Народное творчество (Фольклор) Нюргун Боотур Стремительный
Полная версия
ПЕСНЯ ГОРБАТОЙ БЁГЁЛЮКЭЭН
Исиллигим-тасыллыгим! Башка худа – совсем беда! Бай-бай, сынок, засыпай! Бай-бай, богатырем вырастай! Отращивай побыстрей Железные крючья когтей! С восходом солнца вставай, Кровожадная сила, Грозная мощь! Бросающих тень от себя, Мелькающих убивай!
Ой, горе мое, Ой, хворь моя! Исиллигим-тасыллыгим… Да будут неломкими кости твои, Неразрубаемым – тело твое, Непроливающейся вовек Да будет кровь твоя! Бессмертную мощь обретя, Без жалости, играя, шутя, Губи, круши, Дави, души, Всех живых — И добрых, и злых Людей улуса айыы С жалостливым сердцем в груди, С поводьями за спиной! Убивай, Ломай им хребты, Все их племя прахом развей!
Ох, качанье мое, Сгибанье мое… Ноет спина… Совсем я больна, Лютым голодом голодна. Неугомонно лихих, Резвых и молодых, Подпоясывающих свой стан Людей улуса айыы Подстерегай, убивай, Кости им сокруши, Света жизни лиши, Очаги потуши! Ох, качанье мое, Сгибанье мое!
Изворотлив будь, Оборотлив будь… На гнездо адьараев Ногой наступи, Как лохань, его опрокинь, Вырывай у них из клеток грудных Сердца и легкие их, Выломай челюсти им, Вырви длинные их языки, Больше их подбрасывай мне — Бедной, старенькой няньке твоей, Чтобы не о чем было мне горевать, Чтобы весело было мне пировать! Ох, нежданный мой, Негаданный мой… Ой и плохо мне, Суматоха мне! В преисподней мире, В подземной тьме Адьараев искорени, Дочиста их перебей! Жирные их спинные мозги, Многожильные их сердца, Клубящиеся их языки Подавай мне за то, Что качала тебя, Хоть с голоду подыхала сама, А не покидала тебя! Култыхаюсь я, Задыхаюсь я… Где вы, жуки, козявки мои? Вы кишели кишмя, Торчали торчмя — И вывелись, извелись… Эй, лягушки мои, Растопырки мои… Тяжко мне, Душно мне… Баю-бай моей пятерне… —
Только песню эту Пропела она, Мира Верхнего главари Услыхали, встревожились, Заговорили Матёрые богатыри:
– Наконец, видать, Народился он — С беспредельной силою исполин! Не к добру рожденье его! Взбудоражит он Верхний мир, Выворотит затворы его, Собьет засовы с наших ворот! Разорит он подземный мир, Истребит он срединный мир, Он – дерзкий – вывернет три кольца, Что держат три мира в одной руке. Непоправимая будет беда, Вселенная распадется тогда, Светопреставленье пойдет!
Уродился, как видно, Задорный и злой Удалец, озорник, игрун — Кулут Туйгун Боотур, Угрожающий небесам и земле — Хаан Сабыдал Бухатыыр, Могущий разрушить мир, Эсэх Харбыыр, Эркен Баатыр, Чье подножье – гибель и смерть… Что будет он рожден, сотворен — Древнее предсказанье есть. Неужто этот ребенок рожден? Не может иначе быть! Немедля должны мы решить, Как его нрав укротить. —
Долго думали мудрецы И надумали, наконец!..
На железной, высокой, крутой, Содрогающейся мятежной горе, Не прикрепленной ничем К краю слоисто белых небес, Не опирающейся ничем На светло-белесый мир земной, — Лишь клубится мгла у подножья ее, — Вот на этой железной горе, Кружащейся, как вихрь, Держащейся кружением своим, Чародейной силой своей, На восьмигранном столбе Блистает дом золотой, Белеет обширный двор Охранительницы небес — Удаганки Айыы Умсуур, Нюргун Боотура старшей сестры. Вот на этот двор, Под ее надзор, В каменную несокрушимую клеть Младенца перенесли, Чародейным арканом его окрутив О тридцати девяти узлах. Каменной клети железную дверь Поставлен был сторожить Без умолку говорящий Идол, красною медью блестящий, С конскую голову величиной. Чарами удаганки небес Погруженное в непробудный сон, Покоилось в темной клети дитя, Не зная детских игр и забав, Вырастая в чудесном сне, Сил набираясь во сне…
Боялись владыки айыы: Если с Верхнего мира Ветер дохнет — Проснется младенец, Бед натворит. Из подземного мира Потянет сквозняк — Тоже добра не жди. Если Среднего мира Воздух густой Ветром его обдаст — Не оберешься хлопот. И еще к нему приставили трех Исполинов-богатырей. Верхнюю сторону должен один От сквозняка затыкать, Нижнюю сторону должен другой От сквозняка затыкать, Третий должен был с боковой стороны Ветру путь преграждать. Если в Верхнем мире Родится беда, Если в Нижнем мире Вспыхнет вражда, Если в Среднем мире земном Кровопролитье пойдет — То, коль скажет Чынгыс Хаан, Прикажет Дьылга Тойон, Одун Биис повелит, — Нюргун Боотура освободят, Чтобы злую силу он укротил, Чтобы Средний мир Сохранил, защитил…
* * *
Стали думать старейшины рода айыы, Кого избрать, поселить, Кого высокой судьбой одарить В Среднем мире земном С восходящим солнцем, С густою травой, С зеленеющею листвой. Кто достоин корнем стать на земле Рода людей Уранхай-саха? Чтоб людей породить на земле, Из улуса солнца, Из рода айыы Был избран Саха Саарын Тойон, А подругой ему дана Сабыйа Баай Хотун. Боги их поселили там, Где, ниже высоких гор На восток опускается край Пешеходно-слоистых небес, Где, как одежды ровдужной край, Полосами пестрыми окаймлен, До земли спускается небосклон; Там, где влажно-росистый угол земли Загибается вверх, как концы Свилевато широких лыж.
