Ольга Сергеевна Распутняя
Объятые иллюзиями
Брайан проснулся и, не разомкнул своих объятий, ласково поцеловал меня. Однако сделал он это скорее машинально, а не с тем глубоким чувством, с которым льнула к нему я. В его глазах я прочитала охватившее его душевное замешательство, которого так боялась. Все мое умиротворение мгновенно улетучилось. Но я ведь видела, я была более чем уверена, что между нами произошло нечто гораздо более глубокое, чем просто удовлетворенное сексуальное влечение. Я не могла так ошибиться! Неужели он жалеет?
Что ж, я убедилась в том, что волновала его чувства, волновала его тело, однако мне так и не удалось разбить стену, отгораживающую его от меня. Но кое-что я все-таки поняла, и это понимание вселило в меня ужас. Он испугался, что совершил ошибку, сблизившись со мной, поддавшись соблазну, уступив своему телу, не сумев совладать с порывом. И теперь он уже не сможет смотреть на меня по-прежнему, не сможет видеть во мне того, что видел раньше, не сможет вдохновляться мной. Наверное, теперь, когда он овладел мной, я утратила для него ореол возвышенности и неприкосновенности. Слишком глубокая наша близость не оставит ему пространства для фантазий, которые были ему необходимы. Он получил меня, и теперь я перестала представлять для него интерес.
И тогда я поняла, что все разрушила. Сладкое послевкусие ночи повлекло за собой противную горечь. Неужели Брайан будет теперь для меня потерян? Неужели я была слишком уверена в том, что понимаю, что движет этим человеком, а теперь поплачусь за это? Я подчинила его себе вчера, и мне придется искупить это сегодня, завтра и во все последующие дни. Я завладела его телом, я завоевала его чувства, я насладилась своей властью, но какой теперь в этом был прок? Что, если гораздо большую важность для него имел мой образ, который он создал в своем воображении, который запечатлевал на своих фотографиях, и который должен был оставаться неприкосновенным? А теперь, после того, что происходило этой ночью, он утратил для него свою хрупкую ценность и разбился вдребезги. И, даже если он и будет испытывать ко мне сексуальное желание, однако не сможет простить мне того, что по моей вине была уничтожена его муза, сменившись обыкновенной любовницей. Ведь он мог взять себе любую, если бы захотел, я же представляла для него особенное значение. А я уже успела убедиться в том, что мужчину в Брайане почти всегда подавляет творец, который одерживает контроль над его телом, сердцем и душой.
Мы даже не обсуждали того, что произошло. Мы не знали, как теперь вести себя, как смотреть друг на друга, о чем говорить. Между нами повисла вязкая стена неловкости. И я поспешила уйти, поняв, что это сейчас единственно верное решение. Поцеловав меня на прощание, Брайан будничном тоном пообещал позвонить мне вечером. Я так же непринужденно согласилась, прекрасно зная, что он не позвонит. По его смятенному состоянию я поняла, что проиграла. Я больше не увижу его снова.
Я не плакала, не захлебывалась в истерике, не винила себя. Мы сделали то, что сделали. В любом случае, дальше так продолжаться не могло. Наши отношения должны были, просто обязаны были проясниться. Череда недомолвок, скрытых вздохов и затаенных взглядов себя исчерпала. Что ж, если наша история должна была закончиться таким образом, пусть так оно и будет. Я восприняла это неестественно спокойно. Все мои органы чувств сковало льдом. Слишком велика была пустота, образовавшаяся во мне, чтоб я могла испытывать какие-либо эмоции. Все было кончено.
Он позвонил через две недели. Я не поверила своим глазам, увидев его имя на экране телефона, как будто я получила звонок от давно умершего человека.,
– Летиция? – раздался из динамика его сбившийся голос.
А кто же еще это мог быть? Я промолчала.
– Летиция… Прости меня. Я был глупцом. Полным дураком и презренным трусом. Как бы я ни порицал себя, это не искупит моей вины.
