Надежда Верещагина
Пограничные полномочия
29 марта 2099 года, Мирабилис частично
В общем, если у происходящего был предначертанный план, моему мозгу он недоступен. Мы возвращаем Тому нормальное восприятие, и он вытаскивает Крифа из Миража. Но что именно при этом творится, я не вполне понимаю. На всякий случай устроившись лёжа на полу, мы с Леей встраиваемся в его мыслительный поток. А дальше для меня всё выглядит так, будто он просто говорит: «Я пока не понял, какие у нас тут сложности, давайте вернём Крифа домой».
И сразу же сообщает: «Отлично. Ваня, вытаскиваем Лею».
И это у него тоже получается – судя по тому, что в Мираже её нет…
Её нет…
А меня вот засосало.
И вокруг всё совсем не такое, как… должно быть. Точнее, как было, когда я это видел в последний раз.
Том успевает сказать: «Старайся не думать о глупостях, здесь и так сейчас всё больше чепухи. Мне нужно несколько минут, чтобы с ней покончить».
Но я уже вижу. Буйное порождение собственного рассудка, перепиленное инопланетной волей.
Мы на карусели. На колесе обозрения. Классическая или даже старомодная корзинка. Рядом со мной Том, напротив – Рита с Алексом. Между ними протиснулся персонаж, загнавший нас сюда. На этот раз одетый в белоснежный костюм. Обеими руками он приставляет по ножу к горлу каждого из моих друзей. Инструменты – из экстренного армейского набора. А их лезвия… лучше не думать, спохватываюсь запоздало.
Всё и так понятно: сейчас мне предложат выбирать… Что ж… Перехватываю взгляд Алекса – точно такой же, как тогда, в больнице… Он спокойно терпит мою плохо скрытую наэлектризованность и утвердительно сощуривается: пошевелиться возможности нет.
Кого из них – почему именно об этом Том спросил тогда, на Ёжике?.. Задача висит с детства, а решения нет. План отсутствует. Неимение разрывает.
Ритка едва заметно дрожит, слёзы текут по её щекам, каплями срываясь с подбородка и впитываясь в тонкую ткань в нескольких сантиметрах от расслабленно удерживающих рукоять ножа пальцев. Слишком светлая кожа для такой широкой и грубой кисти…
– Ваня, ты помнишь? – шепчет Том. – Они ненастоящие.
– Землянин покинет корзину, и двое будут свободны.
Что за… Вот как? Да ну! Это же намного проще!
Нельзя поддаваться на шантаж, но я собираюсь… Свешиваюсь за борт, глядя вниз. Колесо установлено на берегу озера – того самого, где мы устраивали виртуальный пикник. Конечно, такой поебени здесь тогда не было: я бы уж заметил. Том хватает меня за шиворот:
– Думаешь, они проверяют тебя на человечность, как в земном кино? Хочешь вынудить их прослезиться? Ты умрёшь по-настоящему!
– Да ничего я не думаю, Том! – В отчаянии силюсь сообразить, как, прыгнув, попасть в озеро и насколько оно глубоко. – У меня по-другому не получается…
– Они там, на Земле, сильно огорчатся из-за твоей смерти. Это не сон, пойми же, ты в самом деле здесь и ты умрёшь!
– Я не хочу видеть – ты что, не врубаешься?! Не могу уговорить себя считать их нереальными! Да спроси у них самих!
Момент вроде подходящий – корзина снижается. Перекидываю правую ногу через бортик, прицеливаясь… Том хватает меня поперёк груди. Стараюсь заехать ему локтем под мышку. Получается – ойкает, но не отпускает. Мелькает мысль попробовать прыгнуть и утянуть его за собой – но… нельзя! Извернувшись, наношу ещё один удар – в ответ слышу оглушительное:
– Ваня, прекрати щекотать, глаза разуй!
И обнаруживаюсь в кабинете Тома в… самом деле? Вовремя он успел…
Мышцы скручивает от перенапряжения, а конечности использовать по назначению совсем не получается. Оба валяемся на полу в беспорядочных позах – значит, я и правда наносил удары.
– О-о… Я ничего тебе не повредил?
