Олег Сергеевич Малахов
Переплет
Территория
– Вот и ты здесь. Тебе только кажется, что ты завис в белоснежном пространстве между небом и землей. Ничего этого нет, а пространство вовсе не белое, а разноцветное, об этом дети узнают еще в школе. Белым считается цвет со спектром электромагнитного излучения равномерной мощности по всем длинам волн в видимой части. И этого не нужно понимать. Главное, что у тебя теперь есть возможность ознакомиться с невидимой. Вот и ты здесь. Так хорошо все, умиротворенно вокруг. Нет излишеств и пресыщений. Нет недомолвок и уловок. Все как на ладони. И все, вроде бы, понятно и не понятно, но и это понятно, потому что так должно быть. Вот и ты здесь. Так долго стремился узнать, прикоснуться, а вот так неожиданно взял и очутился здесь, и находишься в недоумении, но и уметь тут ничего не нужно. Здесь можно просто быть и все, вернее, не быть, но и это уже не важно, поскольку того места, где ты сейчас, тоже, как будто, нет. Твое имя имеет значение теперь только там, да и важно ли это сейчас, когда ты здесь?
Секунда расплаты
Ильма уже настолько поддалась чарам Ивана Баданды, что уже готова была оплатить его выпивку и убежать с ним навсегда в бесконечно далекую страну, где им будет безумно хорошо и где их никто и никогда не потревожит. Теодор был настолько раззадорен неловкими, но по-детски милыми эскападами Рауля Лоховелло, что он уже был готов угощать своего странного гостя лишь потому, что ему с ним весело. За Эрика Айкунтера уже платили полу-историки и псевдополитологи, обступившие разговаривающих на горестные темы истребления человечества Эрика и Веронику Ингезонд, за которую заплатил бы каждый, стоило ей только пожелать. Из желающих угостить ее выстроилась очередь. Только Мино просил бесплатную воду, так как знал, что заначка, которую он находчиво спрятал в левом носке сорок третьего размера в размере ста восьмидесяти пяти евро, хранима была им на крайний случай.
Исчезновение
– Ах, паршивец, чего ему не хватало? Как у Христа за пазухой жил. Не жизнь, а сказка. Живи себе, твори себе. И флягу спер, мерзавец. Полный шаусмас!5 – бранилась Марта из Даугавпилса, когда обнаружила, что Мино пропал, и исчезла фляга с ее любимым коньяком.
Эсьен Мулле сидел за пультом в студии France-porno-canal и безуспешно искал на экранах Мино, но видел только сотрясающую воздух проклятьями Марту. Остальные сотрудники недоумевали: «Все же условия были созданы. Чего ему не хватало?».
– Дорогие мои! – обратился Эсьен к присутствующим. – Пришло время проститься с героем нашего шоу. Нужно перевернуть эту страницу. Все когда-то заканчивается. Нам остается уповать на то, что наш герой найдет свое место в жизни. Помолимся за него.
И тут гример Люси вновь прослезился и опять нашел грудь Жаклин, чтобы прильнуть к ней, а Жаклин, как всегда, принялась его утешать. На его месте хотел оказаться каждый.
В пути
Путь в Гранаду для Мино состоял из:
1. удивления, вызванного тем, что его попутчики в Риге без лишних проблем вписались в минивэн Volkswagen T1 колесящего по Европе пятидесятилетнего скейтера-пацифиста Йоса из Голландии, который сочинял стихи на антивоенную тематику. Он был одет в майку, на которой были напечатаны надписи: «no to racism» спереди и «нет рашизму» сзади.
2. размышлений над тем, кто такая Роза Бонкур после слов Ивана Баданды «Хочешь встретиться с Розой Бонкур, бррр, то есть, Жюли де Блуа, тормозни фуру на трассе», неспроста сказанных Иваном, так как Ильма, которой Иван предложил разделить с ним жизнь, уже занимала предполагаемое место Мино в минивэне Йоса.
3. назойливого шансона в кабине дальнобойщика с клеймом агрессора на лице, который по каким-то непонятным для Мино причинам постоянно ругал древнегреческого философа Платона, ученика Сократа и учителя Аристотеля. Давно канувший в Лету автор учения о трех частях души каким-то образом отбирал у дальнобойщика Семена деньги. Вот под какие строчки, напеваемые лихим женским голосом, силился уснуть Мино в кабине новехонькой «Татры»: «По автобанам, по автобанам, в Берлин мы едем по автобанам. Держись, Берлин, брать Рейхстаг с Вованом мы едем-едем по автобанам».