В светозарной той стороне Осьмикрайняя, на восьми ободах, Белая равнина блестит. Там неувядающая никогда, Не знающая изморози ледяной, Зелень буйная шелестит. Там высокое солнце горит светло, Никогда не падает снег, Никогда не бывает зимы. Лето благодатное там Вечное изливает тепло.
Опереньем ярким блестя, Турухтаны порхают там, Молодые утки с озер Табунами взлетают там, Голуби не умолкают там. Неиссякаемая благодать Изобильем вздымается там, Вечный пир кумысный кипит, бурлит. Девять длинных веревок волосяных Между коновязей натянуты там И поставлен кругами зеленый чэчир Вокруг цветущих полян, Словно густоветвистый лес. Как глубокое озеро, выставлен там Заповедный кумысный чан. Там в низинах – творожная топь, До вертлюгов неукрощенным коням, Из молочной гущи солончаки До колен ездовым коням. Синим маревом кури́тся даль, Жаворонками звенит. Красуется, светом напоена, Привольная эта страна.
Посреди земли Становье-жилье; Где броды по́ дну широких рек Как натянутая тетива, Где на пастбищах во́лнами ходит трава, В средоточии той страны, На печени золотой Осьмикрайней, на восьми ободах, Гладко широкой, Ясно высокой Средней земли матеро́й, На медном возвышенном месте ее, На серебряной середине ее, Над которою никогда Не веяла никакая беда, На блистающем пупе земли, Где ласков полуденный зной, На высокой хребтине ее, На вздымающейся груди земляной, На вздувающемся загривке ее, На широком затылке ее Силою исполинов-творцов Сотворенно построен был Тринадцатистенный дом Из цельного серебра, Полный всяческого добра; Сверкая кровлею золотой, На девяносто сажен в длину Раскинулся этот дом, На расстояньи дневного пути Видимый отовсюду кругом; Чтобы вольно вливался в него поток Девяноста лучами дарящего свет Белого солнца дня, Девяносто окон больших Прорублено в доме том, Равного которому нет.
Избранная волей богов, Предназначенная стать на земле Корнем племен уранхай-саха, Прекрасная молодая чета, Чарами матери Айыысыт Чадородья жаждой полна, Страстью созидания Одухотворена, Вошла в уготованный ей Просторный нарядный дом.
Распахнули дверь в высокий покой — Мехом белым покрытое ложе там, Собольих мехов одеяло на нем, Соболья подушка на нем.
Им желанье покоя не даст, От него не укрыться им. Из глубины своих недр Вожделением загорелись они. Верхние одежды Пальцами рук Сбросили мигом с себя.
Исподние одеянья свои Тыльными сторонами рук Разметнули, скинули прочь. Развязались Нагрудные украшения их, Распались Набедренные украшения их, Бряцая бисером и серебром.
Развязались Украшенные шитьем Натазники в бахроме.
Позарившиеся друг на друга бедняжки, Не помня себя, обнялись, Пали на ложе из белых мехов, На ложе из полосатых мехов. Пламя богини Айыысыт Их нестерпимо палит. Шумно, с посвистом, задыхаясь, Обнюхивали друг друга они. Пока не иссякла в них сила-мощь, Ласкали друг друга они.
У бедной женщины молодой, Встрепенувшейся от любовных утех, В святилище утробы ее, Где, как завязь плода в цветке, Возникая, растет человек, Мальчик и девочка – близнецы, Две жизни и две души, Величиной с головку ковша, Словно влитые, На сокровенном дне Глухой утробы ее Забились, Стали расти.