Я продолжала молчать, выражая полную свою солидарность со всем вышесказанным. И, если ранее я корила только себя, то теперь, услышав его извинения, с чисто женской маневренностью изменила свое мнение, преисполнившись злости на него. В конце концов, разве я принуждала его к чему-то? Брайан глубоко вздохнул.
– Летиция, я испугался. Ты представить себе не можешь, какую важность ты для меня составляла… И составляешь. Я не могу относиться к тебе так, как ко всем остальным… Пойми, я думал, что мы с тобой все разрушили той ночью. Я винил себя. Я винил тебя. Не мог понять, что со мной происходит. Прости меня, пожалуйста, прости. Я не знаю, что ты сделала со мной, но я не могу выбросить тебя из головы. Прошу тебя, приезжай ко мне. Летиция. Пожалуйста.
Никакого шанса. Никакого шанса, что я могла устоять. Звука его голоса хватило, чтоб разбить вдребезги все сомнения, растереть в порошок все доводы, которые я приводила себе в последние дни. Я люблю его, боже, люблю… Это то, что я искала, чего я вожделела, о чем мечтала с того момента, когда впервые посмотрела фильм с Одри Хепберн… И он тоже любит меня. Должен любить. Иначе как объяснить то, что он снова хочет меня увидеть? Я знала его. Он не был обычным мужчиной. Он бы не позвонил мне, если бы это был только секс. Нет, все было так, как нужно. Я не хотела, да и не могла этому сопротивляться. Будь что будет. Я поехала к нему.
И снова – бурные объятия, жар его губ на моей шее, груди, на всем моем теле, переплетение наших рук, тяжесть его тела на моем. После мы лежали, обнявшись и пытаясь отдышаться. Моя голова покоилась на его плече, а он медленно наматывал на палец мой гладкий локон, а затем распутывал его. Локон падал на мое обнаженное плечо легкой спиралью.
– Смотри, даже мои волосы принимают форму по твоему желанию, – засмеялась я.
– Нет, это ты формируешь меня по своему желанию, – ласково ответил он. – Смотри, что ты делаешь со мной… Обещал себе, что не притронусь к тебе, своей клиентке, своей модели, своей волшебной музе – и не смог устоять. Убеждал себя, что все зашло слишком далеко, что нужно закончить все это, пока я еще держу ситуацию под контролем – а оказалось, что ни черта я не держу. Думал, что настолько владею собой, что мой разум всегда одерживает верх над сердцем, однако не продержался и нескольких недель без тебя.
– Если тебя это утешит, то и я тоже старалась не позволять чувствам одержать надо мной верх. Пыталась относится к тебе сугубо профессионально, как и планировала с самого начала, – я не хотела говорить ему этого, не хотела давать власти над собой, однако я никогда не умела сдерживать охватившие меня порыв. – Особенно, когда я видела твое равнодушие…То пыталась погасить в себе свое чувство, пока еще не стало слишком поздно. Пока не стало слишком больно. Пока еще я не ввела саму себя в обман. Однако… Это больше, чем я. Сильнее меня. Не все возможно держать под контролем, Брайан. Не всегда можно держать камеру в определенном ракурсе, и картинка будет выглядеть так, как тебе того хочется.
– Знаю, Летти, – все во мне затрепетало, когда он назвал меня этим ласковым именем. – Это одна из тех вещей, которым ты меня научила. Позволяя себе смотреть на мир не только через объектив, можно открыть для себя много нового. Ты открываешь для меня жизнь с другой стороны лишь одним своим присутствием.
Я повернулась так, чтоб видеть его лицо, положив подбородок ему на плечо и чертя узоры на груди.
– Это ты открыл мне себя с другой стороны. Позволил мне почувствовать себя особенной. Позволил мне быть разной. Такой, какой я сама пожелаю. Ты не представляешь, что ты подарил мне, Брайан. Ты подарил мне больше, чем мир. Ты подарил мне саму себя. Благодаря тебе я вернулась к жизни. Я стала новой Летицией. Иногда… иногда мне даже кажется, что до тебя я и не существовала по-настоящему.
