Олег Механик
Вечеринка а-ля 90-е
– Так это же вы всегда оказываетесь там, где уже нахожусь я! – недовольно бурчит друг. – Есть же ещё одна каюта, шли бы туда! Ну если хотите, я могу и удалиться.
Геракл пытается встать, силясь упирающимися в стол руками поднять свой отяжелевший зад. А ведь когда то он делал двадцать подъёмов с переворотом на перекладине. Больше всех в нашей параллели.
– Сиди уже! – Светка своим командирским тоном заставляет Геракла расслабить руки и плавно стечь на диван. – Пообщайтесь лучше, когда ещё увидитесь, а я пойду душ, приму, хотя бы один раз за двое суток.
В одну минуту мои партнёры сменились. На смену красивому ухоженному лицу Светки пришла бородатая с огромными мешками под заплывшими розовыми глазками морда моего старого друга. Только сейчас я заметил, что мы вот так вот не оставались с ним один на один с самого детства. А раньше мы так любили общаться вдвоём. Мы подходили друг к другу, у нас были общие интересы и взгляды. Мы были неразлучны, пока не появился Буратина.
Я снова окунаюсь в те годы, но теперь становлюсь ещё моложе. Мне десять или двенадцать. Передо мной круглое розовое личико с чёрными зачёсанными на пробор волосами. Мы вспоминаем, нам есть, про что вспомнить вдвоём.
Например про макулатуру. Тогда мы ещё горели желанием выделиться, стать первыми среди своих сверстников. Но почему то уже тогда нам не хотелось идти долгим тернистым путём. Как-то в школе учредили соревнования по приёму макулатуры. Призы тогда были чисто символическими, но участвовать обязаны были все. У небольшого сарая, куда складировали ненужную бумагу выстраивалась очередь из пионеров с вязанками из газет и старых журналов. Кладовщица по имени Фира Саттаровна выставляла перед дверьми сарая напольные весы, взвешивала, кто и сколько принёс и заносила данные в свою тетрадь. Опираясь на эти данные строгое жюри в виде завуча, должно было определить победителя. К последнему дню приёма сарай уже ломился от макулатуры. Груды бумаги заполняли его сверху до низу. Крыша у сарая текла, и было видно, что верхушки бумажных гор намокли и покрылись плесенью. Нам с Вовиком предстояло внести хоть какую-то лепту в «благое дело», дабы не получить от Маргуши нагоняй за отлынивание от общественных дел. Не помню, кому из нас в голову пришла сама идея, но рассуждали мы следующим образом. Зачем напрягаться, бегая по дворам и квартирам, собирать эти газеты, если эта макулатура на хрен ни кому не нужна. Всё делается для галочки. А если для галочки, то за чем дело встало? Есть человек, который эти галочки ставит и есть горы макулатуры, причём всё это в одном месте и ходить далеко не надо. Сарай был разделён на два помещения. Одно помещение было отдано под склад макулатуры, а во втором хранился уборочный инвентарь, лопаты, грабли и веники. В оба помещения были отдельные входы, но между ними в перегородке имелась небольшая калитка, которая никогда не закрывалась. У дворника по кличке Хохотало мы попросили ключ от кладовки с инвентарём, сославшись на то, что нам приказали подмести территорию спортивной площадки. Попав в смежное с хранилищем макулатуры отделение, через небольшую калитку, мы вытаскивали пачки бумаги с одной стороны амбара и тащили сдавать их Фире на другую сторону. Мы притаскивали по две пачки бумаги, взвешивали их у Фиры и бежали обратно за следующей партией. Фира не могла понять, как за пять минут можно насобирать четыре здоровых тюка, но, пожимая плечами, раз за разом вписывала нас в свой гроссбух. Спустя всего один час мы поднялись на вершину турнирной таблицы. Маргуша просто не могла нарадоваться, когда в актовом зале два её «любимых ученика» под аплодисменты всей школы получали ценные призы из рук самого завуча, за выдающиеся результаты в сборе макулатуры.