Сабыйа Баай Хотун, Прародительница племен, Забрюхатев, Стала степенно ходить, Неторопливо стала ходить, Горделиво стала ходить. Быстро бремя ее росло, Быстро время ее пошло — За первые сутки Первый месяц, За вторые сутки Второй месяц, За третьи сутки Третий месяц, За четвертые сутки Четвертый месяц. На пятые сутки, Как на пятый месяц, Округлился ее живот, На шестые сутки она Двигалась тяжело, На седьмые сутки Поблекла лицом, На восьмые сутки она Стала недомогать, На девятые сутки с трудом Стала бремя свое подымать. На десятые сутки ей Сделалось невмоготу тяжело, Поясницу будто огнем обожгло, Принялась она охать, стонать, Первые схватки у ней начались, Предродовые потуги пошли. Содрогалась она, Металась она… Наступило время на помощь звать Айыысыт – великую мать. Плакала, причитала она… Наступило время молить Защитницу Иэйэхсит.
САБЫЙА БААЙ ХОТУН
Аай-аайбын! Ыый-ыыйбын! Облегчите боль хоть на час один! Нестерпима ужасная боль моя… Не выживу я… Не выдержу я… Черноусый мой муж-тойон, Муженек-дружок! Здесь – в просторном доме своем Со священным пылающим очагом, Народив потомство тебе, Надеялась, думала я На благодатной этой земле, На изобильных угодьях ее Счастливой хозяйкой стать, Без числа на широких лугах Откармливать тучных коров, Огораживать загоны для них — Думала я, надеялась я Долгую жизнь прожить, Довольство, счастье вкусить… Да напрасно, видно, надеялась я! Погасло белое солнце мое, Серебряный оторвался кружок С высокой шапки моей.
Ты останешься – я уйду… О, какая боль внизу живота… О, нестерпимая боль В потных моих пахах, В нижних ребрах моих! Чем я эту боль отведу? Все же предуказано нам, Божественной силой приказано нам Обосноваться навек В восьмиободном мире земном… Нам исчезнуть не суждено, Нам – высоким, с немеркнущею судьбой, Еще будет счастье дано…
Выйди из дому поскорей, Дорогой мой супруг-тойон, Прямиком иди на восток. Там, среди равнины, стоят Три молочно белых холма; На одном из них Березка растет С трепещущею листвой, С развилкою двойной. Вырви с корнем березку И мне принеси.
Нагадала я, Увидала во сне: Приметы есть у меня — Придет к нам счастье! Придет!
Как принесешь березку сюда, Сучья, ветки у ней обруби, Вытеши двухразвилистый кол И выставь передо мной. В землю вбей двухразвилистый кол, Сделай зыбку просторную с желобком, На развилья зыбку повесь. —
Проворно Саха Саарын Тойон Исполнил просьбу жены: Вырвал с корнем березку, Домой принес, Споро за работу взялся. Опору для зыбки вытесал он, Надежно в землю забил, Стал потом колыбель мастерить, Корпеть, мудрить, Тесать, долбить.
Прародительница племен, Только боль отпустила ее, Воссела, раскрыла постель Из полосатых шкур… В восемь чоронов больших, Украшенных узорной резьбой, Из которых пьют кумыс на пирах, Желтого масла она налила И с поклоном поставила их У изголовий восьми Оронов вдоль стен жилья, Чтобы защитница Айыысыт, Радуясь, что ожидают ее, Что радушно встречают ее, Благожелательности полна, Мольбам горячим вняла, На землю низошла.
Потом прародительница племен Сабыйа Баай Хотун Вынесла из кладовой Свою волочащуюся по земле Долгополую рысью доху С оторочкою дорогой, В которой – пуд серебра.
Нашейные украшения свои, Драгоценные ожерелья свои, Подвески, пластинки и филигрань Бережно разложила она, Чтобы на солнце сверкали они, Чтобы радужно заиграли они, Чтоб улыбались они. Поклонившись трижды потом на ходу, Поставила перед собой Высокую шапку из меха бобра, Где ость горит Холодным огнем. На высокой шапке солнцем блестит Бляха чеканного серебра; Радугой переливаясь, на ней Красуется шитый Красный узор, Еще девушкой, в этой шапке она, Надев ее слегка набекрень, Ходила – легка, стройна, Красивую голову свою Горделиво откинув назад… Предназначенная в будущем стать Прародительницей племен, Стройными десятью Пальцами белых рук, — Будто десять горностаев, они Свисают головками вниз, — Серебристыми ладонями рук Поглаживая себя по щекам, Поглядывая большими глазами На черные косы свои В восемь маховых саженей, Распуская пышные их концы, Ровными зубами блестя, Выговаривать слова начала, Тихо про себя напевать.
