем домой? – хитро ответил он, поцеловав меня в макушку. И, как бы я не выпытывала его, куда мы направляемся, обещая ему на ухо самую многообещающую награду, он лишь загадочно улыбался и был нем, как рыба.
Минут пятнадцать спустя мы с ним уже скидывали верхнюю одежду в гардеробной небольшого клуба, вход в который я бы в жизни не нашла, если бы только меня буквально не ткнули в него носом. Мы наслаждались упоительным теплом и растирали друг другу замерзшие руки.
– Не имею ни малейшего понятия, как тебе удалось найти на Рождество место, которое не было бы до отказа заполнено людьми, – удивленно сказала я, когда мы с ним переступили порог главной залы.
– У людей с большим количеством довольных благодарных клиентов есть свои преимущества, – усмехнулся он, подмигнув мне. – Пусть это останется интригой. Тебе здесь нравится?
– Здесь потрясающе, – с восторгом подтвердила я, ничуть не покривив душой.
Да, поэтическая натура Брайана и не могла выбрать другого места.
Атмосфера здесь действительно была довольно необычная, волнующая и вместе с тем какая-то родная и уютная. Здесь не было аккуратных, идеально сервированных столиков, яркого ровного освещения и чинных официантов, одетых в строгие изысканные фраки. А, если честно, то этот клуб больше всего напоминал бедлам, но очень уж притягательный в своей своеобразности. Таинственный полумрак, разгоняемый кое-где приглушенно-оранжевыми и алыми всполохами от неоновых вывесок, хаотично расставленные столики для игры в покер и мягкие пуфы разных форм, кривовато висящие картины совершенно разномастных стилей и направлений и, в довершение всего, громадное пианино на ярко освещенном помосте. За пианино сидел бодрый пожилой мужчина с аккуратно подстриженной бородкой и пышными бакенбардами и играл какой-то зажигательный мотивчик. Судя по время от времени истерично срывающимся нотам, старичок уже успел довольно насыщенно отметить праздник. Однако это не только не вносило дисгармонию в окружающую обстановку, но и, напротив, слаженно вписывалось в сумбурную атмосферу клуба и добавляло ей заражающего очарования. Мне казалось, что мы перенеслись на несколько столетий назад, в совершенно другой мир. Что ж, Брайану в очередной раз удалось удивить и покорить меня – впрочем, ничего удивительного, ведь он понимал меня, как никто другой.
– Мне кажется, сейчас я увижу где-то за соседним столиком меланхолично покуривающих трубку Фитцджеральда и Хемингуэя, – сказала я, оглядываясь вокруг с таким интересом, словно и в самом деле была намерена их увидеть.
– Ну, в Америке мы бы их вряд ли встретили, моя мечтательница, – улыбнулся Брайан. – Они предпочитали проводить время в барах Парижа. Но многие деятели искусства обожают проводить здесь время. Здесь что-то вроде их тайной секты.
– Ничуть не удивлена. Ни для кого не секрет, что все талантливые люди, мягко говоря, со странностями.
– А тебе не нравятся люди со странностями?
– О, я обожаю людей со странностями. Они единственные и стоят того, чтоб тратить на них время. Если бы их не было, нам бы совсем нечего было делать в этом бессмысленном мире.
Недолгое времени спустя, я, всегда гордившаяся образцовой выдержкой, к стыду своему, совершенно опьянела от эгг-нога, крепкой медовухи, терпкого запаха тяжелых сигар и задорной музыки, под которую отплясывала, наверное, еще моя покойная бабушка. Но я была в этом не одинока – всеобщий градус повышался с каждой минутой, и атмосфера в клубе накалилась не на шутку.
