Наталья Брониславовна Медведская
Незабудка
И тут в её голове словно зазвучал голос деда: «Смотри сердцем, не глазами, они бывают слепыми».
Она улыбнулась. Сашка так сжимал кулаки, что побелели косточки на пальцах. А на горле бешено пульсировала жилка. И он не курит – совсем.
До конца уроков они больше не разговаривали. Сашка первым вышел из класса, а Таню задержала учительница:
– Васильева, останься. Проверим, не отстала ли ты от программы? До экзаменов осталось мало времени. Сможешь ли догнать свой класс?
Она объяснила и показала свои тетради. Удовлетворенная учительница отпустила её домой.
На тополиной аллее, возле школы, её ждал Лукьянов. Ему показалось, что прошла целая вечность, прежде чем Таня появилась в дверном проеме. Счастливая улыбка при виде него озарила её похудевшее, грустное лицо. С каждой пройденной ступенькой она ближе приближалась к нему. Их сердца от волнения и радости колотились в груди.
– Наконец, ты вернулась. Я очень скучал! Если Женька что-то написала тебе, то это…
– Не правда, – продолжила за него Таня. – Не нужно объяснять. Я тебе верю.
«Я забыла, какие у него красивые глаза. Синие, как летнее небо», – промелькнуло в голове девушки.
– Мне нужно столько тебе сказать. – Сашка шагнул к ней ближе и севшим от переживания голосом произнёс: – Даже не знаю с чего начать…
– Я знаю, с чего начать…
Из-за угла школы показалась Лариса со своими верными подружками. За ними следом шли Чернов и Леша Саченко.
– Мы уж думали, не дождемся вас. Надоело прятаться за спортзалом. – Одноклассники остановились в двух шагах от них. Ледовская развернула какой-то листок бумаги.
– Что вы здесь делаете? – Лицо Лукьянова побелело от ярости.
– Хотим открыть тебе глаза на то, что на самом деле представляет собой наша скромница Танечка. – Лариса разгладила листок рукой и начала с чувством, громко читать:
«Милая, хорошая моя девочка! Теперь я могу назвать тебя так. Ты уезжаешь от меня. Я чувствую, что это навсегда. Ты никогда не будешь со мной, но знай, если тебе понадобится моя помощь, только позови и я приеду. Помни: есть человек, который любит тебя больше всего на свете. Так больно. Так больно прощаться с тобой. Мир слишком несправедлив!» Юрий.
Сашка непонимающе посмотрел на Таню. Увидел её побледневшее лицо.
– Тебя родители не учили, что читать чужие письма нельзя? – Она спокойно подошла к Ледовской. Взяла из её рук прощальное письмо Юры. Аккуратно сложила листок вчетверо и засунула в карман куртки. Посмотрела на интриганку презрительно.
– Ты рылась в моей сумке?
Тогда в поезде, прочитав письмо, она положила его во внутренний карман школьной сумки и забыла его там.
– Ничего не рылась, а искала ручку. И нечаянно нашла какой-то листок, – стала оправдываться Лариса.
На самом деле она хотела подложить однокласснице в сумку свою записку о выдуманных похождениях Лукьянова и, действительно, нечаянно обнаружила это письмо. Ледовская не ожидала такого подарка от Васильевой.
– Теперь тебе, Сашенька, ясно? Наша золушка времени даром не теряла. Чужому человеку такое не пишут. Парень здесь, парень там. В тихом омуте черти водятся, – злорадствовала Лариса. – Ты пощупай, рожки на голове не выросли?
Таня не видела никого. Смотрела только на Сашку. Его лицо, вмиг ставшее чужим и злым, пугало её. Она уже поняла: он не станет слушать объяснений. И всё же решилась:
– Это написал очень хороший человек. Он мне просто друг. И никогда не был чем-то большим для меня.
– Господи, какая лапша на уши… – начала Ледовская.
– Заткнись! Тебе вообще, какое до этого дело? Развлеклись? Повеселились? Ты, Чернов, для чего остался? Интересно понаблюдать? – Сашка, отодвинув его в сторону, прошёл сквозь толпу. Не глядя на Таню, побрёл прочь.