– Нет конечно, – озаряется улыбкой Том, закидывая ладони за голову и расслабленно вытягиваясь, как будто собирается улечься здесь загорать, – но настроен был решительно.
Громко шурша складками монументального платья, Лея опускается рядом, протягивая какой-то очередной облачённый в жидкую форму продукт своих химических экспериментов. Не разбираясь, осушаю залпом, на всякий случай заранее съёжившись. Но ничего – на вкус как травяной чай.
– Что ж это получается, – предпринимаю робкую попытку отнести произошедшее хотя бы к какой-нибудь категории, – меня заставили выбирать между реальными друзьями и воображаемыми?
– Долго не думай, Ваня… Все без исключения выбирают воображаемых… – Поправляет перстни по одному, прокручивая их на пальцах.
– И часто Мираж это с вами устраивает?
– Не он – мы сами. – Поднимается на ноги и устраивается у себя за столом. – Пора разобраться с источником. Лея!
Не понимаю вопрос, который он ей задаёт (явно про Крифа), – переводчик вырубился в потасовке с Томом, – но успеваю подключиться и услышать ответ:
– Они все здесь. Ситуация критическая. Мы постоянно теряем его из виду.
– Хорошо, я посмотрю данные, и мы с Ваней присоединимся к вам через несколько минут.
Лея забирает стакан – в момент соприкосновения наших тел меня перестаёт лихорадить, и вряд ли это случайность, – и выходит из комнаты.
– Ну и что здесь происходит, Том?! Раса – зачем они?.. И кто они, в конце концов?..
– Ну… представь таких людей, которых не можешь понять. Не принять, а именно понять, саму… систему мотиваций, – с бешеной скоростью перелистывает какие-то графики и похожие на клинопись отчёты по-мирабилиански.
– Ну… маньяки-убийцы, моя сестра…
– Давай без лукавства: с маньяками всё ясно – они хотят почувствовать себя значимыми.
– Тогда только моя сестра.
– И… откуда они берутся?
– Психические отклонения?
– Вот… и когда мы копнули глубже и научились выяснять причины помутнения ума, различать их и лечить, мы поняли, что есть… ещё одна… порода. В общих чертах: они тоже хотят почувствовать себя значимыми, но как будто существуют… в другом измерении… Таких психопатов мы лечить пока не научились.
– Хочешь сказать, раса – ходячая шиза? Никак не объясняет, зачем они протащили меня через моральный выбор! Даже если это сделал я сам!
– Есть ещё версия, что они просто играют в игру-симулятор. – Разворачивается в кресле и разминает запястья, выжидательно изогнув шею. – Пойдём.
– Том, – порчу боевой настрой, провалив вторую попытку оторваться от пола и принять вертикальное положение, – у меня голова кружится.
– Ты же космонавт! – хохочет, протягивая руку.
– Ага, космонавт, а не психонавт грёбаный! – сокрушаюсь, целиком повиснув у него на локте.
***
«Кухню» оккупировала компания бодрых мирабилианцев, занятых ожесточённым спором, главный зачинщик которого, кажется, Лея. Вернув себе способность кое-как контролировать тело, тоскливо прикидываю, что сейчас буду удостоен кислого приёма как прибывший невесть с каких задворок Вселенной отсталый гуманоид, и уже начинаю сочинять язвительное приветствие, адекватное такой встрече.
Но вместо этого наше появление вызывает у компании приступ воодушевлённого радушия.
– Криф, Гуг, Рош, – последовательно представляет мне коллег Том.
За длинными именами на планете явно не гоняются… Должно быть, сочетание «Маргарита Константиновна» мирабилианцу могло показаться либо на редкость уродливым, либо фантастически прекрасным. Что-то мне подсказывает, с Томом произошло всё-таки второе…
То ли я адаптировался к местным реалиям, то ли аборигены в гораздо меньшей степени на одно лицо, чем тулисианцы. Во всяком случае, конкретно этих я тут же научился без труда различать: Криф – худой с ожесточённым видом, Гуг – кажется, очень молодой и погружённый в себя, а Роша просто невозможно не запомнить: у него тёмные волосы. Подозреваю, по происхождению он не совсем мирабилианец…
Автоматически протягиваю руку Крифу – и тут же её отдёргиваю: здесь наверняка так не делают – хотя бы потому, что это похоже на попытку залезть собеседнику в мозг. Затруднения землянина не остаются незамеченными и вызывают смешки и новую волну радушия: вся троица бросается натурально тискать меня как котёнка. И как это понимать? Не заметил, чтобы здесь было принято так себя вести…
– Они в самом деле в восторге от тебя, – сообщает Том. – Так, – переходит на мирабилианский, – в Мираже сейчас никого нет, и у нас есть ещё примерно час до начала коллапса.