На сцене выстроился целый музыкальный оркестр. Сначала они обращались со своими флейтами и кларнетами настолько неуверенно и с таким недоумением, как будто их только что выловили на улице и поставили перед фактом, что отныне они – музыканты. Однако с каждым аккордом они определенно набирались уверенности и все более входили в раж. Вскоре многие мужчины и женщины, вне зависимости от возраста, повскакивали с мест и пустились танцевать. И я, разумеется, не могла остаться в стороне – душа неистово звала меня присоединиться ко всем остальным. Правда, мне пришлось почти силой выдернуть Брайана из мягкого кресла, в котором он вальяжно развалился, и потащить его на танцевальную площадку. Правда, мои воодушевленные попытки не увенчались особым успехом, потому что ноги у меня подкашивались, наотрез отказываясь со мной сотрудничать, и я то и дело спотыкалась и заваливалась на Брайана. Но меня это ничуть не смущало, напротив, мне становилось все веселее и веселее. Брайан умело кружил меня в танце и галантно подхватывал за талию и прижимал к себе каждый раз, когда я теряла равновесие. Эти далекие от идеала танцы, наши жаркие прикосновения и чувственные поцелуи под аккомпанемент этого своеобразного симфонического оркестра еще долго приходили ко мне во снах, когда моя жизнь рухнула…
В конце концов, когда мы вдоволь натанцевались, и я уже буквально валилась от усталости, но упрямо не хотела в этом признаваться, Брайан крепко обнял меня за талию и потащил к выходу. Я все пыталась вывернуться из его рук и повернуть обратно: мне ужасно не хотелось, чтоб эта волшебная ночь заканчивалась. И только таинственный шепот Брайана, что он приготовил мне еще один сюрприз, заставили меня перестать сопротивляться.
Как мы оделись, словили такси и добрались до квартиры Брайана, осталось для меня скрыто туманной пеленой. Слава Богу, на морозном воздухе я немного пришла в себя и, к тому моменту, как мы заходили внутрь, соображала я уже вполне здраво. К тому же, будоражащая кровь эйфория праздника уже отпускала меня, так что мне стало даже немного грустно. И почему все хорошее проходит так быстро? Не успеваешь оглянуться – и вот, оно уже позади, а мы начинаем новый отсчет до следующего краткого проблеска счастья…
В тот момент, когда Брайан заботливо помогал мне снять мою теплую шубку, из нашей спальни вдруг донесся странный звук, который моментально вывел меня из задумчивости. Я быстро посмотрела на Брайана. Тот с непроницаемым лицом расстегивал пуговицы своего длинного коричневого пальто.
«Наверно, пары алкоголя все еще не выветрились», – решила я.
Однако буквально через секунду звук повторился, а затем снова и снова. Я никак не могла понять, что это было – звук был похож то ли на тихий скрип, то ли на жалостливый всхлип. У меня уже не оставалось сомнений – не так уж и пьяна я была, чтоб мне с навязчивой настойчивостью слышалось одно и то же.
– Брайан, ты слышал? – испуганно спросила я. – Там, в спальне.
– Нет, не слышал, – невозмутимо сказал он. – Но почему бы тебя не пойти и не проверить?
Его глаза лукаво блеснули.
Заинтригованная, я пошла в спальню, опасливо заглянув внутрь. Все было как обычно: большая расстеленная кровать с моими любимыми простынями лавандового цвета, небольшой комод с кружевной салфеткой, староватая лампа под абажуром, картина с изображением овитой цветами девушки на фоне весеннего сада, стопочка моих книг и записная книга Брайана в кожаном переплете на столе… А рядом со столом стояла большая картонная коробка, из которой и доносились звуки.
– Брайан, неужели это… – ахнула я, с замиранием сердца заглядывая внутрь. Там, в теплом гнездышке из смятой мягкой ткани, лежал на животе маленький щеночек бигля. Об был белого цвета, с интересными рыжими и коричневыми пятнами, мягкими ушками и подвижным носиком, которым он с любопытством тыкался в край коробки. Щенок заметил меня и замер, подозрительно разглядывая меня своими блестящими глазками. Мое сердце просто растаяло от умиления этим крохотным созданием.
Я опустилась на колени перед коробкой и осторожно протянула к щенку руки. Он подполз к моей руке, настороженно принюхался к ней и неуверенно лизнул своим маленьким розовым язычком. Я аккуратно подняла этот маленький пушистый комочек и с трепетом прижала его к груди. Щенок уютно устроился у меня на руках, доверчиво прижавшись ко мне. Сквозь пальцы я чувствовала, как бьется его крохотное сердечко.