Ещё можно вспомнить про урок труда, где трудовик Забодай поставил перед каждым учащимся задачу реставрировать как можно больше молотков. Старые и ржавые бойки от молотков нужно было сначала скоблить крупным и мелким напильником, потом полировать наждачкой. Умирая с напильником над первым молотком, я наблюдал как более рукастые одноклассники принимались уже за третий и четвёртый по счёту. Забодай как правило ставил задачу и куда-то удалялся на всю пару. Он возвращался только в конце, чтобы оценить результаты. Я подошёл к Вовику, у которого тоже не очень получалось ещё с первым молотком и сказал, что в соседней механической мастерской есть электрические наждачные круги, на которых можно быстро содрать с молотка ржавчину.
«Зачем париться, если есть станки?» – горячо шептал я Вовику, косясь на трудящихся одноклассников.
Мы взяли целый ящик с молотками и утащили его в механическую мастерскую, которая находилась за дверью по соседству, включили наждак и…Дело сдвинулось с места. Я не успевал доставать молотки из ящика и подавать их Вовику, который уверенно запускал их под круг, уклоняясь от летящих снопов искр. В конце урока мы предоставили Забодаю аж пятьдесят блестящих молотков. Но трудовик не был впечатлён нашими выдающимися результатами. Он орал так, что в помещении мастерской дрожали стёкла.
«Вы испоганили мне весь учебный материал! Вам как было велено делать? А вы как? Я же вижу, что на наждаке! На наждаке и дурак может! Вы напильником попробуйте!»
Так мы обзавелись единицами по самому безобидному предмету, за счёт которого выезжали даже матёрые двоечники. Мы были обескуражены и под насмешки одноклассников ещё долго рассуждали на перемене, что мы сделали не так?
Мы не понимали, в чём разница между молотками, которые сдали мы и все остальные. Каким образом мы испоганили материал.?
Ещё мы не понимали, зачем умному тратить два часа на то, что дурак сможет сделать за пять минут на наждаке.
А уроки физкультуры? Эти марафоны, которые любил устраивать маленький пухлый физрук Нафаня. Этот похожий на мячик, далёкий от спортивной формы человек измывался над нами заставляя нарезать бесчисленные круги вокруг школьного двора. И здесь мы с Вовиком нашли лёгкий и быстрый способ достигать высоких результатов. Небольшой сектор кольцевой беговой дорожки проходил через рощицу засаженную двумя рядами тополей, которые были вместо живой изгороди, отгораживающей школу от дороги. Вот в этой рощице с некоторых пор и стали происходить аномальные явления. Туда вбегало тридцать пять человек, а оттуда появлялось только тридцать два. Трио состоящее из меня, Вовика и Уксуса застревало между деревьев на первом же круге. Мы оставались в своём укрытии пока утомлённые бегом одноклассники не заходили на последний круг, и тогда мы встраивались в ряды бегущих, изображая крайнее утомление. Всё было прекрасно ровно до тех пор, пока Нафаня не устроил командный зачёт. Здесь уже речь шла о результате на время и оценке за четверть. Сначала всё шло точно по сценарию. Всё испортила наша заносчивость. Вместо того, чтобы как всегда скромно плестись в последних рядах, на последнем круге, мы не дожидаясь остальных вырвались вперёд и естественно пришли первыми. Ни о чём не подозревавший Нафаня конечно же был удивлён нашим результатам, но всё же похвалил и выставил по пятёрке. И всё бы было прекрасно, если бы не Ленин. Ну конечно же он нас сдал с потрохами, ведь первым прийти мог только он и ни кто другой. Так у нас появились двойки ещё по одному спасительному для двоечников предмету.
Последние воспоминания, в которые бесцеремонно вламывается Ленин, портят наше общее настроение. Мы выпиваем молча и не чокаясь. Потом Геракл начинает трепать меня за плечо и причитать.
– Ся-ява, бра-ат! Прикинь, как бы у нас всё было нарядно если бы не этот хмырь…
Я активно киваю, а сам с горечью осознаю, что мой друг навсегда застрял в том времени и до сих пор решает, мусолит в голове неразрешимую задачу. Он всё прикидывает и соображает чтобы было тогда если бы… Какое то время мне тоже не давала покоя та же самая задача, но я нашёл в себе силы переключиться. Для этого нужно было устроиться на работу, заочно отучиться в институте, сделать карьеру, создать семью, уехать отсюда за тысячи километров. Вот только и всего. А сейчас я просто не хочу снова вспоминать условия задачи, я не хочу, чтобы она снова поселилась у меня в голове. Я взрослый , успешный и самодостаточный человек. И вообще мне стало душно. Я оставляю Геракла и вырываюсь из сумрачной каюты на свет.