САБЫЙА БААЙ ХОТУН
Дьээ-бо! Дьээ-бо! Дух обступающего меня Доброго жилья моего, Под столбом опорным его Вольно возросший Дьэдэ Бахсыланы, Во имя мое, на счастье мое Плечом толкни, Широко распахни Плотно захлопнутую дверь, Тяжелую дверь свою!..
Осьмиободной, осьмиокружной, Гладко широкой, Щедро высокой Матери изначальной – Земли Хозяйка с начала времен С посохом золотым, Изливающая желтую благодать Аан Алахчын Манган Манхалыын, Заступница дорогая моя, Бабушка седая моя, Поспеши придти, Меня защити! Прясло тяжелое разбери, Тугой заплот отвори!.. Если мне суждено Человеком стать, Женщиной уранхайской быть, В радости жить, Счастье узнать, То открой передо мной Крутой перевал, Где жертвою за меня Чернеет хвост вороного коня, Виднеется грива коня!
Обитающая в блаженной стране, Где блистает невечереющий день, Где яркое солнце весны, Как широкого меча полоса, Где белое солнце зимы, Как секира-саабылаан Взлетает, восходя, Где тихое лето всегда, Где тучная зелень всегда, Где растет густой пырей и острец, Где в неблекнущей высокой траве Потеряется трехлеток телец, Где злак луговой Высотой до бедра Четырехлетка коня, Где лужи из крепкого кумыса — Из перебродившего кумыса Вскипают, плещут, шипя Через холку осеннего жеребка — Бурого стригунка; Обитающая в высокой стране Мать Иэйэхсит, Призываемая женщинами молодыми, Прославляемая пожилыми, Защитница Айыысыт, Помоги! Настала пора Расстаться мне с костью моей, Настала моя пора — Дитя на свет породить!
Ты до рассвета дня Скотный мой варок огляди, Ты до восхода солнца дня Конный мой загон огляди! Двухлетнею обернись Кобылицей небесных полей, Кобылицей сивенькой обернись С округлыми мышцами на груди, Играющими на бегу, С крепкими бедрами налитыми, Со стрелками на оплечьях крутых, С яблоками на широких боках, С полоской узорчатой на спине, С отметиной божества На крепких ребрах твоих, С крапинами на крыльях ноздрей, С белой звездой на лбу! Кобылицей резвою обернись И ко мне сойди, прибеги С высокого перевала небес! Явись, Покажись наяву! В виде своем Войди в мой дом, Погляди на мою раздольную жизнь, На обильную благодать!.. Дарующей добро Дланью меня погладь, Жизнь принеси, Защити, спаси!
Склонись надо мной, Рокочи, заклинай, Благословляй, Силу мне дай!
На мягкие колени свои, На шерстистые колени свои Положи меня, укачай, Счастье наворожи!
Сына, горячего нравом, Грозного богатыря Дай мне родить! Дочку-красавицу Дай мне родить!
В тяжкую пору мою — Ласково со мной Человеческой речью заговори! На ложе моем травяном В ногах моих посиди, Угощением не побрезгуй моим, Благосклонно отведай его!
О, как нестерпимо опять Схватывает жестокая боль! Как затрепетала во мне Крепкая, черная печень моя… Как сильно забилось в груди Многожильное сердце мое… —
Так пела, взывала она К благодатной Айыысыт. Так причитала, стонала она, Призывая Иэйэхсит. Теплый воздух Повеял с небес, Закружились клубящиеся облака, Опустились до самой земли. И вот, почитаемая везде, Небесная жизнедарящая мать — Ньэлэгэлдин Иэйэхсит, Ньэлбэн Айыысыт, Белой, как молоко, Кобылицей оборотясь, С облака сошла, Прискакала к урочищу первых людей, Прянула на дыбы, Глянула в их золотое жилье, В их серебряное гнездо.
И поемным лугом она понеслась, По́солонь кру́гом она понеслась, Трижды стойбище обежала кругом, Трижды фыркнула потом — Пал на землю стодневный Палящий зной… А как трижды звонко Проржала она — Выпала на́ три года окрест Молочно-белая влага с небес… Трижды шумно встряхнулась она — И маревом синим подернулась даль… На обширном лугу-тюсюльгэ, Где хозяин готовил пир, Где молочный омут кипел, Кобылица небесная, встав на дыбы, По-журавлиному встав На задних копытцах своих, Полморды сунула в полный турсук, В бурлящий кумысный мех И большими глотками пить начала, Булькая и журча. Потом, глубоко вздохнув, Подбежала к просторному дому их, Голову просунув свою В распахнутое окно. Трижды фыркнула — И широкий чан, Поставленный посреди жилья, Кумысной влагою Сам собой Наполнился до краев.
