Олег Шовкуненко
Оружейник. Книга первая. Тест на выживание
– Гигантов думали из гранатометов валить? – предположил я.
– Из них родимых. «Хашим» штука ох какая серьезная. Конечно, по мясу я из него еще не стрелял, просто подходящего куска не находилось, но вообразить себе это зрелище вполне мог. Представляешь, когда сто пяти миллиметровая граната метра так на три влетает внутрь и там детонирует? Может из-за своей невероятной прочности или лучше сказать вязкости, внешне чучело и останется целым, но в брюхе у него будет каша, настоящая каша. – Тут Леший потупил взгляд и горестно добавил: – Это я сперва так считал.
– А что вышло на самом деле?
– А вышло все как всегда… через жопу, – Загребельный сделал последнюю жадную затяжку и раздраженно вышвырнул окурок за стену. —Не взрываются гранаты у них в теле, ни термобарические, ни даже простые фугасные.
– Как не взрываются?! – от удивления я открыл рот.
– Вот так, не взрываются и все тут. Бульк под шкуру и молчок. Пять штук потратили, и ни одна не сработала.
Что ж, блин, за цирк-зоопарк такой? Я вспомнил устройство стандартного гранатометного выстрела для РПГ-32. Самоликвидатор должен был сработать автоматически даже при отсутствии удара, и по-другому быть не может. Система проста и надежна, как зубочистка. И тут в памяти всплыли виденные мной исполины. Вот они неспешно бредут городскими улицами. Их гигантские тела своими размерами соперничают с каменными громадами зданий. По бугристым серым шкурам то и дело проскальзывают голубые электрические молнии. Молнии! Быть может тут кроется разгадка? Может генерируемые чудовищами поля мигом убивают всю начинку в боеголовке ракеты? Однако, при чем тут это? Самоликвидацией гранаты управляет отнюдь не электроника, это скорее простой механический процесс.
– А ты еще чего-нибудь интересного или странного не приметил? – Тупик в своих изысканиях я отнес на счет недостатка информации.
– Странное? – нервно хохотнул Загребельный. – Да в них все странное. Я видел такое…
– Выкладывай! – выдохнул я.
– Помнишь, я говорил, что видел как эти кашалоты снесли мост?
– Помню.
– Это был большой автодорожный мост на развязке МКАД-Волоколамское шоссе. И знаешь, как это произошло? Полагаешь, они безумствовали, бились об опоры, отчего железобетонные пролеты начали трещать, раскалываться и сыпаться вниз? Да ни хрена подобного! Эти дьяволы просто прошли сквозь мост. Понимаешь, просто прошли, как… как… – Леший от возбуждения никак не мог подобрать нужные слова, – как раскаленный нож проходит сквозь масло. Конструкции, к которым они только лишь прикоснулись, исчезли, испарились в доли секунды. А обрубки швеллеров и арматуры, оставшиеся торчать по краям образовавшегося коридора, были оплавлены и светились разогретым добела металлом. И это не россказни, не байки какие-нибудь. Я видел все это своими собственными глазами.
Загребельный умолк, словно вновь вспоминал те жуткие, не укладывающиеся в голове события. Молчал и я, правда совсем по другой причине. Память помимо воли воскресила лица тех, кто жил в Красногорске. Знакомые, мало знакомые, иногда виденные, но отчего-то отпечатавшиеся в подсознании, все они глазели на меня из пустоты, из вечности, из мрачного загробного мира. Порой казалось, что мертвые шепчут. Может предупреждают, а может зовут. Как по мне, так рановато звать. Неприятный холодок пополз по спине. Или они что-то знают? Видят наше будущее, нашу судьбу?
– Человечеству долго не протянуть, если оно не прозреет и будет продолжать в том же духе.
От неожиданности я вздрогнул. Сухой хриплый голос прозвучал будто ответ на мой вопрос. Это был не голос Загребельного, это был вообще чужой незнакомый голос.
