Олег Сергеевич Малахов
Переплет
Полную версию легенды семья Экскурсовода хранила как семейную реликвию, некий тайный код своего рода. Ведь именно они и были потомками той девушки, повелевавшей пятью стихиями, и того самого Хиру, принца Острова, покинувшего однажды свой дворец. Экскурсовод оставался последним живым человеком из этого рода. Остальные его родственники уходили с улыбками на лицах, прожив долгие и счастливые жизни. И вот Экскурсовод решился рассказать Пассажиру легенду о принце Хиру полностью на известном Пассажиру языке. Теперь обо всем знали трое: Экскурсовод, Пассажир и Лав. Выслушав повествование, Пассажир погрузился в состояние умиротворенности, попивая освежающий чай на веранде бунгало Экскурсовода. Именно этого ощущения мира и покоя, которым теперь он наслаждается на Острове, не хватало Пассажиру раньше.
– А зовут тебя как, Экскурсовод? Мы так толком и не познакомились, – спустя какое-то время как бы между прочим Пассажир спросил Экскурсовода. – Не Хиру, случайно? – дополнил свой вопрос Пассажир, понимая, однако, что это уже не так важно.
– Это уже не так важно, Пассажир… – ответил Экскурсовод, и в его голосе слышалось спокойствие счастливого человека.
Не удивительно, что в той малоизвестной стране малоизвестный Экскурсовод, с которым Пассажир иногда общался на общеизвестном иностранном языке, однажды обронил фразу в очередной из бесед:
– У каждого писателя должна быть своя фишка, как у погоды на Острове. Смотрите, Пассажир, и почувствуйте. Буквально еще минуту назад шел дождь, но уже все высохло. Осталась только свежесть, но луж уже нет.
– То есть ты, Экскурсовод, хочешь сказать, что… – недоговорил Пассажир, задумался и решил дать возможность Экскурсоводу развить свою мысль, спросив, – а какую бы ты фишку придумал вот на этом примере с погодой?
– Ну, например, можно было бы каждую книгу заканчивать словами о чем-то светлом, как солнце, упомянув до этого о чем-то мокром, как дождь, – ответил Экскурсовод.
– И… – воодушевился Пассажир. – Тогда представь, что ты заканчиваешь писать книгу. Придумай для нее последнее предложение.
Экскурсовод подумал с полминуты, улыбнулся и произнес:
– Допустим, заканчивать книги можно было бы так: «Автор благодарит читателя за прочтение этой книги и хотел бы сообщить, что только что прошел дождь, но уже опять светит солнце.»7
Инга, возомнившая себя книгой, теряет рассудок
– ААА! Что происходит? Чего и кого теперь во мне только нет. За что мне все это? Мне на моих страницах еще только не хватало человека, который думает мешками. – Возмущалась Инга.
– Теперь будет, – услышала Инга, но Густаво рядом не было.
– А ты кто? – теряя рассудок, Инга требовательным тоном задала вопрос, и получив ответ «Не знаю», решила, что с нее хватит: накрасилась, оделась повульгарнее и ушла на вечеринку с баней и шашлыками.
Наслаждение
– Мы написали хорошую книгу. – Заверил всех Густаво Флорес.
Все стояли тихо и только хлопали в ладоши. Собравшиеся были готовы к вечеринке в честь завершения книги U for Universe. Кто-то стоял у бассейна, кто-то плескался в нем. Публика погрузилась в атмосферу непринужденности. Иван Баданда обнимал Ильму. За яркими банданами скрывались их волосы. Эрик Айкунтер нес несусветную, но забавную чушь. По-научному загадочно блестели линзы его очков. Вероника Ингезонд упражнялась в брейк-дансе недалеко от диджейского пульта. Она была сексуальна настолько, что у некоторых неопытных мальчиков-хиппи случались внезапные семяизвержения лишь при одном взгляде на нее. Рядом с ней вечно молодой скейтер-пацифист Йос выполнял давно заученные трюки на своем старомодном скейтборде. Рауль Лоховелло в соломенной шляпе и в льняной двойке наигрывал на укулеле регги-мотивы, облокотившись на импровизированную барную стойку. За ней орудовали бармены из паба «Чойс»: картавый Йонас и выходец из Конго Теодор.
Роза и Мино выглядели как молодожены на Гавайях.
Марта из Даугавпилса и ее брат имели один на двоих взгляд благодарности за флягу с чудо-жидкостью внутри и буквами «АВК» снаружи. Брат Марты из Даугавпилса от счастья просто светился. Ему уже никого не нужно было играть: ни инспектора Саспектора, ни доктора Наскального. Ему не удавались роли извергов. Может быть, именно поэтому он был никому не известным актером, но это обстоятельство его уже нисколько не беспокоило.