Он уходил. А она понимала: Лариса правильно рассчитала, собрав одноклассников, как свидетелей его унижения. Ледовская больно задела самолюбие Лукьянова, зная его независимый гордый характер, и что он не переносит насмешек.
Таня медленно переводила взгляд с одного одноклассника на другого. Смотрела в их глаза. Подружки Ларисы не скрывали удовольствия от разыгранной их кумиром сценки. Чернову явно было неловко. Леша покраснел, как рак. А Лариса удивительное дело прятала глаза.
– Ты хоть понимаешь, всю низость своего поступка? – Таня пыталась увидеть в её лице хоть каплю раскаяния.
Ледовская сердито глянула на нее.
– Ой, только не надо красивых слов. Идиотов здесь нет.
Таня пожала плечами.
– И, правда, метать бисер перед свиньями, что это я.
Отвернулась от одноклассников и, чувствуя спиной их недовольные взгляды, направилась по школьной аллее домой. Визгливый голос Ларисы, обиженной словом «свиньи», преследовал её до самого поворота на дорогу.
– Нет, вы поняли! Она обозвала нас!
«Ну не дурак же, в самом деле, Лукьянов. Объясню ему, когда чуть поостынет», – размышляла Таня.
Но сердце подсказывало: Сашка привык во всём быть первым. Он болезненно самолюбив, упрям и по-мальчишески обидчив. Ей будет трудно достучаться до него.
«А вот я – люблю его», – осознала она это твёрдо и ясно. Душа её разрывалась от боли и предчувствия. Всё кончено!
***
«Убил бы, – Сашка почти бежал, не разбирая дороги, – задушил бы собственными руками».
Он представлял Ларису и придумывал ей разные способы казни.
«И Валера, друг называется. А Таня, какова, я тебе верю, говорит. Ещё бы не верила. Я думал, она особенная. Не такая, как моя мама, как Лариса и остальные лгуньи».
Ревность туманила его мозг и чёрной змеей заползала в сердце. Каждая строчка письма врезалась ему в память. «Как же надо довести парня, чтобы он написал такое. А, может, это мужик? Уж больно взрослые слова».
***
Таня металась по квартире. Начала убирать – бросила. Стала делать уроки – не могла сосредоточиться. Взяла на руки брата. Качая, стала рассказывать, как трудно людям понимать друг друга. Малыш пускал пузыри и таращил удивлённые глаза.
– Мам! Я прогуляюсь по улице, – крикнула Таня. Она не могла долго находиться в доме. Воздух не вливался в лёгкие.
– Купишь в магазине молока и что-нибудь к чаю. – Мать вытерла мокрые руки и забрала у неё Ваню. Ты сильно изменилась за эти месяцы. Не могу понять: повзрослела что ли?
– Пора взрослеть, всё-таки школу заканчиваю, – усмехнулась дочь, надевая ветровку.
Весна на Кубани началась рано. Во всех палисадниках начали желтеть нарциссы. Любопытные пролески синими искрами мелькали среди ярких первоцветов.
Таня медленно брела по улице. Из переулка показался Чернов и пристроился рядом.
– Послушай, извини, глупо получилось.
Ей было неприятно смотреть на него
– Вернее сказать, подло.
– Лариса сказала – это твое любовное письмо парню.
– И вы два часа прятались за углом школы в ожидании спектакля. А режиссёром, как всегда, выступила Ледовская.
Она ускорила шаг, пытаясь уйти от одноклассника.
– Я же извинился. – Он сорвал у забора нарцисс. – Лучшее дамам. – Чернов шутливо поклонился, протягивая девушке цветок.
Лукьянов притормозил мотоцикл около них, но смотрел только на Таню.
– Ты не теряешь времени даром.
В душе у Тани затеплилась надежда на примирение.
– Чернов, ты не мог бы оставить нас одних. Мне нужно поговорить с Сашей.
– Мне с тобой не о чём разговаривать. – Сашка презрительно дёрнул плечом и скривил губы. – Я не хочу тебя больше знать. Вижу Валера готов тебя утешить…
Она не верила, что не может пробиться к его сердцу.
– Саш, пожалуйста, выслушай!
– Пошла ты! – оборвал он её грубо и выругался матом.
