Никос Белов
Судьбой приказано спастись
Она даже предположить не могла, какой сюрприз преподнесла ей судьба, – в такой, почти курьезной ситуации она познакомилась со своим приёмным своим внуком.
С удовольствием поев, Кузьма сидел на дереве и старался заснуть, но никак не мог – слишком уж много волнений выпало на его долю за последнее время. Спустившись, он направился к дому. Обойдя строение в поисках открытого окна, он оказался почти напротив комнаты, в которой находился раненый. Встав на носки, он смог разглядеть Егора, который сидел чем-то озабоченный. Кузьме в голову пришла мысль, как вывести того из печального состояния. Он решил вернуть ему то, что недавно собирались украсть у него грабители. Недолго думая, он почти бегом направился на то место, где произошло их своеобразное знакомство, и где он забросил в дупло дерева у обрыва «железку», из-за которой Егора, тогда чуть не убили.
Между тем Егор продолжал сидеть и переживать, что не смог выполнить данное Валентину обещание. Как он мог забыть об опасностях, о которых предупреждал Валентин Николаевич, а конкретно – об уголовниках, которые знали о золоте. Егор мысленно ругал себя за такую оплошность, вслух повторяя: «Какой же я дурак!». Почему тогда, на зоне, он не придал большого значения словам Валентина Николаевича о том, что после освобождения недруги будут «пасти» его, преследуя буквально по пятам. «Эти головорезы за такой куш будут готовы на всё, поэтому смотри в оба, – предупреждал его напоследок Валентин. – Они как-то вынюхали, что я где-то припрятал золото, но где – не знают. Так что на хвост обязательно тебе сядут».
Вот и получилось, как предупреждал старый зэк, – они шли за Егором до самого кладбища. И как он не смог этого предугадать?
С печалью и недовольством собой выдохнув «Э-э-э-эх…», он прислонился спиной к подоконнику. С улицы в окно дул лёгкий ветерок, отчего скрипнули створки окна. Егор невольно повернулся на звук и замер – на подоконнике лежал слиток золота. Придя в себя от изумления, Егор стал оглядываться, но рядом никого не было. Только невдалеке, там, у поворота перед спуском с горки, он разглядел спину удаляющегося Кузьмы, который не спеша возвращался к лесополосе, чтобы там, на вершине дерева, наконец выспаться, набраться сил и продолжить поиски отца.
– Спасибо тебе, друг, – проговорил больше самому себе Егор, глядя вслед удаляющемуся парню. По черным волосам и мешковатой одежде он смог его безошибочно узнать.
Через приоткрытую дверь послышался непривычно громкий женский разговор, и Егор, боясь, что кто-то может войти в комнату, поспешно спрятал слиток под матрац, и как ни в чём не бывало вышел к женщинам.
Хозяйка с дочкой и гостья живо обсуждали интересную статью, напечатанную во вчерашней газете, хотя, как ему показалось, мысли их были совсем о другом событии, произошедшем недавно. Откуда он мог знать, что они обсуждали случай, произошедший до этого на улице, где какой-то странноватый парень с восточным лицом помог им, как они надеялись, навсегда избавить от беспокойных гостей. Так что искусственно преувеличенный интерес к газетной статье был своего рода способом прийти в себя. Егору даже показалось, что они специально говорили слишком громко, желая поскорее о чем-то забыть. Не желая мешать разговору, он незаметно удалился себе в комнату.
– Надо же, поймали, как пишется, одного лесного человека, жившего до этого более двадцати лет в тайге, а он вдобавок ещё, оказывается, и убийца, – повторила с интересом девочка. – Чего только не бывает…
– Ты, Люда, так про людей не говори, – одёрнула ее мать.
– А что я такого сказала? Про это так в газете написано, – ответила дочь.
С интересом слушая их разговор, Тамара Васильевна, поискав и не найдя очки, покачала головой и с сожалением сказала:
– Как жаль, очки дома оставила. Так хотелось бы на него посмотреть.
