Олег Александрович Сабанов
Бежит к рассвету река
– Не бросай трубку, солнце, прошу.
– Зачем ты звонишь!? Уехал, так уехал! – вырвался пронизанный болью крик Лиды.
– Ну, ну, солнышко, прекрати дуться на меня. Ночью я был на измене, нервничал, неверно формулировал свои мысли. Прости, пожалуйста. Я звоню сказать, что очень люблю тебя и не хочу потерять. Слышишь меня, Лидочка?
– Слышу, – ответила девушка, чувствуя, как наворачиваются слёзы.
– Вот и прекрасно. Теперь слушай ещё внимательнее. Скоро я за тобой приеду и заберу с собой в уютное гнёздышко. Первое время нуждаться не будем. Потом что-нибудь придумаю. Положись на меня, свою девушку я всегда смогу обеспечить, – он говорил отрывисто и чётко, как командующий перед строем. – Постарайся ещё сутки из общежития никуда не отлучаться. Собери всё самое необходимое и будь на низком старте. Ориентировочно послезавтра я буду в городе. Надеюсь, всё пройдёт гладко, и мы исчезнем незаметно. И ещё, очень важная деталь моего плана, которую я рискну сообщить тебе по телефону…
– Замолчи! Замолчи! Нас слушают! Уезжай подальше без меня! – прервав его, закричала Лида и сбросила звонок.
Не ожидавший такого развития событий Владимир, схватил телефон и, выпучив глаза, некоторое время ошалело таращился в его экран, словно прочитал на нём точную дату своей смерти.
– Ты что натворила, дура полоумная!? Похоже, не понимаешь! Так я тебе объясню! – он покраснел и задыхался от переполнявшей его злобы. – С этой секунды, тварь, ты все долги своего кобеля на себя повесила! Поняла?
– Пошёл вон, урод! – бросила ему девушка, глотая слёзы. – Быстро!
Кинувшись к нему, как бешеная кошка, она вцепилась одной рукой в воротник куртки, а другой в сальные волосы и с силой потащила его к двери. Застигнутый врасплох, он вскрикнул от боли, согнулся дугой и послушно сделал несколько шагов к выходу. Когда Лида отцепила руку от куртки, чтобы достать до дверной ручки, Владимир резко выпрямился, высвободил голову и отбежал от двери вглубь комнаты.
Мразь, сучка драная! – прошипел он, сплёвывая на пол жёлтую пенистую слюну. – Прибью, тварь! Закопаю! Удавлю! – заходился он, переходя на крик и сжимая сухонькие кулачки.
Не до конца понимая, что делает, девушка машинально схватила за горлышко стоявшую на полу у стены пустую бутылку из-под коньяка и запустила прозрачную гранату во Владимира. Он поздно среагировал, но на его счастье снаряд с бардовой этикеткой пролетел в сантиметре над черепом и врезался в оконное стекло, водопад осколков которого с весёлым звоном обрушился на пол. С минуту оба стояли как вкопанные, словно осознавая новый расклад в их схватке. Вместе с холодным ветром с улицы в комнату ворвались недовольные женские возгласы, в которых вперемешку с нецензурной бранью явственно слышались фразы «звоните в полицию», «второй этаж», «наркоманский притон». Выйдя из оцепенения Владимир, сунул её телефон в карман своей куртки, ещё раз харкнул на пол вязкой слюной, похожей на слизь, прошёл, не поднимая глаз, мимо стоящей как каменное изваяние девушки и захлопнул за собой входную дверь. Лида продолжала стоять одна посреди комнаты, ощущая мелкую нервную дрожь в гордо сложенных на груди руках, на которые падали крупные капли тёплых слёз. Мысленно она проклинала Евгения, его трусливое бегство и недавний звонок, проклинала лихорадочно ищущего спасения Владимира, хотя в глубине души даже сочувствовала ему. Но больше всего Лида проклинала свою судьбу, которая давала ей надежду лишь для того, чтобы вскоре отнять. Ей уже совсем не хотелось встретиться взглядом с молодым принцем посреди людской толчеи как в любимой сказке детства. Сейчас она, скорее, предпочла бы осушить бокал приготовленного чёрным магом Фарахом бальзама забвения, чтобы проснуться через триста лет среди будущих поколений древнего Королевства Семи Озёр и начать постигать изменившуюся жизнь, начисто позабыв прошлую.
