Наталья Брониславовна Медведская
Незабудка
Еле заметная улыбка скользнула по её губам. Он даже не вздрогнул, когда их пугал Чернов. Значит, не слышал, что говорят вокруг, машинально отреагировал на её испуг.
«О чём же твои мысли?» – озадачилась Таня.
Когда она дернулась от воплей Валеры, Лукьянов очнулся. Сразу прикоснулся к её руке губами, словно успокаивал таким образом. Больше он не выпадал из реальности. Слушал весёлые рассказы одноклассников, добавлял подробности, комментировал. Время от времени дотрагивался губами до её ладони, будто нашел живительный источник.
Пройдет несколько лет. Но Таня будет помнить эти поцелуи и свои ощущения – ничего более нежного и эротичного она никогда не испытывала.
Всё чаще стали возникать паузы в разговоре. Уставшая молодежь стала зевать. Одноклассники, молча, смотрели в костер. Тепло от огня распространялось далеко, согревая всех. Трещали сучья. Ветки, сгорая, становились жёлто-красными и казались стеклянными. Над костром колыхался прозрачно-белый столб дыма. В нём вертелись и взлетали пылающие листья. Языки пламени извивались, поднимаясь и опадая вниз, делились на несколько язычков, похожих на огненных змей. Иногда огонь трясся, как в лихорадке. Несколько раз его присыпали листьями. Он сердито пробивался, салютом посылая вверх дым и горящую листву. Сквозь этот фейерверк дрожала луна.
– Ребята, все уже сонные, но такая ночь, когда мы вместе, больше не повторится. Я предлагаю попить чаю, – сказала обычно молчаливая Маша Ковалева.
Её слова поддержали радостными криками. Над безобидной Машей часто подшучивали в классе и считали недалекой. Обычно она отмалчивалась, стараясь быть незаметной, но с её крупной, чуть полноватой фигурой, ярко-рыжими волосами, весёлыми веснушками на носу сделать это довольно сложно. В этот чудесный вечер почему-то никто не удивился смелости Ковалевой. Маша попросила ребят вместо листьев в костёр подбросить поленьев, чтобы вода закипела быстрее. Девочки хотели помочь с приготовлением напитка, но она сказала:
– Зачем толкаться у казана. Я сама заварю чай и разнесу кружки.
В неярком свете костра она ухитрилась не расплескать чай и не споткнуться. Её благодарили, получая кружки с душистым, пахнущим дымом напитком. Трудно было поверить, глядя на оживлённую одноклассницу, что обычно она молча сидела на предпоследней парте или, мучительно краснея, отвечала у доски. Маша всегда была любимым объектом насмешек Ларисы. Но сейчас Ледовской не было и все чувствовали себя свободнее. Даже её окружение вело себя так, будто освободилось от гнета.
Таня, наблюдая за одноклассницей, подумала: «Лучше чем Ковалева с приготовлением и подачей чая никто бы не справился».
Сашка понял, о чём она размышляет. Наклонился и, касаясь уха тёплыми губами, тихо произнёс:
– А какие Маша печёт обалденные пироги.
– А ты, откуда знаешь? – в голосе Тани послышались ревнивые нотки, доставившие Лукьянову большое удовольствие.
– Брат Маши – мой спарринг партнер по самбо – угощал пирогами после тренировки. Тренер чуть не убил нас за это. Забрал оставшиеся пироги и потом расхваливал её стряпню.
– А я не пеку пироги, только торты, – расстроилась Таня.
– Очень жаль, – подразнил её Сашка и сразу заработал толчок острым локтем в бок.
Ковалева разнесла кружки с чаем, все молча им наслаждались. Когда она подошла к ним, то почему-то протянула одну чашку на двоих.
Таня заметила, что одноклассница выдала по одной кружке только трем парам: им с Сашкой, Жене с Лешей и себе с Игорем Петровым. Чем она руководствовалась неизвестно, но никто из обделённых пар не возразил. Спустя время, Таня вспомнит это и поймёт: прозорливая Маша предвосхитила некоторые события.
– Ну что взбодрились? – обращаясь ко всем, спросил Валера.