Таня отшатнулась, как от удара. И без того бледное лицо стало совершенно белым. Задержала на нём взгляд, всматриваясь в искаженные гневом черты любимого лица. Душа медленно каменела. Таня побрела по улице, стараясь не заплакать. Осанка не подвела, спина осталась прямой и ровной.
– Нет, ну ты придурок, а если и впрямь зря обидел? Трудно было выслушать? – Валера покрутил пальцем у виска. – Или она не нужна тебе?
Сашка завел мотоцикл.
– Нет.
– А мне новая Васильева понравилась. Я, пожалуй, приударю за ней. – Чернов ехидно улыбнулся.
Рев мотора заглушил его последние слова. Со странным, недобрым выражением лица он посмотрел вслед Лукьянову.
Таня двигалась по улице, как во сне, чуть не упала, споткнувшись на выбоине в асфальте. «Никогда не прощу, что он о себе возомнил! – Слезы не удалось удержать, они катились по щекам. – Почему меня угораздило влюбиться в этого заносчивого идиота? Какое глупое сердце! Юра добрый, хороший, а оно хоть бы дрогнуло. А для этого себялюбца, готово выпрыгнуть из груди. Так больно!»
Из открытого окна дома, мимо которого она проходила, звучал голос Высоцкого:
Но многих, захлебнувшихся любовью,
Не докричишься – сколько ни зови,
Им счет ведут молва и пустословье,
Но этот счет замешан на крови.
А мы поставим свечи в изголовье
Погибшим от невиданной любви…
Таня остановилась за полураспустившимся кустом сирени и стала слушать песню.
«Таких погибших дурочек, пруд пруди. Только от этого не легче. Своя боль всегда больнее».
– Кто это тут рыдает? – раздался голос из-за куста. Зашелестели раздвигаемые ветки сирени, и показалось знакомое лицо.
– Таня, это ты? Я тебя разыскивал, а ты как в воду канула. И вот теперь проливаешь слезы у моего дома. – Олег с улыбкой рассматривал девушку. – Тебя кто-то обидел?
Она сразу узнала своего спасителя со школьной дискотеки. Заставила себя успокоиться. Руками вытерла мокрые щеки, криво улыбнулась.
– Ничего страшного, потеряла кое-что. Вечно нет носового платка, когда он нужен.
– Видно большая потеря. Так оплакивала. – Олег с тревогой заглянул ей в глаза.
– Может и большая потеря для меня, но слез не стоит. – Таня по-детски шмыгнула носом. И уже спокойнее спросила: – Ты окончил институт? Работаешь?
– На оба твоих вопроса ответ – да. – Он оглядел её с нескрываемым интересом. – Зря искал девушку с косой? Где вы были мадам все это время?
– Уезжала на Украину, к дедушке, – голос дрогнул. Слёзы снова заблестели на глазах.
– Что-то не ладится у нас разговор, тяжелые воспоминания о поездке? – Лицо Олега погрустнело.
– Да… дедушка умер, – прошептала Таня и неожиданно для себя снова горько заплакала.
«Нужно остановиться. Рыдает перед малознакомым парнем, как ненормальная, что это с ней происходит?»
Больно, до крови, закусила губы. Руки сжала в кулаки и, закрыв глаза, стала считать до десяти. Неимоверными усилиями удалось подавить слезы.
– Ну и что это было? Боишься плакать, а может, не надо сдерживаться? Расскажи, что произошло? – Олег подтянулся, перепрыгнул через невысокий забор. Усадил её на лавочку. Вытащил из кармана носовой платок, сунул ей в руку.
– Почему ты оказалась на Украине в разгар учебного года?
Она всегда была скрытной, замкнутой натурой, о своих переживаниях не любила рассказывать ни матери, ни подруге, а тут почти незнакомому парню выложила всё. Да ещё вдоволь поплакала у него на груди, всхлипывая и вытирая нос его платком.
– Если я сейчас скажу: нужно время. Только оно лекарь. Правда, такой медлительный лекарь. Вряд ли тебя утешат слова, что всё пройдет. Сейчас ты до своего Лукьянова не достучишься. Судя по твоему рассказу, он очень упёртый. А я, Таня, большой дурак, придется теперь служить в качестве друга. Сам себе дорожку перебежал. Ты мне очень понравилась тогда на дискотеке.