Глава VII
Про меня можно было сказать, что последние дни отпуска догуливал совсем другой человек, чем тот, который в него уходил. Вернее, та личность, которая так радовалась возможности наслаждаться какое-то время бездельем, выпивкой, интересным общением, острыми ситуациями, которая так жаждала варварского азарта жизни, стала исчезать, уступая место чистому созерцанию текущих событий и удовлетворённому принятию любого их хитросплетения. Строго говоря, личность стала растворяться именно тогда, когда шаблоны прошлого перестали быть актуальны в настоящем, а сама память о прожитых годах из чего-то значимого и неоспоримого превратилась только в одну из историй, встав в один ряд с многочисленными увиденными на экране или прочитанными в книгах. Картина будущего, вечно будоражащая воображение то пугающими, то обнадёживающими образами перестала существовать совсем, иссушив на корню ветвистое дерево всевозможных страхов, тревог и опасений. Просыпаясь по утрам, я мог теперь позволить роскошь не вспоминать прошедший день, коря себя за сопутствующие ему неизбежные промахи и упущения. А желание с началом нового дня искать во внешнем мире приключения на свою голову, пытаясь унять ими животный и интеллектуальный зуд разумного хищника, утихло так же незаметно, как улетучивается страсть в отношениях вчерашних любовников. Вместе с тем меня переполняла любовь в новом качестве, не романтическая или чувственная, а её неизведанная ранее ипостась вселенского потока, льющегося во все стороны, но не имеющего приоритетного направления. Я любил себя, точнее свою вечную сущность и понимал, что она окружает меня повсюду, чуть прикрытая разнообразными именами и формами. Всякое переживание стало желанным, а видимые объекты приняли идеальную форму. Сказочная атмосфера ночных сновидений тёплым течением впадала в повседневные хлопоты, пропитывая ароматом волшебства часы бодрствования. Каждый человек сделался родным и неповторимым, даже если он был другого мнения на свой счёт. Мне не удалось бы ранее испытать тысячной доли такой радости, беззаботности и спокойствия, выйди я хоть в десятилетний отпуск с сохранением заработной платы и места работы.
Пятничный вечер согревал сухим теплом наконец-то включенного отопления, дымящейся чашкой крепкого чая и привычным мерцанием бубнящего телевизора. Приподнятое настроение Ольги из-за окончания рабочей недели способствовало её ленивому обмену со мной необязательными фразами. Сколько наших пятниц, проведённых вдвоём и похожих одна на другую, умчалось из обыденности в вечность – не сосчитать. Но всё равно загадочным образом каждая воспринималась как маленький негласный праздник.
– Давай сходим завтра на премьерный показ нового фильма режиссёра Марани, – между прочим, сказала жена. – Фестиваль авторского кино сегодня стартует в «Художественном». Афиши по всему городу, если заметил.
– Хорошая картина? – спросил я зачем-то и, не дожидаясь ответа, согласился. – Почему бы и нет? Обязательно пойдём.
– Странно. Я ожидала услышать ёрничанье, в лучшем случае снисходительную иронию по поводу моей затеи.
– Всё течёт, всё меняется. Я и есть это самое «всё».
– Впрочем, продолжаешь паясничать.
Объяснить Ольге свои фантастические переживания я даже не пытался. Слова в полной мере бессильны передать лихорадку пылкой влюблённости, наслаждение вязкой осенней тоской, экстаз беспричинного гнева или душевный оргазм мстителя, каким бы красноречивым и поэтически одарённым не был рассказчик. Заикаться же о постепенном исчезновении своей личности, вместе со всем набором привычных чувств и устоявшихся представлений, было бы вовсе глупо и, по крайней мере, жестоко по отношению к супруге, которая, несомненно, заподозрила бы тяжкий душевный недуг. Пришлось использовать убогий арсенал своих прежних повадок и вести себя соответственно ожиданиям во избежание неприятностей.