4. решительности и бесповоротности дорог, чтения рекламных щитов, принятия душа на заправках, поедания фастфуда на остановках, прощания с Семеном, когда на твое «Будь аккуратен, счастливого пути!» тебе отвечают «Ничего, мы им еще покажем! Бывай!».
5. изучения железнодорожных маршрутов в здании железнодорожного вокзала Вроцлава из желтого кирпича.
6. благодарности Ивану Баданде за новый бесценный опыт путешествия автостопом и на перекладных.
7. снов о джунглях Амазонки, прериях Миссисипи, саваннах Лимпопо.
8. взглядов на столетние замки из окон пятилетних электричек.
9. путевых заметок, хаотично заполнявших чистые листы блокнота с «Топиком Илоны».
10. постепенно тающих в проезде, еде, туалете ста восьмидесяти пяти евро.
11. жуткой душевной боли из-за нехватки той, кем, как он полагал, стать для него могла Жюли де Блуа, кем бы она ни была.
12. окончания осени на одном из континентов.
13. неожиданных встреч с пилигримами. Кто-то из них кому-то приходился братом Марком, кто-то – братом Франком, а кто-то – сестрой Лирой.
14. «новой волны», ставшей когда-то для Мино олицетворением настоящей Европы, которая противостоит натиску варваров, как может, и все еще самоотверженно стремится сохранить в неприкосновенности свои ценности, выстраданные веками.
15. неполученных писем в другой, когда-то родной стране.
16. холщовой сумки с рисунком из букв, начертанных древнегерманской вязью, (такие раздавались в качестве сувениров на книжной выставке во Франкфурте-на-Майне, а из Граца в Бергамо Мино подвозил Винченцо Демарини, известный в Италии детский писатель, и сумок таких у Винченцо была уйма. В ней-то успешно и уместились все скудные пожитки Мино, накопленные за время путешествия: одноразовая зубная щетка, почти бесплатная и невесомая секондхендовская одежда, блокнот с «Топиком Илоны», карандаш из паба «Чойс», фляга с чем-то булькающим внутри и монограммой «АВК» снаружи). А до этого свои вещи Мино таскал с собой в биоразлагаемом, но достаточно вместительном пакете с изображением ракушки на нем, который подарил ему дальнобойщик Семен.
17. рези в глазах от чистоты альпийского воздуха.
18. взглядов на открытки, на которых море. Изредка они встречались в сувенирных лавках.
19. книг в руках путешественников, прохожих, зевак. Чаще всего Мино попадалась на глаза книга с названием U for Universe на языках стран, которые проезжал Мино. Что это за книга, и кто ее автор, Мино предположить не мог.
20. отчаяния.
21. терзаний.
22. девушек, похожих на Жюли де Блуа, которая в свою очередь напоминала то Марину Вакт, то Эль Фаннинг, то Лолу Ле Ланн, то Беллу Хиткот, то Лили Джеймс, а чаще всего их всех вместе взятых.
23. знакомства с Феликсом.
24. встречи с Эльзой.
25. etc.
Эльза
(Выдержки из путевых заметок Мино, хаотично заполнявших чистые листы блокнота с «Топиком Илоны»)
Стенограмма: энный год энного летия нашей ауры. Семнадцать не восемнадцать – прощание с ненавистником Платона Семеном. Без двадцати не двадцать – вход внутрь здания железнодорожного вокзала во Вроцлаве. С минуты на минуту – изучение железнодорожных маршрутов. С секунды на секунду – изучение лиц людей. Конец стенограммы.
Еще на улице я заметил странную, но молоденькую миловидную девушку то ли с отрешенным, то ли с потерянным взглядом, которая занималась тем, что заглядывала мужчинам в глаза, как будто пытаясь рассмотреть в них себя. Меня она заинтересовала. И вот теперь она тоже зашла внутрь здания вокзала и продолжила свой необъяснимый поиск или изучение. Я наблюдал за ней нехотя, не желая выказывать свой интерес. Странности ей добавляла униформа железнодорожного работника, явно неподходящая ей по размеру. Юбка, прихваченная ремнем, свисала ниже колен, рукава просторного кителя были подкатаны. Только пилотка сидела на аккуратной голове девушки идеально, украшая плавно струящиеся из-под нее русые волосы. Именно форма на девушке позволяла людям вокруг думать, что это сотрудник вокзала, который просто ищет опаздывающего на свой поезд пассажира или безбилетника, и, в принципе, занимается нужным делом. Лишь немногие пафосные персоны шарахались от нее, сопровождая свое нежелание обмениваться с ней взглядами дежурными фразами на подобие «Что вы себе позволяете?», а другие спрашивали: «У вас все в порядке? Вам чем-то помочь?», а более беззаботные путешественники позволяли смотреть ей себе в глаза и даже улыбались в ответ, а кто-то просто не обращал на нее никакого внимания. Мужчинами средних лет можно назвать тех, в чьи глаза всматривалась девушка. Я принадлежал к их числу и подозревал, что скоро наступит моя очередь.
