Олег Сергеевич Малахов
Переплет
Конец
«Заключенный Мино, погрузите блокнот в приемник, нажмите на кнопку «Пуск»!» – экраны запестрели приказами и призывами, настоятельными требованиями поместить блокнот с произведением «Топик Илоны» в ящик для еды и нажать на соответствующую кнопку, чтобы лифт отправился на ту сторону реальности, в потусторонний мир, на свободу, как думал Мино. Но.
Стены разверзлись, или дверь распахнулась, или не было вовсе дверей, но возникли проходы к Мино, заточенному в камеру, или в мешок каменный, или из разных экранов, словно порождения полтергейста, выползли те персонажи, которым Мино удивился совсем ни на шутку, а чуть не скончавшись от страха. Но так не должно было быть, так как знал он, Мино, что смерть для него наступит во время оргазма однажды, самого приятного в жизни.
– Кто здесь? – воскликнул Мино.
– Кот здесь… – послышался Мино голос за спиной, и он резко повернулся, но никого не увидел, и вновь воскликнул:
– Что вам надо?..
– Вот, Мино, это Иван Баданда… – прозвучал в ответ женский голос из ниоткуда, и некто материализовался в камере Мино, если еще так можно было назвать комнату, уже освещенную солнечным светом, льющимся сквозь широченно-высоченные окна, будто комната та вновь стала гостиной того самого замка, в котором Мино развлекался с Жюли де Блуа и Винни, мать его, Тер-Психоряном.
– Здравствуй, Мино, – уже мужским голосом заговорила фигура. – Ты знаешь меня едва ли, – продолжил Иван Баданда. – Но персонажи твои взглядами бороздили дали, и за падением звезд наблюдали. И если пронизывали просторы космоса леониды, а правильнее сказать, метеоры, в конце ноября, то это летели мы, я и мои друзья.
Мино онемел.
И постепенно один за другим материализовались друзья Ивана Баданды. Как и Иван Баданда, это были люди неопределенной внешности, но, определенно, располагающей к себе. Мино расположился поудобней, насколько это было возможно, поскольку к его попе кто-то уже пододвинул стул. И хоть и неопределенной внешности, но обворожительной среди прочих мужчин была женщина со взглядом будто блуждающих в бесконечности глаз. И всех представил Иван.
Иван Баданда: Ну что, Мино. Прошу любить и жаловать. Рауль Лоховелло (указывает на одного из мужчин) своей персоной, мастер слова, раб каламбуров, далеко не всегда адекватных, и Эрик Айкунтер (указывает на еще одного из мужчин), любитель недоказанных теорем, повелитель оцифрованных слов, и неотразимая Вероника Ингезонд (указывает на единственную из женщин), воплощение всего прекрасного, чем славится женское начало, ее красота сравнима лишь с красотой вселенной.
Мино посчитал, что это какая-то уловка. Может быть, это эксперимент, который устроил инспектор Саспектор, или доктор Наскальный. А потом Мино уставился на таинственных незнакомцев и окончательно уверовал в то, что слетел с катушек.
Мино освобожденный
Незваные гости Мино принесли ему фруктов, овощей, настоящий суп в баночке (мол, пусть ест витамины, сил набирается) и объяснили, кто они.
Иван Баданда: Мы обитаем в «нигде», в абсолютном «ничто», остаемся «ничем», не говоря уже о «никем», и только когда кто-то упоминает о космическом метеорном потоке, мы возникаем и приходим к тому человеку в его ли, ее ли мир, каким бы несуществующим он ни был. Мы – персонажи, для которых не нашлось места в произведениях нашего творца. И имя ему – Густаво Флорес. Он любит заканчивать книги словами о чем-то светлом, предваряя их словами о чем-то мокром. Он и тебя придумал, но для тебя нашлась роль в его очередной книге. Мы же по невероятной и необъяснимой причине появляемся тогда, когда летят метеоры в недрах космоса, и кто-то из реальных, как ты, персонажей Густаво Флореса, упоминает об этом, а Густаво уже не в состоянии контролировать все происходящее в своем творении. Главное, чтобы тогда, в те мгновения неопределенности, сам Густаво страдал раздвоением личности, и чтобы казалось ему, что он сам погружается в свое произведение. Вот в этот раз, например, он стремится соединиться с плодом своего воспаленного воображения, со своей мнимой возлюбленной, хоть мать ее ему под стать. Об этих особах тебе еще предстоит узнать горькую правду, Мино, заточенный, но до сих пор заточенный, а с этой секунды освобожденный. Мы же знаем, как бесчеловечно с тобой поступил твой создатель, мы освобождаем тебя, а нас остановить уже невозможно! Мы – невидимые герои в этом мире, лишенном героев.