– Помню рассказы о том, как в детстве ты мечтала стать доброй феей и помочь каждому бродячему животному найти своего хозяина, – сказал я, отхлебнув остывающий чай.
– Грандиозные мечты времён средней группы детского садика! Было такое. Позже волшебство потихоньку начало уходить из моего мира, и я согласилась на обычного ветеринара. А потом, в младших классах, когда поняла силу денег и преимущества красивой жизни, захотела выучиться на модного модельера, которых тогда приглашали во все ток-шоу. Но с какого перепуга ты вдруг вспомнил об этом?
– Так, ни с того ни с сего в голову пришло. Знаешь, Оль, по-моему, желание волшебным образом кому-то помогать было самым естественным твоим устремлением. Впоследствии, с взрослением, пришлось вносить изменения в мечту, подстраиваясь под жёсткие законы реальности, вытесняющей твой сказочный мир на обочину сознания. В итоге тебе пришлось полностью принять навязанные правила игры и, по сути, сдаться.
– Вы как всегда правы, Капитан Очевидность. По-другому ведь и быть не могло.
– Спорное утверждение. Думаю, если бы безусловная вера в сказку не пошатнулась, то для другой картины мира вряд ли нашлось бы место в сознании, и ты бы обязательно стала феей.
– Если бы мои детские представления не менялись с взрослением, у меня была бы явная задержка умственного и интеллектуального развития. Интересно, заинтересовала бы тебя такая девушка?
– Во вселенной феи вряд ли существуют такие диагнозы и даже понятия.
Милая чушь, которую мы несли длинными вечерами, почти никогда не была реальной попыткой кого-то из нас доказать свою правоту или прояснить обсуждаемую тему. Она сама по себе являлась для нас упоительным священнодействием, привилегией двух тонко чувствующих друг друга сердец, наградой за нашу давнюю случайную встречу и, что куда важнее, за стоическую готовность Ольги без конца принимать мои странности и пороки с самообладанием укротительницы диких животных. Теперь, когда мне стала совершенно очевидна бессмысленность произносимых слов, общение парадоксальным образом сделалось легче и естественнее, окончательно выйдя из тесных рамок обсуждаемой ерунды на простор духовного соприкосновения.
– Ты уснул что ли? – проворчала Ольга, пристально взглянув на меня.
– Почему уснул? Просто задумался на секунду и потерял нить твоих рассуждений, – зачем-то стал оправдываться я.
– Глубокие рассуждения со вспышками озарений больше по твоей части, – поддела она меня. – Я говорю, Лиля пишет, что сейчас зайдёт к нам. Ну, та, у которой Новый год когда-то встречали. Помнишь?
– Помню, конечно. Как такую одарённую девушку забыть! Она пела под гитару песни больше часа, прежде чем за стол пригласить.
– Она исполняла свои стихи, переложенные на музыку, часть которых, кстати, опубликованы на городском портале.
– Господи, ну почему я не знал об этом тогда! Может, новогодний концерт Лили не показался бы мне пыткой! Посуди сама: переслушать натощак её поэтическую тетрадь от корки до корки под аккорды расстроенной гитары, косясь в то же время одним глазом на стол с водкой, закуской и салатами. А возле него всё время суетился её сожитель Борис, кажется, то и дело бросавший в рот кусочки колбасы.
– Бедненький мой, как же ты перенёс такое истязание!
– Любые муки перенесёшь, когда видишь цель. Пусть одним глазком. А как она в нашем районе оказалась?
– Откуда мне знать? Написала только, что сейчас забежит, – ответила Ольга, взяла свой телефон и прочитала вслух её короткое сообщение.