Мы с Лешим тут же оглянулись. В шаге от нас стоял высокий худощавый мужчина. Как он подошел, мы не слышали. Словно с неба свалился. Одет он был в длинный ниже колен непромокаемый плащ шарового цвета. В такой оттенок обычно красят военные корабли. Руки незнакомец непринужденно держал в карманах, плечо его оттягивал ремень висевшего за спиной помпового ружья. На ногах сбитые давно нечищеные берцы.
Все эти подробности почему-то бросились в глаза значительно сильнее, чем лицо гостя. Это наверное потому, что лицо его было не то чтобы маловыразительное, а скорее какое-то смазанное, являвшееся как бы второстепенной частью этого человека. Вот цирк-зоопарк, бывает же такое! Удивившись своему наблюдению, я все же постарался сосредоточиться на физиономии незнакомца. Вытянутый овал лица, очень тонкие черты. Впалые скулы, обветренные губы, худой острый нос. Оттеняло все это недельная небритость, да надвинутая на глаза вылинявшая зеленая бандана. Левый глаз она закрывала практически полностью, отчего мужчина смахивал на пирата, одноглазого пирата. От этого сравнения я даже захлебнулся очередным глотком воздуха. Одноглазый! Неужто и впрямь одноглазый? Сразу вспомнился рассказ пулеметчика Лёхи: «Лесник по имени Олесь… Стена номер один… Ночное дежурство… Если хотите, товарищ полковник, можете с ним сами поговорить».
Вот это номер! Все сходится… и стена, и ночь, и человек без глаза. Надо же, чтобы так вышло, совпало! Как будто эта встреча была предопределена свыше. Ничто не смогло ей помешать. Проведение заранее, и как водится без нашего участия, выбрало время и место.
– Ты Олесь? – произнес я, поднимаясь на ноги.
– Он самый, – человек улыбнулся. – Откуда знаешь?
Он был примерно моего возраста, и я не стал настаивать на общении на «Вы».
– Алексей, пулеметчик рассказал.
– Все рассказал? – белорус прищурил свой единственный глаз.
– Все или нет сказать не могу, но порядком.
– И как, сумасшедшим меня не считаешь? – Олесь едва заметно улыбнулся.
– Пока не знаю, – я не стал лукавить. – Поживем, увидим.
– Хороший ответ, – лесник протянул руку. – Как меня кличут вы знаете, а вот как вас звать-величать?
Мы с Лешим по очереди пожали протянутую руку и представились, правда очень коротко, без всяких разъяснений должностей и так сказать функциональных обязанностей. Просто полковник Ветров и подполковник Загребельный.
– У-у-у… большие чины, – протянул лесник. – Что, ждете?
– Ждем, – подтвердил я и почему-то был уверен, что уточнять кого именно мы ждем не требуется.
– Сегодня атаки не будет, – Олесь поглядел на быстро темнеющий горизонт. – Ночь скоро, а ночь это не их время.
– До наступления темноты еще часа полтора, так что еще многое может случиться, – парировал Леший.
– Ничего не будет, – упрямо повторил белорус. – Кентаврам надо еще успеть добраться до нор. А поблизости у них пока нет ни одной.
– Нор? Каких нор? – с нескрываемым интересом осведомился Загребельный.
Лесник заговорщицки усмехнулся и полез себе за пазуху. Из внутреннего кармана плаща он добыл небольшую пластиковую коробочку. Коробочка как коробочка, кубик из оргстекла размером не более пяти сантиметров. Сквозь прозрачную пластмассу была видна пара тонких стальных игл, вплавленных изнутри в две противоположные стенки. Они служили держателями. Оба острия втыкались в края крохотной ажурной рамки. Металл, из которого та была сделана, был неестественного голубого цвета. Нет, он не был покрашен, он был именно лучистого голубого цвета.
Мы с Лешим с недоумением и подозрением уставились на это явно самодельное устройство. Олесь положил коробочку на ладонь, подождал пока рамка успокоится, а затем прокомментировал результат своего эксперимента:
– Не вертится.
– Видим, что не вертится, – буркнул я. – И что это должно означать?
– Что нор, из которых приходят кентавры, поблизости нет.