– Выходит, что все эти годы он в этой тайге постоянно жил один, что, очень вероятно, было не так легко. Зимой ведь в Сибири такие лютые морозы, а летом всякого зверья и змей там столько, что даже от мыслей о тайге жутко становится. Как он, интересно, в таких условиях там так долго жил? Жалко мне его, – сочувственно произнесла Валентина.
– А чего его жалеть, такого убийцу, – вновь заметила девочка.
– Люда, замолчи, – приструнила ее мать.
– Мама права. Не надо так резко судить. Он ведь как-никак тоже живой человек и, может, случайно стал убийцей, – еле слышным голосом сделала вывод старушка.
– Как вы думаете, Тамара Васильевна, сколько будет ему на вид лет? – поинтересовалась Валентина, имея, конечно, по этому поводу собственное мнение, но пожелала всё-таки узнать другое – насколько оно совпадает с её суждением о возрасте мужчины на фото, но тут же спохватилась: – Ах, да, вы же совсем плохо близко видите без очков.
– Дай всё же погляжу. Интересно почему-то стало, – попросила старушка.
Она суетливо взяла газету и, прищуриваясь, внимательно стала её разглядывать.
– Лет, эдак, пятьдесят, я думаю, – заверила Тамара Васильевна.
– Интересно, а что он там, в этих дебрях, ел? – с интересом слушая разговор взрослых, спросила девочка.
– В лесу всяких ягод и грибов вдоволь хватает, только не ленись. Да и живности всякой там тоже навалом, – тихим, дрожащим голосом ответила старушка, о чём-то задумавшись, а потом и вовсе задрожав всем телом, что бросилось в глаза Валентине. «Почему она вдруг так разволновалась и так повела себя впосле разглядывания газетной фотографии?» – неожиданно задала себе вопрос Валентина, заметив, как её собеседница вдобавок ещё и побледнела.
– Что с вами, Тамара Васильевна? – испуганно спросила она, увидев, как старушка неожиданно пошатнулась.
– Не знаю, наверное, устала с дороги, и оголились от этого нервишки, – ответила та и заплакала.
– Вы что, плачете? – ещё более обеспокоенно спросила её Валентина.
– Как поглядела на человека в газете, то сразу почему-то сыночка своего вспомнила, – дрожащими губами произнесла Тамара Васильевна, почувствовав, как сдавливает грудь. Стало тяжело дышать, губы задрожали ещё сильнее. В её сознании отчетливо возник образ сына.
Любая мать всегда чувствует какую-то необъяснимую связь со своим ребёнком, где бы он ни был. И даже, если, когда кажется, что нить эта безвозвратно прервалась, в сердце матери всегда теплится надежда, что с её ребёнком ничего плохого не случилось, и она до последнего вздоха будет продолжать верить в это.
– Его давно уже нет в живых. И совсем не знаю, где похороненный лежит. Не знать, где могила родного сына – это так тяжело. Если б узнала, бросилась ничком и, рыдая, всю оставшуюся жизнь просила бы прощения за то, что погубила его, – проговорила, разрыдавшись, старушка.
– Тётя Тома, так вы что, своего сына убили? – простодушно спросила девочка.
– Люда, думай, что говоришь, – обрезала её Валентина.
– Не убила, конечно, своими руками, но именно по моей вине его, наверное, давно нет в живых, – промолвила после долгого молчания женщина.
– Тамара Васильевна, о чём вы таком говорите? – удивилась Валентина.
– Это было очень давно, больше четверти века назад. Однажды наш сын взял и украл у нас с мужем деньги… – сбивчиво начала Тамара Васильевна, – …он забрал все наши семейные накопления и собрался уже уходить тайком из дома, но муж успел его вовремя поймать. В пылу борьбы муж ударился головой об угол трюмо и тут же умер. Сын, даже не посмотрев, что с отцом, убежал. Я сразу заявила в милицию, и спустя час его уже поймали, а затем посадили в тюрьму. Через несколько лет я случайно узнала, что он погиб – вроде бы это случилось при перевозке заключённых с одного места на другое. По слухам, их машина столкнулась с бензовозом. Многие в той аварии сгорели, так что трудно было опознать тела, хотя потом в милиции мне говорили, что мой сын вроде бы выжил в той катастрофе, но чуть позже всё равно погиб. Никто мне правду так толком и не сказал. Попробуй разузнай, как оно всё было на самом деле? Вот и получается, что я из-за каких-то проклятых денег отправила его в тюрьму, – сокрушалась старушка.