Ждать пришлось совсем недолго. Мы только-только успели привести себя в порядок, унести недопитые чашки на кухню и немного проветрить комнату, как раздался звонок домофона. Жена побежала в прихожую, а я, расположившись в кресле, принял задумчивую позу, опершись на локоть и подперев голову кулаком. Для полноты образа мне не хватало томика сонетов Шекспира или сборника стихов Руми на коленях, но я решил сохранять чувство меры.
Когда Лиля вслед за Ольгой вошла в комнату с хмурым поникшим лицом и заплаканными глазами, стало понятно, что шутки временно откладываются. Гостья уселась напротив меня, суетливо поправила чёрный обтягивающий джемпер с разноцветной полосой на маленькой груди и лишь после этого надтреснутым голосом больного ангиной поздоровалась со мной. Её бледная симпатичная мордашка, совсем не изменившаяся за несколько лет, удачно контрастировала с тёмными вьющимися волосами до плеч, а голубые бусины глаз продолжали смотреть на мир с детской наивностью и чистотой. Даже припухшие и покрасневшие веки придавали всему облику Лили неизъяснимый шарм, подчёркивая её женственность и хрупкость.
– У меня беда, ребята, – начала она, не дожидаясь наших расспросов. – Пропал Боря. Мы повздорили три дня назад, он накричал на меня, хлопнул дверью и ушёл. Я думала, погуляет пару часов, остынет и вернётся. Но скоро четвёртые сутки пойдут, а его всё нет. Телефон выключен.
– Ужас! – воскликнула Ольга, как мне показалось, немного наигранно. – В полицию заявила?
– Нет пока. Обзвонила всех его друзей и родственников, встретилась с некоторыми из них. Никто ничего не знает. Причём все спокойные такие, включая родителей и брата. Говорят, успокойся, придёт, когда нагуляется, а ты его сразу не вздумай пускать. Пусть прощение на коленях просит и обещает, что впредь подобных номеров не выкинет. А я себе места не нахожу, жутко дома одной оставаться. Решила к вам заявиться без приглашения, может, что-нибудь посоветуете. Тем более, Боря раньше частенько у вас засиживался.
Я сначала подумал, что ослышался, но увидев удивление на вытянувшемся лице супруги, понял, что со слухом у меня пока в порядке.
– Кто засиживался? Борис? – спросил я с лёгким недоумением.
– Ты, насколько я знаю, собирался создать свой видеоканал в интернете по автомобильной тематике, раскрутить его и сделать со временем прибыльным. А Боря согласился на предложение поработать оператором на первых порах. Вы тогда много думали над сценарием видеороликов, поэтому он приходил домой за полночь. Жаль, проект заглох из-за твоих проблем с одурманивающими веществами. Но я рада тому, что Боря уговорил тебя обратиться к специалистам и справиться со своей зависимостью.
Лиля говорила без тени сомнения, словно была свидетелем описываемых событий, отчего её словам легко мог бы поверить любой несведущий человек, даже некоторые из наших с Ольгой знакомых. После них мне в общем и целом стала понятна причина визита Лилии, как и то, что сожитель водил её за нос, используя для этого целую легенду про меня.
– Послушай, Лиля, – начал я как можно спокойнее, стараясь избегать резких выражений, так как понимал, что озвученная мной правда причинит ей боль. – Мы познакомились с Борисом той новогодней ночью и больше ни разу с ним не встречались. Никаких коммерческих проектов в интернете я не запускал, поэтому оператор мне был нужен как рыбе зонтик. Судя по всему, Борис вводил тебя в заблуждение, желая скрыть истинные причины своих ночных задержек. Именно поэтому брось переживать из-за его временного исчезновения. Ведь он уже пропадал раньше где-то, однако всегда возвращался живым и здоровым. Наверное, в этот раз обстоятельства заставляют задерживаться его не часы, а на сутки. Что ж, бывает. Найдётся пропажа, более, чем уверен.
Лилия перевела немигающий взгляд с меня на Ольгу в робкой надежде услышать опровержение моих слов, но молчание жены красноречиво свидетельствовало об их достоверности. В момент белые щёчки гостьи стали наливаться краской, на тёмных ресницах задрожали слёзы, а в глубине голубых глаз замерцал холодный огонь разочарования.