– Брайан, милый, я даже не знаю, что сказать… Это настоящее рождественское чудо! Он просто прелесть! – я потянулась к Брайану и поцеловала его в смеющиеся губы.
– При чем же здесь я? – спросил он, одним пальцем осторожно поглаживая щенка за ушком. – Лучше поблагодари Санту, когда увидишь его. Вот только целовать Санту, пожалуй, не нужно.
– Нет, серьезно, как ты это провернул? – недоумевая, спросила я. – Ты ведь все это время был мной!
– Эх, совсем ты, Летти, не хочешь оставить места толике тайны. А я-то думал, что ты предпочитаешь придавать романтичности самым обыденным вещам. Ну да ладно. Я всего-то дал другу ключи от квартиры и попросил принести щенка, пока нас не было.
– Друг, надеюсь, был мужского пола? – подозрительно спросила я.
– Более чем. Хотя, учитывая, что за эту небольшую услугу он потребовал у меня бутылку моего лучшего вина, я бы задумался…
Я не могла не засмеяться, видя, какое удовольствие ему доставляет моя искренняя радость.
– Я надеюсь, он правда нравится тебе, – сказал он. – С ним тебе будет веселее, когда меня не будет дома. Только, ради Бога, не называй его моим именем.
– Я и не думала, – фыркнула я и улыбнулась. – Я назову его Майло. Я с самого детства мечтала о щенке, и еще давно придумала ему имя. Но у мамы аллергия на собак, так что пришлось обойтись сфинксом…
– Майло, – улыбнулся он. – Хорошее имя.
Я осторожно положила Майло на ковер. Он тут же принялся с интересом кусать короткий ворс своими крохотными острыми зубками.
– У меня тоже кое-что есть для тебя, – смущенно сказала я и вытащила из-под кровати небольшую коробку, перевязанную золотистой лентой. Я робко протянула ему подарок. Он вдруг очень стушевался, и так осторожно и неуверенно принял у меня коробку, словно ему никто никогда не дарил подарки.
– Спасибо, – тихо сказал он.
– Ты сначала загляни.
Он осторожно размотал ленту и откинул крышку коробки. Внутри лежал мягкий кашемировый шарф кофейного цвета, на мой вкус, отлично подходивший к его пальто. Старый шарф Брайана был уже довольно потрепан, но он совершенно не заморачивался своей одеждой, так что я решила исправить это досадное упущение. В уголке моего подарка были вышиты переплетенные буквы наших имен.
– Очень красивый, – довольно сказал он, разглаживая мягкую ткань и целуя меня. – С тобой у меня появляется шанс когда-то стать щеголем.
– Я всегда намекала, что твой стиль нужно немного откорректировать, – улыбнулась я.
Его пальцы пробежались по переплетенным золотыми нитями буквам.
– Я не буду снимать его даже летом, – пообещал он.
– Нет уж. Летом я куплю тебе нагрудный платок, – засмеялась я. – Я всерьез намерена поработать над более соответствующим тебе имиджем. И, кстати, там еще кое-что.
Брайан запустил руку внутрь и достал оттуда небольшой гладкий прямоугольник.
– «Портрет Дориана Грея»? – улыбнулся он, скользнув пальцем по корешку.
Я была не совсем уверена в правильности этого подарка, и постаралась сбивчиво объяснить свой выбор.
– Да. Я долго думала, что тебе подарить, Брайан. Мне хотелось бы, чтоб это была не просто вещь, а что-то… значимое для нас обоих. И тогда я вспомнила эту книгу и подумала, что она – своеобразный символ наших отношениях. Как художник Бэзил увековечил душу молодого и прекрасного Дориана Грея на своем портрете, так и ты увековечиваешь мой образ на своих фотографиях. И, точно так же, как на портрете Дориана изображен не он сам, а я его идеальный образ, созданный восхищающимся им воображением Бэзила, так и ты, любовь моя, на своих фотографиях показываешь не меня, а плод своей фантазии, – на последних словах я проглотила невольную горечь.