– Да! – последовал дружный ответ.
– Сыграй, Лукьянов, пусть девочки споют, – попросил Чернов, подавая гитару. – Чур, первой – мою любимую.
Валера сложил руки в умоляющем жесте.
Все знали, что он любит песню «Колокола» Владимира Маркина. Самое интересное – это была песня родителей.
Лукьянов взял гитару и легонько коснулся струн. Таня смотрела на его пальцы, перебирающие струны и чувствовала: душа отзывается на каждую сыгранную им ноту.
– И зазвонят опять колокола, и ты войдешь в распахнутые двери… – с чувством выводили девочки.
Эта мелодия так тревожила сердце, что хотелось плакать от избытка эмоций и счастья. Потом пели и грустные, и весёлые песни. Почему-то все старые, задушевные, лиричные. Лучше всех выводили девочки с хуторов, поселковые им явно уступали. Таня поразилась: откуда они знают эти песни? Вот она, например, большинство слов просто не помнила.
«Буду ли я когда-нибудь ещё так счастлива, как сейчас?» – подумала Таня.
Только под утро ученики разошлись по палаткам.
***
Ребята спали непробудным сном. Давно поднялось солнце. Высохла на траве роса. Солнце расцеловало яркие осенние цветы и повисло на верхушке громадного дуба. Десятый «А» не просыпался. Тогда лукавое светило поднялось выше и заглянуло в окна на крышах палаток. Солнечные зайчики запрыгали по лицам спящих и разбудили их. Женька проснулась первой, затормошила Таню.
«Ничего себе. Скоро двенадцать».
Болотина умылась и включила магнитофон на полную мощность.
– Подъем, сони! Всё на свете проспали! – зашумела она.
Девочки, щурясь от яркого света, показались из палаток. Женька начала будить мальчишек:
– Вставайте лежебоки, а то палатку переверну!
В ответ не раздалось ни звука, словно Болотина была комаром, нудно зудевшим над ухом. Тогда сестры-двойняшки Оля и Юля набрали в кружки воды и дружно плеснули в палатку одноклассников. В ответ раздались угрозы, посчитаться с ними за такое коварство. Окончательно проснувшись, мальчишки принялись обливать девчонок. Поляну заполнил визг, шум и гам. Таня тихо выскользнула из палатки и не замеченной попыталась пройти к реке. Но не тут-то было! Сзади на неё кто-то плеснул воду. Раздался весёлый голос Сашки:
– Негоже быть сухой среди мокрых людей. Хитренькая какая!
Его футболка насквозь промокла и облепила тело, обрисовывая красивый торс.
– С одной стороны намочил, теперь с другой. – С этими словами он прижал Татьяну к себе.
– Саш, отпусти, теперь и я мокрая, – взмолилась она.
Лукьянов наклонился и поцеловал её.
– Всё правильно. Так честнее.
Восторженные крики прокатились по лагерю. Оказалось, Илья Константинович появился на поляне с большим уловом рыбы. Готовить вызвалась Маша. Одноклассники восприняли это как само собой разумеющееся. Голодные ребята без конца заглядывали к поварихе в котел. Она терпеливо их отгоняла. Наконец, обед был готов. Таня решила, что ничего вкуснее этой ухи никогда не ела. Её мнение разделяли все, беспрестанно расхваливая бесподобную уху.
– Тебе, Ковалева, нужно идти в повара, – посоветовал Илья Константинович.
– Мне это не нужно. Я выйду замуж и буду готовить для своей семьи, – наливая физруку добавку, ответила она.
Воцарилась неловкая тишина.
– Ничего себе, – присвистнул Валера. – Хочешь быть домработницей? Это твоя мечта?
– Да! – Маша с вызовом, оглядела одноклассников. – И детей хочу не меньше трёх.
– Ну ты даешь, Ковалева! – Чернов развел руками. – Как-то убого это.
– Что, так ужасно об этом мечтать? Презираете? – Маша впервые говорила свободно. – И знаете: мне плевать, если вы так считаете!