– Дайте, пожалуйста, стакан воды и я побегу, – поднимаясь с кресла, выдавила из себя Лиля, когда уже казалось, что она вот-вот разрыдается.
– Куда ты всё спешишь? Посиди ещё немного, – решил я умерить её пыл. – От пустой беготни толку мало, да и легче вряд ли станет. Позже вызовем тебе такси до дома, если хорошо вести себя будешь.
На секунду она опешила от моего тона, вопросительно приподняв брови, однако затем послушно опустилась в кресло. Вглядевшись пристальнее в её женственные черты, я ясно разглядел их иллюзорность и прозрачность, будто в кресле сидел не человек из костей, плоти и крови, а его голограмма. Вслед за этим пришло понимание того, что передо мной находится не смертное существо с невидимой биркой «Лилия», а сгусток божественной энергии, её неотъемлемая частица, которой неведомы проблемы в принципе. При всём том замутнённое сознание девушки по непонятным мне причинам напрочь забыло о своей истиной природе и безоговорочно считало себя несчастной личностью, только что получившей очередной удар судьбы.
Увиденный мною реальный расклад вмиг потушил разгорающуюся жалость, поскольку к кажущемуся образу нашей знакомой я уже не мог относиться серьёзно. А к тому, чем она являлась на самом деле, чувство жалости было неуместно. Однако, мне захотелось сделать так, чтобы она хотя бы на мгновение вышла из блестяще исполняемой роли, хотя я уже начал восхищаться её неподдельной игрой. Вряд ли даже самый талантливый артист театра сможет настолько вжиться в облик хрупкой жертвы, пока в его голове существует разделение на свой сценический и повседневный личный образ. Я встал, подошёл к её креслу и присел рядом на корточки, положив свою ладонь на подлокотник так, что наши пальцы соприкоснулись. Лиля не отдёрнула руку и ничего не сказала, лишь отвела взгляд в сторону. На несколько секунд мы застыли в таком положении, словно видео с нашим участием поставили на паузу. Дыхание остановилось, время прекратило бег, малейшие звуки затихли, мысли растворились. Помаленьку с лица девушки стало сходить напряжение, в чуть прикрытых веками по-детски наивных глазах исчез лихорадочный блеск, а щёки вернули себе красоту естественной бледности. Когда же я заметил, как губы ягодного цвета чуть растянулись в стороны и еле заметной улыбкой окончательно преобразили свободные от эмоций черты лица, мне сразу стало очевидно её внутреннее прозрение. Я был бесконечно рад, хоть и знал по собственному опыту, что первые встречи со своей вечной природой похожи на проблески солнца и очень кратковременны. Но сам факт их появления, как едва наметившиеся просветы в серых облаках, даровал надежду на долгожданную встречу с дарящим тепло, покой и силу источником. Кроме того каждая такая вспышка на какое-то время заряжала энергией и избавляла от тяжёлых навязчивых мыслей.
Заметив стоявшую со стаканом воды в руке Ольгу, которая изумлённо таращилась на меня, я представил себя со стороны. Вероятнее всего, моя фигура на корточках у коленей нашей знакомой напоминала молящего её о прощении. Возможно, жене на ум пришли более отвратительные ассоциации. Сказать точно затрудняюсь. В любом случае мне следовало срочно вернуться на своё место в кресле, что я и проделал с чувством застигнутого на кухонном столе кота.
– Как же хорошо у вас, ребята! Такую волшебную атмосферу я не ощущала ни у кого больше! – сказала вдруг Лиля с воодушевлением, совсем сбив с толку мою жену резкой переменой настроения.
– Ну и посиди ещё с нами, проникнись атмосферой, раз нравится. А лучше оставайся до утра, которое мудренее. Завтра выходной, спешить некуда. На диване тебе постелю, отдохнёшь как принцесса. Сейчас я командирую своего бездельника за чем-нибудь вкусненьким, и будем чаи гонять, – сказала Ольга, многозначительно глянув на меня.
