Олег Сергеевич Малахов
Переплет
Встреча
Роза Бонкур уже несколько дней проживала в гостинице «Футур». Ей достался номер для новобрачных на втором этаже, где ночи ей были милее дней. Он соседствовал с номером для семей с детьми, который Роза занять не решилась за неимением оных, хотя он и был просторным, но менее романтичным. И больше на втором этаже номеров не было. На первом этаже было три стандартных номера и один нестандартный, но он уже был занят, как уверял консьерж, весьма нестандартным посетителем. И консьерж был весьма своеобразен. Он просто сверлил тебя глазами. И Роза однажды после завтрака, собираясь прогуляться по парку, у выхода из гостиницы мельком взглянула на консьержа и, озадаченная его испепеляющим взглядом, решилась все-таки спросить:
– Что ж ты в меня так взглядом впился?
– Я – брат Марты из Даугавпилса! – услышала она в ответ.
– Ах вот как, – продолжила беседу Роза, прекрасно зная, какая роль в ее постыдной затее была отведена Марте из Даугавпилса. – Что ж вы, не уследили, упустили Мино… И чего ему не хватало, живи себе, пиши. – Как заученную скороговорку, выдала Роза и мгновенно покраснела, стыдясь своих слов.
– А не вы ли та самая Роза Бонкур, представлявшаяся Мино как Жюли де Блуа? – Возбудился брат Марты из Даугавпилса.
– Да, это я…
– О, великий Густаво Флорес с вас писал этот прекрасный образ… Так может быть, вы еще и та самая Илона, которую, в свою очередь, Мино воспел в своей книге? Мы с Мартой прям видели, как он заполнял буквами страницы блокнота. – Не преминул поинтересоваться у Розы брат Марты из Даугавпилса.
– Какая еще Илона? – недоуменно переспросила Роза.
– Ах, вы не знаете, ну ладно, не важно. – Заставил Розу задуматься брат Марты из Даугавпилса.
Роза задумалась.
– Но все разрешится наилучшим образом. Мы с Мартой сейчас здесь недалеко остановились, снимаем комнатушку в домике, в другом, в котором Лорка родился. Нам Густаво разрешил. – Продолжал тараторить брат Марты из Даугавпилса.
– Какой еще Густаво? – в очередной раз изумилась Роза.
– Ах, так вы не в курсе, ну ничего, все прояснится. Вы главное не волнуйтесь. Все утрясется, образуется, уляжется, как буря в стакане. – Принялся успокаивать Розу брат Марты из Даугавпилса.
– Да что вы несете? – злилась Роза.
– То, что я несу, вам не поднять. У меня сестра, Марта, и ей нужна помощь. Она совсем занемогла, когда Мино ушел. И флягу с собой прихватил. Так, видимо, у них, у писак, принято. Полный шаусмас. – Ничего не смущаясь, делился брат Марты из Даугавпилса своими переживаниями с Розой. – Но вот что я вам скажу, – продолжил он, – Мино уже здесь. Он прибыл со своей свитой. Его номер на первом этаже. Налево по коридору вторая дверь справа, один из стандартных номеров. У меня и ключ есть. И вот о чем я вас попрошу, милая Роза. Фляга в его номере, она очень нужна моей сестре, жизненно необходима. Здесь алкоголь дорогой, а зарплата у меня маленькая, а в той фляге коньяк. Просто он в ней никогда не заканчивается. Это Густаво придумал, умница. А сестре надо по чуть-чуть принимать каждый день. Доктор прописал. У нее астма, бронхи, караул, ревматизм, полный шаусмас. Принесите мне флягу. Я сам не могу. Мне запрещено. Густаво так решил. Он хотел, чтобы это сделали вы. Я вам открою дверь. Мино сейчас у Густаво. Знакомится с создателем. Принесите, прошу вас. На ней буквы начертаны «АВК». Не ошибетесь.
– Что за бред? И не подумаю! – с гордым и неподкупным видом заявила Роза, но подумала.