О протянутую веревку – сэлэ, К которой привязывают жеребят, Как будто споткнулась она… И вдруг – обернулась она Прекрасной женщиной-госпожой, Статной нарядной хотун, В дом горделиво вошла;
Душу мальчика В виде пернатой стрелы Скрывая в правой руке, Душу девочки В виде ножниц двойных Скрывая в левой руке, Поступью неслышной вошла, По воздуху проплыла В серебряное людское гнездо, В просторное золотое гнездо.
Вея миром, Дыша добром, К изголовью женщины молодой Приблизилась она, Благословение произнесла, Ворковать, колдовать начала. Помощь айыы Призывала она, Все громче пела, вещала она… С благословеньем раскрыв Оборчатые полы одежд На бедрах Сабыйа Баай Хотун — Прародительницы племен, Миротворная Айыысыт Проворно стянула с нее Наколенники из рысьих мехов, Из отборных рысьих мехов, Раздвинула колени у ней; Благотворной дланью своей Стала оглаживать ей живот… И, кивая в лад головой, Уранхайской речью людской Заклинанья петь начала, Слово тайное произнесла.
БЛАГОСЛОВЕНИЕ АЙЫЫСЫТ
Уруй-айхал! Уруй-мичил! Ну, так и быть — Тебе не тужить!.. Счастье сулит вокруг Сочный зеленый луг… Эй – это я, Иэйэхсит, Защитница твоя — Крепких детей тебе подарю, Крепкую радость тебе принесу… Нарын-наскыл! Кюэгел-нусхал!
Что ж – так и быть — В счастьи вам жить! Это я сама — Айыысыт Услыхала тебя, Пришла, Удачу тебе принесла. Погляди вокруг — Зелен сочный луг…
Вам, дюжим детям моим, Нарождающимся на свет, Счастье сулю, Удачу дарю, «Уруй-айхал» говорю! Чтоб тебе на будущие времена Сильное потомство родить, Бесчисленно расплодить, Чтоб на девять веков ты могла Крепкую ко́новязь установить, Чтобы десять грядущих веков Сыновья твоих сыновей Вспоминали тебя, Прославляли тебя, — Я утробу раскрою твою, Я колени твои Снежно-белые распахну, Плоду твоему Стезю укажу. Уух! Дитя мое, Долгая жизнь тебе! Уух! Дитя мое! Уруй-айхал! —
Только молвила эти слова Добрая Айыысыт, Бедняжка Сабыйа Баай Хотун, Вскрикнув, словно степной кулик, Напряглась из последних сил — И вдруг из утробы ее, Из трехслойной матки ее Выскользнуло дитя, Доне́льзя красивый сын, С восьмилетнего величиной, С девятилетнего величиной Выкормыша богатырской семьи, С упрямой большой головой В кудрявых серебряных волосах, Падающих на лопатки его. Выскользнул сердитый крикун Из материнских недр, Порывисто биться стал, Руками-ногами сучить, Кричать, реветь, голосить. Как большая рыба, зимой Вытащенная из полыньи, Прыгает, бьется об лед Плесом и головой, Так новорожденное диво-дитя, Неуемно кувыркаясь и вертясь, Грохнулось об пол жилья.
Каменные восьмислойные балки Вздымающегося высоко Громадного дома их Содрогнулись, Треснули по углам; Восемьдесят опорных столбов Пошутнулись И сотряслись; Толстый серебряный потолок Подпрыгнул на три вершка, Пол, на диво сплоченный В семь слоев, С гулом осел На восемь вершков. А ребенок проворно на ноги встал, Прямиком к дверям побежал. Тут Саха Саарын Тойон — Сотворивший сына такого отец, Смирно сидевший в углу, В смятении с места вскочил; Будто поднятый из берлоги своей Свирепый лесной медведь, На дитя навалился он.
Проворно на руку намотав Волосы вьющиеся его, Будто бьющегося жеребенка — Лягающегося жеребенка За гриву крепко схватив, Сына к себе притянул; В цельную шкуру коня Отбивающегося завернул, Длинным арканом волосяным Крепко его скрутил. – Так и надо! Неужто я Не могу схватить его, Удержать? Да неужто дам убежать Бедному дитятку моему? —
Так Саха Саарын Тойон В возбуждении радостном говорил, Глазами вокруг себя Поводя, как пугливый конь, Удивляясь, что стал отцом, Радуясь детищу своему. Поглядел потом на жену И увидел диво еще: Девочка невиданной красоты, С неуемным нравом крутым, Подпрыгивая на спине, Лежит у жены в ногах, Пронзительно крича, Дескать – я появилась на свет! Жить хочу, Расти, цвести!..
Прародительница племен — Сабыйа Баай Хотун, В полуобмороке, посинев, От мук остолбенев, Дух облегченно перевела… Просветлело у ней в глазах; В цепкие ладони свои, В крепкие ладони свои Девочку она приняла, Схватила, приподняла.