– Тётя Тома, а может, он жив? Уехал себе за границу, женился на какой-нибудь леди и живёт себе, поживает там, – попыталась успокоить её девочка.
– Тоже мне скажешь… За границу уехал… Да нет, вряд ли… Кто его выпустит туда? – немного успокоившись, проговорила Тамара Васильевна.
– Я слышала, что ко дню Победы, амнистия была, и многих отпустили. Хотя, говорят, что в основном это ветеранов больше коснулось. Слышала об этом, мама? – постаралась успокоить старушку Люда.
– Но ведь её сын погиб, и в тюрьме, значит, не сидит, – заметила Валентина.
– А я говорю, что не погиб, а живёт где-то, поменяв фамилию и в ус себе не дует, – с улыбкой продолжила Люда.
– Может быть. Ладно, пойду прилягу. Устала что-то, и ноги подкашиваются, – сказала Тамара Васильевна и вышла из комнаты.
Но стоило ей прилечь на постель, как мысли стали крутиться вокруг последних событий: странный сон, кладбище, неожиданные и загадочные события в доме Валентины. А теперь и эта статья, где на нечеткой газетной фотографии она увидела лицо своего постаревшего сына. Или показалось, что увидела. Но где-то в душе всё же затеплился огонек давно угасшей надежды.
Глава 5
Череда сюрпризов
Покинув двор, Кузьма побрёл, куда глаза глядят, думая о своей главной цели – как и где найти отца? Огромное количество людей вокруг вызывало у него растерянность. Пусть ему везло и большую часть пути он проехал на попутных машинах – это всё равно огромная трата сил. Нужно учесть и то, что все эти дни он жил почти впроголодь. От этого любой сильный человек слабеет, начинают сдавать нервы – всё это приводит к растерянности и непониманию своих дальнейших действий.
Увидев однажды дом, где жила Валентина с дочкой, напомнивший ему их с отцом домик в тайге, Кузьма уже не мог расстаться с ним, тем более, что и местность вокруг дома ему тоже нравилась. Ноги как будто сами вновь и вновь заставляли возвращаться молодого человека к симпатичному пригорку, утопающему в зарослях акации. Кузьма, словно седьмым чувством ощущал, что у этого дома, возле которого он так полюбил проводить время сидя на дереве, с ним должно случиться что-то очень для него важное; а кроме того, здесь ему давали еду – об этом заботилась Тамара Васильевна. Ему казалось, что все эти люди как-то связаны или будут связаны с его отцом. В дальнейшем мы убедимся, что предчувствие не обмануло парня. Этот дом, расположенный недалеко от станции, станет тем местом, где со временем соберутся почти все причастные к судьбе Кузьмы и к судьбе его отца.
Но этим событиям суждено сбыться гораздо позже… А пока Кузьма просто шёл, оглядываясь по сторонам, в надежде найти отца. Он не мог попросить никакой помощи у прохожих, так как помнил наказ Святослава – с незнакомыми людьми надо всегда молчать. Тогда на вопрос Кузьмы: «Почему?» – отец объяснил, что когда человек нем, с него меньше спроса. Кузьма очень хорошо запомнил слова отца: «Ты никогда не почувствуешь, как твои слова в один момент могут быть перевернуты так, что надолго в жизни твоей будет чёрная полоса невезения и ты ничего уже, как ни старайся, не сможешь сделать в ответ на такую людскую подлость». Отец рассказал однажды Кузьме, как во время пребывания в лагере, он встретил человека, который был осуждён только за то, что говорил правду и был очень честен. Он посоветовал Святославу верный способ не сказать случайно ничего лишнего. Способ довольно прост: прежде, чем что-либо сказать, нужно прочитать по себя «Отче наш» и тогда желание говорить исчезнет. А ещё Святослав просил Кузьму молчать потому, что боялся, как бы Кузьма ненароком не проговорился о людях случайно убитых ими в тайге в целях самообороны. «В суде не всегда судят по закону. Зачастую, к сожалению, «правосудие», сынок, вершится по заказу вышестоящих начальников», – говорил Святослав. Кузьма никогда не забывал эти слова отца, сказанные ещё в детстве. Он чтил и уважал своего отца, и потому его наказ всегда молчать при незнакомых людях выполнял свято.