И вышла из гостиницы в благоухающий парк с садами и аллеями, беседками и бюветами, и апельсиновой рощей, где плоды тосковали по взглядам поэта с балкона.
Но слышалось что-то в роще, будто шептать начинали ей апельсины те: «Роза, иди туда, к тому, кто любит тебя».
Роза списала на усталость появление звуковых галлюцинаций и, присев на скамейку в беседке, начала поддаваться сну.
«Ну и ну!» – подумали апельсины. – «Мы тут о самом важном в жизни ее, понимаешь, шепчем ей, а она, жертва дневного сна, и слушать не хочет нас. Ну, мы ей тогда споем!»
1-ый апельсин: Вставай, красавица, ну что ж ты тут расселась!
2-ой апельсин: Давай скорей, пока консьерж на месте!
3-ий апельсин: Он проведет тебя туда, куда б хотелось попасть гипотетической невесте!
Три апельсина (хором): Вставай, милая наша, вставай! Попку свою поднимай! Большего достигай!
И как дневной лунатик под гипнозом Роза в полудреме встала и пошла обратно в гостиницу, где за стойкой, казалось, поникший, брат Марты из Даугавпилса, увидев идущую к нему Розу, вновь духом воспрянул.
– Где я? Что я? – приходя в себя, забормотала Роза.
Брат Марты из Даугавпилса подхватил слегка пошатывавшуюся Розу и побрызгал водой ей в лицо из ручного опрыскивателя для цветов.
– Прекратите, мокро же, – отчаянно отмахивалась Роза от струй воды, окончательно приходя в себя.
– Налево по коридору, вторая дверь справа, – бормотал брат Марты из Даугавпилса.
Он довел Розу до двери, открыл ее и буквально втолкнул Розу в комнату, сопровождая эти действия фразой:
– Фляга, не забудьте, милая. Густаво так решил, на вас вся надежда. Принесите мне ее. На ней буквы «АВК». Не ошибетесь.
Роза, уже не понимая, под действием гипноза ли она находится, или некие неведомые ей силы руководят ее телом и сознанием, провалилась в итоге, как в загадочную бездну, в комнату Мино, в которой он еще не успел побывать, но где уже хранилось все, что он нажил в качестве странника по европейским просторам, а именно, холщовая сумка с похабными надписями на ней, вещами для жизни в ней, флягой с чем-то булькающим внутри и источающим свет блокнотом. Сумка лежала на прикроватной тумбочке.
Памятуя о просьбе консьержа, Роза моментально вытащила из сумки флягу, осмотрев ее и обнаружив на ней буквы «АВК», бросила на постель, и притягиваемая светом, лившимся из блокнота, аккуратно извлекла его из сумки. И вот он уже на ее ладонях. Роза боялась ослепнуть, открывая его. Но свет был щадящим, нежным и разноцветным. Таких красок она не видела никогда.
Она присела на краешек кровати, открыла блокнот и погрузилась в чтение «Топика Илоны».
С первых же прочтенных строчек в голове Илоны заискрились мысли и ответы на вопрос «в чем смысл жизни?». Она осознала, что свет тянется к свету, а, поскольку ничего светлее дня и представить было невозможно, ее опять потянуло в сад, в рощу, к апельсинам, пропитанным солнцем и к солнцу, пропитанному вселенской энергией. Машинально захватив с собой флягу одной рукой и впившись в блокнот другой, Роза вынырнула из номера Мино и опять шла по коридору, освещаемому не только просачивающимися сквозь немногочисленные окна солнечными лучами, а и в первую очередь светом, вырывавшимся из блокнота Мино, шла в холл, где от радости преобразился брат Марты из Даугавпилса, ловко поймавший флягу, которую в него, как заправский питчер, метнула Роза и выпорхнула из дома, вновь погрузившись в свет дня.
В то же время Мино, вдохновленный Флоресом, легкой походкой, а порой вприпрыжку, то ускоряясь, то замедляясь, не выпуская из рук бокалы и бутылку шампанского, приближался к беседке в апельсиновой роще.
А время в то время расширялось и сужалось, чтобы у каждого было время прийти к тому, к чему каждый стремился прийти.