Он накрыл мою руку, переплетя наши пальцы.
–Ты ошибаешься. У тебя внутри целый мир – огромный, богатый, многогранный. А я лишь помог тебе увидеть его – вот и все. Невелика моя заслуга.
Мы некоторое время лежали молча.
– Знаешь, что? – сказал вдруг он, резко приподнимаясь на локте. – Я хочу сфотографировать тебя. Прямо сейчас.
Я посмотрела на его пылающий взгляд и безмерно удивилась. Неужели я все еще вдохновляю его? Неужели он все еще хочет меня? Хочет не только мое тело, которое и так теперь было в его власти?
– Что, прямо в таком виде? – лукаво спросила я, справившись с собой.
– Мне безразлично, в каком виде ты будешь. Я хочу запечатлеть тебя в этот момент. Такой, какой я вижу тебя сейчас, когда я познал тебя, Летти, тебя всю – внутри и снаружи, когда между нами не осталось никаких границ. Ты позволишь мне это?
– Я к твоему распоряжению, – сказала я и отбросила одеяло в сторону.
Кажется, я могла торжествовать победу. И, непременно, так бы и сделала, если бы внутри меня не разгоралось пламя любви.
***
Наш роман развивался крайне бурно. Долго сдерживаемые эмоции, которые наконец-то обрели выход, теперь кипели и переплескивали через край. Теперь, когда мы открылись друг другу, мы не стеснялись давать волю скопившемуся напряжению. Все невысказанные слова, затаенные обиды, желанные ощущения, подавленные чувства в стремительном темпе наверстывали упущенное, сменяя друг друга так быстро, что мы не успевали приспосабливаться к их резким скачкам. Теперь, когда все барьеры были сметены, мы могли свободно высказывать все, о чем молчали с момента нашего знакомства. Наши непростые характеры никак не могли приноровиться друг к другу, и кривая развития наших взаимоотношений скакала с огромными интервалами – от острой необходимости друг в друге, ласке и пожаре страсти до обиды, раздражения и неприятия.
По началу мы никак не могли насытиться друг другом, словно уже отчаявшиеся когда-либо увидеть воду путники в самом сердце пустыне, вдруг набредшие на живительный оазис. Затем разбегались по своим квартирам, каждый снедаемый своими собственными сомнениями и переживаниями, возвращаясь к привычному одиночеству и обдумывая, стоит ли продолжать эти запутанные отношения или, раньше или позже, но они обречены на смерть? Стоит ли игра свеч? К чему приведет этот сумасшедший танец страстей? Но мы ничего не могли с собой поделать, и лишь отдавались потоку чувств, взявших верх над всякими доводами разума. Мы скучали друг за другом, нас неудержимо влекло друг к другу, мы стали зависимы, как от героина, и одновременно нас пугала эта странная и неопределенная связь. Тем не менее, мы снова и снова сходились, занимались любовью, пытались приспособиться к нашим непонятным отношениям, не понимали друг друга, ссорились, обижались, обещали, что больше никогда друг с другом не встретимся, однако срывались через несколько дней, и все начиналось с начала.
Дело в том, что я по-прежнему не могла быть полностью уверена в подлинности чувств, которые Брайан испытывал ко мне, как бы мне этого не хотелось. Часто во время наших разговоров меня не оставляло ощущение, что телом он был со мной, мыслями же – где-то далеко, за теми пределами, где мне не было места. Что бы я не делала, как бы не боролась, но никак не могла завладеть им безраздельно. Бесспорно, я смогла занять огромное место в жизни Брайана, но часть его по-прежнему была для меня закрыта на толстый железный засов. У меня недоставало сил, чтоб охватить весь его необъятный мир, так что все, что мне оставалось, это довольствоваться отведенной мне территорией. Но я не могла примириться с таким положением вещей, яростно заявляя о своих правах на большее.