Ночь
В съемной парижской квартире, что в доме на улице Вьяла напротив отеля «Капитоль», после уже почти ничего не значащего секса, ставшего обыденностью, Веня и Роза пытались уснуть, по привычке еще о чем-то спрашивая друг друга.
– Ты читал что-нибудь из этого нашего Мино, Веня? – спросила Роза.
– Нет, а зачем? Сейчас другие скорости, совсем другая динамика, когда читать, Розочка?
– А я читала, – сказала Роза, постепенно засыпая.
– И что же? – спросил Веня. – Как называется?
– «Вопросительный знак», – уже сквозь сон ответила Роза.
– При чем здесь вопросительный знак? – спросил Веня.
– Вот и я думаю, при чем здесь вопросительный знак… – уснула Роза, произнеся эти слова.
Эльза
(Продолжение)
Похоже, наступила моя очередь.
«Вот ты и пришел сюда, вот я и нашла тебя» – заглядывая в мои глаза, вполголоса произнесла она сама себе, будто утешая себя, убедившись в чем-то неоспоримом. В ее же глазах для меня открылись какие-то необозримые просторы из другого мира, несуществующего, или наоборот, самого что ни есть настоящего и реального. И потом она взволнованно заговорила со мной, взяв меня за руку: «Пойдемте, пойдемте. Скоро отправление».
Она крепко вцепилась в меня и потянула в сторону перрона. Я не сопротивлялся. Ее взгляд обезоруживал меня.
Мы вышли на улицу, оказались под полупрозрачной крышей, которая служила навесом для поездов и перевозимых ими людей. Мы оказались возле одного из них. Мне показалось, что это была какая-то электричка местного сообщения. Проводники посмотрели на нас с долей недоверия, но решили к нам не приставать с расспросами.
«Это со мной» – сказала моя попутчица группе железнодорожных работников и затащила меня в вагон. Видимо, форма делала свое дело.
Как только мы сели на первые попавшиеся места, за окнами потемнело, гулкие раскаты грома заглушили шум вокзала и начался небывалой силы ливень. Народ, хоть и был защищен крышей, все равно разбежался по вагонам, а кто-то забежал обратно в здание вокзала. Кому-то толком так и не удалось проводить кого-то.
Но ко мне уже обращалась неожиданно обезоружившая меня девушка, сопровождая свою речь красочными жестами.
«Вы не видели моего везунчика? Нет. Я же вижу, что не видели, иначе, вы стали бы друзьями, и он бы вам точно рассказал обо мне, какая я у него единственная и неповторимая. Но и вы подойдете. Вы очень похожи на моего везунчика. Нет, нет, не переживайте! Не подумайте ничего дурного. Я на вас не претендую. Мне нужна лишь ваша помощь. Я просто покажу вас и отпущу. Иначе, они не отпустят меня. У меня старомодная семья. Им нужна мотивация, им нужна причина. Они уже отчаялись надеяться, что кто-то будет со мной рядом. Ой. Что же это я вам все говорю, говорю, сама не знаю, что. Они у меня хорошие, но им нужна уверенность, что в городе со мной все будет в порядке. Я же ненадолго приехала. И мне пора возвращаться. Вот, видите, уже на работу устроилась. Но этого мало. Они у меня строгие, особенно, папа. Он боится, что я стану блудницей. Он много читает, он знает, что такое случается с одинокими женщинами. А мать говорит, мы чтим традиции. Не дай бог до замужества. И я ни-ни. Только с везунчиком моим целовалась, правда-правда, но мы разминулись. Где он сейчас, не знаю. А я люблю одиночество. Что может быть лучше? Сядешь у окна, смотришь на дождь».
Она посмотрела в окно. Наш поезд уже набрал нужную умеренную скорость согласно европейским стандартам и скользил по рельсам куда-то на юго-восток. Я понимал, что отклоняюсь от маршрута, но он ничего не значит, если человек рядом нуждается в твоей помощи.
К нелепо висевшему на тщедушном теле девушки кителю был прикреплен бэйдж с красивым именем «Эльза».
Она вновь заговорила, отвлекшись от дождливых пейзажей за окном.