Услышав такой ответ, мы с Лешим довольно долго молчали, переваривали, так сказать. Лесник подбросил нам информацию, о которой раньше никто и слыхом не слыхивал. Странно, ведь не только он один шастал по пустоши. Почему другим эти самые норы не попадались? Я уже хотел, отбросив всякую дипломатию, задать этот вопрос, но мой товарищ опередил меня и зашел с другой стороны.
– Что это у тебя за штуковина? – Загребельный кивнул на коробочку. – Откуда взял?
– Друг подарил. Когда я уходить собрался, тогда и подарил. Полезная оказалась вещь! Работает безотказно. С помощью нее туннели враз можно засечь.
– Стоп, стоп, стоп! – Леший замахал руками, словно рефери, дающий команду «Брек!». – Я что-то туго въезжаю во всю эту историю. Кто ты такой, Олесь? И откуда такие подробности о кентаврах? Ты что, «Дискавери» втихаря смотришь?
– Олесь служил лесником, – я решил сэкономить время и довести до сведения приятеля основные моменты данной темы. – Недавно притопал аж с самой Белоруссии. – Тут я счел своим долгом оговориться. – Это он так утверждает, что с Белоруссии, до которой, между прочим, километров так с полтысячи будет.
После этого уточнения губы лесника дрогнули в горькой усмешке. Я сделал вид, что не заметил ее, и продолжил:
– Олесь рассказывает удивительные истории о белорусском сопротивлении, но основная его забота – изменить приоритеты жителей Одинцово, а затем вероятно и в мировом масштабе.
– Люди должны больше отдавать этому миру, чем брать от него. Тогда-то все и начнет налаживаться.
Одноглазый ничуть не обиделся на фразу наивного Чапаевского ординарца, которой я охарактеризовал его планы. Что ж, это хорошо. Значит не дурак. Я кивнул, благодаря за весьма полезное уточнение, и со вздохом завершил свой весьма краткий рассказ:
– Но, увы, пока его голос так и не был услышан.
– Это ты хорошо заметил, полковник, – Олесь поднял указательный палец к уже практически черному небу. – Пока не услышан. Но я продолжаю надеяться.
– Больше отдавать, чем брать… Сделать человечество добрее и мудрее… Мир, дружба, жвачка… – Покачал головой подполковник ФСБ. – Все это жутко смахивает на пустопорожние лозунги. Передохнем все, пока будем высаживать травку и разводить мотыльков.
Словно желая получить поддержку, Загребельный покосился на меня. Однако я разочаровал его и неопределенно пожал плечами. Согласиться с приятелем не давало одно воспоминание: ровные рядки молоденьких ярко зеленых растений, которые я видел не далее, как вчера. Было в них что-то… Какая-то сила. И она давала сто очков вперед силе любого оружия.
Когда я оторвался от своих воспоминаний, то вдруг увидел, что Олесь смотрит на меня и на губах у него играет едва заметная улыбка. Чего это он? Я даже слегка смутился.
Прервать эту несколько затянувшуюся пантомиму из взглядов и жестов помогло мое так и неудовлетворенное любопытство. Его раззадорил еще покойный пулеметчик Лёха, когда первый раз упомянул о существовании странного белоруса.
– Олесь, говорят, ты многое повидал? – зашел я издалека.
– Порядком, – согласился лесник.
– Может расскажешь?
– О чем именно?
– О Белоруссии, о ханхах, о том, как все было… – предвидя долгий разговор, я указал на ящики с патронами, на которых мы с Андрюхой только что сидели.
– Многие мне не верят, – предупредил Одноглазый.
– Не волнуйся, мы с полковником уж разберемся где правда, а где… – Леший запнулся, подбирая подходящее выражение, – ну, будем говорить некоторые преувеличения.
– Попытка номер две тысячи сто семьдесят четыре, – со вздохом проинформировал лесник и первым опустился на импровизированный табурет.
Когда мы пристроились рядом, он молчал, как видно собираясь с мыслями. Похоже, боялся, что попытка номер две тысячи сто семьдесят четыре может закончиться точно так же, как номер две тысячи сто семьдесят три.
– Ну, начни уже с чего-нибудь, – нетерпеливо потребовал Андрюха.