Мино продолжало казаться, что он дико бредит, но, правда, слышит все то, что написано ниже:
Иван Баданда: Хватай блокнот, пойдем вперед! Вставай, Мино, чай, не в кино…
Рауль Лоховелло: И пойдем мы по рижским улицам.
Иван Баданда: По парижским пойдем мы улицам.
Рауль Лоховелло: Иоганн, тьфу ты, Иван, ты что, заикаешься?
Иван Баданда: С чего ты взял? Ты же хотел сказать: «по парижским», Рауль?
Рауль Лоховелло: Нет, именно что «по рижским», Хуан, тьфу ты, Иван. Посмотри-ка вокруг…
Иван Баданда: (осматривается) Да, Рауль, тут Парижем и не пахнет. Успели тебя, Мино, видимо, переправить на подпольную квартиру в Риге, то есть в дом. Да, узнаю. Как же… Густаво когда-то здесь устраивал барбекю-пати. Эх… Густаво-то сейчас не здесь.
Эрик Айкунтер: По последним данным разведки он в Гранаде, на 38-ой параллели.
Вероника Ингезонд: Когда-то на той параллели и я спасала семью из Кореи, тогда еще единой Кореи. Им посчастливилось в тот момент пробраться на юг и пересечь границу, пока я отвлекала северокорейских мужланов, восхвалявших идеологию, которую и в Городище людишки покорно чтут, зачинщики разного рода подлых войн пролетариата с цивилизованным миром.
Иван Баданда: Ты молодец, Вероника, истинная героиня. Ну что ж, а теперь в Гранаду, и пусть я потом напьюсь, мы в Андалусию держим путь!
Вероника Ингезонд: Мино, и еще! Не пялься на грудь мою идеальную, иначе, предвижу тоску твою и взгляда грусть, пронизанного сожалением о том, чего сделать ты вовсе не мог.
Эрик Айкунтер: Ты с телом другим в то утро лежал в постели одной, 180 на 200.
Иван Баданда: И думал, что смерть Жюли де Блуа настигла тебя тогда.
Рауль Лоховелло: Но это все до горы, до стремени. Сколько перцовочке не литься, а конец не за дворами. Тьфу ты. Ну, вы поняли.
Иван Баданда: Поняли, Рауль, поняли. Главное, чтобы понял Мино.
Рауль Лоховелло: Для этого нужно зайти в бистро. Ну, на крайняк – в пивняк. Правильно мысль излагаю я, Жан? Тьфу ты… Иван.
Иван Баданда: Верно, Рауль. После небытия не повредит ни ему, ни нам продегустировать рижский бальзам.
Покидая дом, Мино обшарил ящики буфета, единственного предмета мебели, на который он наткнулся у выхода. Ящики были пусты, но в одном из них он нашел металлическую матовую от потертости флягу с вставками из выцветшей кожи по бокам и выгравированными на одной из сторон буквами «АВК». Мино потряс ее, и был потрясен тем, что в ней что-то булькало. Он захватил ее с собой. Сорвав игрушечный браслет и швырнув его неведомо куда, Мино в позе поп-певца издал пронзительный звук, напомнил себе Майкла Джексона в клипе Black Or White и почувствовал себя освобожденным.