А здесь уже встречают наших героев, которые везут полную лодку добычи. С Поночки сошло семь потов. Он утомился тянуть на вёслах аж четырёх человек, среди которых Уксус и ещё три девчонки. Судя по всему, они очень долго гребут от берега, но сейчас уже не более чем в тридцати метрах от яхты. Буратина включает приветственный марш, который на сей раз исполняет Кузьмин.
«Э-эй красотка! Хорошая погодка,
Была бы лодка, мы б уплыли с тобо-ой…»
Поночка наконец-то догрёб, но лодка ещё долго не может пришвартоваться, болтаясь недалеко от трапа. Жекичану пришлось спуститься и помочь подняться на борт новым гостьям нашей плавучей вечеринки. Девчонки молодые, ещё тонкие и звонкие, ещё верят в прекрасных принцев на белоснежных яхтах под алыми парусами. Их нисколько не пугает заявление капитана в белых штанах с мохнатым оголённым торсом и сигарой в зубах, что яхта прямо сейчас отправляется в путь к Лазурным берегам. Они готовы уплыть из своего Муходрищенска хоть к чёрту на кулички. Им плевать, что при себе только пляжные сумки и одеты они в цветастые сарафанчики накинутые на купальники. Они хотят плыть навстречу приключениям.
Вика, Катя, Марина, они по очереди знакомятся со всеми, возбуждённо хохочут, пьют принесённое Уксусом шампанское. Они симпатичные и ещё несколько часов назад я бы по любому приударил за одной из них. Но с некоторых пор мои приоритеты сменились, и теперь на этой яхте меня интересует только одна женщина. Тем временем Жекичан уже завёл мотор и яхта плавно разгоняется. Наша вечеринка, которой придали новой силы тоже разгоняется на полную катушку. Она перетекает с палубы в кают кампанию, а оттуда маленькими ручейками растекается по каютам камбузам и бакам. Все пьют со всеми, оживлённо болтают, перекрикивая орущую с кубрика музыку. Я продолжаю липнуть к Светке, которая переоделась в жёлтый сарафан и теперь выглядит ещё обворожительней и моложе. Поночка и Уксус уже определились с парами, разобрав наиболее подходящих девчонок. Незанятой остаётся только Вика. Эта худенькая брюнетка вполне симпатична и тоже неплохой вариант для таких старых пердунов. Только вот Буратину, она похоже не интересует и напрасно строит ему глазки. Главный организатор вечеринки выглядит отрешённым, что обычно ему не свойственно. Он вроде бы общается и веселится с каждым, со всеми и в тоже время ни с кем. Мне некогда копаться в душе этого новоиспечённого олигарха. У меня совсем мало времени, для того чтобы закончить то, что я так и не смог доделать двадцать лет назад. А пока мы просто сидим рядом и наблюдаем за набирающем обороты весельем. Я по-прежнему глажу её руку, только сейчас делаю это гораздо смелее. Тем временем Геракл безуспешно пытается подкатить к одинокой красотке Вике. Ей видимо не совсем подуше бородач в рваной тельняшке и в вытянутых на коленках трениках и только завидев его приближение, она уходит подальше, или заводит с кем-нибудь разговор. Наблюдательный Буратина не может позволить, чтобы кто-то скучал на его вечеринке и решает кинуть другу спасательный круг. С помощью телефона он отключает музыку на верхней палубе и в наступившей относительной тишине делает объявление.
– Дамы и господа! Хочу вам сообщить, что на нашей вечеринке присутствует прекрасный певец и исполнитель. Давайте попросим его что-нибудь спеть.
Девчонки переглядываются, не понимая о ком говорит Буратина, но все остальные знают, кого он имеет в виду.
– Герыч споёшь?
– Ага, я тебе чё Паваротти? Мне гитара нужна! – рычит Геракл.
– Вуаля, – Буратина извлекает из за спинки кресла старый шестиструнный инструмент.
Все члены старой гвардии издают звуки изумления.
– Это же…
– Та самая?
– Откуда?