– А лучше всего с главного, – предложил я.
– С главного? – Олесь призадумался. – Тогда пожалуй так: вы видели когда-нибудь корабли ханхов?
– Видели, – однозначно отрезал Загребельный.
– А когда и как вы их увидели в первый раз?
– Через оптику смотровых приборов, когда пер на них в колонне БМП, – проворчал Леший, и по его тону всем сразу стало понятно, что подполковнику не очень хочется вспоминать тот день.
– Ясно, – Олесь удовлетворенно кивнул. – А ты, полковник, что скажешь?
– Я…
Мой ответ предварила длинная пауза, во время которой я вспомнил то тихое июльское утро. Я как раз смаковал свой заслуженный отпуск. Естественно, проводили мы его с семьей совсем не на Канарах. Поехали к моим старикам, в Нижний. Друг отца предоставил в наше полное распоряжение свою дачу. Берег Горьковского водохранилища, березы до самого неба, тишина, сладкий хрустально-чистый воздух, короче рай земной.
Помню в то утро я собрался порыбачить. Выполз тихонько из постели, чтобы, значит, мою благоверную не разбудить. Прихватил удочки, банку с накопанными накануне червяками, садок для рыбы и шасть к рукотворному морю. Только тропа вывела на берег, только я хотел вздохнуть полной грудью и прокричать «Жизнь, ты прекрасна!», как вдруг увидел это. Тут же поперхнулся первым же слогом, а может даже первой буквой. Не помню. В себя начал приходить лишь минут через пять. Отчаянно мотал головой, усердно тер глаза, даже щипал себя, только вот от всего этого пользы не было. Они никуда не исчезли. Три правильные четырехгранные пирамиды. Колоссы, размеры которых мой мозг напрочь отказывался воспринимать. Они стояли на противоположном берегу водохранилища. На словно отлитых из бронзы гранях играли солнечные блики, а острые вершины протыкали легкие утренние облака. Тогда при взгляде на это диво я испытал восторг, суеверный трепет, причем даже не зная что это такое. Эх, знал бы… А впрочем, даже если бы и знал… Что может поделать человек против ярости стихийного бедствия?
Мой ответ на вопрос белорусского лесничего был не столь красочен и эмоционален, как мои воспоминания. Заключался он всего в двух коротких фразах:
– Гостил в Нижнем Новгороде у родителей. Утром проснулся, а корабли уже стоят.
– Замечательно! – поведанные нами истории явно обрадовали белоруса. От удовольствия тот даже потер руки. – Вы оба в который раз подтвердили догадку моего друга.
– Это каким же образом?
– Вы, наверно, двух или даже трехтысячные свидетели прибытия ханхов, которые не видели самого момента посадки. То их не было, а потом раз… и они уже тут как тут. Именно так говорили все, кого я встречал.
Для того чтобы опомниться, Олесь дал нам с десяток секунд. И надо сказать, что все их я потратил на то, чтобы вспомнить. Ну да… точно… никто и никогда не рассказывал, что наблюдал посадку звездолетов. А, забегая вперед, скажу, что точно также никто и никогда не становился свидетелем их отлета. Странно, что раньше я никогда не думал об этом. А впрочем вру. Как-то слышал от одного генерала короткую фразу: «Они вышли из межпространственного скачака прямо у нас в атмосфере. ПВО оказалось полностью бессильным». Не помню уж теперь то ли такова была официальная версия, то ли его личное мнение, однако эти слова отложились в моей памяти, навсегда сняв вопрос о способе, которым ханхи прибыли на нашу планету.
Не знаю уж какой там информацией владел Леший, но он смекнул раньше меня куда клонит наш белорусский друг.
– Олесь, ты, вижу, намекаешь, что к космосу ханхи имеют такое же отношение, как я к балету?
– Примерно так.
– И откуда же они к нам пожаловали?
– У моего друга имеются три догадки. – Лесник стал загибать пальцы. – Либо из иного мира, либо из иного времени, либо они всегда жили на Земле, только не желали с нами знаться. – Тут Олесь счел своим долгом оговориться. – Правда, по мнению моего друга третий вариант не объясняет откуда появляются туннели.