Доктор Наскальный, потеребил свою куцую бородку, поправил пенсне и застыл на месте, когда веселая компания освободителей Мино с Мино в придачу вывалилась из дома, в который доктор уже было собрался проникнуть.
– Ты кто? – настойчиво поинтересовался Иван Баданда у непрошенного гостя, топтавшегося у двери дома.
– Доктор, – ответил незнакомец.
– Какой? – продолжил допрос Баданда.
– Наскальный, – растерянно отвечал доктор.
– Нет таких докторов! – постановил Баданда.
Тут вмешался Мино, рассматривая странного, чем-то похожего на инспектора Саспектора мужчину, только с глуповатым видом и куцей бородкой. «Неужели это и есть тот самый доктор Наскальный, с которым мне предстояло встретиться?» – подумалось Мино, и он заявил:
– Это доктор Наскальный, у меня с ним намечалась встреча.
– Ничего подобного, чистой воды самозванец. Он нам уже не интересен. – Подвел черту под ничего не значащим общением Иван Баданда и, сказав «Пойдем, Мино», увлек того за собой.
Уверенным и верным шагом новоиспеченные соратники двинулись в путь по рижским улицам всем параллелям назло. Так называемый доктор Наскальный проводил их изумленным взглядом.
Тем временем
Веня Штольц небрежно бросил ключи от новой тачки на журнальный столик, на котором все еще валялась желтая пресса с сенсациями о горе-писателе, попавшем в скандал из-за смерти потомственной дворянки Жюли де Блуа. Жюли де Блуа же, а на самом деле Роза Бонкур, да, да, да, именно Роза Бонкур, дочь той самой секретарши Сесиль Бонкур, водившей шуры-муры с главным редактором Le Figaro Эсьеном Мулле, листала один из журналов, прицокивая язычком, живехонькая и невредимая. Веня Штольц, тот самый верзила, представившийся при встрече горе-писателю Винни Тер-Психоряном, тем самым беспардонно поглумившись над бедным во всех смыслах писакой, теперь открывал новую банку пива.
Веня Штольц: Машина – зверь. С места – двести.
Роза Бонкур: (пренебрежительно) Смотри, в космос не улети.
Веня Штольц: Отлично сыграно, Розочка.
Роза Бонкур: (совестливо) Да. Бесстыже мы с ним поступили. Ну, хоть так его писанину кто-то прочитает.
Веня Штольц: (кривляясь) Винни-Винни… Мино-домино…
Репортеры тиражировали неслыханные по своей дерзости сообщения: «Внимание, сенсация. Молодой графини де Блуа не существует. Особа, выдававшая себя за Жюли де Блуа, – самозванка. Из данных следствия стало известно, что эта особа, имя которой все еще предстоит выяснить, принадлежала к редкой секте самоубийц. Писатель из восточной Европы ни в чем не виноват… она сама себе вскрыла вены… она обманным путем раздобыла ключи от поместья де Блуа в Фонтенбло… и разыграла кровавую сцену… тело ее исчезло… писатель исчез… его имя устанавливается… из достоверных источников удалось узнать, что во Франции он известен под псевдонимом «Мино»… поиск продолжается…» и т.д. и т.п. А вечерние шоу уже стремились заполучить Мино в борьбе за зрителя. Куда он подевался? Где его искать? И тут-то вторая волна спроса на книгу Мино и смыла бестселлер с прилавков. Издательства уже были готовы к битве за очередной тираж. На France-porno-canal сообщили, что все их трансляции мастурбирующего писателя – это экспериментальная постановка первого в мире театра одного порноактера. Не слишком требовательная публика канала была не против. Таким образом место Мино освободилось, и можно было претендовать на него сколько угодно и кому угодно. Понятно, что первым в очереди значился Веня Штольц. Впрочем, афера была настолько грамотно спланирована, что прочие шарлатаны даже не подумывали о том, что такой писатель есть, но его, как бы, нет. И ни у кого и мыслей не возникало завладеть его славой. Путь на писательский Олимп для Вени был открыт.