И чтение, чтение, чтение поглощало Розу. Она уже почти взлетела над землей, дочитывая последние слова, пока не приземлилась в лоно беседки в апельсиновой роще.
А там пребывает уже Мино, свеж и молод. Он приветствует приземление Розы хлопком откупориваемой бутылки шампанского.
Мино: (разливая шампанское по бокалам) Вуаля, Жюли де Блуа, или кто бы ты ни была. Ты пришла ко мне, ты меня нашла. Похоже, что это судьба.
Роза уже сидела рядом с Мино, но все еще не могла верить своим ушам, а также своим глазам. Потрясенная, сияющим взглядом она посмотрела на Мино и, заплакав от счастья, обняла его. Мино чуть не выронил бокалы. А потом они выпили и заговорили друг с другом.
Роза: Мино, я – не Жюли, я – Роза, но это уже не важно.
Мино: Роза, а я не Мино. Я – …
Роза: (не дав договорить Мино) И это уже не важно. Я не могла не полюбить тебя, глупенький. Во мне живет мать. В тебе живет сын. Тот сюжет, который сулили нам ошметки прошлого, каким бы несуразным он ни был, был предопределен. Мной кто-то управлял, кто-то заставлял меня делать то, что я делала. Теперь я понимаю, что я не принадлежала самой себе. Но чувство мятежа освободило меня. Вселенский взрыв произошел в сознании моем. Стремление спасти тебя, а значит и себя, развивалось во мне и обрело смысл. Я не знала, что ты такой. То есть, я догадывалась, но сила привычки побеждала меня, не позволяла отдаться чувствам до конца. Еще этот Винни-Веня. Я жалела его. Ему не удавалось собрать себя воедино, стать личностью, стать героем. Но он неистово пытался понравиться мне.
Потом Роза вздохнула и добавила:
– Ах, я же знала, что ты такой.
Мино: Какой?
Роза: Такой далекий и бесконечно светлый и мой, как Уле для Илоны, как кожура для апельсина. И вот я понимаю сейчас, как слова довлеют над нами, поглощают нас без остатка, подчиняют нас себе и не оставляют нам шанса освободиться от них.
Сказав это, Роза превратилась в слово, которое мог произнести только Мино.
Мино молчал. Недолго. В те мгновения он считал себя ошеломленным рыцарем. А потом он сказал:
– Я помню наши поцелуи. У них самое долгое послевкусие.
Сказав это, Мино превратился в звук, слышать который могла только Роза.
На этот раз они по-настоящему были вместе и стремились пропитаться друг другом. Мино светили трусики Розы, разные, едва хранящие ее запах, дюжина трусиков, до и после секса, надетые ради секса и снятые ради него. Розе светили сорочки Мино, модные и надетые, чтобы понравиться не абы кому, а Розе и только ей, с коротким рукавом сорочки, в которых Мино написал свои лучшие строчки. Запрет на слово «прощай» в их светился глазах. Они обрели любовь. Более вечной делалась вечность в момент соприкосновения их голов.
Роза: Я всем скажу, что ты – тот самый писатель.
Мино: Это уже не так важно, все уже не так важно, как ты. Теперь мы другие. Мы внутри чего-то большего, чем весь мир, чем вся вселенная. Ты – Илона, я – Уле. И кроме нас нет никого и ничего.
– Я – Илона, ты – Уле. – Мечтательно повторила Роза.
Территория
– И вот опять. До начала исчисления лет земных планеты уже жили своей неспешной жизнью. Пустота стала результатом опустошения. Наполнение пустоты объектами происходило произвольно. Нечто возникало и исчезало. И вот опять. Здесь происходит все самое необъяснимое.
Мускулатура
А Веня после расставания с Розой наращивал мускулатуру в оздоровительном центре «Флагман».
– Вот же паршивец, – полушепотом возмущался Веня, скача на скакалке, – ведь все условия были созданы. Сиди себе – пиши, что еще нужно? Нет же… Все тщеславие не дает им покоя, писакам этим несчастным.