– Либо все три варианта одновременно, – задумчиво протянул я. Не знаю откуда в голове возникла эта странная мысль, но я ее высказал.
Лесник на меня как-то быстро и внимательно посмотрел, словно оценивал и что-то там прикидывал.
– Идем дальше, – Леший пропустил мимо ушей как мое замечание, так и реакцию белоруса. Сведения о нашем нынешнем противнике его заинтересовали куда больше, чем происхождение ханхов. – Теперь выкладывай все, что знаешь о туннелях или норах, из которых выползают эти многолапые ублюдки.
– Особо сказать ничего не могу, – лесник кисло скривился. – Знаю только, что они есть и все тут.
– Ты их видел?
– Э-э-э, уважаемые, – Олесь горько усмехнулся. – Те, кто их видел, уже ничего никому и никогда не расскажут.
– Чего ж ты треплешься, если толком ничего не знаешь? – рыкнул на него Загребельный. – Еще и игрушку эту свою нам под нос тычешь.
– Эта игрушка не единожды мне жизнь спасала.
Лесник любовно поглядел на прозрачную коробочку, которую продолжал мусолить в руках. Затем вроде как собирался ее спрятать, да вдруг передумал. Он немного поколебался, но потом все же решился и протянул ее мне.
– Возьми, полковник, авось пригодится.
– А как же ты? – я не посмел протянуть руку за подарком.
– Бери-бери, у меня еще одна есть, запасная. А эта… ну, она как бы благодарность тебе за то, что выслушал, за то, что поверил.
Не успел я взять в руки самодельный приборчик, как Леший пробурчал:
– Еще никто никому не поверил.
– Погоди, Андрюха, не наезжай, – я жестом приказал Лешему заткнуться. – Пока со всеми этими гипотезами мне ясно лишь одно: то, что ничего не ясно. Так что завязывай с вопросами, на которые наш белорусский друг не знает ответов. Давай пусть лучше он расскажет о том, в чем уверен. Например, Олесь, ты действительно пришел из Могилева?
– Конечно не из самого города, но примерно из тех краев, – лесник осклабился, показав нам неожиданно белые ровные зубы.
– Шел через проклятые земли?
– А как же. Их ведь не обминешь.
– А аномальные участки? А тени?
Я знал что спрашивал. И Олесь одарил меня очередным оценивающим взглядом. Так один хищник смотрит на своего собрата, такого же матерого и опасного как он сам.
– Тени? – этот вопрос задал ничего не понимающий Леший.
Одноглазый будто не расслышал его. Он не спеша откинул полу плаща и продемонстрировал висящий на поясе охотничий патронташ. Насколько я мог заметить, там были не только обычные теперь патроны с пластиковой гильзой, но и старые, металлические. Такие можно было использовать много раз, и снаряжать самому. Именно металлический цилиндрик белорус и вынул.
Наша с ним занимательная беседа длилась около часа, и вокруг уже основательно стемнело. Вот-вот должны были зажечь прожектора, но как видно одинцовское руководство начало экономить, и этот момент слегка отсрочили. Собственно говоря, именно благодаря густым сумеркам я и углядел это. Странное явление, патрон в руках одноглазого бледно светился. Вернее не сам патрон, а отверстие, куда впрессовывается дробь картечи или пуля. Это выглядело, как будто Олесь держал в руках крошечный фонарик или зажженную сигарету, только вот сигарета эта светилась едва различимым призрачным голубоватым светом. Опять голубоватым! Этот цвет словно преследовал меня. Это был как бы сигнал. Им маркировалось все, что я не понимал, а посему, естественно, относился с недоверием и осторожностью.
– Ну, давай, рассказывай, чем там они у тебя заряжены, – я указал взглядом на патрон двенадцатого калибра. – Небось серебряные пули?
Леснику понравилась шутка, и он негромко рассмеялся.