– Браво, Маша! Молодец! А мечты у всех разные – это нормально, – поддержал её Сашка. – Никто тебя не презирает.
Таня почувствовала себя большой трусихой. Она бы никогда не смогла при всех рассказать о своей мечте.
Послышался громкий автомобильный сигнал.
– Ребята, собирайтесь и побыстрее. Приехал автобус. Шофёр долго ждать не будет, – попросил физрук.
Школьники разочарованно загудели, но стали послушно собирать палатки.
Очень не хотелось уезжать из леса. Вещи упакованы, палатки сложены. Все благодарили Илью Константиновича: за поездку, за рыбу, за то, что он так ненавязчиво осуществлял свой надзор, дав им возможность побыть без взрослых.
Этот выезд на природу они будут часто вспоминать спустя много лет после окончания школы.
ГЛАВА 7
– Мама, оставь пылесос в покое. Я сейчас закончу делать уроки и приберусь в доме, – возмущалась Таня.
Не слушая ее, мать снова взялась за пылесос.
«Господи, ну почему она такая упертая, – злилась Таня, – всё нужно сделать здесь и сейчас. Когда это нужно маме, а не мне».
В последнее время Анна Ивановна стала особенно раздражительной и обидчивой. Таня понимала, что это последствия беременности. Мать, как маленькая девочка, часто плакала. Перепады её настроения, плаксивость, вспыльчивость, плохое самочувствие каждый раз заставали врасплох. Растерянная дочь утешала, как могла, чувствуя себя старше матери.
После поездки в лес Таня ожидала, что Лариса постарается отомстить за унижение. Прошёл день, другой, но всё было как обычно. Ледовская вела себя тихо, ничем не выказывая обиду на Лукьянова.
«Может, она поняла, что не права. Постоянно злословить и надсмехаться над всеми не стоит, – размышляла Таня, наблюдая за ней. – Наверно, окружение Ларисы подробно рассказало о том, что происходило после её отъезда. И она сделала вывод, что заносчивость ей же во вред».
Спокойное поведение Ледовской сбивало с толку. В начале ноября она принесла в класс польскую и французскую косметику. Предложила одноклассницам посмотреть её. Девушки ахали, разглядывая красивые тени, качественную тушь, помаду, блеск. Их восторгу не было предела. Маша Ковалева, незаметно и робко сидевшая в углу, не выдержала и подошла к ним.
– А тебе что здесь нужно? Будущим мамашам и домохозяйкам можно не краситься, – с усмешкой заявила Лариса.
– Вот теперь, всё в порядке. Я уж подумала, что она изменилась, – усмехнулась Таня.
– Действительно, должно же быть в этом мире что-то постоянное, – добавил Сашка и, обращаясь к расстроенной Ковалевой, утешил:
– Ты у нас красотка и без этой штукатурки.
Маша благодарно улыбнулась в ответ.
Лариса никогда не брала у одноклассниц денег за косметику. Она дарила её девочкам. Этим незамысловатым способом покупала преданность и благодарность одних и вызывала зависть тех, кого обделяла своими подарками. Даже недолюбливая соперницу, Таня замечала её чувство стиля. Ледовская умела хорошо одеваться, обладала замечательным тонким вкусом. И если находилась в благодушном настроении, могла дать точный и нужный совет.
Белова Яна всегда слыла дурнушкой. Добрая, веселая, чуть простоватая девушка носила короткую стрижку с чёлкой до самых глаз. Однажды Лариса подозвала её к себе:
– Слушай, Янка, сил нет смотреть на это убожество, – показала на густые, торчащие во все стороны волосы одноклассницы.
– Я же не виновата, что у меня такие волосы, – еле сдерживая возмущение, процедила Белова.
– Бред. У тебя шикарная шевелюра, доставшаяся дуре! – Лариса вытащила из своей сумки заколки. Её руки ловко подняли волосы Яны вверх и красиво их скололи. Челку со лба Беловой она убрала совсем. Буквально двумя мазками нанесла тени на веки и помаду на губы Яне. Подала зеркало.
– Смотри.
Яна ахнула, не узнавая себя в симпатичной девушке с красивым, открытым лбом и яркими глазами. Непослушные ранее волосы образовывали очаровательную прическу.