Диалог
Шелест листьев апельсиновой рощи сопровождает разговор.
Мино: …Вот я себе сижу там и думаю: условия все созданы, сиди себе, пиши, попивай «Голубую лагуну», кофе так себе, но пить можно… С супами там, однако, напряженка была.
Роза: Правильно сделал, что освободился. Свобода, она ведь прекрасна. Я не знаю, что такое несвобода.
Мино: Так тут моей заслуги-то немного. Я и сам не понял, что произошло. Стены разверзлись, или дверь распахнулась, или не было вовсе дверей, но возникли проходы ко мне, заточенному в камеру, или в мешок каменный, или из разных экранов, словно порождения полтергейста, выползли те персонажи, которым я удивился совсем ни на шутку, а чуть не скончавшись от страха. Но так не должно было быть, так как знал я, что смерть для меня наступит во время оргазма однажды, самого приятного в жизни.
Роза: Со мной, наверное… Ой! Я не хочу, чтобы ты умирал…да еще и во время оргазма со мной. А мне что потом делать?
Мино: А мы вместе… Во время обоюдного оргазма, бац! И в момент наслаждения уйдем в мир иной.
Роза: Ну, хорошо, заметано. Ох, и затейник же ты… (усмехнулась).
Мино: Так вот… и какие-то дядьки…
Продолжение тренировки
– Эй, дядька! – давал инструкции Веня. – Тащи вооон те кругляки. Цепляй к штанге. Сейчас как возьму двести в рывке. Надо бы мне обрасти мускулатурой.
В оздоровительном центре «Флагман» Вене были рады. Он не скупился на чаевые. И рвануть двести, а в толчковой технике и триста ему разрешали. Веня не разбирался в весе и верил тренерам на слово. «Хорошо пошла» – радовался Веня, беря сто пятьдесят, поднимая тридцать.
Прерванный диалог
Мино: …и девушка, очень красивая, но какая-то безжизненная, без аромата что ли, ты мне нравишься больше (целует Розу в губы и шею, трогая за грудь), ввалились ко мне и говорят, мол, мы – леониды, летящие в космосе, и ты нас оживил. И есть у них какой-то пахан, который, по их заверениям, и нас с тобой придумал. Обидно, да… Только что с ним общался. Он мне и бутылку эту дал, и сказал, что найду тебя в беседке. В общем, вроде как, творец он наш. Зовут его… ммм. Густаво, как-то так, а фамилия цветочная такая.
Роза: Флорес?
Мино: Точно. А ты откуда знаешь?
Роза: Тут этот консьерж на рецепции полоумный наговорил мне тоже всякого, и про этого Густаво… Сказал, что скоро я все узнаю.
Мино: Видимо настало это время. Кто же мы после этого, если он нас придумал, и это все нереальный мир? Значит есть реальный.
Роза: Так ты говоришь, что летели они в космосе, эти «леониды»? Значит, космос есть, и есть что-то за его пределами.
Мино: Да. Значит, есть наши сознания и бесконечное множество прочих сознаний, и миров, и пространств.
Роза: И измерений.
Мино: И мне здесь тесно, любовь моя.
Роза: И мне, любимый мой. Нам нужен реальный мир.
Мино: Каким бы он ни был.
Вес взят
Вениамин Штольц сидел в фито-баре и о чем-то думал. Было видно, что он грустил. «Ах» – читалось в его глазах. Он допивал очередной травяной коктейль, листал брошюру, в которой лучшие специалисты мира уверяли чтеца, что с их помощью он добьется небывалых высот в спорте, а значит, и в жизни. Веня Штольц решил отвлечься от тягостных воспоминаний о той жизни, которая уже казалась ему нереальной, и решил наблюдать за симпатичными посетительницами бара, фантазируя о том, как кто-то из них вдруг заменит ему Розу.
Философия футбола
– Вот как так получается, что мы, как ни крути, а подвластны этому выдумщику Густаво? – возмущался Иван Баданда, обращаясь к занимающимся распасовкой друзьям.
– Он у нас, как тренер в футболе, – откликнулся Рауль Лоховелло.