– Всё оттуда же! Ты хоть помнишь, когда и где играл на ней последний раз. – Буратина передаёт гитару Гераклу, который крутит её в руках, рассматривает как чудную диковинку, поднося к самим глазам.
– Не помню – крутит он косматой шевелюрой.
– А я вот помню. Это было седьмого ноября девяносто шестого года. На даче у Ёжика…
Теперь и я вспомнил. Это было в тот самый день. Ох и весело же тогда было. Геракл правда пел недолго, его отвлекли девчонки. Вот что это были за девчонки, убей не помню. А потом мы уехали гулять дальше, а гитару оставили там, у Ёжика. Ну не с собой же её в кабак тащить. А забрать…забрать её всегда можно. Кто бы знал, что Гераклу так и не суждено будет забрать свою гитару.
– А я ещё тогда вспомнил, что она у Ёжика осталась, приехал и забрал, – улыбается Буратина.
– Ну спасибо тебе, брат! – Глаза Гкракла блестят. Он продолжает разглядывать обклеенный потёртыми наклейками с ГДР-овскими бабами потрескавшийся жёлтый корпус.
– Ну давай уже, сбацай что-нибудь! – просит Буратина и мы с пацанами издаём одобрительный гул.
В один миг Геракл превращается в профессионала. Он садится на стул, обняв гитару. Правой рукой он проворно перебирает струны, а левой подкручивает колки на грифе. В теме игры на гитаре наш Геракл просто Паганини.
Настроил, выждал пару секунд, обводя глазами присутствующих, и началось.
«Помнишь девочка гул-ляли мы в саду,
Я нар-рвал-л тебе тогда букет из роз…»
Хрипит знакомый бас, один в один Высоцкий.
«Дай бог пам-мяти в каком-м это году-у,
Я не чувствовал ладон-нями заноз…»
Пальцы правой руки с отскоком бьют по струнам и мельтешат в переборе, левая рука скользит по грифу. Теперь я понимаю поговорку: мастерство не пропьёшь». Да какое там мастерство, это талант. Никто в нашем дворе и окрестностях не играл лучше Геракла. Я вообще ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь играл и пел лучше него. Он мог посоревноваться разве что со своим кумиром Высоцким, у которого он и перенял эту манеру игры и баритон. Честно сказать, с годами он даже чем-то стал на него походить. Не зря же батя Вована круглыми сутками гонял бобины с записями Володи (он только так его называл), кто его знает, может и зачинали Вовика под песни Высоцкого. Сейчас он настоящий красавец. Даже борода и рваный тельник не портят его, а только придают брутальности образу.
«Кровь хлестал-ла из разодранной щеки,
А р-рубаха р-развалилась попалам-м,
Ас-ставались чудом целы л-лепестки,
А ш-штаны ползли бессовестно по швам-м…»
Теперь девочке Вике никуда не деться от Геракла. Лассо уже накинуто, остаётся осторожно затягивать петлю и не спеша тянуть верёвочку с заарканенной жертвой на себя. Гитара в руках Геракла это волшебная палочка. С помощью неё в любовных делах он не раз обставлял даже самого Буратину.
Концерт продолжается.
Он поёт «Гоп-Стоп» (это не обсуждается);
Он поёт «Ой ё» и «Поплачь о нём» Чайфов;
Он поёт «Восьмиклассницу» Цоя;
«Город золотой» Гребня;
«Зойку» Розембаума,
«Ножи»,
«Пачку сигарет»…
Он поёт одну за другой, сам и по заказам очарованных слушателей. Молодухи просто ссут кипятком. В их возрасте такие живые концерты редкость, а уж такие исполнители, как Геракл и подавно. Я сижу, отвалившись на спинку дивана, и чувствую как по мне огромными полчищами бегают мурашки, от песен Геракла, от приятных воспоминаний, от того, что Светка положила голову мне на плечо, а я обнимаю её за талию.
Во время паузы в ожидании очередного заказа Вика просит Геракла спеть что-нибудь из репертуара «Бутырки», или Трофима.
– Я не знаю, – виновато улыбается бородач.
Все те кто не в теме, конечно удивлены, что Геракл не знает таких известных исполнителей. И только мы знаем в чём дело. Его творческая деятельность прекратилась в тот самый день, когда он оставил гитару на даче у Ёжика. А это было ещё до того как появилась «Бутырка», а песни Трофима стали популярными.