Олег увидел, что девушка насторожилась. Поспешил успокоить её:
– Не бойся, никакого ухаживания, только друзья.
«Значит, не настолько понравилась, если легко отступаюсь», – вздохнул он.
Олег пригладил её волосы, дунул в лицо, осушая мокрые щеки.
– Держись, казак, атаманом будешь. Нужно тебя отвлечь. Давай в субботу поедем вместе на конеферму. Посмотришь на лошадей, покатаешься. Поедим ухи, если поймаем рыбу, – улыбнулся он. – Не волнуйся, больше никаких расспросов. Все оставляем здесь и сейчас. – Олег руками изобразил, будто собирает всю её боль в комок и закапывает в землю под куст сирени.
Тане было немного стыдно за свою исповедь перед Олегом, но ей и впрямь стало легче. Она по-философски рассудила: ничего уже не исправить и нужно принять всё как есть.
На следующий день ученики, наслышанные о разоблачении коварной Васильевой, с любопытством наблюдали за Лукьяновым и Таней. К их разочарованию, ничего не происходило. Сашка общался с друзьями как обычно. В сторону Тани не взглянул ни разу. Она же в отсутствии Жени сидела за столом одна. На перемене к ней подошли сестры-близняшки и стали рассказывать смешные случаи, произошедшие с ними на каникулах. Таня была им благодарна: сёстры отвлекали от неё внимание. Ковалева Маша обратилась за помощью в написании реферата, зная, как легко, Таня пишет сочинения. Поддержка девочек её удивила. Не такой уж безнадежный у них класс, как оказалось. Или она, привыкшая полагаться только на себя, замечала одни недостатки. Леша Саченко, извинился за свое молчаливое участие во вчерашнем действе. Передал просьбу Жени, чтобы подруга пришла к ней в больницу. Только Чернов портил настроение. На переменах подсаживался к ней и болтал о всякой чепухе, пытаясь рассмешить. От его шуток оставалось ощущение не искренности и нарочитости. Непривычно тихая Лариса её не затрагивала. Позвав Валерия, что-то тихо ему сказала. Тот отмахнулся и снова подсел к Васильевой. Таня посмотрела на него искоса.
– Королева сердится?
Валера по-барски развалился на стуле.
– Сердится, но я не нахожусь в её свите.
– Надо же, и давно? – ехидно заметила Таня.
– С некоторых пор. – Одноклассник сделал загадочный вид.
Он раздражал её всё больше и больше.
– Не мог бы ты оставить меня в покое? Чернов ты назойлив, как муха.
Вид у Валерия стал самодовольным.
– Привыкай, Василёк, я теперь всё время буду рядом.
Услышав слово Василёк, Сашка стиснул зубы. Его лицо казалось абсолютно бесстрастным, только на виске бешено билась жилка. Чернов словно влез в его давний сон и украл прозвище, данное им Тане.
– У меня нет никакого желания видеть тебя рядом.
– Это потому, что ты не привыкла к моей мужественной физиономии, – не смущаясь, заявил Валерий.
Она встала и, молча, вышла из класса. К началу урока Чернов вернулся на своё место рядом с Лукьяновым.
– Какого черта ты пристаешь к ней? – голос Сашки зазвенел от ярости.
– Тебе она не нужна, а мне интересно, – с затаенным удовлетворением ответил тот.
– Сволочь ты, Валера!
Чернов поглядел на него холодно.
– Не больше чем ты, когда хихикал вместе с Ларисой надо мной и Леной. Ты думал, я забыл? Долго же мне пришлось искать твое слабое место. Что, дорогой друг, больно? Почувствуй на своей шкуре, каково это!
***
В больничной палате сильно пахло валерьянкой. Таня поморщилась. Женька читала книгу у окна. Увидев входящую подругу, порывисто встала:
– Извини меня. Я неправильно написала тебе о Лукьянове. Он не дружил с Ларисой. Вообще ни с кем не гулял целых пять месяцев. На него это совсем не похоже. Он ждал тебя. Ты уехала, я осталась одна. А в компании Ларисы было так весело, так круто… Мне казалось… Я идиотка. Лешу третировала. Во всём поддакивала Ледовской… Я сама виновата… Вот чем закончилось. Но она не запихивала таблетки мне в рот, сама брала. Тань, ты не злись на неё. Лариска – несчастный человек. Привыкла всё покупать: привязанность, благодарность, дружбу. По-настоящему она никому не верит, пока её не успели бросить, отталкивает первой.