– А я играю по своим правилам, – принимая мяч на грудь, поддержала разговор Вероника Ингезонд.
– Но ведь, заметьте, голы-то забивать все равно нам, что мы, в принципе и делаем. Как в случае с Мино, например. – Вступил в игру Эрик Айкунтер, указывая Веронике на свою умную голову, ожидая, что она сделает качественный навес.
– Что, опять я на воротах? – расстроился Иван Баданда, но все-таки парировал мяч, посланный Эриком почти в нижний правый угол воображаемых ворот в виде двух буков с соприкасающимися кронами.
– Молодцом, Ваня! – заметил Рауль. – А ну-ка, дай, я дальний пробью.
– Держи, – Баданда бросил мячик Раулю.
– А бывает же, что какой-то дилетант берется книгу писать. И шкрябает там что-то у себя. Не разговорчив, таинственен, погружен в себя, ходит весь такой важный, – рассуждает Рауль, готовясь к удару. – И вот, наконец-то написал, и думает, вот он, шедевр, а тот бац, – Рауль бьет по мячу, – и не получился…
Баданда чуть не врезался в дерево, отбивая мяч.
– Ладно, сейчас я ударю, – вызвалась бить Вероника.
– Ууу… Ну все, Ваня, держись. – решил поиронизировать Рауль.
Вероника же особо не готовясь буцнула по мячу так, что тот просвистел мимо опешившего Баданды и вскоре застрял в ветвях дерева.
– Вот это я понимаю, удар, – похвалил подругу Эрик Айкунтер, – только вот не могу понять, крестовина или девятка.
– Яйца всмятку! – пошутила Вероника. – Завистники чертовы. Ну а что если не шедевр, что с того? Кому-то шедевр, кому-то не шедевр. Вот мне нравится, когда мне юноши, пышущие здоровьем и сгорающие от первых любовных порывов, стихи посвящают. Я особо и не вникаю в слова. Лепечут себе о любви что-то, и то приятно.
– А собственно, кому какое дело, что такое литература? – отзывается Баданда, вызволяя мяч из буковых веток. – Может, ее придумали лишь забавы ради, или лишь для того, чтобы написать о том, что она тоже бессмысленна.
Упражнения с мячом и праздная болтовня продолжились с перерывами на выпивку.
Сказка
Вновь встретившись, Мино и Роза вновь вспоминали запахи друг друга, повадки, взгляды, особенности кожного покрова своих тел. Трогали друг друга с особой нежностью, соперничая в способах сделать приятно. Вьющиеся волосы Розы плавно ложились ей на плечи. У Мино прически вовсе не было, но копна его выгоревших на солнце волос напрашивалась на то, чтобы ее потрепали, чем Роза и занималась периодически. Мино незамедлительно переселился в номер Розы, который по определению они должны были занимать вдвоем. И на своей гигантской кровати, и не только на ней они занимались разнообразными соитиями: по-человечески, по-собачьи, по-кошачьи, бесчеловечно, как делают это дельфины, представители других галактик и вселенных. «О! У! А!» разносилось по всему дому, обвитому плющом. Краснели апельсины на деревьях под балконом и окном, заглядывая то на балкон, то в окно, и наблюдая за безудержным праздником двух тел. «Эй! Ай! Ой!» – вторили птички в садах доносившимся из дома звукам. Так первый день их прошел и ночь, и еще один день, и еще одна ночь. И еще один день, но третья ночь началась с того, что, наспех поужинав изумительным ужином, который доставил в их номер брат Марты из Даугавпилса, лицо которого уже пару дней было отмечено печатью благодати, они вышли на просторный балкон, устроились в удобных креслах, наладили связь, соприкоснувшись руками, и принялись всматриваться в озаренное лунным светом небо.
– Смотри, метеоры! – воскликнула Роза. – Они летят…
– И правда… – встрепенулся Мино. – Это метеорный поток.
Роза: Они просто куда-то летят…
Мино: На помощь к кому-то спешат.
Роза: Мы тоже скитальцы, Мино.
Мино: Так можно искать всю жизнь.