– Но никакая фантазия не может оказаться сильнее той, что ее породила, моя милая Летиция, – возразил Брайан, не заметив ничего. – Ты права, ты заставляешь мое воображение пускаться в немыслимые дали, но источник и сердце каждого моего путешествия – одна только ты. Без тебя все это пустое… Но не волнуйся, я оберегу тебя от судьбы Дориана Грея, который заплатил за вечную молодость и красоту, увековеченные портретом, свою бессмертную душу.
– Что ж, мне в любом случае нечего было бы отдавать, потому что моя уже душа не принадлежит мне, – сказала я вдруг горячо и страстно – слова эти неожиданно вырвались из самих глубин моей души. – Все лучшее, что во мне было, я оторвала и отдала тебе. Тебе и твоим фотографиям. Всю себя я радостно бросила на алтарь твоего искусства. Но если взамен за это я получила тебя, то что ж, я ни о чем не жалею.
Мои последние слова утонули в жаре его жаждущих губ и медленно растворились в воздухе, напоследок скрепив наши сердца неразрывными узами, словно нерушимым обетом.
Глава 17
Давно уже я не находилась в таком приподнятом настроении. Каждый день я отправлялась в постель довольная и умиротворенная, прокручивая в голове события прошедшего дня и нетерпеливо планируя следующий. По утрам я просыпалась в воодушевленном предвкушении, а не со ставшим уже привычным за многие месяцы чувством скучающей апатии.
Конечно, немало этому способствовали мои новые знакомые, за встречу с которыми я неустанно благодарила высшие силы. Неделю назад я провела прекрасный вечер в доме у Холденов, воспоминания о котором все еще приятно согревали мою душу. Джастина познакомила меня со своей старшей сестрой, Роуз, которая гостила у нее несколько раз в году. Роуз оказалась добродушной толстушкой, по комплекции больше походившей на сестру Брайса, не будь она такого маленького роста. Вместе с ней приехали и ее дети, Полли и Эрик, светловолосые неугомонные двойняшки, которые не могли и нескольких минут усидеть на одном месте, переворачивая самый размеренный уклад жизни вверх дном.
Мне было неловко отвечать на приглашение Джастины, ведь, в конце концов, у нее гостили совсем незнакомые мне люди, да и с ней самой я провела не больше нескольких часов. Быть может, Джастина пригласила меня лишь из вежливости и сострадания к моему одиночеству, а я буду в ее доме совсем не к месту? Руководствуясь такими размышлениями, я уже почти решила вежливо сослаться на неотложные дела, когда Джастина позвонила мне и еще раз твердо настояла на моем приходе. Конечно, я не нашла в себе сил отказаться, да и, честно говоря, у меня и не было такого желания – все мое существо стремилось к человеческому теплу и дружескому участию. Поэтому, натянув на Майло ошейник, ясным субботним вечером я впервые за время своего пребывания здесь направилась не к себе домой.
Мои опасения были напрасны. В доме Холденов царила такая теплая, праздничная и немного безалаберная атмосфера, которой не избежать, если вместе собирается большая семья, что я сразу же почувствовала себя уютно и расслабленно, как дома. Благодаря радушию всех членов семьи, у меня не возникало даже оттенка мысли о неуместности или стеснении. Все они приняли меня так гостеприимно, что от первоначальной скованности не осталось и следа. К тому же, там было настолько шумно и оживленно из-за бегающей друг за другом и сносящей все на своем пути детворы, что Джастина, забрав мое пальто, лишь махнула мне рукой внутрь дома, предоставляя полную свободу действий, а сама с очумелым лицом побежала спасать опасно накренившийся вазон.