Счастье дарящая Иэйэхсит — Миротворящая Айыысыт, Величаво голову подымая, Радостными очами блистая, К ложу матери подошла, Стройными десятью Пальцами белых рук Со лба Сабыйа Баай Хотун Отерла, смахнула пот, Выступивший у корней волос, И благословенье свое На прощанье произнесла.
БЛАГОСЛОВЕНИЕ АЙЫЫСЫТ
Ну, так и быть! Так и быть! Яркая зелень вокруг! На девять веков Да будет тебе Радость и торжество — Уруй-мичил!
На восемь веков Текущей рекой Счастливый удел Да будет тебе. Айхал-мичил!
Нескудеющая, На семь веков — Слава Да будет тебе! Ну – так и быть — Жить – не тужить!
Счастье я обещаю вам, Добро нагадаю вам: Будьте крепким корнем Большой семьи! Заселите потомством своим Весь простор срединной земли!
Пусть во веки веков Ваш огонь горит! Пусть незыблемое у вас Вечное довольство царит! Пусть могучий Одун Хаан Вам судьбы невалкие определит!
Если ветер холодный на вас дохнет С верхней северной стороны, Богатыри айыы Заступятся за вас. Если с нижней погибельной стороны Леденящий ветер дохнет, Светлые исполины айыы Вас оградят, защитят…
Вашему сыну-богатырю Я такое имя дарю: Владеющий Серо-стальным конем Кюн Дьирибинэ Бухатыыр — Пусть отныне зовется он.
Имя вашей дочери Я дарю: С блистающе ясным лицом Прекрасная Туйаарыма Куо — Пусть отныне зовется она!
Пусть не встретит ваша нога Никаких задержек в пути! Пусть не встретит ваша рука Никаких помех впереди! Словно яйца в гнезде золотом, Покойтесь в доме своем! Прощайте, дети мои, Да не забывайте меня! —
А потом небесная Айыысыт Стремительно подошла К громоздкой двери жилья. Тяжелую, грузную дверь, Которую семьдесят семь человек, Налегая плечами семь суток подряд, Не смогли бы и приоткрыть, Настежь распахнула она, Откинула, как лепесток.
Через громадный толстый порог, Схожей с четырехтравным быком, Развалившимся на боку, Перешагнув легко, Вновь обернулась она Кобылицею молодой, Масти белой, как молоко; И, мгновение постояв, Порывисто фыркая, горячась, Поскакала – и прянула на бегу На белое облако, Невдали Распластавшееся по земле, И на облаке этом, Похожем на шкуру Чалого стригунка С сизой дымкою на груди, С белой дымкою на животе, В Верхний мир Величаво взмыла она.
* * *
По велению светлых айыы Поселенные на земле, Посланные в срединный мир Породить тридцать пять племен — Саха Саарын Тойон И Сабыйа Баай Хотун, Новорожденных своих детей Крепко под мышки держа, Вынесли на берег реки. Все нечистое смыли с них Водою темных пучин, Начисто вымыли их Водою синих пучин.
Прекрасная лучистым лицом Сабыйа Баай Хотун Две обильно щедрые Груди свои, Набрякшие От переполнявшего их Сладкого сока Иэйэхсит, Вынув из прорехи одежд, Вывалив бережно их, Правую грудь с золотистым соском Сыну разгневанному своему Вложила в кричащий рот, А левую, Туго ее обхватив, Впихнула Плачущей дочери в рот. Голодные Бедные малыши Сразу начали Жадно сосать, Пока не насытились, наконец, Вдосталь не напились. Мальчик – дюжий, сердитый — Так жадно сосал, Что у матери бедной его Отхлынула кровь с ланит, Похолодела спина, Почернела кожица у ногтей Сына опрометью Оттолкнув, В сторону отца Отпихнув, Сабыйа Баай Хотун Крутонравную дочку свою, Вспыльчивую дочку свою, Чтобы к небу в ведреный день Голову не вскидывала она, Чтобы солнцу дня Не было видна, Чтобы ей от солнца не почернеть, Чтобы ей от зноя не захиреть, — Укутала дочку В куньи меха, Укрыла в рысьи меха; Чтобы ни пыль, ни грязь Не пристали к ней, Завернула в собольи меха…
А Саха Саарын Тойон, Ставший корнем племен уранхай-саха, Сердитого первенца своего Силой удерживая в руках, Раскидывая умом, Мол, скоро он подрастет, Озорничать, забавляться начнет, Наскакивать, пожалуй, пойдет С копьем на Верхний мир,— В волчью шкуру его завернул, В матерую волчуру, С черными полосками на седине Широких передних лап. Думал Саха Саарын Тойон: Мол, скоро сын подрастет, Топор боевой возьмет, Взбудоражит подземный мир, — В шкуру медведицы он Сына запеленал, Крепко перевязал И глубоко усыпил… После этого — Трое суток спустя, Когда на краю небес, Поблескивая, как широкий меч, Белое солнце взошло, Прародительница племен Сабыйа Баай Хотун, Убирая ложе свое, Травяную подстилку сгребла, На которой лежала она, Когда рожала детей.