– Женя, ты на жалость к Ларисе не дави. Я её ненавижу! – рассердилась Таня. – Бедная, несчастная девочка, – зло процедила она. – Из-за её детских комплексов не один год страдают наши с тобой одноклассники. А тебя мне прощать не за что. Гулял, не гулял, теперь уж всё равно…
Болотина тяжело вздохнула.
– Мне Лёша рассказал. Ужасно получилось, но всё наладится.
Таня покачала головой.
– Вряд ли.
В подружке снова проснулась любопытная Варвара.
– А у тебя, правда, с тем парнем ничего не было?
– Правда. Какая теперь разница. Скажи лучше, когда ты вернешься в школу? – Таня попыталась перевести она разговор на другую тему.
Но Женька не дала себя сбить.
– Пока я тут лежала, о многом передумала. Мы росли с тобой вместе, живем рядом, а почему не стали близкими подругами? Почему, Тань?
Таня смутилась, перевела взгляд за окно в больничный парк.
«Что ей ответить? Женьке всегда хотелось делиться девчачьими тайнами, вместе учить уроки, играть на улице. Она всегда пыталась сблизиться, а я её невольно отталкивала. Тайнами не делилась, уроки предпочитала делать одна, в свободное время читала книги. Конечно, я находила время для Жени, но той близости, о которой она мечтала, не было. Мы как планеты на разных орбитах, у каждой свой круг интересов и привязанностей. Ничьей вины тут не было: слишком разные характеры. Женька даже ребенком не была жадной: отдавала все игрушки тому, кто с ней играл. Веселая, эмоциональная милая моя подружка просто душила своей заботой, любопытством и неуемным энтузиазмом».
Она присела к подруге на кровать.
– Мы с тобой разные, Женя. Никто из нас не лучше другого – просто мы разные. Тебе не повезло, что рядом с тобой жила я, а не допустим Алехина Валя или Марина Белова. У вас схожие интересы и темпераменты – вы бы стали закадычными подружками. Но трудно дружить с тем, кто живет за двадцать километров от тебя. Вы виделись только в школе, какая уж тут дружба.
– Спасибо, Тань. А то я начала подозревать, что-то во мне не так. Или я не умею дружить. Никогда не могла пробиться к тебе. Может поэтому, стоило Ларисе поманить, я, как собачка, кинулась к ней.
Девушки сидели рядом.
Женька печально улыбнулась.
– Вот и доросла я до твоей откровенности. А с Беловой и Алехиной ты точно подметила: мне с ними всегда легко общаться.
***
С каждым днем надежда на объяснение с Сашкой угасала всё больше. Он задался целью любой ценой избегать встречи с Таней наедине. Радовало одно: в классе нашли новое увлечение и перестали наблюдать за ними. Оставался месяц до окончания школы. Подготовка к экзаменам занимала много времени.
Весна победно шествовала по земле, и вместе с ней расцветали наряды девушек. Лариса принесла в класс косметику из Польши. Девчонки увлеченно пробовали всё подряд, раскрашиваясь, как индейцы, в разные оттенки теней и губной помады. Потом стали обсуждать выкройки платьев для выпускного бала, меню праздничного стола. Таня задумчиво наблюдала за суетой девочек вокруг Ледовской и не сразу услышала, что та обращается к ней:
– Васильева, не хочешь посмотреть тени или тушь? – без обычной для неё иронии доброжелательно спросила Лариса.
Если бы в ясный день грянул гром, это удивило бы меньше. Она даже тряхнула головой, не померещился ли ей спокойный голос Ледовской.
– Нет, спасибо у меня всего достаточно, – ответила Таня удивлённо.
– Не отказывайся сразу. У тебя интересный разрез глаз и если их подчеркнуть подводкой, будешь восточной красавицей. – Одноклассница подошла к ней и положила на стол яркий футляр.
Таня оторопела. Это уже ни в какие ворота не входило.