До отвала насытившись песнями, публика постепенно расползается, распадается на мелкие группы. Вику ждёт сольный концерт, исполняемый для единственного зрителя. Поночка утащил свою избранницу в двух местную каюту; Уксус со своей воркуют на палубе. Буратина поднялся в рубку, а мы со Светкой снова идём на корму. Острый киль покачивается и режет бурую плоть воды, порывы ветра бросают в наши лица прохладные капли. Покрасневшее солнце медленно падает в сосны на высоком берегу, а мы тоскливо провожаем его взглядами.
– А куда мы плывём?
Заданный Светкой вопрос повергает меня в смятение.
Куда мы плывём? Я и сам бы хотел знать, куда. Этот вопрос всё время нашего путешествия как чёрный ворон кружится вокруг меня, но, до сей поры, я старался не запускать его к себе в голову. Вместе с этим вопросом появляется ещё один.
«А где мы?»
Мы почти сутки летим вниз по реке, и, наверное, преодолели вёрст восемьсот. Если так будет продолжаться и дальше, то уже завтра мы окажемся в Самаре, или Костроме, а у меня, между прочим, самолёт в Москву через два дня. А что у неё? Какие пределы имеет её свобода?
– Наверное, мы плывём за солнцем! Пытаемся догнать то, что догнать невозможно, – говорю я.
– Хорошая метафора, – улыбается она. – Это правда. Вот уж за чем нельзя угнаться, так это за уходящим солнцем.
– Тут важен сам процесс. Если погрузиться в эту погоню с головой, можно получить настоящий кайф. – Я перехожу на шёпот. Мои губы в сантиметре от маленького розового ушка, в мочке которого весело поблёскивает бриллиант.
Она медленно водит головой, и сладко улыбается, словно слушает приятную музыку.
– С головой погружаться опасно. Можно утонуть. – Она тоже переходит на шёпот.
– А я уже не против. Готов утонуть…как этот…в Титанике…
– Как Леонардо Ди Каприо? – Светка заливисто хохочет. – Точно! А давай попробуем как они…
Я сразу же понимаю, что имеет ввиду Светка. Мы идём на самый нос, хромированные перила которого увенчаны сверкающим шпилем. Я подсаживаю Светку, так, что её ноги в сабо, оказываются на второй от самого верха перекладине, обхватываю её за талию и складываю руки в замок чуть выше живота. Она раскидывает руки в стороны и радостно визжит!
– Славка, ты не представляешь, как классно! Смотри, там внизу моя тень!
Я выглядываю из-за её спины. На самом деле, по позолоченной солнцем воде, словно большая парящая птица несётся Светкина тень.
– Кла-асс! – ору я и крепче прижимаю её к себе, уткнувшись носом в разрез на спине. Меня обдаёт приятным исходящим от неё запахом духов и женского тела вперемешку.
Гремящий на всю реку голос Жени Белоусова обрывается и после секундной паузы мы слышим знакомые звуки. Это мелодия из фильма «Титаник».
– Ты это слышишь?! – восторженно кричит Светка.
Конечно слышу. Ах ты ж Буратина, сукин сын. Он же всё это время наблюдал за нами из рубки. Нос яхты с капитанского мостика виден как на ладони.
Теперь и в самом деле всё как в том фильме. Мы отдаёмся этому волшебному полёту под навевающую приятную печаль музыку. Всё так же недолговечно и кратковременно, как в том фильме, и наш «Титаник» рано или поздно должен пойти ко дну, а если точнее, развернуться и нести нас к привычной рутине.
Она визжит, стонет от удовольствия, и я чувствую едва уловимую вибрацию, исходящую от этого тела. Это ток, который проходит сквозь меня, заставляет мелко дрожать, выходит на поверхность кожи, превращая её в гусиную. Я хочу, чтобы этот полёт длился целую вечность, но он заканчивается вместе с композицией.
– Я замёрзла! – Светка прыгает в мои объятия, и я нарочно очень медленно опускаю её на палубу. – Холодно! – она зябко ёжится.
– Сейчас я тебе плед принесу.
– Нет пойдём в помещение. Я бы чего-нибудь перекусила.