Среди прочих на церемонию посвящения книги Густаво Флореса и Ко в литературу пожаловали орангутангонолог-религиовед Лион Миссинг, борчиха за права малопьющих Придира Пропаганди, ди-джей бессонных босоногих ночей каталонская бунтарка Мария Дискобар, полиглот морепродуктов по имени Анауран, которое с рапануйского языка ронго-ронго переводится как «возвращающийся к истокам», Пан Гилка, Сэр Ветка, а также другие выдающиеся личности современности и дней минувших. Были здесь и мэр города Ментона Луис Лауренти III, супермладший, и Канье Уэст. Феликс и Эльза среди гостей замечены не были.
– Мы написали книгу отменную, – запел Густаво Флорес, обходя стоявших кто где, но в основном возле бассейна и бара, гостей.
– Книгу отчасти антивоенную, – вступили Эрик Айкунтер и Рауль Лоховелло, а Мария Дискобар выполнила пару скрэтчей на своей вертушке.
– Мысли на мелочи в ней неразменные, – Вероника Ингезонд своим сладчайшим голоском продолжила превращать шорты юнцов в паруса.
– Это успех, друзья! Это успех, друзья! Радость пришла… – давая всем понять на букве «а», насколько силен его голос, пропел Иван Баданда.
Из вечерней мглы сада выплывает источающая запах знойных дорог Сесиль в белом платье со снопом тубероз в руках, загорелая, посвежевшая и хранящая огонь в глазах.
Сесиль: Я вас искала, и время несло меня в эту страну любви. Вам и не снилось, как я наслаждалась свободой и сном вдали от безразличия, от лицемерия, звезд поглощая свет. Встречи я с вами ждала и, признаюсь, что сил моих больше нет! Нет больше сил! Нет больше сил! Сил больше нет! Привет вам!
Хор (здесь и далее состоит из Ивана Баданды, Рауля Лоховелло, Эрика Айкунтера и Вероники Ингезонд): Вот и пришла Сесиль!
Сесиль: Роза, любимая, здравствуй, прости меня, кто-то мной управлял.
Роза: (принимает цветы от Сесиль и передает их Мино, тот начинает раздавать по цветочку всем присутствующим) Мамочка, милая, знаю, что было все так, будто мир наш и мы, в нем живущие, точно сошли с ума.
Густаво: Этот мир создан мной.
Хор: Ой!
Сесиль: (Густаво) Это не сон, нет больше сна, но помню я, что ты во сне приходил ко мне!
Хор: Да, он такой! Нарушить покой он может, вдруг приходя извне!
Мино: (Розе) Я начинаю идти в никуда, и нужна мне любовь твоя!
Роза: (Сесиль) Мама, так вышло, что с ним, с этим юношей я покидаю тебя. Но я уверена, что ты поймешь меня.
Хор: Роза росла без отца и уверена, что мать поймет ее.
Сесиль: (Густаво) Что же ты делаешь, как смеешь дочь мою ты уводить во тьму?
Густаво: (Сесиль) Приняли самостоятельно Роза с Мино то решение.
Мино и Роза: (всем) Да, мы хотим уйти! Нами непознанный и неизведанный ждет нас реальный мир.
Теодор и Йонас только и успевали поить гостей.
Мария Дискобар, очерченная лазером и освещенная стробоскопами, периодически выкрикивала «Йоу».
Зеркальные шары сверкали в бокалах, народ веселился.
Вероника, расчувствовавшись, решает запеть вновь. Ее поддерживает Сесиль, а также Мино и Роза. Сплав молодости и зрелости завораживал невольных зрителей и слушателей.
Вероника: Звезда скитаться не может вечно, парить в пространстве остроконечно.
Сесиль: Летит она туда, где нет ни света, ни тьмы.
Роза и Мино: Тогда зачем же она нам снится, зачем тогда с ее светом слиться желание в нас рождается вдруг и мучит в ночи?
Вероника: Мечта о дальних мирах, как бегство, вскрывает несовершенство детства.
Сесиль: Она всегда о том, о чем не знает никто.
Роза и Мино: Тогда зачем же мы ею грезим, зачем изнежиться в ней до нельзя пытаемся мы, влюбляясь в нее, как в некий фантом?
Вероника: Слова о вечном всегда, как стрелы, сердца безумцев под их прицелом.