«Только можно, вы скажете им, что тоже болеете за «Железничар»? Такой отзывчивый и благородный мужчина, как вы, само собой болеет за какую-то команду. И я понимаю, что негоже преданному болельщику отказываться от своих пристрастий. Но я вас очень прошу. Всего лишь разочек. Ради меня. Мы ведь нездешние. Мы из Сараево сюда попали. Там война была. Но я мало что помню. Я маленькая была. Помню только «бабах» и мало еды, и по туннелю долго шли. Это известный туннель. Там, где вход в него, теперь музей открыли. А к нам здесь хорошо отнеслись. Только вот все равно тянет на юго-восток. Но здесь недалеко. Не волнуйтесь. Мой папа до сих пор за «Железничар» болеет. И я тоже. А однажды, я помню, собиралась на свидание с моим везунчиком. И подмышки побрила. Так, представляете, мои любимчики в тот день проиграли «Марибору». А мне везунчик мой рассказал, что бриться перед матчем – плохая примета. Теперь я в день матча ни ноги не брею, ни подмышки. А вдруг проиграют. Хотя, где теперь мой везунчик, неизвестно».
Дождь не прекращался. Эльза сияла то ли от радости, что встретила меня и я готов ей помочь, то ли от нахлынувших воспоминаний детства. Сменялись станции и населенные пункты. Я с любопытством всматривался в их названия. Олава, Бжег, Ополе, Тарнов, Стшельце-Опольске, Тошек, Гливице, Хожув, Катовице, Мысловице, Ос…, но это название я дочитать не успел. Эльза резко обхватила ладонями мою голову и, приблизившись ко мне настолько, что губы ее могли касаться моих, проговорила, смотря мне в глаза, следующее:
«Мы подъезжаем. Уже совсем близко. Только не бойтесь. Мы попьем чай с моими родителями, расскажем, что живем в любви и согласии, и они вас отпустят. Они поймут, что вы будете заботиться обо мне и не позволите никому меня обидеть. А потом я скажу, что вам пора в Сараево, на очередной матч любимой команды, мама предложит остаться на ночь, но папа поймет, не станет вас уговаривать, а папино слово – закон».
Мы вышли на неизвестной станции и потом шли по мокрой после прошедшего дождя земле.
Дорога привела нас к некогда жилому дому.
На стене дома еще можно было заметить обрывки афиши матча «Железничар» (Сараево) – «Марибор» (Марибор).
Вокруг не было ни души. Воцарилась неестественная тишина. Умолкло все. Эльза стояла, как вкопанная, и глаза ее были закрыты. Она сжимала своей левой рукой мою правую руку так, что я корчился от боли, но не смел высвободиться. Вдруг она отпустила меня и упала на землю. Я пытался поднять ее. Она, похоже, бредила. «Мой везунчик» – шептала она.
Теперь поддерживаемая мной Эльза смотрела на меня с такой неиссякаемой тоской в глазах, что мне тут же захотелось обнять ее, а еще больше хотелось обнять Жюли, ужасаясь тому, что я мог причинить ей хоть малейший вред. И я отвернулся от глаз Эльзы, будучи не в силах испытывать тот жуткий эффект ее взгляда, который заставлял меня считать себя полным ничтожеством, тем, кто не способен помочь людям, вызывающим искренние чувства и взывающим к спасению. Несколько людей в белом уже неминуемо приближались к нам. Осторожно обходя нас с разных сторон, они вскоре находились от нас на расстоянии вытянутой среднестатистической руки.
Эльза
(Окончание)
Кто она, покорно идущая к машине скорой помощи в сопровождении крепких санитаров?
– Прощайте, Эльза! – отчаянно крикнул я ей вслед.
Она замедлила шаг. Повернулась и будто переспрашивая меня удивленно проронила:
– Эльза?
Но санитары поторапливали ее, а потом просто взяли под руки и донесли к машине, усадили на заднее сиденье, сев по бокам, чтобы она, видимо, не смогла выпрыгнуть из машины на ходу, и уехали.
Я остался один перед заброшенным, серым, некогда жилым домом и множеством бункеров и бараков вокруг. Стоял и удивлялся тому, что она даже не пыталась узнать мое имя.
Манифест
Здесь должны стоять многоточия, поскольку нет в этом мире ничего точнее точек.
Раздражение
– Ох, Веня, как же ты мне осточертел… – причитала Роза Бонкур, сидя в шезлонге на лазурном берегу безымянного моря в пределах Средиземного.
– А что так? Душа в душу жили, не тужили. Что теперь приключилось? – отреагировал Веня Штольц, разминаясь на пляже, имитируя повадки ловкого гимнаста. – И еще, – добавил он, – не называй меня так. Называй меня Винсентом. Мы же все-таки во Франции.