– Спасибо, ты волшебница! – Белова от радости не находила слов.
– Не я волшебница, а ты деревня, – ответила Ледовская в своём духе, не показывая, как приятна похвала какой-то дурнушки из «низшего общества».
В другой раз она подошла к Алехиной Свете:
– Будь добра, сделай чёлку. Такой лоб, как у тебя нужно прятать, а не выставлять наружу. Прическу поменяй, сооруди что-то вроде «Каскада», а то смотреть противно.
На следующий день Света пришла в школу с новой прической, которая изменила её кардинально.
Наблюдая за близняшками Сарычевыми, посоветовала закинуть подальше длинные юбки. Сестры носили их, скрывая кривые, как им казалось, ноги.
– У вас своеобразная форма ног, но мини вам всё равно подойдет. С вашим ростом длинные юбки – ужас. Мне надоело видеть рядом с собой двух уродливых монашек.
Сестер из-за пристрастия к долгополым нарядам с седьмого класса дразнили монашками. Уже через неделю, сначала стесняясь, потом всё смелее Сарычевы поменяли весь гардероб. А спустя полгода, уже никто не помнил их старую кличку. Но если Ледовской казалось, что посягали на её территорию, или она вставала утром не с той ноги, своими насмешками доводила жертву до слёз. Большинство парней просто глупели в её присутствии. Таня ревниво помнила, как глупо выглядел Сашка. Он то выполнял её капризы, то посылал подальше, пытаясь сохранить достоинство. Ему было очень далеко до умения Ларисы интриговать и манипулировать людьми.
***
Стояла середина ноября. Осень продолжала баловать необычно тёплыми днями. Прозрачный воздух по утрам был напоён лёгким запахом увядающей листвы и переспевшего винограда. Весь субботний день Таня занималась домашними делами. Готовила обед, убирала в доме, гладила белье, освобождая вечер для похода с Лукьяновым в кино. Фильм оказался скучным – едва досидев до середины картины, они ушли из кинотеатра.
Тихо разговаривая, медленно брели по улице. По дороге ездили машины. Громко смеялась гуляющая молодежь. Таня не сразу поняла, что за всхлипывающий звук послышался в кустах возле забора.
– Саш, по-моему, ребенок плачет, – насторожилась она.
– Показалось. Коты орут.
Лукьянов приблизился к подозрительным кустам.
И тут снова раздался сдавленный писк, будто кто-то зажимал себе рот.
Сашка раздвинул ветви. В неярком свете далекого фонаря с трудом разглядел чумазое существо, сидящее в кустах.
– Вот ты где.
– Н-е-е-т! – завизжало существо при попытке вытащить его из кустов.
– Кто это? – Таня пыталась понять, что происходит.
Сашка всмотрелся пристальнее в неожиданную находку.
– Ребенок. По-моему, девочка, очень маленькая.
Стоило ему чуть приблизиться, кроха взвывала как сирена.
– Давай я попробую, она тебя боится, – Таня принялась ласково уговаривать малышку вылезти из кустов.
– А ты не злая? Дядя драться не будет? – лепетала девочка, выползая на тротуар.
– Что ты там делала? – удивилась Таня, разглядев грязного босого ребенка в одном лёгком платьице. – Господи, ты замерзла, и вся дрожишь. Почему ты раздета?
– Я пошла за мамой и заблудилась, – заплакала девочка. – Я не знаю, куда идти.
Саша снял куртку и подал Тане. Она завернула в неё малышку и взяла на руки.
– Мы отнесём тебя домой. Где ты живешь? – поинтересовалась Таня.
– Я не помню, – снова расплакалась кроха.
– Ты знаешь свою фамилию или название улицы? – допытывалась она, держа на руках закутанного ребенка.
– Мне три года. Меня зовут Соня. Маму – Люда, а папа плохой! Он дерётся! Вот смотри. – Она вытянула руку, показывая синяки.
– Нужно отнести её в опорный пункт милиции, там быстрее узнают, чья потеряшка. – Сашка хотел подойти ближе, но малышка сразу запротестовала, оглашая улицу рёвом.