Роза: Пока не найдем.
Мино: Ты склонна?
Роза: Я склонна! А склонен ли ты?
Мино: Я склонен…
Роза: Значит мы оба склонны даже на склоне дней…
Мино: …скитаться среди огней
Роза: …космических метеоров.
Они счастливы. Они нашли решение. Они уверовали в то, что их любовь станет в реальном мире еще сильнее, заиграет еще более яркими красками. Их восторженные взгляды устремлены в ночное небо.
Накануне
Ничего не предвещало ничего. Только у Мино и Розы от рассматривания невыдуманных предметов, попавших в этот литературный мир из мира реального вместе с Густаво Флоресом, возникало непреодолимое желание прикасаться к ним. У этих предметов был другой цвет, они источали сияние. Пиджак из льна переливался всеми цветами радуги, расческа из обычной синей пластмассы казалась деревянной и позолоченной, светилась живым светом открытка с морем с одной стороны и надписью: «Милому Густаво от Розы на много-премного лет…» с другой. И да, духи, этот черный стеклянный флакон, в котором отражались лучи любой звезды, включая Луну в виде исключения, был украшен маленькими белыми звездочками. Серая лента, обволакивавшая некогда упаковку из ткани воздушного цвета, пестрела на безликом постельном белье. Книга с названием U for Universe лежала на прикроватной тумбочке с правой стороны, так как Густаво был правшой, искренне презиравшим леваков. Не были в силах открыть ту книгу ни Роза, ни Мино.
Спустя секунду Роза (сопрано) и Мино (тенор) стояли так, что их затылки соприкасались. Иван Баданда (ударные), Рауль Лоховелло (гитара), Эрик Айкунтер (перкуссия) и Верноика Ингезонд (бэк-вокал) зашли из сада, там, где бассейн, воспользовавшись второй дверью, ведущей в номер Густаво Флореса.
Густаво Флорес: Да, быстро вы созрели. Ну что ж, слушаю вас.
Баданда: Айн, цвай, драй, фир (удар в большой барабан).
Песня началась, аж встрепенулись в парке хиппи.
Мино: Оживи нас, оживи. Оживи нас ради бога. В мир реальный погрузи, нам туда теперь дорога. Там, куда стремимся мы, ждут нас боль, печаль и скука, мы готовы к этим мукам, мы готовы к этим мукам, ты нас только оживи!
Короткий проигрыш.
Роза: Новый мир нам покажи! Пусть жесток он и коварен, дай нам жизнь свою прожить, как обычным божьим тварям. Пусть мы в мире том умрем без особого геройства. Извини за беспокойство, извини за беспокойство, мы еще в нем не живем!
Длинный проигрыш, соло на гитаре.
Мино и Роза: (вместе, Вероника Ингезонд на подпевке) Отпусти нас, отпусти! Отпусти нас ради бога! В путь нас взглядом проводи, пусть тот взгляд не будет строгим, чтобы вспоминать тебя, если вдруг дано проститься навсегда нам, и присниться смогут нам лишь наши лица, исключительно любя.
Вдруг в комнату, воспользовавшись главной дверью, заходит Ильма, голая и с саксофоном на перевес, но выдувает уже совсем другую мелодию.
Все в экстазе.
Густаво Флорес: (аплодируя) Что ж, недурно-недурно. (Прекращает хлопать) Есть у меня одна парочка на примете. Как только каждый из них прочитает последнюю строчку из U for Universe, так тут же окажется здесь, внутри книги, любой книги, литературы, в общем. Все зависит от их воображения. Я туда смотаюсь по-быстрому, всучу им рукопись – и дело в шляпе. Ну а вы соответственно переместитесь в тот, реальный мир, гадкий и противный, раз уж вам так хочется. (В сторону, с ухмылкой) Пожить им, видите ли, захотелось реальной жизнью.
Мино: А разве они ее еще не читали? Она же здесь повсюду, эта книга.
Густаво Флорес: (с огоньком в глазах) Правильно, здесь она есть, а там-то ее нет, в реальном мире. Чувствуешь разницу?