«Если выбросить На землю ее, На росу-туман, На скотный двор, — Выродятся потомки мои, Вырастут злыми дети мои. И когда неприметно старость придет, И когда, ослабев, упаду ничком, Не придет мой сын, Не поднимет меня, Не поддержит голову мне.
Старость глубокая подойдет, Устану, навзничь паду — Не придет ко мне дочь моя, Не приподымет голову мне, Поддерживая затылок рукой, Не поможет мне, Не вспомнит меня…»
И величавой походкой своей, Выгнув спину, выпятив грудь, От жилья далеко отойдя, Взобравшись на северный горный склон, Травяную подстилку свою Положила она на развильи кривом Березы раскидисто вековой, А послед, в котором Сын и дочь Угнездившись, в утробе ее росли, Извергнутый после них, Она, от всякого глаза таясь, В глиняный скрыла горшок, Перетянутый тальником, И от жилья далеко Закопала в землю его.
Как вольная кобылица-двухлеток, Вскормленная на тучных лугах, Легко ступая, Пустилась она К озеру светлых вод, Незамерзающему никогда. Сбросив одежды свои, Бросилась в воду она. Хлюпаясь, нырять принялась, Словно дикая утка-нырок; Водою синих пучин Все нечистое смыла с себя, Разгоряченное тело в поту Начисто отмыла она. Выбежав из воды На узкий высокий мыс, На северном берегу Стройное, крепкое тело свое Подставила теплому ветерку, Солнечным благодатным лучам. И, обсохнув, накинула на себя, На золотистые плечи свои, Легкую доху Из черно-полосатых лап Отборных лисьих мехов; Надев, слегка набекрень, Высокую, с пером, Шапку из трех соболей, Довольная – вернулась она На привольный, широкий двор, В просторный, богато украшенный дом, К священному очагу.
«Если на третий день Благодарностью не воздам, Радостью не помяну, Праздником не провожу Явившуюся на помощь ко мне Великую Иэйэхсит, Давшую благословенье мне Почитаемую Айыысыт — Обидится, Огорчится она, Разгневается она… И в далекие будущие времена В доме моем потомкам моим Скудно придется жить».
Так подумав, Сабыйа Баай Хотун Кликнула клич, Созвала гостей Из дальних и ближних селений айыы, Где солнечные живут племена, Где прежде жила она… Двенадцать прославленных красотой Стройных белолицых девиц, Горделиво ступающих по земле, Как стерхи – белые журавли, Откидываясь немного назад, Отозвались, явились на пир. Хозяйка, введя гостей В почетную урасу, Разожгла священный огонь. И все, степенно усевшись в круг, На толстых белых кошмах За кумысной чашею круговой, Поставив перед собой Всякую изобильную снедь И желтого масла большую бадью, Чтоб умилилась Иэйэхсит, Славословие произнеся, Шумно, радостно веселясь, Справили праздник они, Проводили Айыысыт.
* * *
Вот так — Пристанище обретя В срединном мире земном, Размножился этот род. Тридцать пять проворно-резвых племен Широко расселились по той земле; Люди – зоркие, С лицом впереди, Чей нос продолговат. Так возник народ Уранхай-саха.
* * *
Миновал положенный срок — Первенцы первых людей, Сотворенно-рожденные дети их Выравнялись, подросли. В силу вошел их сын — Владеющий Серо-стальным, Неутомимо буйным конем, Кюн Дьирибинэ-богатырь; Стрелы и лук – дело его, Стрельба – забава его. А дочь – любимица их, Владеющая Гнедым конем, Блистающая прекрасным лицом Красавица Туйаарыма Куо С девятисаженной косой — И с ножницами в руках, И в скачке на резвых конях, И в плясках, и в играх любых Проворной, ловкой была.
И время еще прошло… Заматерел их сын удалой, Вырос так, что его голова Доставала нижних ветвей Лиственницы вековой. Стройный стан его В перехвате стал В пять маховых саженей, Развернулись широкие плечи его В шесть маховых саженей. Сделались голени у него, Как могучие лиственничные стволы, Вздулись от мышц Предплечья его, Как лиственничные комли. Солнце он заслоняет спиной, Ладонью – луну. На радость матери и отцу Вырос первенец молодцом, Стал могучим богатырем.