И пусть Брайан не прекращал шептать мне о том, что я красивая, особенная, неповторимая, и пусть я упивалась этими словами, однако вскоре они стали больше пугать меня, чем радовать. Мне все казалось, что они были обращены не ко мне, а к тому совершенному, волшебному образу Летиции, который был создан его особым, глубинным виденьем меня. Я не могла обрести покоя, ревнуя этого мужчину к собственной тени.
Мои сомнения только подкреплялись тем, что после нашей с Брайаном первой ночи все его страхи касательно того, что его восприятие меня безвозвратно измениться, развеялись без следа. Что ж, теперь он действительно смотрел на меня по-новому – и это только еще больше разожгло его. Теперь, когда я была обнажена перед ним духовно и физически, Брайан словно обрел второе дыхание. Теперь он знал каждый изгиб моего тела, понимал каждое стремление сердца, предугадывал каждый оттенок чувства, каждую мысль, каждый порыв. Между нами рухнули последние преграды. Я была в безраздельной его власти, он чувствовал каждое изменение во мне так остро и тонко, как не мог до этого. Теперь я позировала ему гораздо чаще, чем раньше, ведь мы оставались вместе не только днем, но и ночью, не только в его студии и на улицах Нью Йорка, где вокруг нас постоянно сновали чужие лица, но и в его личных стенах, отгороженные от всех, принадлежавшие только друг другу. Он не мог насытиться мной. Теперь я могла быть спокойна. Никто не смог бы заменить ему меня.
И все же я не могла быть спокойна, как и не могла безраздельно отдаваться разгорающемуся во мне чувству. Потому что Брайан не был полностью моим. Он был во власти моего двойника, отпечатанного цветными красками на глянцевой бумаге. На них я была для него гораздо более живой, осязаемой и реальной, нежели в настоящей жизни. Они были его стремлением, целью и смыслом. Когда я ловила на себе его взгляд, мне все казалось, что я буквально вижу, как в его голове зреют новые образы, которые он жаждал запечатлеть.
Меня это сводило с ума. Я боялась, ужасно боялась, что лишь эти фотографии удерживают Брайана рядом со мной. Такой человек, как он, нуждался в творчестве, в душевном удовлетворении своего призвания, а я служила источником его вдохновения. Но нужна ли была ему я сама? И, сколько бы я не уговаривала себя, что вдохновлять его может только любовь ко мне, однако все было тщетно. Я все более настойчиво требовала от него доказательств любви, однако, услышав их, уже через несколько минут находила поводы для ее опровержения. Я выходила из себя, злилась и отказывалась позировать ему, хоть бы как мне этого ни хотелось. Брайан в таких случаях тоже терял терпение, ведь его невыразимо раздражало, когда что-то мешало ему воплотить в жизнь задуманную идею. Он рассерженно заявлял, что я слишком все драматизирую, выискивая проблему там, где ее нет и в помине. Как по мне, то он прекрасно понимал, в чем моя проблема, но намеренно игнорировал ее, что еще больше меня злило. Не сдерживая чувств, я кричала на него, метала вещи, хлопала дверями и давала себе слово забыть даже его имя.