– Сколько стоит? – смирилась она с навязанной ей косметикой.
Лариса наклонилась и тихо, чтобы никто не услышал, произнесла:
– Пусть это будет малой компенсацией за всё, что я тебе сделала.
И быстро отошла к своему столу.
Таня сидела потрясённая: в принцессе проснулась совесть?!
Лукьянов, наблюдавший эту сценку и не понявший ничего, подумал: «Никому из этих гадюк нельзя верить. Ненавидят друг друга, а смотри, как общаются, словно ничего не случилось. Словно не вырвали у него сердце».
***
В одну из майских суббот Олег пригласил Таню на конезавод. Она согласилась и не пожалела об этом. День провели чудесно. Олег с трудом смог вырваться: в совхозе было много дел, требующих внимания агронома. Он ни словом не обмолвился о прошлой встрече. Первая неловкость быстро прошла, Таня с удовольствием училась держаться в седле. После конной прогулки они наловили в озере рыбы и сварили на костре уху. К вечеру пошли смотреть на вернувшихся с пастбища кобылиц с жеребятами. Таня покормила совершенно белого жеребенка кусочками яблока и сухарями. Малыш осторожно брал бархатными губами лакомство с руки девушки. Рядом стояла его мать, нервно вздрагивая, она косилась на людей чёрными глазами. Олег угостил её морковью. Лошадь позволила погладить себя и расчесать пышную гриву. Животное снисходительно фыркало на них.
– Тебе не кажется, что лошадь смеется? – спросила Таня.
– Конечно. Она думает, как хорошо нас, людей, выдрессировали. Только пришли с пастбища, сразу их покормили, попоили, стойла вычистили, – засмеялся Олег.
Таня расхохоталась в ответ, глядя на хитрую морду лошади.
– Ты часто приезжаешь сюда? – поинтересовалась она, расчесывая щёткой короткую гриву жеребенка.
– Как только выпадает свободное время, а у меня его немного. – Он любовался Таней.
«Как жаль, что юный балбес успел похитить сердце этой чудесной девушки!»
Конеферма располагалась в очень живописном месте. Вокруг находились пастбища, заросшие клевером и душистым разнотравьем. Само строение располагалось возле озера с чистейшими родниками.
Таня не подозревала, что такая красота находится всего в пятнадцати километрах от посёлка. Олег был неплохим агрономом, но настоящей его страстью являлись лошади. Он говорил о них с такой любовью, что заслушаешься. Она ласкала мордочку жеребенка, млея от нежности, а мужчина украдкой наблюдал за ней. Его спутница немного ожила и уже не напоминала зареванную страдалицу, встреченную им у кустов сирени. В девятом часу вечера они вернулись домой. Прощаясь, Олег протянул вялый букет, собранный Таней днем.
– Может, оставишь этот веник. Я подсушу и скормлю Орфею, – предложил он, вспомнив жеребенка.
– Вряд ли привереде понравится, – улыбнулась она, услышав кличку маленького белого чуда.
– Когда будешь свободна, поедешь ещё? – поинтересовался он, садясь в машину.
– А можно я подружку с собой возьму? Женька будет в восторге.
– Конечно. Только сухариков приготовьте.
Олег сел в машину и, заведя двигатель, помахал рукой.
Стоя за деревом, Сашка наблюдал эту сцену. Слов не слышал, но обуреваемый ревностью домысливал их сам. Он решился объясниться с Таней. И еле успел спрятаться, увидев, как она выходит из машины.
«Ну что поговорил, придурок, убедился? Быстро же она заменила меня другим», – Лукьянов со всей силы стукнул по булыжнику ногой. От боли у него потемнело в глазах, чертыхаясь и хромая, поковылял домой.
***
Последний звонок отзвенел. Экзамены позади, школа тоже. Выпускной остался для Тани не самым приятным воспоминанием.
После торжественной части и вручения аттестатов они прошли в нарядный актовый зал.
Она села за один стол с Женей и Лешей, четвертым к ним присоединился Чернов, сразу испортив этим ей настроение. Лукьянов за своим столиком сидел мало, больше играл в ансамбле на гитаре. Таня то и дело ловила на себе его хмурый взгляд.