Мы проходим мимо джентльмена в белой шляпе, который тискает свою пассию, вжимая её в борт, идём мимо окон кают кампании, откуда несутся звуки гитарного перебора. Внезапно меня озаряет идея, как нам перекусить согреться и при этом быть наедине.
– Пойдём в камбуз! – предлагаю я Светке.
– Это что такое?
– Это типа кухни, сейчас сама увидишь. Мы спускаемся по невысокой в три ступени лесенке, и я открываю небольшую обтекаемой формы дверцу. Камбуз достаточно просторный, по крайней мере, не меньше кухни в моей московской квартире. Здесь есть гладкая керамическая комфорка, разделочный стол и встроенные шкафы с посудой и кухонным инвентарём, всё как на настоящей кухне. Огромный как будка грузовика холодильник хранит в себе всё от мясных полуфабрикатов до рыбных деликатесов. На разделочном столе горы нарезанной сырокопчёной колбасы, сыра, батарея бутылок Вискаря. Мы выпиваем для сугрева, закусываем тающей во рту колбасой.
– Как романтично, – Светка улыбается и её чёрные глаза блестят, как у кошки. – Мы с тобой, как парочка студентов.
Она сидит на столе со стаканом в руке. Я подхожу к ней вплотную, прижимаюсь к её коленкам, беру за предплечья.
– Эту вечеринку я никогда не забуду!
В который раз наши губы в сантиметре друг от друга и я уже чувствую исходящее от неё тепло. Я не тороплюсь, я ждал этого двадцать лет….
Внезапный крен опрокидывает нас, так, что мы едва не валимся на пол. Слышится грохот посуды, одна бутылка падает на отделанный кафелем пол и разлетается вдребезги.
– Что ещё за хрень? Неужели айсберг?
Я выглядываю в иллюминатор и вижу объект, который несётся параллельно нам, создавая вокруг себя водяные вихри. Небольшой, но, по всей видимости, очень мощный катер, плывет на очень опасном от нас расстоянии.
– Это что ещё за придурок? – говорю я, присматриваясь. За рулём я вижу человека в чёрных очках и чёрной же бейсболке, другой точно такой же, стоит рядом с рулевым и смотрит в нашу сторону. – Эти «люди в чёрном» что-то от нас хотят.
– Может это джигиты, чьих принцесс мы увели с того пляжа? – говорит Светка.
– Точно! Похоже мы каких то серьёзных людей обокрали. А может это вообще папик одной из них. Оставайся пока здесь, я пойду посмотрю. – Уже подойдя к двери я оборачиваюсь и, стараясь вложить в голос как можно больше нежности, говорю: – только, пожалуйста, не выходи! Это может быть опасно.
Две сладких парочки стоят, уцепившись за перила борта, и наблюдают за погоней. Рычащая, с задранным чуть ли не под прямым углом носом лодка держится на расстоянии нескольких метров от правого борта, так что зрителей периодически обносит брызгами. Слышится вой ревуна, человек в бейсболке машет рукой, делая знак «остановиться». Но там наверху, похоже, никто не собирается сдаваться. Мощный мотор орёт, и яхта набирает скорость. Катер не отстаёт. Невооружённым глазом видно, что мощность его движка, а так же маневренность маленького судна, легко позволяют ему нагонять яхту. Пока ещё непонятно, игра ли это меряющихся своими органами придурков, или нас преследует кто-то очень серьёзно настроенный.
– Чё происходит? – Спрашиваю я у сгрудившихся возле борта.
– Похоже, какие-то чудики пытаются нас догнать! – пожимает плечами Поночка.
– Девчонки, а это случайно не ваши ухажёры? Может быть за кем-нибудь папа с мамой приехали? – я пытаюсь перекричать шум горланящих навзрыд движков.
– Не-а! – кричит Юля. – Это точно не по нашу душу.
Только сейчас я начинаю настораживаться. Есть ещё последний шанс, и я чуть ли не с мольбой в голосе спрашиваю:
– Может быть это за Викой?
– Не-а! – повторяет Юля. – У Вики ваще никого нет…
Я ощущаю неприятное покалывание внизу живота. Теперь ясно, кто может ответить на этот вопрос.