Когда я оставалась наедине с собой, то настойчиво уверяла себя, что все мои отношения с Брайаном – не более, чем досадная цепь ошибок, прискорбное стечение обстоятельств, начатая мною невинная игра, которая вдруг вышла из-под контроля, фантазия о большой любви, которой я слишком увлеклась. Лучше было заканчивать с этим, пока наши гонки друг за другом не зашли слишком далеко. Иногда мне действительно удавалось убедить себя в этом, и тогда я некоторое время чувствовала себя освободившейся и умиротворенной. Все эти безумные любовные качели были чрезвычайно выматывающими, оставляя меня глубоко опустошенной. Раз и навсегда разорвав эти узы, я могла бы спокойно жить дальше. Проведя некоторое время без Брайана, мне уже казалось, что все это мне приснилось, настолько стремительной, странной и невероятной казалась мне наша история. Да, без него все было намного проще…
А потом меня настигал дикий страх. Я вдруг понимала, что без Брайана я просто не представляю, что делать дальше, как будто весь смысл заключался теперь только в нем. Да, конечно, моя жизнь без него была гораздо спокойнее, но… Разве это была жизнь? Он вытащил меня из скучной рутины, раскрасил мою серую реальность, вдохнул в меня жизнь, вырвал из пучины апатии, в которой я почти утонула, и подарил мне новый мир. Он создал новую Летицию – уверенную в себе, в своей красоте и неподражаемости, соблазнительную, притягивающую взгляд, очаровывающую… ту, которой я всегда хотела быть, ту, которой я была в своих фантазиях.
Наши взаимоотношения не были такими, о которых я читала в книгах или смотрела в фильмах, как бы мне того ни хотелось. Я не была уверена как в его чувствах, так и в своих собственных. Да и что я знала о настоящих чувствах, я, приукрашивающая и преображающая все в своих фантазиях, видевшая все в том свете, в котором мне хотелось? Тем не менее, он перевернул мой мир с ног на голову. Я знала, что никогда и ни с кем я не испытаю ничего подобного. Никто не сможет пробудить во мне те чувства, которые бурлили во мне перед объективом его фотокамеры, перед его взглядом, в его руках, в его постели. Ни от чьих самых жарких ласк я не получу того наслаждения, которое доставляет мне легкое прикосновение его пальцев к моему лицу. И ни от чьего голоса мое сердце так не забьется, как от его тихих слов: «Ты совершенно потрясающая, Летиция. Я не знаю, что я сделал, чтоб встретить тебя, но наверняка это что-то очень хорошее…».
После очередной размолвки я, внутренне проклиная себя за это, каждый раз с нетерпением ждала его звонка, а, если он не перезванивал достаточно долго, то на меня накатывал такой безумный страх потерять его, что к горлу подступала тошнота, а все тело покрывалось липким потом. Я не могла работать, не могла читать, не могла спать, мечась на подушках, – все мои мысли крутились только вокруг него. Я не выдерживала и звонила ему сама, и сбивчиво говорила, что я вспылила, что я совершенно потеряла голову и сейчас сама не могу понять, почему так разозлилась. Мне было наплевать, кто из нас был неправ и теряла ли я достоинство, потому что мои чувства в то время полностью заглушали здравый смысл. И, если я и невольно позволяла ему почувствовать мою слабость, то и награждена была в достаточной степени. Брайан никогда не мог долго обижаться не меня, даже если я и перегибала палку. Он лишь вздыхал с облегчением, говорил, что все это его вина, что он слишком сильно давит на меня, и что он хочет только, чтоб я была рядом с ним. Лед между нами мгновенно таял, и мы по многу раз просили прощения, бросаясь друг к другу в объятия с удвоенной страстью и любя друг друга так отчаянно и неистово, словно объявили скорую гибель всего живого на земле.
***
Но я понимала, что так не может длиться вечно. Конечно, в нашем кипении страстей была своя манящая притягательность и добавляющий остроты накал. Но долго ли мы сможем удержаться на этом? Таким двум характерам со сложным противоречием чувств было сложно уживаться вместе, и сейчас мы не могли делать это по-другому. Мы открывали друг другу свои сложные и запутанные чувства так, как умели, и вместе старались их распутать. Но что будет, если мы не справимся? Я понимала, что после жаркого огня остается лишь горстка остывшего пепла. Однажды мы снова разойдемся, он не перезвонит, а я не наступлю на горло своей гордости. И на этом все закончиться.