– Нет, серебром только нечистую силу разгонять, а это не ко мне. Здесь кое-что другое. Эту штуку мы с Архимедом на их боевой платформе раздобыли. Кристаллики такие, раза в два покрупнее горошины будут. А что они с тенями творят… – лесник с удовольствием причмокнул. – Загляденье одно! Они их словно наизнанку выворачивают, скручивают, сжимают, а потом бах… хлопок, и пропадает эта дрянь, без следа пропадает.
Затем одноглазый как бы между прочим добавил:
– Кстати, вещество это можно не только на платформах отыскать. Там, где они летали, ну, где гравилуч, значит, поработал… капсулы можно найти. Черные такие, на обычную полуторадюймовую трубу похожи, длинной метра полтора. Не видели что ли никогда? Вот в них-то кристаллами можно и поживиться. Не всегда, конечно. Чаще всего они пустые, израсходованные до конца, но иногда все же везет. Два, три, а то и полдюжины камешков могут и зацепиться.
Информация о чудо-кристаллах бесспорно была любопытной, но она мигом померкла, как только белорус намекнул на существование захваченных боевых платформ ханхов. Это даже представить себе жутко, реальные инопланетные летательные аппараты со всем оборудованием, а главное оружием!
– Металл, из которого рамка сделана, ну та, что в коробочке, там же раздобыли?
– Ага, там же, где ж еще. Мы там много интересных вещей видели, только по большей части не понятные они.
– Значит, все-таки это правда, – я задумчиво уставился в темноту. – Вы таки действительно завалили пару челноков.
– Завалили, – не без самодовольства подтвердил Олесь. – Одну платформу мы распотрошили, а вторая лежит себе почти целехонькая.
Загребельный больше не пытался встрять в разговор. С его-то цепким умом, умением слушать и фильтровать информацию да не понять, о чем это мы тут толкуем! Смешно. Конечно, понял, и небось уже стал соображать как всем этим ноу-хау воспользоваться.
Именно в этот самый момент дали свет. Весь периметр вспыхнул сотнями огней. От их яркого желтоватого света на душе сразу полегчало, сразу схлынули нервозность, беспокойство и тревога, которые, честно говоря, уже начали охоту за нашими душами. Я понял это, когда услышал явно повеселевшие голоса. Это переговаривались наши товарищи, защитники стены номер один. В одной из реплик, прозвучавших невдалеке, я совершенно отчетливо расслышал свое имя. Кто-то спросил: «Где полковник Ветров?». Повернувшись на голос, я увидел незнакомого молодого бойца с автоматом в руке. Он маневрировал между сидящими и стоящими людьми, судя по всему пробиваясь именно к нам. Подойдя к нашей троице, он спросил:
– Кто из вас полковник Ветров?
– Допустим я, – мой взгляд уткнулся в лицо посыльного. Да, это был именно посыльный.
– Командир Крайчек собирает совещание. Начало… – парень глянул на часы. – Начало через полчаса. Командир просит вас подойти.
– Раз просит, то конечно же подойдем, – я поднялся на ноги. – Олесь, спасибо за интересный разговор. Полагаю, мы его еще продолжим.
– Не исключено, полковник, может и продолжим.
С одной стороны лесник был явно обрадован, что его глас, призывающий к реформации человеческого сознания, наконец хоть кем-то услышан. Но с другой… В словах белоруса звучала какая-то недосказанность, намек что ли… Хотя может и показалось. Я сейчас был не в лучшей форме, что бы заниматься психологическим анализом.
– Вставай, Андрюха, – я похлопал Загребельного по плечу. – Пойдем.
– Да меня вроде как не «просили подойти», – подполковник явно подтрунивал над насквозь штатским стилем, с которым посыльный передал приказ явиться на военный совет.
– Идем, не выпендривайся. Уверен, что ты будешь полезен.
– Ладно, потопали. Послушаем чего скажут, – Леший быстро и легко встал. – Глядишь, у кого-нибудь и возникнет здравая идея на предмет того, почему мы все еще живы.
– У меня есть такая идея, – неожиданно отозвался одноглазый.
– Говори, – мы с Лешим так и впились в него глазами.
– Конечно, не видал я этих ваших чудищ, тех, что сюда топали, только знаю, что они ушли.