Вечер прошел выше всяческих ожиданий. Джастина и Брайс все время шутливо подтрунивали друг над другом, соревнуясь в изощренности сарказма. Судя по всему, такая манера общения составляла неотъемлемую часть их семейной жизни и доставляла немало удовольствия, спасая от повседневной рутины. Роуз же отличалась убийственной прямотой и неуемным любопытством, буквально засыпав меня вопросами, так что я никак не могла выловить момент, чтоб отправить в рот аппетитные угощения, изобиловавшие на столе. Все с огромным интересом слушали мои рассказы о жизни в Нью Йорке, вспоминая собственные студенческие годы. Слушая, как Брайс с друзьями бурно отмечали День студента, а очнулись на следующее утро в государственном зоопарке, мы хохотали до слез. Кэти, Эрик и Полли тем временем с восторгом облепили бедного Майло, как пчелы медовые соты. Но, тут я должна заметить, что держался он вполне достойно, благосклонно оказывая знаки внимания каждому из детей.
Стол тоже был на высоте. На огромном блюде покоилась аппетитная золотистая форель, маняще пахли грибы в сливочном соусе, поблескивали золотистой корочкой приготовленные на гриле куриные крылышки, рядом с которым лежали кусочки кукурузного хлеба, а сливочный пирог выглядел невероятно соблазнительно. К моему удивлению и небольшому смущению Брайса, оказалось, что большинство блюд – это его рук дело. Вот уж не думала, что у этого грозного с виду здоровяка окажутся такие таланты к готовке. Судя по всему, Джастина испытывала слабость к мужчинам с выдающимися кулинарными способностями.
Роуз же с сожалением и свойственной ей откровенностью сказала, что ее муж даже вермишель быстрого приготовления готовит так, что от нее с отвращением воротит нос даже их собака, а она, между прочим, периодически ест с помойки. Джастина же с гордостью признала, что Брайс действительно любит готовить и делает это довольно часто. При чем она лично не видит в этом ничего зазорного.
– Мы давно уже вышли из того каменного века, когда считалось, что хозяйничать на кухне должны только женщины, – решительно сказала она, и я горячо поддержала ее – успех с рождественским столом порадовал меня, но от любви к готовке я все еще оставалась бесконечно далека.
Словом, это был лучший вечер за долгие месяцы. Разговоры не стихали еще очень долго, а раскаты смеха становились все громче и громче. Простота и неподкупная приветливость Холденов словно открыли мне мир с новой стороны. Я уже и забыла, какое удовольствие приносят уютные вечера в домашней атмосфере, с бокалом вина и кусочком аппетитной выпечки. Конечно, немного омрачало мое настроение то, что все они останутся здесь, дружные и беззаботные, а я вынуждена буду вернуться в свои гулкие пустые стены. И все же разница была, и я не могла ее не почувствовать: теперь я возвращалась обратно не с гнетущим грузом собственного одиночества, а в радостном оживлении, все еще посмеиваясь над шутливыми спорами Брайса и Джастины и грубоватой откровенностью Роуз.
Разошлись мы очень душевно, при чем Джастина пригласила меня присоединиться к ним на следующей неделе. Все Холдены, вместе с Роуз, Полли и Эриком, собирались ехать на недавно открывшийся каток, и заручились моим обещанием составить им компанию. Конечно, я и не думала возражать, так что теперь я пребывала в нетерпеливом предвкушении весело проведенного времени. Потому что я была уверена – с ними и не могло быть по-другому.
Благодаря Джастине у меня появился еще один замечательный друг, к которому я все больше привязывалась. Почти каждый день я стала заглядывать к старине Роджеру за вкусной выпечкой и интересным разговором, и он еще ни разу не ударил в грязь лицом в обоих отношениях. С каждым разом он не переставал удивлять меня целым набором необъяснимых странностей, причем искусственный акцент был меньшей из них. Но именно за эти странности мне так и нравилось проводить с ним время – в этом заключалась львиная доля его шарма. Я сидела за столиком, уплетала пончики в глазури и болтала с ним, пока он метался между печкой, витриной и мной, успевая делать десять дел сразу и при этом не теряя своей обычной чопорности.