Мы встречались, как правило, в его квартире или студии, в которой я стала появляться довольно часто уже не в качестве просто одной из клиенток Брайана, к вящему неодобрению Марты, которая предпочитала быть здесь полноправной хозяйкой. А, возможно, у нее были и более личные причины недолюбливать меня, тщательно скрывая свои неприязненные чувства за натянутой улыбкой на бледных губах. Или она считала, что я не замечаю взгляды, которые она украдкой бросает на него? Что ж, если она за столько времени не добилась от него внимания, то сейчас ей тем более не на что было рассчитывать. Но, честно говоря, мне было наплевать. Она была мне не соперница, и я не собиралась даже тратить силы на то, чтоб зацепить ее каким-то невинным комментарием.
У меня находились более серьезные причины для забот. Разумеется, Брайан фотографировал не только меня, ведь ему нужно было зарабатывать на жизнь. Клиентов у него хватало, и теперь он стал работать гораздо больше, ведь и так с начала нашей встречи упустил достаточно заказов. А он не мог себе этого позволить, ведь рассчитывал только на себя самого. Так что вокруг него сейчас вилось куда большее количество девушек, чем мне бы хотелось, и мне приходилось, скрепя зубы, мириться с этим.
Иногда я приходила в студию, чтоб понаблюдать за его работой. Мне было крайне любопытно увидеть, с каким чувством он работает, когда ему позируют другие, сверкает ли в его глазах такой же неподкупный интерес и запал? Однако в этом вопросе Брайан был непреклонен, чем немало удивил меня: он не допускал меня к своей работе ни на шаг. Это имело для него какое-то сакральное значение, и он всегда четко разделял свои отношения со мной и рабочую деятельность с другими. Он заходил в студию со своими клиентами, и дверь решительного захлопывалась перед моим носом, оставляя меня в неведении. Наверняка Марте это доставляло немало удовольствия.
– Ты должна понять, Летти, – пытался он успокоить меня, мягко, но непреклонно. – Так же, как я никогда бы не допустил посторонних глаз и лишних комментариев, когда я фотографирую тебя, так же я не могу позволить и тебе присутствовать во время съемок с другими людьми. Наш с тобой мир особенный, поэтому любое чужое присутствие было бы словно осквернением той связи, которая возникает между нами. Но, когда я фотографирую других, я должен полностью сосредоточиться на них, сконцентрировать все свое внимание, постараться понять их. Это мое обязательство. И я не могу допустить никаких отвлекающих факторов, даже если это ты, Летти. Особенно, – он сделал ударение на этом слове, – если это ты. Моя работа и ты – это два отдельных мира, и я ни в коем случае не хочу их смешивать. Я надеюсь, ты будешь это уважать.
И, хоть как бы я не злилась от того, что время от времени Брайан безраздельно отдает свое внимание другим людям, другим женщинам, однако мне совсем не хотелось казаться истеричной ревнивицей, которая преследует своего мужчину, так что я перестала донимать его. К тому же, разве Брайан не давал ясно понять, что я занимаю особое место в его жизни, разве не выделил меня среди всех? Но, несмотря на это, мы по-прежнему не внесли никакой ясности в противоречивое хитросплетение наших взаимоотношений, и я по-прежнему не знала, в каком статусе мы пребываем. Наше будущее казалось все таким же неопределенным.
Сама же я так и продолжала работать в редакции, потому как со всеми крутыми поворотами моей жизни, которые произошли с появлением в ней Брайана, мои надежды о модельной карьере так и остались висящими в воздухе. И, ко всему прочему, на то имелась еще одна причина, из-за которой я и медлила, не решаясь решительно приступить к осуществлению своих планов.