– Какого ещё коллапса?! – а вот этого я не знал…
– Его перемещения станет невозможно отслеживать, после чего мы обнаружим, что туда засосало несколько сотен жителей.
– Не понимаю: в Мираже обязательно должен кто-то быть?
– Когда он вырывается на свободу – да.
Абсурдная закономерность заставляет невольно дёрнуть плечами, отгоняя наваждение.
– И что теперь делать?
– Выловим его сетью. Если не получится быстро – я отправлюсь в Мираж, а ребята продолжат.
– Какой ещё к едрене фене сетью?!
– Я объясню, – тянет за рукав Лея.
Значит «не отвлекай профессионалов глупыми вопросами». Умещаюсь рядом с ней на тут же материализовавшемся в углу тюфяке, краем глаза наблюдая, как мирабилианцы суетятся вокруг огромной визуализации, растянутой на полкомнаты, – как будто играют в захватывающую командную игру.
Лея вовлекает меня в телепатический сеанс. Не спорю, быстрее и удобнее, и не нужен переводчик. Выясняю, что сеть состоит из каких-то излучателей, природу которых она не хочет мне детально объяснять. Их никак не удаётся эффективно замкнуть из-за характера перемещений Миража. Когда это получится, дроны с излучателями оттеснят его обратно сюда.
У компании коллег вроде начинает что-то получаться, насколько я могу понять происходящее на модели, сопровождаемое односложными комментариями Крифа. Но после напряжённой паузы главный специалист по построению сетей взмахивает руками и неразборчиво бормочет. Мой переводчик деликатно игнорирует этот пассаж.
– Так, – комментирует Том, – он разбил наш дрон… И по меньшей мере один маленький ребёнок попал в Мираж. Я лечу туда.
– Я с тобой.
– Нет. Там не пойми что происходит! Рош со мной, оставайся здесь. Мне ещё перед землянами за тебя ответ держать…
– Папа! – вскакивает Лея.
Перестала прикасаться, но поток чужого сознания никуда не исчезает: ясно, что она тоже хочет лететь, по многим причинам…
Но и мне попробовать пора – это всё-таки реальный шанс задержать врага. Но, похоже, умники не перестанут игнорировать самый простой ход!
С меня хватит. Не собираюсь торчать взаперти до турецкой пасхи! И Лея согласна, благо я делаю успехи в новом способе коммуникации. Мы с ней к выходу гораздо ближе. Я бегаю очень быстро. У меня есть доступ в кар Тома. А ещё – я необузданный искатель приключений… Именно поэтому мы одновременно срываемся с места и на всех парах несёмся к парковочной площадке.
– Лея! – Том что-то угрожающе выкрикивает на родном языке, очень резво погнавшись за нами, но когда я захлопываю у него перед носом люк, с почти восторженным отчаянием швыряет вдогонку:
– Дьявол бы вас обоих побрал!
Не перестаёт сбиваться на русский: то ли привык за последнее время трепаться с землянами, то ли обращается именно ко мне.
Вывожу машину вверх по плавной дуге – делаю успехи.
– Что он сказал? – уточняет соучастница.
– Ругается.
– Это ненадолго…
Убедившись, что местоположение источника нам всё ещё доступно и нет препятствий для полёта на максимальной скорости, а также что маневрирование перестало быть для меня серьёзным напрягом, всё-таки формулирую соображение, почти утянутое на дно мыслительного процесса:
– Вот так лингвистический релятивизм… Не прав был Том: у нас с тобой получилась отличная команда.