Сесиль: Вонзаются они в сердца, рождая любовь.
Роза и Мино: А после вовсе слова бессильны, с успехом их заменяют ливни, но если любовь уходит от нас, нас ждет только боль.
Роза, Мино, Сесиль и Вероника: И вовсе после слова безмолвны, с успехом их заменяют волны, но тот, кто любил, вновь страстно любить до боли готов.
Герои пели и выполняли изумительные танцевальные движения.
Обстановка накалялась, феромоны витали в воздухе.
Стопки коктейльных наборов «времена года», «неделька», «двенадцать месяцев» молниеносно опустошались гостями.
Йос курил две сигареты одновременно, уверяя всех в том, что эти две сигареты любят друг друга посредством его губ. Анауран парил порой над бассейном, но чаще над баром в позе лотоса. Миссинг предсказывал, а Пропаганди пропагандировала свободную любовь. Мария Дискобар звенела, Пан Гилка и Сэр Ветка пребывали в дзэне.
Остальные танцевали, целовались, пили и курили.
Пока вечеринка не погрузилась в хаос, Густаво подошел к Мино и Розе, чья песенка уже, похоже, была спета.
– А теперь отойдем ненадолго, – обратился к ним Густаво Флорес.
Они отошли в сторонку, подальше от бассейна, бара, диджейского пульта и раскрепощенных людей, начинавших устраивать разного рода безобразия.
– Вы не передумали? – строго поинтересовался Густаво.
– Нет! – уверенно одновременно прозвучали голоса Розы и Мино.
– Не дай вам я оказаться там без вашего на то обоюдного волеизъявления! – принялся тоном нравоучителя излагать свои мысли Густаво. – Там все по-другому устроено. Нужно понимать, что там вы столкнетесь с тем, что не подлежит объяснению. К тому же, там изобретены такие ужасные вещи, как коммунизм и капитализм, анархия и демократия, конституция и геноцид, американский футбол и театр абсурда. Там придумано множество религий.
– Мы знаем, что это такое, – предположили Роза и Мино.
– Нет! Не знаете! – твердостью в голосе Густаво разрушал их догадки. – Там поклоняются идолам, как если бы вы поклонялись мне. Вы же здесь, внутри моей литературы, общаетесь со мной как с равным себе. И я приветствую это. А там – роковая пустота. Знайте об этом. – Лишал Густаво Флорес своих персонажей возможности перечить ему. – И там вам, кстати, придется побеждать самих себя. Постоянно. Ежесекундно.
– Теперь мы Илона и Уле! – несмотря ни на что, в унисон отвечали Мино и Роза. – Мы не можем здесь оставаться, нас влечет к себе куда более важный и неизвестный мир.
– Да, да. Я все понимаю, – соглашался Густаво, – вы правы, а я не имею права чинить вам препятствий. Вы очень похожи на Патрицию и Фабриса. Боюсь, вам известно, что судьба их неизвестна. Они сгинули, исчезли, растворились сразу после перемещения, и я не был в состоянии что-либо предпринять, чтобы разыскать их, убедиться в том, что они живы. В реальном мире я бессилен.
– Чему быть, того не миновать. – Подметил Мино.
– Раз на раз не приходится. – Его поддержала Роза.
– Точно не хотите? – не унимался Густаво. – Нарожали бы цветов жизни. Родится девочка – назовете Лилией. А родится мальчик – Нарциссом наречете. А там еще неизвестно, получится ли… Да и сексом вы там, как здесь, не позанимаетесь, это я вам точно говорю, – Густаво все еще пытался искать весомые доводы в защиту своей позиции, хотя уже понимал, что зря.
– Похоже, ты презираешь людей, – Мино неожиданно ощутил значимость сказанного, но моментально расстался с этим ощущением, услышав ответ.
– Мне слишком дорого обходится любовь к ним. – Ответил Густаво.
Мино и Роза переглянулись, но отступать некуда. Решение принято.
– Что ж, прощайте! – сдался Густаво и добавил, – еще раз напомню: смерть там настоящая, – помолчал полторы секунды и добавил, – однако, над поверхностью Солнца там случаются корональные дожди невероятной красоты. Но вам их все равно не увидеть невооруженным глазом. Все скоро случится. Потерпите. Как я и говорил, есть у меня две подходящие кандидатуры, и мое «я» обменом уже занимается. А теперь вернемся к гостям.
Густаво Флорес, Роза и Мино вернулись к гостям как раз в тот момент, когда Луис Лауренти III, супермладший, и Канье Уэст завершили исполнение песенки Puttin’ On the Ritz. Награжденные овациями глотающих коктейли гостей, они растворились в светских беседах.