…Он почти уже полдня отмеривал своими натруженными ногами километр за километром, обдумывая по пути, в каких местах ему искать своего папу, но так и не придумал, что же ему предпринять. Разочарованный безрезультатностью своих действий он оказался за городом, остановился у какой-то большой и широкой дороги и уселся на обочине. Мимо него проносился с равнодушным рёвом сплошной поток дорожного транспорта, пока, сбавив немного скорость, не появилась легковушка, из которой, как ему показалось, выбросили какой-то предмет, упавший невдалеке от парня в придорожную пыль. Кузьме не хотелось подниматься, но любопытство взяло верх: нехотя встав и подойдя ближе, парень увидел, что предмет представляет собой некий бумажный свёрток. Развернув его, он невольно улыбнулся. В нём оказались открытая банка тушёнки, почти не тронутая, и обёрнутый газетой немного подсохший батон. Откусив кусок булки, он понюхал содержимое банки, и, найдя мясные консервы пригодными к употреблению, подобрал валявшуюся рядом щепку, что могла послужить ему ложкой, и неторопливо принялся за еду. Не вдаваясь в подробности, случайно или по чьему-то умыслу этот сверток оказался рядом с ним, Кузьма мысленно поблагодарил пассажиров легковушки, которые таким образом позаботились о нём, словно чувствуя, что сидевший у дороги парень очень голоден. Он был рад и благодарен судьбе за своевременный сюрприз, ещё не догадываясь, что его ожидает и другой сюрприз, который удивит и обрадует парня до слёз…
Кузьма не спеша, как и обычно, ел, отрешённо уставившись на газету, как вдруг его внимание привлекло одно изображение на её последней странице. Кузьма развернул газету… И… Вот так сюрприз!.. С фотографии на него смотрел Святослав – его родной папа. Он так был рад вновь увидеть родные черты, хотя и на фотографии, что даже вскочил на ноги и стал что-то выплясывать, рыдая от счастья, как делал часто с Кисой, выражая таким образом неудержимую радость. Даже не прочитав текст к снимку, он аккуратно сложил газету, бережно положил её в карман, и, воспрянув духом, энергично зашагал по трассе в сторону города, крепко сжимая в руке оставшуюся часть батона.
Журналистка, написавшая статью о Святославе, работала в газете «Известия». Основной темой её публикаций были истории о людях с необычными судьбами. Большую часть материалов она брала из реальных дел, что ведутся в правоохранительных органах и федеральных службах. Это было взаимовыгодное сотрудничество, полезное как для этих органов, так и для престижа газеты. Как-то в одной из бесед с человеком из правоохранительных органов, она узнала о судьбе одного необычного заключённого, сумевшего каким-то образом сбежать с зоны и более двадцати пяти лет скрываться в тайге, совершив при этом один благородный поступок. Какой именно – умалчивалось. Она без промедления попросила ей помочь и умудрилась встретиться с этим беглым для беседы. Непростая, полная драматизма и тяжких испытаний, история жизни, поведанная ей этим человеком, настолько тронула журналистку, что она решила, во что бы то ни стало написать статью о нём. Так и появилась в газете вышеупомянутая статья с фотографией…
Пока Кузьма, полный радостных впечатлений, бодро шёл вдоль трассы, мимо него промчалась милицейская машина, а потом, обогнав грузовую машину, затормозила прямо перед ней. Увидев вышедших из машины людей в одежде, которая была с недавних пор для него тревожным сигналом, Кузьма моментально спрятался в канаве и стал осторожно за ними наблюдать. Люди в форме, проверив у водителя грузовика документы и груз, поехали дальше. Водитель же сначала сел себе в кабину, но потом зачем-то вылез обратно и стал копаться под крышкой капота. Пока он возился в моторе, Кузьма, сообразив, что кузов его приоткрыт, быстро подбежал к машине и одним прыжком запрыгнул под тент кузова… Доехав до города, он при первой же возможности незаметно спрыгнул с машины…