– Спасибо, что просветил, – Загребельный с раздражением плюнул за стену. – А мы то, дурни, думали, что они спать улеглись в соседнем квартале. Приморились и задрыхли.
– Ты не зубоскаль, подполковник, – лесник не обиделся. – Говорю что ушли, в туннель ушли.
– Как в туннель?! – удивился я. – Ты же говорил, нет поблизости туннелей. Вертушка эта твоя, мол, не крутится.
– Сейчас не крутится, а днем что дурная маслала. Успокоилась только часам к четырем.
Олесь как бы между прочим глянул на свои часы. «Командирские». Почти такие же, как и мои. Только у меня на циферблате изображен танк, а у него эмблема ВДВ. Как будто он и впрямь очутился в Одинцово, спустившись прямо с небес.
– Больше ничего сказать не можешь? – поинтересовался Леший.
– Больше ничего, – покачал головой белорус. – Место надо бы поглядеть, где зверье топало. – Затем он на секунду призадумался и добавил: – А еще лучше, увидеть тот участок, на котором оно пропало. Туннель, значит, где открылся.
– Ничего интересного. Я его прекрасно помню… – по моему лицу пробежала едва заметная волна гнева, – и вовек не забуду.
– Как знать, как знать, – заговорщицки протянул лесник. – Вы, ребята в погонах, частенько глядите… вроде как и во все глаза глядите, да только нихрена не видите.
Загребельный на это ничего не ответил, только с раздражением хмыкнул. Я же… Я был наслышан о чудесах наблюдательности и изобретательности, которые творили следопыты из лесничеств, поэтому не стал лезть в бутылку. Ответил, учитывая всю неопределенность момента:
– Ладно, сейчас ночь и предпринять мы все равно ничего не сможем. А утром посмотрим. Утром уж точно что-либо прояснится.
Пожелав Одноглазому легкого дежурства, мы ушли. Как не занимателен был весь этот разговор, но все же судьба жителей Одинцово, а стало быть и наша собственная, решалась совсем не здесь. Ну, а такие вещи я обычно не доверяю другим и тем более не пускаю на самотек.
Глава 8.
Как и ожидалось, провожатый потащил нас к тому самому трехэтажному особнячку, в котором оборудовал свою резиденцию главный Одинцовец. Еще издалека я заметил, что в окнах второго этажа горит свет. Это был совсем не яркий желтый свет электрических лампочек. Мощность дизельгенератора не позволял транжирить электроэнергию налево и направо, поэтому она шла только лишь для нужд мастерских, убежища и святое дело – периметра. Так что всем остальным любителям полночных посиделок, включая естественно и руководство, приходилось пользоваться древними как мир керосиновыми лампами и самодельными масляными коптилками.
По силуэтам то и дело мелькавшим за крест-накрест заклеенными оконными стеклами становилось понятным, что Томас в кабинете не один. Скорее всего, у него сегодня соберется много народу. Цвет одинцовского общества будет решать как быть дальше. Самые нетерпеливые или те, кому сейчас особо нечем заняться, типа мичуринца Дягилева, уже наверняка там. Разминаются, так сказать, перед битвой умов. Пусть разминаются. Чувствую дебаты сегодня предстоят долгие и жаркие. Хотя я где-то слышал или читал, что верным как правило оказывается то решение, которое рождается в первые пять минут спора. Все остальное это просто болтовня, переливание из пустого в порожнее. А впрочем, кажется, насчет первых пяти минут это говорилось о западных спорщиках или может японских. Мозги отечественной сборки могут функционировать совсем по-иному.
Я подумал об этом и понял, что к чему-то клоню. Ах да, конечно, не обязательно приходить к самому началу. Все равно пока народ настроится, да раскочегариться… пройдет как минимум полчаса. Плюс пятнадцать минут, которые еще остаются до назначенного часа. Вместе получается сорок пять минут. Целый школьный урок. Потерянное зря время. Потерянное для всех, но не для меня. Я окажусь мудрее, так как знаю куда его потратить.
Не доходя до штаба метров двадцать, я остановился и придержал посыльного:
– Стой, сынок.
Тот послушно остановился.