– Здесь нет противоречия. Восприятие может совпадать независимо от родного языка. А папа почти всегда прав, просто по статистике…
– Знаю-знаю, максимальное количество удачных решений… Почему мы от него удрали?
– Продолжаем учиться принимать свои, наверное?
– Ты – продолжаешь учиться, а я – уже умею! – назидательно провозглашаю и закладываю крутой вираж, уворачиваясь от какой-то пофигистичного вида птицы, словно дрейфующей на одном крыле.
Система издаёт возмущённые звуки: то ли манёвр рискует перерасти в опасный, то ли управление в таких условиях стоило оставить за автопилотом.
Лея тихо смеётся, догадываясь:
– Тебе же известно, что расу впустила сюда я?
– Да. И не поступил бы так же, если ты об этом.
– О, разумеется, разумеется! Даже тулисианский суслик не прошмыгнёт в подконтрольную тебе зону! Правило не распространяется на исполненных обаяния мирабилианцев, не так ли?
– Что-то вроде того… – приходится со вздохом признать мне. – Они теперь вышлют каких-нибудь полицейских роботов нас ловить?
– Конечно нет…
– Я слишком увлёкся приключениями и забыл сказать тебе спасибо. За Алекса. Что угодно проси взамен.
– Не стоит благодарности, я просто занимаюсь наукой. И у нас здесь проблема гораздо сложнее.
Должно быть, на лбу у меня выступает пот: Лея жестом понижает температуру в каре. Замечаю на запястье рядом с узкой полоской планшета механические часы. Лаконичные, с белым циферблатом и римскими цифрами. Совершенно точно созданные земным дизайнером.
«Подарок отца… на пятидесятилетие».
Механические часы, подаренные отцом, у меня тоже были (с тех пор и пошла иррациональная любовь к этому бесполезному в современной жизни аксессуару), – на пятилетний, если можно так сказать, юбилей. Они и сейчас хранятся в квартире на Земле, просто я вырос из таких габаритов.
А тогда ещё путался в истории и мне казалось, что подобные вещи обязательно должны были быть у средневековых рыцарей…
Ещё через два года я стоял посреди школьного коридора, в прострации прижав циферблат к уху и прислушиваясь к тиканью внутри, когда услышал вопрос:
– Свистят?
– Нет… – опешил я, – как свистят?
– Как пули у виска! – возликовал мальчишка с неестественно насыщенного синего цвета глазами, чрезмерно отросшими каштановыми волосами и тонкими губами, сложившимся в кривую усмешку.
Как я намного позже узнал, это слова песни из какого-то доисторического фильма, а тогда думал, просто поговорка. И просиял.
– А что такое пули? – с энтузиазмом подключилась к разговору крутившаяся рядом Ритка.
И вот как раз тут мы с Алексом глянули друг на друга и прыснули со смеху. Значит, мне было семь, ему – девять. И я мучался от рвущегося наружу хохота ещё и половину следующего урока, прячась за спину Краснопёрова. Стоило только успокоиться – часы снова привлекали внимание, а в мыслях раздавалось: «Свистят?» Ритка ткнула мне пальцем промеж рёбер, обернулся – свирепо округлила глаза, призывая к спокойствию.
– Свистят… – шёпотом проинформировал её я.
Через пару минут нас отправили в комнату релаксации вдвоём – избавляться от «эмоционального перенапряжения». Там я ухитрился лишить работоспособности успокоительный фонтан…
С самой же Ритой всё было ещё проще. Мне было пять – как раз вручили несчастные часы и отправили учиться в пансион, где я неделю присматривался к другим детям, с которыми предстояло иметь дело в ближайшие двенадцать лет: коллективный разум всего мира тогда очень некстати пришёл к выводу, что обучение обязательно должно быть очным. Иначе вырастают такие, как я, ага. Но в этой теории где-то ошибка… Очень хотелось обосноваться на последней парте и как-нибудь обойтись без необходимости вступать в любые контакты. Но взрослые настойчиво убеждали, что подружиться с кем-то – просто обязательно.
В выборе я не сомневался. Больше всего, конечно, впечатлили две светло-русые косы с мою тогдашнюю руку толщиной, каждая из которых пониже лопаток была перехвачена заколкой с крупными красными горошинками на белом фоне. Подошёл, намертво упёрся взглядом в свои ботинки и сообщил:
– Ты – самая красивая девочка в классе.