Побродив некоторое время по улицам огромного города и осматриваясь вокруг, Кузьма облюбовал себе место возле одного небольшого, привлекающего своим видом домика с вывеской «Кафе» и, чтобы дать отдых своим уставшим от долгой ходьбы ногам, Кузьма уселся у входа в кафе на скамейку и с любопытством стал наблюдать за происходящим около домика. Конечно, Кузьма и понятия не имел, что означало это слово на вывеске. Просто его, как ребёнка, удивило то, что если несколько раз произнести это слово, то на нём зажигались разноцветные огоньки. Про лампочки Кузьма тоже вряд ли что-либо знал, но их созерцание забавляло его так, что парень не просто улыбался, глядя на бегущие огоньки, но даже иногда начинал, не обращая внимания на окружающих прохожих, которые принимали его, вероятно, за душевнобольного, держась за живот, хохотать. Ну и, конечно, его очень поразило одно непонятное для него обстоятельство – поведение людей после пребывания в этом домике почему-то резко менялось: войдя в дом даже в очень плохом настроении, выходили они оттуда всегда довольными и весёлыми.
Кузьма никогда не зашёл бы в этот странный, на его взгляд, домик с мигающими огоньками на нём, если бы не одно «но»… Жизнь в тайге придала его слуху особенную чуткость: он мог расслышать любые, даже еле уловимые звуки, которые на фоне привычных громких звуков не способно различить ухо обычного человека. И вот сейчас, среди монотонного городского шума, ему послышалось, что как будто там, внутри этого домика, кто-то поёт под красивую мелодию. Заворожённый услышанной песней, он, мягко и плавно ступая, направился к входной двери кафе. С каждым шагом мелодия слышалась всё громче, а слова отчётливее. Войдя внутрь, Кузьма мог уже совсем чётко разобрать все слова песни, доносившейся из дальнего угла помещения. Без всякого стеснения, ловко перемещаясь между расставленными повсюду столиками с сидящими за ними людьми, он подошёл к небольшому возвышению, на котором несколько ребят примерно его возраста, «барабаня» палочками, мешали, как ему показалось, исполнять парню трогательную мелодию на гитаре. Рядом с гитаристом стояли двое ребят с тёмными волосами, держа в руках близко ко рту чёрные, похожие на небольшие обугленные сучья, трубки, и пели. Их голоса звучали, как показалось Кузьме, неестественно громко, что, конечно, его очень забавляло.
Больше всего в этом исполнении Кузьме понравились слова песни: они с теплотой и нежностью говорили о маме и пробудили в сердце парня воспоминания о его любимой маме, которую он, вопреки судьбе, надеялся когда-нибудь встретить вновь. В отличие от остальных присутствующих в помещении, он слушал эту песню с жадностью впитывая каждый звук и пристально следя глазами за губами поющих, как будто боясь пропустить и не расслышать хотя бы одну букву. Заметив такого зрителя, исполнители почувствовали какую-то неловкость – их никто и никогда ещё так страстно не слушал и не смотрел на них таким пронизывающим душу взглядом. Но дальнейшее его поведение удивило не только музыкантов – внимание всех присутствующих в кафе теперь было приковано к нему. Этот странного вида и поведения парень, заметив на сцене свободную гитару, без всякого зазрения совести и не обращая ни на кого внимания, подошёл к ней и, взяв в руки инструмент, уверенно и умело прошёлся по струнам. А буквально уже через пару минут, к всеобщему изумлению, безошибочно и плавно «вклинился» в игру ребят, сумев до конца проиграть с ними незнакомую ему ранее мелодию… Улавливая правильность игры неизвестно откуда взявшегося нового члена коллектива, ребята переглянулись и, как ни в чём ни бывало, продолжали петь, но уже с удвоенным куражом и вдохновением.