Мино: А эта? (Мино указал на книгу, лежавшую на тумбочке) Эта книга ведь с вами прибыла оттуда? И кто эта Роза, для которой вы «милый Густаво … на много-премного лет»? Неужели она? (Мино указал на Розу Бонкур, стоявшую рядом с тумбочкой).
Густаво Флорес: (с тоской в голосе) Ах, Мино-Мино… Как ни странно, именно этой Розы вовсе нет (Густаво Флорес указал на открытку с морем, которую в тот момент рассматривала Роза Бонкур, кем бы она ни была). Нет, как, возможно, никого и ничего нет. Да, я сам подписал эту открытку, сам себе, а эта Роза – это проза моей жизни, несбыточная мечта как там, так и здесь. Так сложилось. А книга… Это придуманный подарок, который я жаждал получить от той самой невозможной Розы, кем бы она ни была. Когда я прибыл сюда, я сам положил этот сверток рядом с дверью номера. Выдуманная мной Роза прекрасно ориентировалась в пространстве и подарочных упаковках. Своему милому другу Густаво Флоресу она подарила бы нежно обернутый легкой тканью воздушного цвета предмет. К обволакивающей его ленте была бы приколота открытка с надписью: «Милому Густаво от Розы на много-премного лет…» (а на открытке – море). Я все это придумал, Мино. А стук в дверь был произведен действительно горничной, или кем бы то ни было. Представить это не сложно. Встревожили меня лишь удары в дверь Ивана Баданды, как выяснилось позже. А сейчас возникло пространство беспрецедентной свободы. А книга пуста. Есть только обложка с названием. Открой, Мино, посмотри. Там все страницы пусты. А вы могли бы мне привезти, пока ехали, экземплярчик той, которой тут у вас все зачитываются. Это же твой проект. Эсьен Мулле же для этого тебя и пригласил, чтоб устроить прорыв века, издав твою книгу, Мино.
Мино: (недоуменно) Так, кто ж знал? Это же вы все придумали.
Роза Бонкур: (задумчиво) Ммм… А вот я прихватила одну. Сейчас принесу, она у меня в номере.
– Ничего себе, – вместе воскликнули Густаво и Мино.
А Роза уже выбежала из комнаты и устремилась в свой номер на втором этаже, где ночи ей были милее дней.
Через пару минут Роза опять зашла в номер Густаво Флореса. В руке, возможно, левой, она держала книгу с названием U for Universe на обложке.
Мино тут же выхватил ее из рук Розы с возгласом «скузи, пер фавор» и открыл ее. Смотрел внутрь изумленно и листал страницы.
Мино: Она тоже пуста!
Густаво Флорес: Как так? Вы даже не удосужились заглянуть в нее раньше…
Роза Бонкур: Ну, вы же этого не придумали. Сорри, пардон, mea culpa. А людям нравится. Сотни тысяч экземпляров продано.
Густаво Флорес: Мда, и то правда. А имя? Кто значится автором сейчас?
Роза Бонкур: Сейчас Штольц под псевдонимом Винни Тер-Психорян, а раньше, до исчезновения Мино, то есть, его освобождения, мы печатали просто U for Universe by No Name. Это была такая фишка. Якобы в целях следствия имя разглашать нельзя. Потом, ясное дело, Веня взял все в свои руки, когда Мино испарился. Он хотел было сделать автором книги «Винсента», но это слишком латинское имя, а легенда о непризнанном гении из восточной Европы уже укоренилась в сознании доверчивых покупателей. Пришлось ему остановиться на Винни. Но вариант с No Name все равно продавался лучше.
Мино: (обреченно) Значит я ничего не написал.
Роза Бонкур: (ласково) Но ты написал «Топик Илоны».
Густаво Флорес: Многострадальный Веня-Винни… Несостоявшийся Винсент. Любил себе преспокойно чуть ли не первую красавицу Парижа, и тут, на тебе, Мино появился. Винни рехнулся, видать, от ревности? Да, наломал я тут с вами дров. Ну что ж: на то она и книга, чтобы ее написать.