Роза Бонкур: (в пустоту) Но кто-то же все-таки (воодушевленно) читает его (иронично) нетленные произведения, (раздраженно) будь они неладны…
Между тем
Марта из Даугавпилса пыталась телеграфировать Эсьену Мулле о том, что произошло нечто невообразимое. Именно она готовила Мино еду, навещала его в заброшенной усадьбе Александра Васильевича Колчака на окраине Риги, чтобы «выгулять» его. Семья Вени Штольца, унаследовав усадьбу от любовницы Колчака, на которую тот переписал часть своего так называемого «колониального» имущества еще до революции, каким-то образом сохранила в своей собственности дом и урезанный участок с садом вокруг него. Той любовницей была как раз Венина прабабка Миранда Капс, разбитная в бытность девкой и продуманная в бытность дамой бальзаковского возраста барышня. Как и Мино в этом заброшенном доме, так и Колчак играл когда-то с тенью своей в кошки-мышки, только в Иркутском тюремном замке перед расстрелом. Когда именно Мино перевезли сюда из Фонтенбло, уже не имело особого значения. Но, вероятнее всего, это случилось после того, как он отключился во время игры в карты, все остальное было лишь делом техники. И роль бездыханной Жюли уже сыграла местная потаскушка Ильма. Ей заплатили за тот утренний перформанс чуть больше того, что она зарабатывала за неделю в стриптиз-клубе «Рандеву». Помнится, она даже не напилась после проделанной работы, а купила себе новые босоножки. Местный неизвестный актер, брат Марты из Даугавпилса, замахнулся сразу на две роли: инспектора Саспектора и доктора Наскального. Актер этот служил в еще менее известном андеграунд-театре имени Луи де Фюнеса, откуда он и притащил несколько жандармских костюмов, в которые любезно согласились облачиться любознательные рижские студенты за пару ящиков пива.
Между прочим
Эсьен Мулле стоял перед выбором: либо заполучить бесспорную сенсацию, которая не снилась Le Monde и Libération, либо полностью отказаться от печатной версии издания Le Figaro, оставив только виртуальные выпуски в интернете. Настолько неприглядной была ситуация, в которой он очутился после того, как погряз в долгах, пытаясь всячески потакать своим детишкам. Тогда-то он и подмочил себе репутацию, отмазав за баснословные деньги своего старшенького от дурно пахшего судебного процесса над торгашами наркотой в детсадах и начальных школах. Когда юная безупречно красивая Роза Бонкур оказалась в его кабинете, он сразу же почувствовал, как удача положила руку ему на плечо. «Вот это да», – подумал пропахший типографской краской хроникер. А после того, как Роза поведала ничего не подозревавшему некогда смешному фельетонисту, что она, дескать, Жюли де Блуа, и регалий у нее не счесть, то Эсьен окончательно поверил в руку бога и одобрительно кивнул девушке своей лысеющей головкой. «Вы приняты, детка», – улыбчиво ответил он и добавил: «Ваше сиятельство!». Съязвив таким образом, Эсьен и сам не предполагал, какой умопомрачительный успех ждет его и его коллег вследствие, как казалось сначала, безобидной авантюры, предложенной той самой сиятельной особой, представившейся Жюли де Блуа. Неудивительно, что Роза была вскоре разоблачена, когда потребовалось оформить полис страхования на случай несчастного случая в связи с выполнением профессиональной деятельности, на случай травмы на производстве, так сказать. Над выходкой юной чертовки от души посмеялись все, включая саму выдумщицу Розу, ее маму далеко не голубых кровей Сесиль, и старого бумагомараку Эсьена, хотевшего заполучить в любовницы еще и взбалмошную Розу, но оставшегося лишь с охладевшей к нему Сесиль. Так появилась вымышленная, но для кого надо настоящая Жюли де Блуа. А спустя некоторое время и ее коварный план был осуществлен не без помощи напропалую спящих друг с другом сотрудников газеты, ее бойфренда, и главного персонажа, до поры до времени никому неизвестного писателя из очень восточной Европы.