Когда песня закончилась, в зале на короткое время воцарилась полная тишина, после которой все присутствующие на этот момент в кафе встали со своих мест и искренними аплодисментами поблагодарили музыкантов, по достоинству оценив исполнение песни о маме. Но главной причиной такой единодушной оценки исполнения стало заунывное, полное тоски, печали и одиночества, медвежье рычание, исполненное Кузьмой в финале песни и приковавшее к нему взгляды музыкантов, которые застыли в оцепенении, боясь даже сдвинуться с места. Наконец, один из них подошёл к парню, слегка коснулся его плеча, выражая таким жестом своё восхищение, и выговорил на выдохе:
– Слушай, ну ты даёшь…
После небольшой паузы, всё ещё ошеломлённо глядя на Кузьму, он спросил с неподдельным интересом:
– Во-первых, скажи откуда ты здесь такой смелый взялся, что так нагло прихватизировал гитару и без спроса взялся за халтуру, хотя это у тебя на халтуру вовсе и не похоже… Где ты так классно научился струны дёргать? Мы не менее двух дней тратим на репетиции, а ты за каких-то пару секунд всё уловил и тут же погнал как ни в чём не бывало с нами играть. А во-вторых, кто ты… не медведь ли одетый в кожу человека? Если да, то он вряд ли смог бы так легко скользить по струнам своими огромными лапами. Я правильно говорю, Арсен? – обратился он к одному из парней, всё ещё застывших на своих местах и внимательно наблюдающих за пока односторонней беседой.
Арсен, не медля с ответом, подошёл ближе и темпераментно начал делиться впечатлениями:
– Знаешь, Вовка, я вначале опешил, когда он беспардонно бросился к гитаре. Ну, думаю, сейчас своими мозолистыми лапищами порвёт нам все струны… А когда он их коснулся, облегчённо вздохнул, удивляясь про себя, как мягко он это делает. Смотреть на это было одно наслаждение… Ну а его медвежий плач – это сверх всякого моего понимания… и испуг полный. Да, кстати, Вова, вы себе, я слышал, гитариста искали, а он возьми и сам к вам явился.
Пожав Кузьме руку, руководитель группы представился:
– Меня Вовка зовут. А это, знакомься, мой друг-армянин – Арсен Саркисян, с которым давно очень не виделись.
– Где-то около десяти лет… – уточнил Арсен, а Владимир затем добавил:
– Кстати, эту песню о матери он сочинил – наш дорогой друг Арсен. Это было ещё в студенческое время. А сейчас вот приехал ко мне в гости, и решили мы вспомнить таким образом старое. Тем более эта песня для нас обоих любимая. Как жаль, что в Армении такая страшная беда случилась… Чужого горя не бывает, особенно, когда теряешь тех, кто очень дорог тебе… Тётя Мария и дядя Андроник были очень гостеприимны и добры ко мне, когда я у них гостил.
Вспомнив печальные события, Владимир достал из сумки яблоки и со словами: – Да… Но прошлого не вернуть, а жизнь продолжается, – угостил ими Кузьму и Арсена. С хрустом откусив сразу почти пол-яблока, Вова энергично жевал мякоть фрукта и одновременно говорил:
– Наша группа называется «А....»
Поскольку слово «авеню» было затруднительно произнести чётко, прикусывая яблоко, то вышло только протяжное «…ню».
Услышав это смешно выговоренное «ню», Кузьма засмеялся и зарычал протяжно по-медвежьи «ню… ню…». Заметив опять на лицах многих испуг, Кузьма улыбнулся. В этот момент он вспомнил и ясно представил себе, как звук, похожий на человеческое «ню..», когда-то в тайге издавал его друг – медведь. Когда маленький Кузьма что-нибудь ел, а стоявший рядом медвежонок смотрел на него, то таким звуком «ню..» жалобно и протяжно просил Кузьму угостить его этим вкусным «ню». Эту дружескую сцену смеха прервал Арсен, заметив при этом с юмором:
– Слушай, Вова, а знаешь, как будет здорово, если ваш новый друг каждый раз в проигрыше дергая струны, вдруг по-медвежьи начнёт выражать свою душевную тоску. Целый концерт тогда на бис его будут просить это исполнить!