Я взлетаю на верхнюю палубу и захожу на мостик, где Буратина, положив руку на плечо, что то кричит сидящему за рулём Жекичану.
Динамик разрывается от писклявых, поющих хором голосов.
«Не-ебо уронит ночь на ладони,
Нас не догонят, нас не догонят!»
Жекичан вальяжно развалился в кресле, за перемигивающейся сенсорной панелью перед огромным ветровиком. Он похож на лилипута, который сидит за рулём большого спортивного автомобиля.
– Наддай ещё Женёк! – Весело кричит Буратина, словно и правда играет с кем-то в догонялки. Сбоку, словно кочки перепрыгивая оставляемые после нас волны, скачет кажущийся отсюда небольшим катер. За голосами группы «ТаТу» вой ревуна, требующего остановки почти не слышен.
«Нас не догоняя-я-я-ят!»
– Серёга, чё происходит? – ору я прямо в ухо Буратине.
– Забей, Славка, всё будет хорошо! Щас вот только от этих отморозков оторвёмся. – Он смотрит в лобовое стекло, на подпрыгивающий, разрезающий воду киль.
– Посмотри на меня! – говорю я, и не увидев реакции, ору во всю глотку. – Буратина, ёб твою мать! Смотри мне в глаза!
Он поворачивается, и я тут же всё понимаю. Это выражение лица я видел уже много раз.
– Ничего не хочешь мне сказать? – Он пытается отвернуться, но я удерживаю его за плечо. – Это ведь не твоя яхта?
Он молча отворачивает голову.
– Это не твоя яхта! – ору я уже с уверенностью и хватаюсь за голову.
– Бля! Ну какой же я дибил! Сколько можно наступать на одни и те же грабли…знал же…знал, что это очередная лажа… – Останавливай яхту!
Я отталкиваю в сторону Буратину и хватаю Жекичана за твёрдое как камень предплечье.
– Тормози говорю!
Жекичан невозмутимо продолжает движение.
– Слышишь, тебе говорю! Тормози!
Я хватаюсь за руль, пытаюсь перехватить гашетку переключения скоростей, но Жекичан делает неуловимое движение, и я отлетаю к перегородке.
– Извини, но я подчиняюсь только капитану. – Произносит он холодным невозмутимым голосом.
Тогда я хватаю Буратину за отвороты красной рубахи, дёргаю, отрываю воротничок.
– Скажи ему, чтобы остановил!
Буратина мотает головой, и тогда я бросаюсь на него и сбиваю с ног. Мы оба оказываемся на полу, я хватаю его за мясистую шею и угрожающе рычу.
– Скажи, сука, чтобы остановил!
– Сява, ты чего? – Буратина хрипит от сдавливающей шею руки, но умудряется улыбаться. – Тебе не понравилось? Хочешь сойти?
Я со злобой тычу кулаком в пухлые губы.
– Останови с-сука!
Он продолжает улыбаться, обнажая розовые от крови крупные зубы.
– Сойти хочешь? Ты уверен? А её спросил?
– Ты понимаешь, что ты натворил?! – Я трясу его из всех сил и слышу, как голова с гулким стуком бьётся о палубу. – Ты же снова всех подставил! Ты опять затянул всех нас в задницу! Тебе что того раза было мало? Ты хочешь чтобы нас всех вместе с тобой как соучастников? С-сука ты!
Я вскакиваю и с отвращением сплёвываю в сторону.
Буратина садится, большим пальцем вытирает кровоточащую губу.
– Зря ты так, Саня! Тогда я не знал, что так выйдет. Да и никто не знал. Женя, стоп машина! – орёт он уже командным голосом, а потом снова продолжает тихим и усталым. – Я и сейчас не думал, что они так быстро хватятся. Просто хотел, чтобы мы все…как и раньше!
Я разворачиваюсь, иду к трапу, едва не падаю от инерции вызванной резким сбросом скорости, вовремя хватаюсь за перила.
– Санька! – кричит он мне вслед, – но ведь классно же было!
– Пошёл ты!– я не оборачиваясь сбегаю по трапу. – Народ собирайте шмотки! Сейчас все садимся в бот и валим отсюда на хрен! – кричу я сгрудившимся на палубе гостям вечеринки.
– Что случилось, Слава? – спрашивает Светка, выглядывая из камбуза.