По правде говоря, мне жутко не хотелось одеваться и на ночь глядя бежать в супермаркет. Но ради Лилиного проблеска, которому непонятным, но оттого ещё более чудесным образом поспособствовал я, можно было совершить такой подвиг. Я твёрдо, без малейших сомнений, знал, что случившееся сейчас с ней – самое главное событие в её жизни. Как бы она сама его не воспринимала. Успеет ли Лиля до конца своих дней понять, кто она на самом деле и с улыбкой заинтригованного наблюдателя взглянуть на представление со своим участием из зрительского зала, неизвестно. Однако для меня как божий день было ясно, что сила, коснувшаяся её сегодня, уже не оставит нашу гостью никогда и ни при каких обстоятельствах. Она обязательно приведёт её к себе самой, укажет дорогу в прекрасную страну, очертания которой ей приходят во снах, и наделит неискажённым восприятием окружающего, которое уничтожит уныние и страх. Пусть даже при другом воплощении, в другой цивилизации, на другой планете.
– Благодарю за чуткость и гостеприимство, но мне надо домой. Настолько привыкла к своей обстановке, к своему котику Йошке, что быстро начинаю скучать без них. Извиняйте. – Лиля мягко улыбнулась, посмотрев в мою сторону. – Я ведь колебалась до последнего, ехать к вам или нет. Видимо, подсознательно боялась сбросить шоры с глаз. А теперь, несмотря на вскрывшийся обман, будто второе дыхание открылось вместе с уверенностью в том, что Боря жив и здоров. Верно подмечено кем-то: «Свободен лишь тот, кто может позволить себе не лгать». Я в этом ещё раз убедилась благодаря вашей искренности.
– Господи, Лиль! Ты из нас добрых правдорубов не делай! Просто мы свои пороки прячем настолько глубоко, что сами о них со временем забываем, – сказала Ольга, явно удовлетворённая позитивным настроем подруги, – Вижу, за тебя можно пока прекратить волноваться, но всё равно звони в любое время дня и ночи.
– Позвоню обязательно, когда Боря объявится, – ответила она таким тоном, словно всё уже было в порядке.
Я вызвал к подъезду такси и мы пошли провожать Лилю до лифта. Прощаясь, наговорили ей кучу ободряющих фраз и добрых пожеланий, мало чего значащих для окунувшихся в пучину отчаяния, как и для считающих себя счастливчиками. Любые прочие слова были бы в тот момент вовсе неуместны, а так мы формально поддержали нашу знакомую и с чувством выполненного долга продолжили коротать вечер.
– Ты Лильку гипнотизировал что ли, когда сидел на коленях рядом? – как бы невзначай поинтересовалась Ольга, переключая каналы телевизора.
– Пытался достучаться до её спящего сознания, – ответил я как на духу.
– Похоже, успешно, – она ядовито ухмыльнулась.
– Признаюсь, сам не ожидал, что Лиля услышит меня сквозь свой сон и пугающая сила кошмара временно ослабнет. И, к твоему сведению, я не собирался вставать пред ней на колени, а всего лишь согнул их, чтобы присесть напротив и нащупать контакт.
– Ага! Всё-таки успел нащупать и вступить в контакт с моей подружкой, пока я ходила за водой. Но раз ты сидел перед ней как ребёнок на корточках, а не как кобель на коленях, то какие могут быть претензии. Что взять с неразумного дитя?
Очень скоро наш диалог вновь превратился в привычный обмен необязательными фразами, плавное течение которого так внезапно прервал визит Лилии. Только теперь из уст Ольги то и дело вылетали колкости по поводу моего раскрывшегося дара убеждения при сидении на корточках. Меня они ничуть не уязвляли, а скорее развлекали, демонстрируя незамысловатую игру наших чувств, потревоженных лёгкими порывами ревности. Словесные импровизации на самые разные темы, в основном вброшенные Ольгой, могли продолжаться до полуночи, если бы я не задремал прямо в кресле. Как у нас водится, не сразу заметившая отсутствие собеседника жена продолжала что-то говорить, прервав свой монолог лишь с первыми аккордами моего похрапывания.