Я понимала, что возможный успех на этом поприще привел бы меня к неизбежному разрыву с Брайаном. Мы никогда этого не обсуждали, и он никогда даже намеком не наводил меня на эту мысль, но все и так было предельно ясно. Если я действительно всерьез займусь модельным бизнесом, у меня не останется ни времени, ни желания, ни внутренних ресурсов для того, что было для него столь важно. А, как не крути, разве не фотографии составляли сердцевину наших с ним взаимоотношений? Для Брайана делить меня с множеством других фотографов было бы равнозначно тому, что ко мне каждый день прикасались бы тысячи чужих мужских рук, после чего я возвращалась бы к нему. Конечно, мне хотелось бы верить, что наша душевная связь выдержала бы это испытание и перестала бы строится на наших общих фантазиях, порождающих фотографии. Но, даже если бы мои надежды оправдались, отношения наши стали бы гораздо более сложными, а, видит бог, они и без того были в достаточной мере запутанными. Наверное, некоторое время мы бы еще сопротивлялись, стараясь делать вид, что все в порядке, и в нашем мире по-прежнему существуем только мы вдвоем. Но призраки всех, кому я позировала, незримыми тенями встали бы между нами, и вскоре для Брайана это стало бы невыносимым. Разве он не говорил, что ему претит всякая неестественность, наигранность, фальшивость, которые стали бы моими постоянными спутниками, если бы я ступила на тот путь? И тогда вся наша история, зажегшаяся так ярко, болезненно и необратимо сошла бы на нет. Пусть я действительно часто приукрашивала действительность, но я достаточно хорошо знала Брайана, чтоб не питать в этом отношении радужных фантазий. Так готова ли я была потерять его еще до того, как даже не успела сполна насладиться столь сильно, столь неожиданно, столь страстно ворвавшимися в мою жизнь чувствами?
Что ж, по этой причине я все еще продолжала работать в редакции, и это обстоятельство все больше и больше угнетало меня. Каждое утро, приходя на работу, я все сильнее падала духом. Никогда еще она не представлялась мне в столь мрачном свете. Обрывки недавних надежд тяжелыми тучами витали надо мной, неустанно напоминая о себе. Я задыхалась, чувствуя, как мои легкие отравляет скука, склоки и монотонная рутина этого места. Я заражалась его пропитанной пылью и бумагами угнетающей атмосферой, как чумой. После ощущения небывалой свободы и эйфории, которую я испытывала с Брайаном, это место словно накидывало на меня железные цепи, тяжело сковывая по рукам и ногам. Меня сверх меры раздражала каждая буква, написанная мной, каждое слово, обращенное ко мне, каждое предложение, которое мне приходилось произносить самым любезным тоном. Мне была противна каждая минута, проведенная здесь, и каждую минуту я стремилась вырваться отсюда и никогда больше не возвращаться. Когда Брайан встречал меня после работы, я была мрачная, как туча, и выжатая, как губка. Даже радость от встречи с ним не могла развеять моего настроения.
– Не понимаю, почему ты продолжаешь там работать, если это настолько изматывает тебя? – не выдержал он, глядя однажды на мое безучастное лицо и поглаживая меня по волосам. Мы находились в его квартире, где я дольше обычного ждала его со студии, что тоже не способствовало улучшению моего настроения. – Ты закончила колледж с отличием, так что вполне могла бы попробовать устроиться в другие компании, которые пришлись бы тебе больше по душе.
Меня разозлило то, каким легко исполнимым ему это казалось. Ну разумеется, он ведь давно нашел себя, так что ему казалось, что и для других это не представляет никакой сложности.
– Не так-то это просто, Брайан, – угрюмо сказала я. – Во-первых, я не окончила магистратуру, поэтому вряд ли буду «нарасхват», как ты себе это представляешь. Во-вторых, чтоб поступить на магистратуру, мне нужно накопить денег, чтоб не быть кругом обязанной родителям. А, в-третьих, какая разница, это место или какое-то другое, которое будет отличается только другой локализацией. Ничего от этого не измениться. Я все так же буду писать про ничего не значащие события, которые увлекают мысли людей лишь на несколько минут в перерыве между ленчем и походом за покупками. Все это навевает на меня тоску. Это не для меня, Брайан.
– Почему же ты вообще изучала журналистику? – недоуменно спросил он.