– Эта яхта в угоне, и если вы все не собираетесь быть соучастниками, то нужно как можно скорее отсюда убраться.
В наступившей тишине слышится присвист Поночки.
– Вот это поворот! – челюсть Уксуса вот-вот упадёт на палубу.
Только сейчас я замечаю, что мотор заглушен и яхта дрейфует, плавно покачиваясь на волнах. Музыка тоже замолкла и теперь где-то позади нас слышен слабый гул мотора преследовавшего нас катера.
– Ну чё вы застыли, как суслики в поле! – нервно ору я и, махнув рукой, направляюсь к каюте, за своим рюкзаком. Не успеваю…
За спиной слышится металлический лязг и топот ботинок.
– Всем лежать! Мордой в пол! – орёт грубый баритон.
Я разворачиваюсь и вижу человека в чёрной бейсболке и тёмных очках. Человек держит в руках дробовик, ствол которого поочерёдно направляет на каждого из находящихся на палубе.
Девчонки визжат, зачем то хватают себя за головы, будто защищаясь от грозящих ударов, и падают на палубу.
– Лежать, суки, чё не поняли?! – Повторяет свою команду человек в чёрном, и Поночка с Уксусом не спеша укладываются на палубу. Светка не ложится, а просто садится возле борта, наклонив голову вниз.
Я стою возле открытой двери каюты, смотрю на надвигающегося на меня мужика, заглядываю в огромное жерло ствола и хочу проснуться. Сейчас я открою глаза и окажусь в мягкой постели рядом с посапывающей женой.
Удар прикладом под рёбра, сбивает дыхание, а резкая боль и вспышка в глазах даёт понять, что это, скорее всего не сон. Последнее, что я вижу, стекая на палубу, это второго человека в чёрном, который держит в руках что-то напоминающее пистолет.
«Приплыли» – только и могу подумать я, корчась от боли в животе.
– Девчонки и мальчишки, а так же их родители! Вы, смотрю, хорошо погуляли!– я слышу топот ботинок, звук удара, видимо кого- то пнули. – Все здесь? А где устроитель вечеринки?
– Здесь я…– раздаётся сверху голос Буратины.
– Ну давай, спускайся к остальным, падла! С тобой у нас отдельный разговор будет. – Слышится гул спускающихся по трапу ног. Удар…стон, грохот упавшего тела.
– Ребята, вы даже не представляете…
Звук баритона внезапно обрывается. Что-то вдруг изменилось. Я замечаю наступившую тишину и приподнимаю голову. Человек с дробовиком стоит возле открытой двери кают кампании, и с его лица медленно стирается довольная улыбка. Он подаётся вперёд, и я вижу, что из проёма двери торчит какой-то предмет, который упирается ему в затылок. По мере продвижения парня вперёд предмет удлиняется, превращаясь в ствол. За стволом медленно выплывает облачённое в тельняшку тело.
– Волыну брось! – слышу я родной баритон.
Человек в бейсболке разжимает пальцы, и ружьё с грохотом падает на доски палубы.
– Теперь ты! – в голосе Геракла слышится уверенное спокойствие. Он продолжает втыкать длинный ствол в затылок парня. Кстати, откуда у него ствол?
– Эй браток, ты бы не шутил так…ты даже не представляешь, с кем играть вздумал. – говорит второй пытаясь изобразить хладнокровие.
– Это ты со мной не шути, уёбок! Знаешь, что такое калибр «семь шестьдесят два»? – Голос Геракла нарастает. – Мне хватит одного выстрела, чтобы разнести его пустую черепушку, и тебя положить этой же самой пулей.
– Браток, ты…
– Ра-аз, два-а…– рычит неумолимый баритон.
Наконец второй сдаётся и аккуратно кладёт пистолет на палубу.
– А теперь, вы двое, упор лёжа принять, а все остальные подъём!
В одно мгновение власть меняется и теперь уже мы стоим над поверженными парнями в чёрном.
– Вот это да! – веселится Геракл. – А я и не знал, что на Волге тоже пираты промышляют. – В руках он держит самый настоящий «АКМ» с удлинённым рыжим магазином.
– Откуда он у тебя? – спрашивает Поночка, который видимо первый оправляется от шока.