– Ну… да! – согласилась она. – Это все говорят!
– Давай дружить!
Кокетливо посмотрела вбок.
– Я могу перенастроить рободинозавров, чтобы они смешно пели! – рыпнулся сразу с козырей.
Перенастроить – конечно, громко сказано. Я случайно обнаружил, как именно надо сломать рободинозавра, чтобы петь он мог, а чёткость дикции утратил.
– О… – трогательно распахнула ресницы и притихла.
И в ту самую секунду произошло необратимое: обнаружилось, что я могу не только настроить динозавра, но и, к примеру, сейчас же выпрыгнуть в окно. Ну, если это окажется достаточно впечатляющим… А потом ещё и оказалось, что подобный переход от самовлюблённости до восторга моей крутостью она будет способна проделывать всегда. Несмотря на провалы героя. И последствия провалов, из которых будет меня зачастую вытаскивать сама… Почти все взрослые удивились, почему в таком возрасте я подружился именно с девочкой, а вот мой отец – как раз нет. А позже, хотя это уже было немного нелепо, он и ей часы подарил. И она их тоже бережёт… как память.
Лея резко толкает в плечо, указывая на карту: агент расы двадцать шесть здесь, прямо под нами, в каком-то проулке или даже тупике, по обе стороны которого высятся диковатого вида здания непонятного назначения. Он неподвижен.
Зависаю сверху, не снижаясь.
– Мы на самом деле не знаем, что будет, если ты сейчас попробуешь войти в Мираж, – сообщает Лея, сдвинувшись на край сиденья. – Но ментальный контакт некоторое время можно поддерживать на расстоянии. Скорее всего, у тебя получится вытащить меня даже без помощи папы.
И дотрагивается до моей ладони – снова начинаю воспринимать действительность наполовину мирабилианскими мозгами.
А уже через секунду наблюдаю на экране, как непонятная сила уничтожает дрон, прилетевший на смену первому разрушенному.
А ещё через мгновение звонит Том:
– Я буду через восемь минут.
И обрывает контакт, не дав никаких указаний и не сделав никаких предупреждений. Отнимаю руку – связь с Леей не теряется, хотя и становится менее ясной – и плавно опускаю кар на мостовую. Мираж по-прежнему неподвижен.
– У тебя получится, – кивает она, распахивая люк.
– Деваться некуда, иначе Том меня убьёт.
«Тебя – не убьёт».
Неожиданно зажмуриваюсь, чтобы не видеть дальнейших событий… Самому себе можно сказать прямо: ненавижу. Нет ничего хуже этого – позволить кому-то или чему-то чужеродному иметь над тобой власть.
Разлепляю глаза – Миража нигде не видно. Трачу почти полторы минуты на перемещение Леи обратно в кар. Жара начинает спадать: приближается вечер. Но всё равно прекрасной погодой условия не назовёшь. Юбка ещё двух- или трёхслойная, как её ловчее ухватить… Да и весит мирабилианка раза в два больше Риты, так что я совсем не похож на рыцаря, подхватившего изящную даму, – скорее на штангиста, старающегося нужное время удержать взятый вес. Пальцы дрожат ещё и от волны смеха, поднимающейся из глубины… Конечно, можно расценить иначе, но, считаю, это верный признак того, что психическое здоровье всё ещё не пошатнулось.
Через несколько секунд она находит в Мираже пропавшего ребёнка – во всяком случае, так откликается у меня в мозгу.
«Лея», – осторожно прикасаюсь к её запястьям: не очень понял науку, но нельзя физически пробуждать из такого состояния (никого, кроме Тома) прежде, чем передашь ему нечто вроде ментального образа окружающего мира. А сейчас мы должны как-то включить в эту схему абсолютно постороннего и обескураживающе несовершеннолетнего аборигена…
«Да, я помню, я…»
«Возвращай его сюда».
«Да… попробуй нас вытянуть».