Большая часть следующего субботнего дня была, так или иначе, прелюдией к вечернему походу в кинотеатр. Ольга сделала пару звонков знакомым ценителям искусства и, несмотря на аншлаг, без труда забронировала нам два билета в кинозал ограниченного проката, кои следовало выкупить в кассе не позже, чем за десять минут до начала сеанса. Во время обеда я прослушал небольшую лекцию о «заставляющих задуматься» по выражению Ольги работах кинорежиссёра, чья новая картина должна предстать вечером на суд самых искушённых кинозрителей города. Честно признаться, канитель вокруг похода на показ фестивального фильма была мне в кайф, поскольку всякая суета теперь только забавляла, перестав, как раньше, раздражать. Я угадывал в сердце любого волнения изначальный безмолвный покой, откуда это возмущение ненадолго появлялось, чтобы затем поспешно вернуться обратно в лоно тишины. Мне оставалось только вслушиваться в эту пронзительную тишь и невозмутимо наблюдать суматошный танец взбудораженных чувств, потешаясь над их попытками зацепить меня.
До кинотеатра «Художественный» добирались на такси, опасаясь опоздания. Накрапывающий дождь внёс серьёзные коррективы в наши романтические планы выйти из дома задолго до начала сеанса, прогуляться по вечернему проспекту и прокатиться две-три остановки на общественном транспорте. Романтический настрой, как я давно заметил, очень своенравен и посещает нежданным образом в самой, казалось, неподходящей обстановке. Спланировано вызвать его к нужному моменту удаётся редко, а отпугнуть может досадная мелочь, типа ноющего зуба или громкого урчания в животе, как и тысяча прочих непредвиденных факторов.
Выкупив заждавшиеся нас билеты, которые, по словам кассира, пора было срочно продавать другим киноманам, мы поднялись на второй этаж и вошли в небольшой заполненный зрителями зал. Увидев в седьмом ряду два свободных места, я взял Ольгу за руку, и мы начали пробираться к ним бочком, задевая колени сидящих и чувствуя на себе оценивающие взгляды собравшихся. В детстве мне не раз приходилось проделывать подобный путь, пряча в пол глаза и испытывая жуткую неловкость под прицелом посторонних взоров. Как-то женщина сделала нам с приятелем замечание, пояснив, что двигаться между рядами следует лицом к сидящим зрителям, а не спиной. Немного растерявшись, я всё же повернулся всем телом и явил свою покрасневшую физиономию на общее обозрение. А находившийся рядом менее мнительный одноклассник, не собираясь следовать моему примеру, отреагировал на её упрёк фразой: «Поздно уже меня переучивать».
Буквально через несколько секунд после того, как мы расположились в своих креслах, начал таять свет и на экране под далёкий гудок паровоза проявился логотип кинокомпании в виде убегающих к горизонту рельс. Я вообще-то думал, что перед сеансом кто-нибудь выйдет к зрителям и скажет пару слов о ленте, возможно, сам режиссёр. Всё-таки премьерный показ в рамках фестиваля, культурное событие как-никак. Но всё оказалось намного скромнее и прозаичнее моих представлений, чему я обрадовался, поскольку хотел полностью сконцентрироваться на картине и в кои-то веки оценить творение художника. Начало фильма ознаменовалось утробными криками и хаотической беготнёй непонятных людей на фоне западноевропейского сельского пейзажа. Уже эти первые кадры, подчёркнуто выдержанные в тусклых серых тонах, заставили меня зевнуть и ощутить приближение знакомого состояния выключенного внимания, одолевавшее меня тогда, когда Ольга увлечённо смотрела нечто похожее на экране телевизора. Решив не сдаваться, я продолжил просмотр, внимательно следя за поступками и словами персонажей ленты, вникая потихоньку в сюжетную линию. А она заключалась в том, что некогда популярный писатель приезжает из столицы в маленький городок, в надежде преодолеть затяжной творческий кризис и начать работу над новой книгой. Поначалу простоватые аборигены относятся к нему с пиететом, но считающий его книги злонамеренной пропагандой пороков молодой пастор, непререкаемый