– Почему? Родители утверждали, что из меня получится неплохая журналистка. Да, впрочем, и я сама так считала. Собственно, для меня в то время не имело большого значения, куда поступать. Я хотела лишь одного – изменить свою жизнь, уехать в Нью Йорк, стать актрисой. Но мама убедила меня в том, что я должна получить достаточно надежный оплот. А журналистика показалась вполне перспективным направлением для родителей, и достаточно интересным для меня, чтоб определить наш выбор… А сейчас… Что ж, возможно, я просто не нашла своего места. Знаешь, я думаю, что мне тяжело быть одним и тем же человеком – столько противоречий тянет меня в разные стороны… Поэтому я и не могу надолго нигде прижиться. Стоит задержаться на одном месте – и меня одолевает скука. Иногда мне кажется, что сам этот мир отвергает меня, Брайан.
От этих слов мою душу снова заполнила жгучая боль, старая рана от разбитых надежд вновь открылась. На глазах невольно выступили слезы, хоть как я и не старалась их сдержать. Брайан осторожно вытер слезинку, скатывающуюся у меня по щеке, крепче прижал меня к себе, положил макушку мне на голову, прикоснулся губами к волосам.
– Не говори глупости, Летти, – тихо прошептал он у меня над ухом. – Знаешь, ведь и меня часто одолевает это чувство. Тебе только кажется, что во всем, что я делаю, я вижу свой смысл жизни, что меня никогда не одолевают сомнения. Порой я занимаюсь обычными вещами, пересматриваю фотографии, редактирую их… И тут, как снег на голову, на меня накатывает осознание глупости и бессмысленности своих действий. Кажется, будто, пока я сосредотачиваюсь на том, как бы получше запечатлеть жизнь, эта самая жизнь проходит мимо меня. А я лишь остаюсь растерянно разглядывать цветные квадратики в руках.
Он говорил это, рассеянно перебирая пальцами пряди моих длинных волос, как всегда, когда его мысли уносились далеко.
– Однако это проходит. Я смотрю на мир новым взглядом и вижу, что блеск глаз, запечатленный мной в краткий момент безмерного счастья, поблекнет. А фотография – нет. И тогда я понимаю, что я все делаю правильно. Состоит ли в этом мое предназначение или же нет, однако я живу не зря. То, что я делаю, оставляет след. И ты тоже испытаешь это чувство, Летти. Ты обязательно найдешь свое место. Но пока что…
Он вдруг неожиданно твердой рукой приподнял меня за подбородок, заставив посмотреть себе в глаза и не отводить взгляд.
– Пока что твое место здесь. Рядом со мной. И я хочу, чтоб ты всегда была рядом со мной.
Мне казалось, что я ослышалась. Но и в его словах, и во взгляде ощущалась небывалая решительность и непоколебимость. И – кое-что еще, чего я не могла распознать.
– Что ты хочешь этим сказать? – я сама едва расслышала собственный голос.
– Ты ведь сама понимаешь, что мы должны что-то решить. Не можем же мы вечно метаться, разбегаясь и сходясь обратно. Я боялся, что ты начнешь этот разговор, а я не найдусь, что тебе ответить. Теперь же я больше не колеблюсь. К черту все! Я не хочу больше расставаться с тобой. Давай попробуем, Летти. Моя квартира не так велика, но места нам вполне хватит.
– Ты хочешь, чтоб мы жили вместе? – я опешила настолько, что даже отступила на шаг, отстранившись от него.
Сколько времени я мечтала и ждала того, чтоб он произнес эти слова, и, как это обычно бывает, когда он наконец сказал это, то совершенно застал меня врасплох
– И не только это, – продолжил он, решительно настроенный сегодня довести меня до обморока. – Я настаиваю, чтоб ты ушла из редакции. Я больше не хочу видеть твое состояние, когда ты возвращаешься оттуда. Я не хочу видеть, как в тебе умирает вся радость, вся беззаботность, вся жизнь.