Хм… не вспомню всего, но Том проворачивал это как-то очень быстро… Не могу объяснить смысла своих действий… Вроде бы, как меня пытались впопыхах научить, сосредоточиваюсь на обстановке вокруг, не забывая про Лею, и вижу через неё того мальчишку – не то чтобы сильно напуганного, кстати, вопреки ожиданиям. Хотя это же не какой-нибудь там землянин – он с рождения дышит сюрреализмом…
«Сработало».
Переключаю внимание на планшет – расшифровывать местные пиктограммы для меня сейчас не составляет труда. Да. Сработало.
«Лея, вернись в кар».
Успеваю до дрожи испугаться, что она решит остаться там, заодно забыв о связи и передав весь шквал эмоций напрямую обратно, не умея фильтровать поток.
«Разбуди меня».
Сжимаю запястье и трясу за плечо одновременно. Приходит в чувство и допытывается:
– Я правда такая тяжёлая?
– Только на Мирабилисе, – глупо пытаюсь отвертеться: сила тяжести на всех планетах, изначально населённых гуманоидами, а не колонизированных, крайне близка к земной, никто так и не понял почему… ну, точнее, очевидно, связь здесь обратная.
Даже на Ёжике почему-то близка, но он в этом смысле уникален. Мне ещё повезло, что не заслали на какой-нибудь астероид в коробку с искусственной гравитацией.
В паре метров от нас паркуется такси. Выскочивший оттуда Том стремительно выхватывает бластер и фотогенично целится в небо. Автоматически проследив взглядом траекторию выстрела, обнаруживаю устрашающего вида птицу с сизым оперением, очертаниями напоминающую на орла, только раза в полтора крупнее, с массивной головой и клювом. Рефлекторно дёрнув шеей, она кувырком обрушивается на крышу ближайшего здания. Том запрыгивает в кар, отбирает у меня свой планшет и, пролистав данные, поднимает аппарат в воздух.
Как можно спокойнее начинаю:
– Всё-таки хочу пойти поговорить с ним. Я смогу выбить его из колеи!
Ожидая отпора и подготовившись к противостоянию, как по инерции проваливаюсь с размаху в пустоту – отсутствие сопротивления:
– Да. Летим за ним. А Лея будет сидеть в каре и не открывать никому дверь, пока всё не закончится!
– Папа!
– Ш-ш-ш!
Она определённо испытывает обиду и… облегчение одновременно. Только сейчас до меня доходит, что мирабилианцы так и живут: в поле эмоций друг друга, просвечивающих через остаточный контакт, который они поленились или не посчитали нужным закрыть…
– Зачем ты подстрелил того… воробья?
– Они охотятся на… разных домашних животных, иногда пытаются нападать на детей. Не волнуйся, вид не вымирающий, ими кишит вся планета.
– Вы что, не можете не пускать птиц в города?
– В прошлые века было никак не отвадить. Сейчас можем создать щит, но… мы к ним привыкли. А вот совершенная безопасность – это страшно…
– Да уж… у вас тут и ходячий рассадник психоделии неизвестного происхождения, и гигантские хищные птицы рассекают с яростными глазищами, – от моего хохота Том, последнее время непривычно напряжённый, заметно расслабляется.
– Видел, как он смотрит, да? – Совершает торможение в воздухе. – Приехали. Давай руку.
Замираю, оценивая пейзаж внизу: концертная площадка или маленький стадион…
– Расхотел?
– Нет. Просто… А Лея…
– Лея закрыла связь. Всё остальное тебе мерещится.
– Откуда ты…
– Подростки страдают этим, когда… только учатся… Опасная вещь на самом деле. Потом покажу все тонкости. Пока просто буду сообщать, когда ухожу, – поймёшь, как выглядит такой момент. Смотри! – Он врывается в мой мозг вихрем запутанных сообщений, что-то вроде «нам нужно очень торопиться, но я быстро покажу», а потом отключается, предупредив, но продолжает смотреть пристально и усмехается – вот же… явно чувствую, как он иронизирует над выражением моего лица. – Это – твои домыслы.
– Откуда ты знаешь что?
– Неважно ведь что, даже если совпадает с моими мыслями! У нас мало времени. Давай! Там уже похолодало – двадцать семь градусов по вашему этому… К вечеру всегда лучше, да и лето скоро кончится.