Напоследок Роза, уже считавшая себя Илоной, выиграла конкурс мокрых маек, Мино, уже именовавший себя Уле, успел выиграть конкурс мокрых трусов.
И вот после очередного тоста за все хорошее Роза и Мино уже стояли обнаженные на краю бассейна. Благоухало сексом и вечностью. Густаво Флорес подошел к Марте из Даугавпилса, прижимавшей к груди флягу с чем-то булькающим внутри.
– Время пришло, – посмотрел он Марте в глаза и взял из ее рук флягу.
Марта не проронила ни слова, понимающе отдавая флягу Густаво.
Купающиеся покинули бассейн, который постепенно наполнялся неестественным светом. Казалось, что в нем странным образом отражается вся история человечества.
Густаво открыл и протянул флягу Розе.
Послышался голос Ивана Баданды, а потом и других космических мигрантов.
Иван Баданда: Свет ли блуждает в пространстве бассейна?
Рауль Лоховелло: Нет вам дороги назад, час настал.
Эрик Айкунтер: Коль уж стремитесь вы в мир неизведанный, испить из фляги вам судьбой назначено.
Вероника Ингезонд: Эта схема проста.
И неописуемой красоты музыку заиграла Мария Дискобар.
Брат Марты из Даугавпилса прослезился.
Роза отпила из фляги, передала ее Мино. Тот тоже испил из фляги и отдал ее внимательно наблюдавшему за происходящим Густаво Флоресу. Потом Роза и Мино взялись за руки и под крик многочисленных фанатов «Банзай» прыгнули в воду бассейна.
Они растворились в воде, после чего казалось, что в ней отражается уже вся история космоса.
Гости разошлись. Попросту говоря, они исчезли, как будто их никогда не было.
Остались только Густаво Флорес и Сесиль Бонкур, которая до этого с особым трепетом и с неподдельной проникновенностью вглядывалась в лица двух красивых молодых людей, перемещающихся в другой мир.
– Грустно все это, – сухо с едва уловимой ноткой грусти сказал Густаво.
– Отчего же? – поспешила выяснить явно помолодевшая Сесиль. Теперь ее лицо горело юным огнем, из глаз по щекам произвольно текли то слезы радости, то слезы сожаления, а ее крепкие и густые, черные, как смоль, волосы непоправимо развивались на ветру.
Густаво ответил ей, но взгляд его был устремлен в небо, и казалось, что говорил он с какой-то невидимой субстанцией:
– Эх! Вот и еще одно приключение подходит к концу, еще одно путешествие завершается и не оставляет нам ответов ни на один из интересующих нас вопросов. Но какая же безотчетная радость есть во всем этом – в возможности плыть по этим океанам неизвестности! Какое безудержное наслаждение таится в этом процессе – испытывать роль сочинителя и то и дело замирать в своих фантазиях, осознавая, что твой корабль входит в ту самую главную гавань, в гавань, если угодно, согласия внешнего мира с миром внутренним!
Сесиль смотрела на Густаво непонимающе, но преданно.
С мечтательной улыбкой на лице Густаво Флорес, уводя за собой Сесиль, взяв ее за руку нежно и не без ее согласия, удалялся в глубь парка, который постепенно превращался в лес, а глубь превращалась в даль. Он шагал наугад, а глаза Сесиль горели подростковым пламенем, освещая путь. Густаво шел, попивая из фляги с анаграммой «АВК», и чуть слышно напевал лишь ему одному известную песенку, которую, впрочем, он мог сочинять на ходу:
– Я помню далекий город, я был в нем когда-то молод. Я помню далекий год. Еще не добившись высот, я в будущее тогда шел с поднятой головой. Прошли за тем годом года, безликой прошли толпой. Запомнил же я навсегда тот год, с ним и город тот, в котором блуждает хмельной и ветреный призрак мой.
Густаво и Сесиль слились с темнотой.
Блокнот с «Топиком Илоны» остался лежать на ступеньках, ведущих в гостиницу «Футур», а потом он был подхвачен нежданно-негаданно поднявшимся ураганом и унесен в неизвестном направлении, вероятно, безвозвратно.
Инга, возомнившая себя книгой, подавлена, но высказывается
– Густаво…
– Что?
– Ну вот ты написал этот свой комикс, а где твои злодеи? Ладно уж, с супергероями-метеорами все понятно. Летели в космосе кометы и превратились вдруг в людей. Ну а злодеи, кому твои супергерои противостоят?