Барная стойка
Паб «Чойс» на улице Лачплеша в центре Риги привлекал неформалов. Падкая на легкие бабки Ильма танцевала в стриптиз-клубе «Рандеву» по соседству на улице Меркеля рядом с Верманским садом. Захаживала она и в «Чойс», дабы снять напряжение измученного тела, которое лапали шаловливые ручонки разного рода понаехавших толстосумов-русаков и изредка бошей, и янки и прочих стронцо, борзевших в балтийских странах, которые победнее. Снимала обычно напряжение она кальвадосом, когда шла масть, или местным самогоном, если была на мели. В свою смену картавый бармен Йонас всякий раз пытался соблазнить ее «комплиментом от заведения», но Ильма всегда платила по счетам. Сменщик Йонаса Теодор, выходец из Конго, бежавший от шедшей по пятам смерти, всегда угощал Ильму незаметно: наливал чуть больше, денег брал чуть меньше, улавливал ее настроения. Но и он объяснить не мог, почему так неописуемо изменилось выражение лица ее, когда она взглянула на одного из зашедших в паб посетителей. Его спутники вели себя, как завсегдатаи, он же выглядел потерянным в пространстве и времени мужчиной средних лет. Ильма чуть не поперхнулась коктейлем, который ей только что заботливо приготовил Теодор. И действительно, Ильме было чему удивиться. Она увидела того самого человека, которого ей поручено было жестоко разыграть за на тот момент совсем не жалкие для нее гроши, и обречь на муки заточения.
– Безнравственность – главная проблема человечества! – как будто продолжая что-то доказывать друзьям, разразился Иван Баданда, уже пробравшийся к барной стойке, бойко растолкав полупьяных забулдыг и ловко пристроившись рядом с еще, судя по влечению к нему, недолапанным телом Ильмы в облегающем светло-розовом обольстительном платьице. И прижавшись к ней так, что манящий запах ее подмышек мог вскружить ему голову, Баданда провозгласил:
– А налейте-ка нам, достопочтенный афролатвиец.
И подхватили Баданду друзья.
Эрик Айкунтер: Бурбона.
Вероника Ингезонд: Шампани.
Рауль Лоховелло: Пивка.
Иван Баданда: Мино, а ты будешь что?
– Ничего, – ответил Мино, уставившись на Ильму. – Вы мне кого-то напоминаете, – продолжил Мино, рассматривая Ильму, расплескавшую от изумления коктейль парой секунд назад. – И что вас так удивило? – не успокаивался Мино.
Ильма (опомнившись от первоначального шока): Я всем кого-то напоминаю. Все так и норовят затащить меня в постель. А у меня, может быть, душа есть… (притворно кривясь, готовая разрыдаться).
Иван Баданда: Ну вот, обидел девушку. Мино, где твои манеры? Она тут не при чем. Поверь мне. Виной всему Густаво Флорес…
И как только он произнес это имя, в баре воцарилась тишина, разве что нарушаемая робким перешептыванием посетителей, явно опасавшихся чего-то необъяснимого.
«Густаво Флорес. Густаво Флорес.» – шептали они.
– Густаво Флорес, Густаво Флорес, – передразнил присутствующих Рауль Лоховелло.
Затем сделал большой глоток пива, которое учтиво налил ему Теодор, и обратился к тому самому Теодору с тривиальным вопросом:
– Ты откуда, бро?
– Из Конго, – ответил Теодор.
– А из какого? – Рауль продолжал опрос.
– Не знаю, из племени я такого, – ему отвечал Теодор.
Иван Баданда тоже заказал пиво и, получив свой бокал, со словами «за душу» чокнулся с Ильмой, к которой он, якобы ненароком, постоянно стремился прижаться. А потом он невзначай добавил: «Вы пахнете, как бесконечность».
Ильма опять чуть не поперхнулась коктейлем.