– С каких это пор? Не дождешься… – с долей горечи в голосе ответила Роза.
Территория
– Здесь все разрушается и создается заново, все застывает навсегда и постоянно куда-то движется. Такими взаимоисключениями и достигается совершенство пустоты, ее движения и ее постоянства. Это самое любимое место наречия вне. Здесь переплетаются все времена, и следуют друг за другом не в хронологической последовательности, создавая тем самым безвременье. В этом месте хорошо думается ни о чем.
Циферблат
В один осенний погожий день, когда улеглась шумиха вокруг дела писателя из глухого городка на задворках восточной Европы, Эсьен Мулле, изрядно поправивший свое финансовое положение на продажах книг того самого писателя, решил позвонить Сесиль Бонкур и пригласить ее на служебное свидание. Они не виделись с того момента, когда тот, кого Роза, дочь Сесиль, прозвала шутливым прозвищем Мино, побывал в редакции Le Figaro и познакомился с Сесиль Бонкур как с секретарем главного редактора, не подозревая даже о том, что знакомился с мамой обожаемой им девушки. Тогда ткацкий станок лжи работал исправно. Эсьен был приветлив, Сесиль покорно, но с достоинством, носила в кабинет Эсьена кофе, Роза была невозмутимой и гордой дворянкой Жюли де Блуа. Мино тогда смотрел только на нее. Именно в тот день после приема Эсьен в очередной раз ездил с Сесиль в отель «Сесилия», что на Авеню мак Маон. И именно в тот день он все-таки заказал шампанское в номер. Потом несколько дней Эсьен почти не бывал в офисе, а когда бывал, не было Сесиль, которая за те самые несколько дней успела оформить отпуск и оставила за собой право не отвечать на звонки Эсьена, и не замечать за окном речного трамвая рекламу на доме напротив, гласившую, что «Скоро во всех книжных магазинах страны. Убийца или невинная жертва? Спешите…» и т.д. и т.п. Она уедет в Испанию, где басков больше, чем певцов. Однако, в тот после приема Мино день Сесиль возлагала особые надежды на Эсьена, выпивая с ним на брудершафт. Она придала особое значение этому жесту человека, которого когда-то коллеги считали виртуозом машинописи.
– Ну что, теперь заживем! – прервал Эсьен мысли Сесиль.
– Как заживем? – спросила она.
– Припеваючи, – ответил он.
Его глаза блестели, как две золотые монеты.
Но это все прошло. Сейчас был тот самый погожий осенний день, когда Эсьен Мулле решил позвонить Сесиль. Что-то его тревожило. Набрав знакомый номер, Эсьен ожидал услышать длинные гудки, но робот спокойным голосом сообщил ему о том, что номер не обслуживается. Голос был женским, приятным, и чтобы услышать его еще раз, Эсьен набрал номер еще раз. Эсьен взглянул на циферблат своих новых модных часов и громко выругался:
– Стоят, черт бы их побрал!
А потом Эсьен обнаружил, что он дошел до фонтана на Пляс Пигаль, где время для него замирало, где часто в юности он пил в одиночку и мечтал о карьере кинорежиссера.
– Сволочи, – тихо сказал Эсьен.
Найти Сесиль Бонкур не представлялось ни малейшей возможности.
Расстроенный Эсьен Мулле не спеша побрел в сторону офиса France-porno-canal.
Расставание
Роза молчала… А потом с шепота переходя на крик произнесла:
– Никогда, слышишь? Никогда больше не называй меня Розой, она увяла. Я – Жюли де Блуа, мертвая, как чизес крайст.
– О, как соблазнительна ты сейчас!
– Как?
– Как Чизес Крайст.
Это был последний диалог с участием Розы Бонкур и Вени Штольца. За ним последовало расставание.
Роза встала, покинув шезлонг, медленно и грациозно прошлась вдоль пляжа и направилась к гостинице «Фортуна», поднялась в их с Веней пентхаус, приняла душ, надела новую одежду, собрала старую, и прочие вещи, необходимые красивой девушке в быту, проверила свои сбережения в кошельке и на банковских картах, получив на свой телефон уведомления, в которых значились увесистые суммы, посмотрелась в зеркало нехотя, и небрежно схватив красивую сумку с вещами, напялив на нос красивые очки, отворив и не закрыв за собой дверь, пошла к лифту, вызвала его, зашла в него, спустилась на первый этаж, красивой походкой вышла из гостиницы «Фортуна» и решила больше никогда не возвращаться к себе, к той себе, которой была Роза Бонкур, надеясь, что теперь она Жюли де Блуа, и что долг ее – найти Мино во что бы то ни стало.