– Сонечка, не надо бояться этого дяди. Он хороший и никогда не обижает маленьких девочек.
Кроха, согревшись под курткой, задремала, положив голову Тане на плечо. Длинные, спутанные, давно немытые волосы, свесились вниз. Ребенок пах бедой и несчастьем. Проходя мимо фонаря, Таня посмотрела на свою ношу, и у неё защемило сердце. Грязное личико Сони запятнали разноцветные синяки.
Сашка осторожно забрал малышку.
– Устала? Давай теперь я понесу. Вдруг она уже не будет возмущаться?
Таня не могла понять выражение его лица. Оно показалось ей каким-то ожесточённым.
«Что с ним? Мне тоже её жалко, но он выглядит так…», – она не могла подобрать слов.
Соня завозилась, пытаясь улечься удобнее, и открыла глаза.
– Не пугайся, кнопочка. Я тебя не обижу. Сейчас придём к хорошим дядям, они помогут найти твою маму, – прошептал Сашка.
Такого ласкового голоса Таня ни разу не слышала у Лукьянова. Даже не подозревала, что может так говорить. До опорного пункта милиции он донёс девочку сам.
Дежурный выслушал их и задумался, решая, что предпринять. В этот момент в комнату вошёл участковый. Он оглядел спящего ребенка.
– Знакомая малютка. Значит, её мамаша не вняла предупреждениям. Родителей Сони хотели лишить родительских прав, но пожалели, давая возможность одуматься. Зря получается!
– Колесников, пусть ребята подпишут протокол, – обратился он к дежурному, – и отвезём девочку к непутевой мамаше. Посмотрим что и как. – Повернувшись к школьникам, попросил: – Ребенок спит, не хочется её тревожить. Поедете со мной? Потом я развезу вас по домам.
– Конечно.
Они вышли вслед за участковым на улицу. Сашка поёжился: тонкий свитер почти не согревал.
Милицейский уазик остановился у невзрачного домика. Одно из окон строения тускло светилось.
Участковый открыл входную дверь, пропуская ребят в дом. По узкому коридору они прошли в комнату. В сильно захламлённом помещении, освещённом только грязной лампочкой, почти не было мебели. Посреди комнаты стоял стол с остатками еды, под ним лежало несколько пустых бутылок. На сером от грязи полу валялись вещи, клочки смятых газет и ещё какой-то мусор. На продавленном диване, открыв рот, громко храпел молодой мужчина. Милиционер осмотрел комнату и прошагал дальше. Оглядел две других.
– Ну, и где же мамаша? – спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь.
Распахнулась входная дверь. В комнату влетела заплаканная молодая женщина. Волосы на голове незнакомки напоминали воронье гнездо. Увидев незваных гостей, она остолбенела.
Участковый с презрением оглядел вошедшую женщину.
– Т-а-а-к, Филиппова, ты, где бродишь?
– Соню искала! Только на минуточку вышла к соседке, а когда вернулась, девочка исчезла.
Она заплакала, громко всхлипывая.
Малышка, завернутая в куртку, проснулась от шума.
– Мамочка! – радостно завопила кроха.
– Соня, солнышко мое! Вы нашли её.
Женщина забрала ребенка, освободив дочь из куртки.
Девочка прижалась к матери и пробормотала:
– Я искала тебя, искала. И заблудилась.
– Ну и что мне с вами делать, гражданка Филиппова? Материнскими обязанностями пренебрегаете. Ребенок ночью остался на улице один. В доме – бардак. – Участковый обвел комнату рукой. – Будем оформлять Соню в детдом.
– Миленький Павел Витальевич, простите, это в последний раз! Глаз с неё не спущу.
Женщина поставила дочку на стул.
– Смотрите ни одного нового синяка, как я и обещала. Больше никто не Соню обидит, – бормотала она, поднимая на девочке платье.
Рядом с Таней вздрогнул Сашка. Послышался звук втягиваемого сквозь сжатые зубы воздуха. Всё тело малышки покрывали фиолетово-жёлтые бледнеющие синяки.