Однако дело было не только в Холденах, Роджере или ком-либо другом, хоть они и сыграли огромную роль в том не самом светлом периоде моей жизни. На самом деле, неуловимые изменения начали происходить глубоко внутри меня. Ощутив неожиданную радость и приятное удовлетворение от столь простых вещей, как болтовня с хозяином кондитерской или возня с маленькой Кэти, я открыла для себя удовольствие и в остальных бытовых мелочах. Утренние записи в дневнике, чтение хорошей книги с чашечкой жасминового чая по вечерам, хрустящие круассаны с горячим шоколадом в кофейне Роджера, где я теперь полюбила завтракать, – все это вдруг обрело гораздо большее значение. Теперь, когда я все меньше времени проводила одна, я старалась заполнить минуты одиночества приятными мелочами и посвятить их любимым делам.
Мне вдруг вспомнилось, что в детстве я обожала рисовать, увлеченно перенося на бумагу витающие в голове разноцветные фантазии. Я тут же пошла в магазинчик канцелярских товаров и приобрела там холст и краски. К моему удивлению, получалось у меня очень даже неплохо. Глядя на написанные мною картины своего возрождающегося к жизни сада, Майло и малышки Кэти, которой я решила порадовать девочку при следующей встрече, я испытала гордость и удовлетворение. Кажется, я начинала немного понимать трепетные чувства Брайана при взгляде на свои фотографии…
Вот так вот, совершенно неожиданно, без малейшего предупреждения о грядущих изменениях, мой мир начал понемногу отстраиваться: не такой, каким был раньше, и не такой, каким мне бы хотелось. Но, как сказал Роджер: «иногда жизнь лучше знает, что нам нужно в определенный момент, и незаметно подталкивает нас к лучшему исходу».
***
Снаружи раздался гудок машины. Я не обратила на это никакого внимания, не отрываясь от экрана ноутбука. Сегодня мне поступило сразу несколько заказов статей, и это было единственным, что омрачало мое настроение. Зато через несколько дней я снова встречусь со своими новыми друзьями, и мы замечательно проведем время. Представив это, я невольно улыбнулась.
Гудок раздался во второй раз. Я снова пропустила его мимо ушей, полностью погрузившись в работу. Напомните мне, почему мне вообще приходится этим заниматься? Ах да, потому что, когда я бежала из Нью Йорка, мне срочно нужно было найти удаленную работу, чтоб иметь хоть какие-то средства к существованию. А выгодные предложения, разумеется, не сыпались на меня из рога изобилия. После того, как я по настоянию Брайана уволилась со своей ненавистной предыдущей должности, опыта у меня не прибавилось, так что пришлось соглашаться на то, что было. Я остро нуждалась в деньгах, проклиная себя за глупость и недальновидность – ну как можно было совершенно не задумываться о своем будущем!..
Снова раздалось несколько настойчивых гудков, наглым образом выдергивая меня из неприятных раздумий. Майло на улице вдруг залаял. Я раздраженно отбросила мышку ноутбука и подошла к окну. Да что же там такое?! У нас ведь здесь не нью-йоркская магистраль, где застрявшие в пробке водители часами яростно долбили по кнопке гудка. Я резко отодвинула в сторону легкую полупрозрачную тюль и выглянула наружу.
И оторопела. Я прекрасно знала этот помпезный черный ауди. Только один человек мог приехать на таком шикарном автомобиле в эту глушь…
Кажется, мой старший брат тоже испытал острую потребность в умиротворенности загородной тишины.
***
Джордж потряс меня своей худобой и осунувшимся видом. Конечно, я не могла разглядеть его фигуру под длинным черным пальто, однако заострившиеся черты его лица сказали мне о многом. Даже очки, казалось, спадают с его носа. Под глазами пролегли глубокие синеватые тени, а сами глаза покраснели от недосыпа. Но раньше, несмотря на постоянный вид довольно несвежего трупа, он всегда чувствовал себя бодрым, энергичным и полным энтузиазма карабкаться вверх по иерархической лестнице, работая зубами и когтями. Сейчас же он показался мне угрюмым, скованным и каким-то словно сдувшимся. Честно говоря, он напомнил мне измотанного, подерганного жизнью отощавшего ворона.