Протанцевав два медленных танца с Валерой, наотрез отказалась танцевать с ним ещё.
«Что я здесь делаю? Как будто отбываю наказание», – размышляла Таня.
Другой голос внутри неё спорил:
«Не будь эгоисткой. Если вернешься рано, родители заподозрят неладное. Не нужно их расстраивать».
Таня выпила два бокала шампанского. Женя захлопала в ладоши:
– Молодец, Васильева. Так держать!
И потащила танцевать.
Через два часа градус веселья явно поднялся. Юноши, видимо, угощались не только шампанским. Многие обнимались и клялись встречаться после окончания школы как можно чаще. Раскрепостившаяся молодежь лихо отплясывала лезгинку и цыганочку. Песни стали заказывать ребятам из ансамбля. В конце концов, уставшие музыканты включили магнитофон и вышли на улицу подышать свежим воздухом. Татьяна сидела за столиком с подошедшими к ней сестрами Сарычевыми. В зале, перекрывая музыку, раздались крики: «Драка!». Все побежали на улицу. Буквально через пятнадцать минут толпа вернулась в зал. У столика появился Валера, к лицу одноклассник прижимал мокрый носовой платок. Сел на свободный стул рядом с девушками. Его лицо и рубашка были в крови, при этом он улыбался довольной улыбкой.
– Ты с кем подрался? – хором произнесли удивлённые сестры.
Чернов бросил на Таню насмешливый взгляд.
– С бывшим другом.
И всё так же улыбаясь, заявил:
– Не льсти себе Васильева, не из-за тебя. У нас с Лукьяновым старые счёты. Ты больное место Сашки, вот и использовал немного тебя. Давно не чувствовал себя лучше! – Валерий бросил на стол окровавленный платок. Налил в бокал шампанского, залпом выпил, кривляясь, пропел: – А вечер обещал быть томным. – Чуть покачиваясь, направился к выходу из зала.
– Ты что-нибудь понимаешь? – спросила одна сестра у другой.
Появившаяся с улицы Женька просветила:
– Чернов дрался с Лукьяновым. Правда, дракой назвать это трудно. Они о чём-то спорили, а потом врезали друг другу пару раз.
– Где сейчас Сашка? – спросила Таня, комкая в руках салфетку.
– Что ему сделается? Помахал всем на прощание и пошёл домой.
Болотина подхватила Лёшу под руку и потащила танцевать.
Таня не могла больше находиться среди радостных, шумных людей и притворяться, что ей тоже весело. Она попросила сестер:
– Девочки, передайте Жене, что я пошла домой.
Вот теперь и, правда, здесь ей делать нечего. Кончился её выпускной. Таня вышла на улицу, зябко поёжилась: дул прохладный ветер.
Ноги сами привели к дому Лукьяновых. Она презирала себя за малодушие, но упорно стояла у калитки, не решаясь позвать Сашку.
– Девушка, вы что-то хотели?
Таня вздрогнула от неожиданности. Позади неё стояла мать Лукьянова и Алексей Романович.
– Передайте, пожалуйста, Саше, что с ним хочет поговорить Васильева.
Алексей Романович удивился:
– Но он на выпускном.
Таня, пытаясь согреться, обхватила плечи руками и покачала головой.
– Нет. Саша уже дома.
– Сонечка, идём в дом. Я сейчас передам твою просьбу. – Алексей Романович подтолкнул жену к дому.
Время тянулось невыносимо долго. Наконец, на дорожке показался Алексей Романович.
– Извини, Таня. Ничего не получится.
– Он не захотел разговаривать со мной, – догадалась она.
Он кивнул.
– До свидания, – пробормотала Таня и, стараясь держать голову прямо, побрела по улице.
«Вот теперь точно всё», – она кусала губы, чтобы не зареветь в голос.
Таня медленно брела по улице. В голове, словно в заевшей пластинке крутились две строчки стихотворения, ставшего для нее символом беды.
Холодные огни несбывшихся желаний 19
Сжигают островки угаснувших надежд…
Она посмотрела в ночное небо, на востоке еле заметно посветлело, это пытались проклюнуться первые солнечные лучи. И поклялась: «Ничего, Лукьянов, я всё выдержу и постараюсь тебя забыть».