– Ладно, Филиппова, поверю в последний раз, но буду проверять ежедневно. Доверия у меня к тебе нет. И наведи порядок в доме. Ещё раз увижу голодного и грязного ребенка без присмотра, берегись! Никакие твои слезы не помогут – заберём! – Глянул на ребят и добавил: – Идите в машину, отвезу домой.
– Не надо, мы пройдёмся пешком.
Лукьянов взял Таню за руку и повёл к выходу.
– Придется куртку стирать. – Сашка, одеваясь, морщился от запаха. – Мне, кажется, мамаша не мыла бедную девочку целый год. Зря участковый ей поверил. Таких родителей не исправить.
– Каждому надо давать шанс, – запротестовала Таня.
– Да что ты говоришь? – издевательски протянул Лукьянов.
Ей стало неуютно от злобных ноток, прозвучавших в его голосе.
– Думаешь, в детском доме будет лучше?
– Не знаю. Извини, увидел синяки на теле малышки, такая ненависть проснулась. Бить беспомощное, зависящее от тебя существо подло.
– Ты как будто знаешь, о чём говоришь? – тихо произнесла Таня.
Сашка заглянул ей в лицо.
– Ещё бы не знать. Тебя били в детстве?
Таня увидела перед собой его глаза, наполненные душевной мукой. Губы кривились в странной, горькой улыбке.
– Если шкодила, могла получить по мягкому месту, – ответила она, понимая, не это он имеет в виду.
– Когда я был маленький, всё не мог угодить отцу. Что бы ни делал, как бы ни старался, он всегда был недоволен. Мог ударить за малейшую провинность. Казалось, раздражаю его одним своим существованием. Выговаривал по любому пустяку: не так хожу, не так сижу, ем, разговариваю. Я не мог понять его требований, потому что они всякий раз менялись.
Много раз спрашивал мать: «Почему отец не любит меня?»
Она только отмахивалась: «Он сложный человек, не нужно обращать внимания. Со временем всё образуется».
Но ничего не менялось. Когда он напивался, то становился агрессивным. В такую минуту я старался не попадаться ему на глаза. Я возненавидел папашу. Жутко завидовал своему другу Сергею. Его отец – замечательный человек. С ними я ездил на рыбалку, возился в гараже с машиной. Именно он научил меня играть на гитаре. Записал в секцию самбо. Когда нужно было что-то купить, я просил мать. Она шла к отцу: семейные деньги водились только у него. Только он решал, заслуживаю ли покупки. Часто выносился вердикт – не заслуживаю. В пьяном виде папаша цеплялся к матери, упрекая во всех грехах. Потом просил прощения. Мать он любил. Даже я, сопляк, это понимал. Меня же не переносил и на дух. Для себя я уяснил: отец неуравновешенный, жестокий человек и больше не пытался заслужить его одобрение.
– Мне очень жаль, – Таня сжала его руку.
– Ничего, это было давно. Отец мог быть ласковым. Мне исполнилось шесть лет, когда родилась сестра Ира. Он даже бросил пить. Приходя с работы, каждый вечер играл с дочерью. Именно тогда я понял: он не любит только меня! Следующие четыре года были самыми спокойными в моей жизни, но нанесли множество мелких ран. Родители всюду ездили втроём. Я оставался один и глядел им вслед. Они были дружной семьей, но без меня.
– Почему они так несправедливо поступали?
Таня представила одинокого мальчика, который смотрит в окно, на уходящих родителей. У неё защемило сердце.
– Однажды я узнал, почему. Но это не оправдывает ни одного взрослого, делающего ребенка заложником своих ошибок. Я вернулся из школы домой и уже с улицы услышал шум, ссору и крики.
– Прости меня, это больше никогда не повторится! – плакала мать.
Я присел на лавочку во дворе. Мне не хотелось заходить в дом. Май месяц, сияло солнце, а для меня день стал пасмурным. В открытые окна я услышал больше, чем хотел.