– Было время, когда цензурой вырезались целые племена, – делился Эрик Айкунтер своими соображениями о проблемах миграции с Вероникой Ингезонд, деловито потягивая виски, – от десятков тысяч до миллионов. Генетической чистке подлежали многие народы, не один и не два. Многие. Вот Веня Штольц, например. Он выходец из семьи западно-украинских евреев Шварцев. Фамилию пришлось сменить на шведскую по вполне понятным причинам. Его предки бежали от красного террора, который устроили в их родном Львове восточные соседи при разделе Польши с западными. Убежали они недалеко. Сначала в Будапешт. Потом по своим каналам ювелиров Ицхак Шварц, ставший Айзеком Штольцем, прадед Вени, известный на всю Европу своим мастерством огранки редких камней, смог выйти на владельца одного из самых модных бутиков Парижа, в котором ему удалось найти себе работу. И жили они без проблем в квартале Марэ на улице Эльзевир, дом 15, до прихода Адольфа.
– Да, да… – поддакивала Вероника.
– Ничего более вкусного мы никогда в своей жизни не пили! – окрыленно обращался ко всем присутствующим Иван Баданда и заказывал второй бокал, продолжая заигрывать с Ильмой.
– Ты из какого Конго? – вновь увлеченно поинтересовался Рауль у Теодора, допивая третий бокал.
– Я не знаю, из племени я такого, – вежливо, но отрешенно ему отвечал Теодор.
– И что самое интересное, – продолжил свой рассказ Эрик Айкунтер, – Штольцы смогли вовремя выехать из Парижа, 24 мая 1940 года, в Берн, и там их семья обрела покой душевный и мир над головами. Они избежали в итоге смерти в одном из гетто. Вениамин Штольц появился на свет гораздо позже.
– Да, да… – продолжала поддакивать Вероника, к которой были прикованы взгляды всех прочих незнакомых ей мужчин в заведении, которые и сами не понимали, что их влечет к ней и кого они вообще видят, и к чему стремятся они в своих порывах, к любви вечной и чистой, или к срамному половому акту в любой из подворотен.
– Да, да… – угадывала взгляды те Вероника и взгляды с «нет-нет» в глазах посылала им в ответ.
– Неприятие, что ли, своего собственного благополучия толкает иногда людей на совершение ошибочно благих, а по сути, дерзких и постыдных поступков. – Вещать не прекращал Иван Баданда.
Смеркалось
– Сверкалось, – объятый пьяной нежностью произнес Рауль Лоховелло, – какой же все-таки романтичный и емкий этот прусский язык, – не прекращал восхищаться Рауль.
Обмякший от алкоголя Иван Баданда поправил Рауля:
– Смеркалось, Рауль, смеркалось… – и повременив, добавил, – и не прусский, а… хотя, кому какое дело? – махнул рукой и безучастно уставился на видимую только ему одному точку.
– В нанкинской резне, к слову, по разным версиям было уничтожено от 40 до более чем 300 тысяч военного и мирного населения. Вы там, кстати, душечка, никого не умудрились спасти?
– Да, да… – задумчиво и машинально повторяла Вероника. Потом она очнулась, осознав, что ей был задан вопрос, поскольку Эрик затормозил свой рассказ. Она встрепенулась и выпалила, – Зона безопасности. Третий сектор. Старики и дети. В основном, только их и удавалось спасать, буквально загоняя в зону безопасности. Мужчин же почти всегда солдаты убивали сразу, женщин – по мере удовлетворения своих плотских потребностей.
Мино окончательно растерялся. Лишь констатировал происходящее и те факты, что блокнот с «Топиком Илоны» покоится между брюками и пузом, ручка утеряна при эвакуации из дома-тюрьмы, но найден карандаш на барной стойке в пабе «Чойс», фляга с чем-то булькающим внутри и буквами «АВК» снаружи занимает свое место в кармане, неизвестность ждет своего часа впереди и нотки внешности Жюли де Блуа, кем бы она ни была, сквозят во внешности некой раскованной Ильмы, кем бы ни была она.