Но, несмотря на потрясение от его неожиданного приезда и плачевного внешнего вида, я вместе с тем испытала огромный прилив радости при виде старшего брата. Ах, как же давно я не видела близких! Я не знала, почему он здесь, не понимала, какие немыслимые обстоятельства могли выдернуть Джорджа из Нью Йорка в разгар рабочей недели – но наконец-то рядом со мной был родной человек, мой несносный, высокомерный, надутый, но все же любимый брат! Даже не спросив ничего, я бросилась ему на шею и буквально повисла на нем.
– Джордж! Как же я скучала!
Джордж всегда был скуп на эмоции, считая дурным тоном малейшее их проявление, но все же я не могла не заметить, что он обнял меня гораздо искреннее и крепче, чем всегда, и даже не стал неловко выворачиваться из стеснявших его объятий. Это глубоко тронуло меня и даже заставило быстро сморгнуть крохотные слезинки в уголках глаз.
– Прости за неожиданный визит, Летти… – нарочито непринужденно сказал он, почему-то отводя глаза и словно стараясь скрыть неловкость. – Но, если можно, отложим немного все разговоры? Я трясся по этим чертовым дорогам несколько часов, и, готов поспорить, у меня синяки даже там, где они в принципе невозможны. К тому же, я не спал целую ночь. И, ради Бога, угомони свою собаку.
Майло, увидев, что я не имею ничего против неожиданного гостя, перестал лаять, но все же продолжал настороженно рычать, исподлобья глядя на Джорджа ревнивыми блестящими глазками.
– Конечно, идем скорее внутрь, – спохватилась я, беря его под локоть. – Все вопросы последуют, когда я приведу тебя в порядок, потому что выглядишь ты, откровенно говоря, не очень. Майло, сидеть!
– И закажи, будь-добра, что-нибудь, – попросил он, пока мы спешили к дому по брусчатой дорожке (он предусмотрительно перешел на другую от меня сторону, загородившись таким образом от Майло). – Зная тебя, сестренка, я готов биться об заклад, что у тебя в холодильнике только пакет скисшего молока со времен предыдущих хозяев и рядом мертвая мышь, которая пыталась отыскать хоть что-то съестное.
– Нууу, вообще-то, там еще осталось немного пасты болоньезе, – обиженно сказала я и, мстительно прищурив глаза, добавила. – Да, и кстати. Здесь нет доставки пиццы на дом, братец.
Джордж споткнулся на пороге, не сумев справиться с такой информацией.
***
Двадцать минут спустя я уже отпаивала Джорджа крепким кофе с бренди в надежде привести его в более благодушное настроение. Чтоб мой брат не погиб голодной смертью, мне пришлось лететь (почти в буквальном смысле, на предельной скорости перескакивая через лужи и ухабины на дорогах) за срочной помощью к Роджеру. Я забежала к нему, едва не вышибив по дороге стекло витрины, и лихорадочно тыча пальцами во все, что видела съестного. Роджер обладал поразительной способностью не только философствовать, но и понимать язык жестов и быстро работать руками. К счастью, у него еще не успели разобрать всю утреннюю выпечку, так что сейчас наш стол был завален хрустящими круассанами, эклерами с воздушным кремом, маффинами с ореховой начинкой и разноцветными миндальными пирожными с кремовой прослойкой.
Джордж, позабыв свой непритворный ужас от того, как здесь могут жить цивилизованные люди, уплетал за обе щеки. Я с удовольствием наблюдала, как он хватает шоколадное печенье, еще не успев прожевать пирожные, и напрочь отбросив обычную чинность. В конце концов, он вынужден был признать, что здесь не настолько ужасно, как ему показалось на первый взгляд.
– Погоди, Джордж, – засмеялась я. – Пройдет несколько лет, и ты еще станешь мирным семьянином, купишь здесь домик, начнешь выращивать белые розы и разводить пчел. Знаешь, это место пользуется большой популярностью среди бывших юристов. Мой сосед, к примеру, раньше работал в «Паул Хостинг».
– Надеюсь, ты шутишь, – пробормотал Джордж, делая огромный глоток кофе и тут же поперхнувшись.
Последовала короткая пауза, во время которой брат все пытался откашляться, а я намазывала на булочку тоненький слой масла.