– Я смог тебя простить в прошлый раз, больше не могу! Ты мне всю душу вынула! Хочешь ещё одного ублюдка мне на шею повесить?! Не выйдет! Что тебе неймется? Чего тебе не хватает. Так хорошо жили, спокойно. Но это не для тебя, правда? Может, ты давно мне изменяешь, а я, лопух, не замечал?!
– Нет, это в первый раз! – жалко оправдывалась мать.
– Тогда ты тоже так говорила! А оказалось, все два года, пока я служил в армии, веселилась. Ещё врала, что Сашка – мой сын! Хоть бы посчитала, сколько месяцев прошло, когда я приезжал в отпуск. Ты что целый год носила ребенка? Ты сама не знаешь, чей ребёнок. Шлюха! Уйди с дороги, видеть тебя не могу! Интересно, если бы я не приперся к тебе на работу и не застал с этим… гадом. Продолжала бы вешать мне на уши лапшу?
– Это было в первый раз! – не уступала она.
– Не доводи до греха. Уйди! Мне только дочь жалко. Но я её не брошу, буду навещать.
Послышались звуки борьбы, мать зарыдала громче. Отец вышел с чемоданом на крыльцо, увидев меня, тоскливо произнёс:
– Я очень любил твою мать, но всякому терпению приходит конец. Сашка… это… прости. Я к тебе плохо относился, напоминал ты мне…
Он вышел за калитку и исчез из моей жизни.
– Он не твой отец… Тебе стало легче? – спросила Таня, понимая его боль.
– Нет. Почему-то мне не стало легче. Я почувствовал себя обманутым, заложником их отношений. Ради так называемой любви он позволил женщине его растоптать. А уж если простил, надо было идти до конца, а не вымещать свои обиды на мне.
– Сколько тебе было лет?
– Десять, а сестре четыре. Кстати, я его почти простил. Через год он снова женился, каждые выходные забирает Ирку к себе. Кое в чём я его понял. Моя мама как подросток, не умеет обращаться с деньгами. Может всё потратить на ерунду. Забывает вовремя забрать сестру из детского сада, в общем, она не собранная. Теперь я в семье кассир. Контролирую траты и покупки. Пришлось стать им после недельного поста на хлебе и картошке, зато моя мамуля купила себе классное платье.
– Саш, но ты же любишь её? – Тане отчего-то был очень важен ответ.
– Конечно. Но не заблуждаюсь на её счет. Она весёлая, очень добрая, но легкомысленная и не обязательная. Просто она такая.
– Кое-кому не стоит заводить детей. Особенно таким, как родители Сони, – вырвалось у Тани, прежде чем она подумала, что говорит.
Сашка засмеялся:
– Точно, но тогда полмира исчезло бы, и я в том числе.
– Только не это! Без тебя на земле тоскливо и скучно, – воскликнула Таня. – Ой, который час?
Услышав ответ, запаниковала:
– Дома меня ждёт наказание. Я обещала вернуться не позже двенадцати.
Так и получилось. Заплаканная мать встретила её на пороге дома упрёками:
– Как ты могла так задержаться? У тебя совесть есть?
Таня, виновато опустив голову, зябко повела плечами. Холодный ветер продувал лёгкую куртку насквозь.
– Мамочка, я не специально. Сейчас объясню, – она хотела поведать, что произошло.
Но сердитая и расстроенная мать не пожелала слушать. Ушла к себе в спальню.
Таня повесила куртку в прихожей и направилась на кухню. Отец сидел за столом, не зажигая свет. При появлении дочери резко поднялся, и задел головой, низко висящий плафон. Антон Сергеевич чертыхнулся. Таня с трудом сдержала смех, а ведь они не раз просили перевесить плафон повыше, но отец не желал, оправдываясь, что любит читать за чаем и ему нужен яркий свет. Таня коротко объяснила отцу причину своей задержки. Антон Сергеевич возмутился:
– Это не оправдание. Есть телефон, могла бы из участка позвонить. Маме нельзя волноваться, а ты просто забыла о ней, – укорил он.
– А вы должны больше доверять мне, – обиделась Она. Очень хотелось выпить горячего чая, но не желала выслушивать, как ей казалось незаслуженные обвинения в чёрствости.