– Я – завсегда за… Если, конечно, он, наш друг, согласится… – подхватив идею, проговорил Владимир и, повернувшись к Кузьме, серьёзно предложил:
– Слушай, парень, приди завтра сюда вечером в это же время и обо всём основательно поговорим. А сейчас, извини, нам срочно нужно ехать – дела кое-какие есть. А завтра встретимся и, считай, что ты у нас уже в «штате» пропишешься и, думается, надолго.
После этого он пожал Кузьме руку и быстро направился к выходу. А вслед за ним и Арсен, зачехлив свою гитару, попрощался с Кузьмой:
– До завтра, друг… Слушай, в следующий раз в разговоре не будь таким стеснительным, что даже ни одного слова за время, что с нами был, не произнёс. Дар речи от волнения потерял что ли? И ещё… Вот мой номер телефона. Если что, «по срочности» звони, не боясь потревожить, – и протянул Кузьме листок с номером своего телефона. Обняв Кузьму на прощание, он побежал за ребятами вдогонку.
Глядя Арсену вслед, Кузьма спрятал листок в нагрудный карман куртки. С любопытством разглядывая стоящих у прилавка людей, которые, взяв выпечку, садились за столики и начинали есть, он направился в их сторону. Подойдя к прилавку, Кузьма взял булочку и, почти не жуя, проглотил её не сходя с места. Булочка парню понравилась и он тут же взял следующую и с удовольствием съел. Отправляя в рот одну булочку за другой и стремительно уменьшая их количество на подносе, он невольно улыбнулся – теперь ему было понятно, почему все становятся радостными, побывав в этом домике, и выходят из него в самом наилучшем расположении духа. Посетители в очередной раз уставились на него с удивлением: они никогда не видели такого человека, который бы ел без всякого стеснения один пирожок за другим, беря при этом всё без спроса и вовсе не расплачиваясь за еду. Поев, Кузьма направился спокойно к выходу, а все смотрели на него, как на нечто из ряда вон выходящее, но привлекательное своей смелостью. Но долго это «представление» им не пришлось созерцать, так как перед выходом из кафе, дорогу парню преградил один из охранников – молодой человек довольно крепкого телосложения. Он встал перед Кузьмой и ехидно ухмыльнулся:
– А теперь, будь добр, заплати за всё, что намолотил, – нехотя выдавил из себя он, обращаясь к Кузьме тоном, не терпящим возражений.
Но в ответ ему «намолотивший» только дружелюбно улыбнулся.
– Что скалишься? Плати, я говорю тебе. Не хочешь сам, так поможем, – растягивая слова сказал охранник, решив сунуть свою руку в его карман, чтобы таким образом самому взять деньги, но вместо них обнаружил там аккуратно сложенную газету, которую он вытащил и скомкал на глазах у Кузьмы, презрительно затем выбросив в мусорную урну.
– Газеты читать у тебя, значит, деньги есть, а на пожрать «зажал»? – не унимался страж порядка, ревностно охраняющий оный на вверенной ему территории: – Говори, где бабки спрятал? – грубо выкрикнул он.
Вместо ответа Кузьма наклонился спокойно к урне и, вытащив оттуда газету, снова в лицо охраннику улыбнулся. Тот, в очередной раз увидев на лице парня улыбку, разозлился и, не выдержав, схватил того резко за руку, попытавшись заломить её за спину, но неожиданно вскрикнул от боли, причиной которой оказался Кузьма, вынужденный применить приём самообороны, которому когда-то обучил его Святослав. Схватив цепкой хваткой руку охранника в области запястья, Кузьма до самого упора согнул её к внутренней стороне локтя, отчего сустав слегка хрустнул. После этого Кузьма, очень быстро согнув ладонь в другую сторону, резко потянул мужчину на себя, отчего тому показалось, будто ему оторвали почти полностью, словно с корнем, его кисть. От боли он издал такой душераздирающий крик, что некоторые присутствующие закрыли уши руками, а прохожие на улице повернули головы в сторону кафе. Отпустив руку охранника, Кузьма выправил помятости газеты и, словно давая себе клятву, произнёс: «Никому не отдам!». Затем спокойно положил газету обратно в карман и как ни в чём не бывало пошёл к выходу.