– Ты всех уже оповестил? Я имею в виду тех, кого пригласили на собрание.
– Почти, – парень был горд своей расторопностью. – Только Кальцев остался, но он тут неподалеку. Кликнешь, так через пять минут будет.
– Вот и ступай, позови его. А у меня еще одно небольшое дельце осталось. Выполню его и сразу приду. Дорогу я знаю.
– Ладно, – пожал плечами посыльный. – Я вам сообщение передал, значит, дело свое сделал.
– Это точно. Спасибо за службу. – Я похлопал юношу по плечу, одновременно подталкивая его вперед. – Ну, давай, шуруй.
Когда посыльный отошел шагов так на десять, стоявший рядом Загребельный поинтересовался:
– А мне-то что делать? Не здесь же торчать, ждать, когда ты нагуляешься.
– Хочешь, пошли со мной, – предложил я.
Мне, естественно, совсем не требовалась компания, только вот я сам сорвал Лешего с дежурства и теперь вроде как за него отвечаю, или вернее он как бы стал моим напарником.
– А куда мы?
Андрюха сказал «мы», тем самым давая понять, что принял мое предложение.
– В санчасть. Я тут одного человека с того света вытянул. Хочу проверить как она… – я замялся и поправился, – как он.
– Она? – Леший все же расслышал. – Ты о той девчонке, что у тебя в БТРе валялась без чувств.
– Угадал, – я кивнул и двинулся по тропинке к убежищу. Леший зашагал вслед за мной.
Санчасть располагалась в здании четырнадцатиэтажки, по балконы второго этажа утопленной в глубины рукотворного холма. Чтобы попасть туда, пришлось прошагать половину убежища, его узкие, большую часть суток темные коридоры. Слава богу, сейчас в них горел свет. Лампочки висели через каждые пятнадцать шагов, а нанесенная на стену жирная красная линия служила той путеводной нитью, которая связывала вход в убежище и медицинский блок. Очень разумно. Даже человек, впервые попавший сюда, мог сразу найти дорогу, а значит получить помощь, доставить раненого или обзавестись медикаментами.
Потратив всего минут десять, мы с Лешим оказались перед обшарпанной, но довольно мощной деревянной дверью, на которой красовался любовно выведенный красный крест, а ниже под трафаретку набито слово «Санчасть». Вокруг было необычайно тихо. Возможно именно эта тишина вернула меня к реальности и напомнила, что сейчас ночь. Кто знает, может раненые, включая Лизу, уже спят, и наш визит им… вернее ей, совсем не пойдет на пользу. Однако желание повидаться с девушкой становилось все сильнее и сильнее. Я должен был выяснить ее состояние. Сейчас. Немедленно!
Что со мной происходило? Непонятно. Толи хотелось заступиться за самого себя на суде своей же собственной совести. Ведь жизнь Лизы это аргумент, весомый аргумент, который можно предъявить, когда другой бесстрастный, рассудительный и беспощадный Максим Ветров спросит: «А что сталось с майором Нестеровым? Почему ты, сволочь такая, оставил его тяжелораненого умирать в руинах на окраине города?». А впрочем нет… не то. Сюда я притащился совсем не из желания обелить себя и замолить грехи. Я сделал это просто потому, что хотел увидеть Лизу, узнать, что ей лучше, что она поправляется. Эта милая, нежная девочка…
– Мы долго будем торчать перед закрытой дверью? – вдруг прорычал у меня над ухом Леший. – Входим что ли?
– Ага, – Я мысленно поблагодарил Загребельного за то, что он помог мне побороть нерешительность. – Входим!
Взявшись за ручку, я резко распахнул дверь. В нос тут же ударил сладковатый запах крови, перемешанный с горечью хлорки и медикаментов. Санчасть вовсе не выглядела погруженной в сон. Свет горел повсюду, только разной интенсивности. В прихожей, где мы сейчас и стояли, это была лампочка сороковатка, ну а там, дальше, в комнатах… то есть в палатах, бывших когда-то жилыми комнатами, в них пылали ни как не меньше соток. Особенно ярко светилось первое, самое ближнее к выходу помещение.