– Да пойми ты, маме и так тяжело, а тут дочь допоздна гуляет. Мы же переживаем.
Таня фыркнула:
– Пап, ну что может со мной случится. Лукьянов между прочим самбо занимается, защитит если что.
Антон Сергеевич налил чай и протянул кружку дочери.
– На столе под полотенцем сладкие пирожки, хочешь перекуси. Небось проголодалась? Надеюсь, в дальнейшем будешь думать не только о себе.
Таня обхватила кружку ладонями, согревая их, и с наслаждением вдохнула ароматный напиток. Желудок возмущённо заурчал.
– Пап, обещаю. Просто сегодня так получилось…
– Ладно. Пора спать.
***
– Что я тебе сейчас расскажу, у меня прекрасные новости. – Женька кинулась обнимать подругу.
Таня аккуратно освободилась из объятий, села на диван.
– Интересно. Слушаю.
Женька забегала по комнате, огибая стол по широкой дуге.
– Леша пригласил меня на свидание. Вот!
Она остановилась у окна и уставилась на Таню, ожидая реакции.
Та покосилась на возбуждённую порозовевшую подругу и улыбнулась:
– Рада за тебя. Ты так долго об этом мечтала.
Женька запустила пальцы в кудри, спутанные ветром, и на манер гребня попыталась их расчесать.
– Но и это ещё не все. В шестнадцать ноль-ноль наши ребята играют в футбол с Восьмой школой. По пути к тебе я встретила Лукьянова. Он просил, если сможешь, прийти на стадион. Леша тоже пригласил меня. Поболеем за наших ребят?
Таня почувствовала, что краснеет и разозлилась: «Ну да. Раньше футбол не интересовал, но мало ли что было раньше».
– Посиди здесь, спрошу у мамы.
Мать нашлась во дворе, сидела на лавочке, под виноградной беседкой, закрыв глаза. Лучи неяркого осеннего солнца скользили по её бледному лицу. Пальцами она разминала листочки мяты, ею пряно и остро пахло в воздухе.
– Опять тошнит? – посочувствовала дочь. – Мам, извини, что заставила волноваться, совершенно забыла о телефоне.
– Тебе куда-то надо идти? – догадалась Анна Ивановна, подняв измученные глаза.
– На стадион. Играют наши ребята. Но если нельзя идти, я останусь, – чуть покривив душой, предложила Таня.
Мать махнула рукой.
– Отправляйся. Не мельтеши перед глазами.
***
– Мазила!!! – надрывались рядом с девушками болельщики из их школы. Их команда явно проигрывала.
– Молодцы!!! – скандировали приезжие гости. Было чему радоваться: счет 3: 1 в их пользу.
После матча расстроенный Сашка подошел к Тане.
– Ты меня подождёшь, пока переоденусь? Я тебя провожу.
Он стоял перед ней в футболке, мокрой от пота, совсем близко. Таня поймала себя на мысли, что ей нравится запах его кожи. Провела рукой по его щеке.
– Иди быстрее в раздевалку. На улице прохладно, а ты мокрый, ещё простынешь.
Лукьянов наклонил голову и прижал её ладонь к плечу.
Она с детства не переносила, когда к ней прикасались чужие люди. Как ёжик фыркала, топорща невидимые иголки. Позволяла только маме и папе приласкать себя и то редко. Подростком с трудом терпела объятия Женьки по любому поводу. Очень не любила, когда собеседник во время разговора стоял ближе, чем ей этого хотелось. Зона комфорта Тани Васильевой находилась на расстоянии вытянутой руки. И вот теперь в этот невидимый внутренний круг попал Лукьянов, и ей это нравилось, правда, немного беспокоило.
Мальчишки вышли из раздевалки, и тут зарядил дождь. Пережидая его, все спрятались под трибуну. Сашка обнял Таню за плечи и, согревая, некрепко прижал к себе. Она почувствовала, как от его дыхания у неё шевелятся волосы на затылке. По коже побежали мурашки. Неизвестно почему, Таню пронзило ощущение надвигающейся разлуки: скоро Сашки не будет рядом.