авторитет местной общины, настраивает свою паству враждебно по отношению к прозаику. Долгое время литератор не понимает причину резкой перемены отношения к своей персоне, пока взбалмошная и сексуально озабоченная нимфетка не пересказывает ему подробности проповедей и наставлений, которыми потчует доверчивых прихожан воспылавший праведной ненавистью священник. Уязвлённый романист является домой к духовному лицу, требуя разъяснений, но в ответ получает обвинение в связях дьяволом, склонение к суициду и разврату через свои произведения, вместе с советом поскорее убраться восвояси. Высмеяв все претензии и рекомендации, столичный гость остаётся в городке и продолжает работу над начатым романом. Глухая неприязнь окружающих даёт ему толчок, помогает встрепенуться, выйти из депрессии и как в молодые годы наполниться живительной злостью, которая фонтаном свежих идей вырывается на страницы задуманной книги. Всего за два месяца он пишет большую часть произведения, но никак не может сочинить достойный финал, предъявляя себе высокие требования. Незаконченное творение гложет автора изнутри, лишает сна, заставляет злоупотреблять алкоголем. Однажды ночью, в состоянии крайнего опьянения писатель смотрит на себя в зеркало и кричит, что лучше бы он и вправду заключил сделку с дьяволом, чем так маяться без вдохновения. После этих слов неожиданно видит в зеркале у себя за спиной восседающего за письменным столом темноволосого незнакомца средних лет, от которого исходит могучая неизъяснимая сила. Ошеломлённый литератор склоняется перед ним в почтенном страхе и узнаёт, что перед ним не кто иной, как сам Сатана. Поговорив с писателем, как со старым приятелем и выпив вина, Люцифер объясняет ему, что считает незавершённый текст шедевром, в отличие от его прежних весьма посредственных книг. Более того, падший ангел рассказывает, как восстановил против него местного пастора с целью вызвать ответную гневную реакцию в спящей душе романиста, только благодаря которой из-под пера вышло что-то стоящее. Теперь, поясняет Сатана, следует дать волю накопившейся за всю жизнь мести и убить никчемного священника. Воплотившись в поступок, достойный сильного человека, это благородное чувство снимет последнюю преграду на пути вдохновения, необходимого для завершения великого романа. Перед уходом Люцифер напутствует литератора отбросить всякую нерешительность, ибо страх и сомнения окончательно погубят в нём талант, сделав его жалким графоманом. Ошеломлённый, но полный решимости прозаик, хватает охотничий нож и выходит из дома. В заключительной сцене картины столичный писатель стоит у домика пастора, долго всматривается в тусклый свет узких окон и тихо размышляет вслух об эфемерности прижизненной и посмертной славы, изменчивых критериях таланта и гениальности, сомнительных преимуществах роскошной жизни в растленном обществе литературной богемы. Перед финальными титрами фильма нож падает в мокрую от дождя землю и его взятое крупным планом испачканное лезвие застывает на экране под шум очистительного ливня.
Когда на чёрном фоне стали высвечиваться имена режиссёра, оператора, актёрского состава и всех принимавших участие в создании ленты, маленький зал взорвался аплодисментами, чего мне никогда не приходилось наблюдать на обычных сеансах.
После полуторачасового пребывания в душноватом помещении кинотеатра влажная свежесть осеннего вечера заставила нас слегка съёжиться и втянуть головы в плечи. Дождь прекратился, потому было решено осуществить ранее задуманное, пройдясь по залитому огнями проспекту, только теперь в направлении дома. Какое-то время мы шли, замедляя шаги и разглядывая фасады знакомых зданий, выглядящие торжественно в искусной подсветке. Казалось, нас несёт течение по широкому руслу реки посреди скал и утёсов. Несмотря на вечер субботы, прохожих было мало, что позволило мне забежать вперёд и сделать несколько фоток Ольги. На моё удивление она даже не пыталась протестовать, как было чаще всего во время несанкционированных съёмок.