– Так в том-то все и дело, что именно этот реальный мир и олицетворяет…
– Да-да-да. – Инга не позволила договорить Густаво. – Ты просто снимаешь с себя ответственность за зло. Этот мир… А что – этот мир? А как же все то прекрасное, что… Хотя… – Инга более пристально осмотрела комнату.
Стол, стул, кровать. У окна стоял Густаво, твердя: «время пришло, время пришло». Его глаза бегали по потолку.
– И правда, а что у тебя есть в этом мире? – осознала Инга. – А там – сказка. Только почему из нее бегут твои персонажи, не понимаю…
Инга закрыла дверь за Густаво, пожелавшим искупаться в многослойной вязкой мгле снаружи.
– То ли комикс, то ли мюзикл… Время пришло, время пришло… – слышалось за окном.
Территория
– Там или здесь, что абсолютно неважно, сожжены все мосты, пройдены все дороги, и ничего не осталось. Есть только память: память о прошлом и будущем, память о вечном и единичном, память о первом воспоминании, и о беспамятстве память.
Неизвестность
Веня не покидал все еще съемную парижскую квартиру, что в доме на улице Вьяла напротив отеля «Капитоль», уже больше недели. Сначала звал своих, как он думал, друзей, чтобы бороться с «отсутствием вдохновения», потом приглашал в гости соседей, потом не звал, а вызывал девушек и парней по вызову, а потом – кого попало. Сначала выпивал, потом пил, потом пропивал. После выхода книги под его псевдонимом «общественность» засуетилась, нужен был очередной скандал. Права на книгу принадлежали Эсьену Мулле, и он плюнул на них, зная, что потерял из-за них голову, а впоследствии и Сесиль, и продал их порно-каналу France-porno-canal, а на вырученные средства купил в Гавре одноместную яхту, назвал ее «Кон-Тити» и вышел на ней в открытый океан. После очередного интервью Вени «общественность» заподозрила его в том, что он самозванец. На него стали подавать в суд все, кому не лень, начиная с порно-канала, заканчивая оскорбленными его поведением достопочтенными представителями еврейской общины Парижа. Веню настигло несчастье. Веня пропил все, что мог, надел на себя все, что осталось в его гардеробе, вышел уже из отеля «Капитоль», куда ему пришлось переехать после выселения из квартиры в доме напротив, набрал в грудь столько воздуха, сколько смог, и сделал шаг в неизвестность.
Инга, возомнившая себя книгой, предчувствует крах
– Инга, ты где? – услышала Инга хриплый голос Густаво.
– А, вернулся… – ответила Инга.
– Я ненадолго. Вроде всех пристроил.
Но Инга не согласна:
– Густаво, делай что-нибудь. Не знаю, кого ты куда пристроил, но намечается коллапс. Твоя книга распадается. Персонажи разбегаются, кто куда. Ты так и не смог наделить их клейкой материей, соединить их, создать из них цельных личностей. Они проникают в реальный мир, в другие произведения, пытаясь восполнить недостатки своих образов. Они разрушают литературу. Где гарантия, что завтра Иван Баданда не возомнит себя шерифом и преждевременно не обезвредит индейца Джо, лишая Тома Сойера и Гекельберифинна приключений, а Вероника Ингезонд не отобьет Ромео у Джульетты, представ перед ним в образе порноактрисы?
– Плевать! Все кончено. Может быть, весь смысл в распаде. Где рукопись? – Парировал Густаво и пристально осмотрел поверхность стола, стула, скользнул взглядом по полу и остановился глазами на кровати. – Ага, вот она. – Обычная бумажная папка, готовая к передаче редактору или отправке в топку, лежала на одной из двух подушек. – Ну все, я испаряюсь! Будь здорова, моя отчаянная любительница слова. Когда вернусь, не знаю. – Густаво схватил папку. Он походил на тронувшегося умом ученого накануне великого открытия.
– Как только прочитают последнее предложение, как только прочитают последнее слово, последнее предложение о чем-то мокром в начале и о чем-то светлом в конце. – Исчезая, повторял, как заклинание, Густаво Флорес.
Полифон Инги разрывался от звонков. Она сидела на полу обхватив голову руками и прижав ее к коленям. Она смеялась и плакала одновременно, осознавая, что грядет нечто абсолютно невероятное, мир искусства ждет неминуемая трансформация. «Доигрался» – сетовала она на Густаво Флореса и в то же время оправдывала его: «Ну что ж, на то он и писатель, чтобы играться». За окном проплывал дирижабль.