– Ты злишься, Летти? – вдруг тихо спросил Джордж.
– Нет.
Мы немного помолчали. Я почувствовала, как воздух сгущается, и мы неумолимо подходим к причине, по которой он здесь. Я вздохнула, решив опередить его.
– Мама убедила тебя приехать, не так ли?
– Нет.
От этого краткого ответа я совсем растерялась, не зная, как реагировать. По серьезному лицу Джорджа я сразу же поняла, что он говорит правду. Но ведь я была уверена, что это мама отправила моего ответственного и деловитого старшего брата оказать влияние на меня, свою непутевую младшую сестру, пустившую свою жизнь под откос.
Джордж отложил пустую кружку, откинулся на сидение и наконец-то посмотрел прямо на меня.
– Я хотел увидеться с тобой, Летти. Лично я.
– Что-то стряслось? – встревожилась я. – Боже мой, Джордж, ты порядком меня пугаешь!
Мое богатое воображение уже нарисовало мне, как потерпевший поражение мстительный оппонент моего брата натравливает на него наемных убийц, чтоб убрать с дороги конкурента, и теперь Джордж вынужден бежать из города и скрываться.
– Нет-нет, не волнуйся, – торопливо сказал он. – Ничего не случилось. Я лишь хотел поговорить с тобой. Мне это необходимо.
– То есть, ты хочешь сказать, – медленно сказала я, – что ты бросил все свои супер важные дела и ехал всю ночь напролет в такую даль, чтоб… просто поговорить?
– Нуу…Собственно, да. Как не стыдно мне это признавать, но так и есть.
– Мы редко общались, когда оба жили в Нью Йорке, – заметила я.
Это была правда. У Джорджа всегда было слишком много забот, чтоб выкроить для меня даже несколько минут. Да и, честно говоря, в наши нечастые встречи мы совсем не знали, про что говорить – в большинстве случаев он просто заваливал меня советами и старался научить уму-разуму. Излишне говорить, что мне такие разговоры доставляли мало удовольствия.
– Да, – он тяжело вздохнул. – Я знаю, Летти. У меня все время были дела, которые стояли у меня на первом месте. Важнее тебя. Важнее всей своей семьи. Даже важнее себя самого.
– Как это? – не поняла я.
– Я никогда не обращал внимания, устал ли я, болен или в плохом настроении. Только одно было важно, только одно имело первостепенное значение – выиграть дело. Я плевал на себя и становился одержим победой. Я в ужасе думал о том, что будет, если я проиграю. Вся моя жизнь была чередой этих выигрышей и предшествующей им тяжелой работы. А знаешь, я вообще не помню, чтоб я хоть раз задумывался о том, нравится ли мне это или нет. И уж тем более никогда не задавал себе вопрос, был ли мой восторг от удачного исхода настоящим, или я только тешил свое самолюбие.
– Не понимаю, Джордж. Мне казалось, что уж ты-то обожаешь свою работу, если не сказать больше – не можешь жить без нее…
– Мне и самому так казалось. В этом то и вся проблема… Знаешь, в последнее время мне все больше приходит на ум, что я люблю лишь ощущения, которые от нее испытываю. Краткие минуты триумфа, ради которых я довожу себя до полного изнеможения
– И как, стоит ли оно того? – поинтересовалась я, не в силах справиться с изумлением.
Уж кто-то, а Джордж всегда был для меня олицетворением человека с четким, прагматичным, лишенным даже тени сомнения мышлением. Он всегда твердо знал, к чему и зачем он шел, не плутая, не забивая себе голову пространными фантазиями и не сворачивая на манящие незнакомые дорожки. У него было несколько надежных опор: работа, деньги, положение, – и все свои действия он направлял на их укрепление. Для него это было всем, в чем нуждался современный человек. Он не довольствовался малым, но и не ставил перед собой нереалистичных целей. Мне всегда казалось, что я была бы гораздо счастливее, если бы была хоть немного похожа на него – или, по крайней мере, хотя бы вполне удовлетворена своей жизнью. Что ж, возможно, я ошибалась. Как, впрочем, и во многом другом.