Как серебряные кольца узды, Сверкают его зрачки, Смотрит он в упор, Как шипом язвит, Наливаются кровью глаза у него, Грозно он, нахмурясь, глядит. Он и часа на месте не посидит, Распирает сила его, Потягаться – не с кем ему… Сухожилия в теле его звенят, Крепкие суставы хрустят, То и дело он сам про себя говорит: – Хоть бы кто нагрянул на нас. Хоть бы дракой потешился я!..
А неужто до сей поры Адьарайские племена Не пронюхали обо мне? Неужель не слыхали они Высокого имени моего, Не завидуют славе моей?
Неутолимая страсть у меня С нечистью в бой вступить. Ах, как бы я мечом рассекал Толстые кожи их! Я заставил бы корчиться их, Я бы крепко их обуздал. Пусть попробуют, нападут — Я бы их ничком повалил, Я бы их отхлестал, Я бы спины им ободрал, Я, как струны, вытянул бы, шутя, Становые жилы из тела их!
Верхнего мира абаасы — Издревле наши враги, Нижнего мира абаасы — Шестизубые остроги, Когда же они Сюда налетят, Толстую кожу мою разорвут, Прольют мою черную кровь, Ярость мою укротят?! — Так он вызов на бой посылал Безмолвствующим небесам, Буйно шумел, кричал Бездонным трем пропастям, Вражду будил, Беду наклика́л…
Трое суток прошло, Только солнце всходить начало́, Только нижняя грань Слоистых небес Заиграла Росыпью золотой, Вдруг свирепый вихрь налетел, Все вокруг Неистово закружив, Леденящий ветер подул, Могущий силой своей Медвежью шкуру в клочки разорвать.
То ли треснуло днище Подземных бездн, То ли с треском сломался опорный столб Девяти небес, То ли трещиной раздалась Твердыня средней земли — Оглушительно раскатился гром, Молния полоснула во тьме, День омрачился Тенью грозы…
В беспечально светлой стране — На изначальной земле, Не видавшей инея, снега и льда, Не знавшей зимы никогда, Где теплое лето было всегда — Стужею дохнула метель, Снеговой буран налетел, Ледяною крупою Кипя и свистя, Ледяными иглами шелестя… Пополам со снегом буря несла Гальку речную, красный песок, Подымая вихри мелких камней, Подымая вихри крупных камней, Пастбища завалила она Грядами брякающих камней…
Осьмикрайняя, о восьми ободах, Гладко широкая, Ясно высокая Изначальная мать-земля Закачалась на опорах своих, Заплескалась, словно вода В берестяном ковше.
Шум, и свист, и гром такие пошли, Словно треснули, скрежеща, Железные опоры земли, Раскололся небесный свод.
Казалось – рушится, грохоча, Гранитный купол подземных бездн. Такой был грохот и шум, Что страх людей охватил. Кто труслив — Забился в коровий хлев, Кто посмелее — Укрылся в чулан…
Владеющий Серо-стальным конем Кюн Дьирибинэ-богатырь — Он-то страха не знал, Усмехнулся, сказал: – Нагрянули, вижу я, Долгожданные гости мои, Норовящие нам в зятья! Узнали они, видать, Высокое имя мое, Услыхали они, видать, О доброй славе моей… С неба ль налетели они Или вылезли из-под земли? Позабавимся, Поиграем теперь, Повертим, покружим друг друга теперь… Попыхтят теперь они у меня! Любого к земле пригну!
Прямо в поле Прянул из дому он, Во все стороны поглядел, Пасмурный озирая простор.
И увидел — У края средней земли Под гранью слоистых небес, У подножья западных гор, На арангасе большом, На лабазе, поставленном высоко На восемьдесят восемь подпор, Богатырь-исполин лежит на боку. В восемь сажен, примерно, ростом он, Шестислойная кольчуга на нем — Из сплошного железа броня. Долгополая шуба его Из облезлых шкур двадцати волов, Павших от шатуна. Длинная шея богатыря Львиной шкурой затянута по кадыку, На каменной крепкой макушке его Расплющенная железная шапка, Как гнездо хотоя-орла, А поверх ее нахлобучен шлык Из шкур околевших телят… Надменно разлегся он на боку. Безобразная харя его Стала морщиться, дергаться, Плюща нос, Будто силился улыбнуться он. Из глазницы, узкой, как щель горы, Красными веками окружен, Его единственный глаз Землисто-мутно глядел… Как подземного мира Бездонный провал, Разинув широкий рот, Высунул он раздвоенный свой Зелено-синий язык, Как змею в семь сажен длиной, Облизнул могучую шею свою, Выгнутую шею свою… Огромную голову опустив, Как пригорюнившийся человек, Начал без умолку он болтать, Невнятно, хлюпая, бормотать, Гмыкая и ворча, Хихикая, хохоча; Вдруг загудела земля, От гула дрогнула даль, Стоголосым эхом откликнулся лес, Горы отозвались, Так забасил он, заговорил Абаасы-исполин.