К этому времени на помощь пострадавшему подоспел второй охранник и, догнав Кузьму уже почти на выходе, решил ударить его ногой в пах, но парень оказался чуточку быстрее. Опередив его, Кузьма обеими руками одновременно ударил мужчину по ушам, отчего тот, схватившись за голову и застонав от боли, свалился на пол. Поглядев напоследок на своих «обидчиков», парень вышел на улицу и поспешил скрылся. За ним следом бросились ещё трое. Но, выскочив наружу, к своему изумлению, преследователи увидели, что парня и след простыл. Как ни старались они искать – всё зря… А ведь Кузьма был совсем рядом. Им и в голову не могло прийти, что в это самое время нарушитель порядка сидел высоко на дереве, скрываясь в густой листве, и спокойно наблюдал, как внизу шли поиски его «персоны», которые в результате не увенчались успехом, а вымотанные окончательно «ищейки» побрели в конце концов обратно в сторону кафе. Оглядевшись кругом и убедившись, что те окончательно ушли, Кузьма слез с дерева и поспешил в сторону парка, где, по его мнению, он мог бы спокойно отдохнуть и почувствовать себя в безопасности. Там он по привычке взобрался быстро на одно из высоких деревьев и на его прочных, широких ветвях устроился спать.
Думая перед сном, как всегда, о маме, он незаметно для себя стал тихо напевать мелодию песни, которую исполняли те двое ребят в кафе. И вновь, в который уже раз, в нём опять всколыхнулась надежда увидеть когда-нибудь самого родного для него человека – маму. Именно с этого дня, когда он впервые услышал растрогавшую его до глубины души песню, которую впервые напел себе перед сном, спасаясь от своего до слёз тягостного душевного одиночества, засыпая каждый очередной раз, он будет тихо напевать сам себе эту песню, как колыбельную, уносящую его в радужные мечты о будущей встрече со своей мамой:
Я на листе рисую яркие музыки краски,
Мне их ты подарила из одной доброй сказки.
Ветер мне вновь приносит сердцу родные ноты,
Буду всегда я помнить рук твоих нежный шепот…
Глава 6
Итальянец и девушка
В летний солнечный день перед огромным зданием одной из московских гостиниц стояла скромно одетая девушка. Это была Вероника.
Чтобы добраться из своего посёлка до Москвы, как мы помним, ей пришлось сделать несколько пересадок, воспользовавшись самым разным транспортом. В начале своего пути она случайно попала в один из вагонов товарного состава, в котором вместе со своим молчаливым попутчиком – Кузьмой благополучно совершила путешествие из Ленинградской области в Московскую. Ну а затем, сев в электричку по совету случайных людей, оказалась, наконец, в Москве. Будучи уже в столице, она, передвигаясь по подсказкам добрых людей то на метро, то на троллейбусе, а иногда и пешком, наконец, добралась до нужного ей места – гостиницы, в которой, как девушка себе вообразила, увидев это огромное и красивое здание, и должен поселиться он – тот самый знаменитый певец из Италии.
И вот, стоя у гостиницы, где, по её мнению, остановился человек, ради которого она и совершила весь свой долгий путь, Вероника как-то вдруг заметно разволновалась, представляя себе заветную встречу с Джулио Винсетти. Ещё немного и она увидит его, и скажет ему много-много нежных слов. От нахлынувшего волнения на её глазах выступили слезы. А чтобы никто на это не обратил внимания, она опустила платок низко на лоб и стала прогуливаться вдоль здания гостиницы. Не выдерживая долгого ожидания от нетерпения скорой встречи, девушка нерешительно подошла к охраннику и обратилась к нему с вопросом: