Надежда Верещагина
Пограничные полномочия
30 марта 2099 года, Мирабилис
Плетусь за ним до кара, восстанавливая пазл:
– Почему Джека не было в самом начале?
– Надо думать, ты про него забыл.
– Зачем ты выслал Алекса с Риткой? О…
– Да. Оградил нас от твоих… привязанностей…
– Хитро.
– Трюк с собакой мне понравился больше…
Забравшись в летательный аппарат, прихожу в себя окончательно – или в большей степени – и эйфория от немыслимой победы сменяется стойким непониманием, что я конкретно сделал и должен ли был делать именно это.
Лея произносит какие-то слова, но я не успеваю сориентироваться с переводом, а ментальной связи с ней никакой уже нет.
– Том… а если бы я согласился послушать сакральные речи расы двадцать шесть?
– Тебя бы засосало насовсем, – роняет, якобы сосредоточившись на создании маршрута и взлёте.
Но в ответной тишине с полминуты, кажется, никто даже не дышит.
– Мне не до шуток. Ты это только что выдумал?
– Нет. Был один случай. Двадцать восемь лет назад. Мой друг вошёл в Мираж после череды таких его перемещений. Вместе со мной. Я вытащил оттуда двоих прохожих. И так же, внутри иллюзии, его стали приглашать к беседе. Я попробовал помешать, но он просто оборвал связь. Никто из нас не смог его больше там найти.
– А как же… отсюда было не разбудить?
– Запредельная кома. Он всегда любил риск, потому оставил завещание – эвтаназия… Тянул как мог, но три года назад мне всё же пришлось отключить его от системы.
– То есть… тебе? Ты прямо сам это сделал?
– Да, история нашумевшая, а я член Совета.
– Так вот что это за друг, о котором ты рассказывал на Ёжике!
Том молчит, никак не меняясь в лице. Одолевает свинцовое чувство. Рисковать чужой жизнью, не посчитав нужным ввести в курс дела, – и ведь я не на службе, и даже не на Земле…
С управлением совсем разобрался, поэтому прямо под носом у Тома уверенно задаю курс на вокзал пневмодороги – единственный известный мне способ попасть в космопорт.
– Тебя не выпустят с планеты. – Включает автопилот и демонстративно раскладывает ладони на коленях.
– Если я хорошенько начищу морду члену Совета, меня с радостью выпроводят с планеты, полагаю, – старюсь так же спокойно парировать я. – А помешать мне с твоей стороны будет не по-джентльменски, как обычно?
– Ваня! – прикрикивает Лея, порываясь обхватить меня сзади, но Том останавливает её незнакомым жестом.
– Мы покатаемся на поезде, если это поможет остыть, но тебя не выпустят с планеты.
Бессмысленно уставившись на сумрачный пейзаж за лобовым стеклом, зубами сжимаю губу до острой боли и, пытаясь слизнуть кровь, понимаю, что прокусить-то и не удалось… Остыть… Как же любят во всей Вселенной тыкать этим словом в меня… Да он вообще, что ли, потерял берега?!
– И какого хрена ты не рассказал мне всё это до того, как я туда полез? И Лея… вы, блядь, договорились, что ли?!
– Не выражайся! – рявкает он мне прямо в ухо. – Никто не осмелился сказать… Страх мог помешать игнорировать его атаку.
– Страх?! Я был бы профнепригоден, если бы не умел его глушить…
– Мой страх, – запросто открывает Том, – подстрекаемый твоим знанием.
– Ты за олигофрена меня принимаешь?! Учитывая риски, я бы мог просто туда вообще не соваться!
– Ты?! Не соваться?! А помнишь, что вытворял сегодня? И даже сейчас мне не веришь!
Крыть особо нечем. А кататься на поезде бессмысленно. Снова без препятствий со стороны пилота меняю маршрут, активировав рычажок «домой».
– А если бы что-то пошло не так? Вышло из-под контроля, а, Том?
– Я бы всё уладил.
– Ну конечно! Ты всесилен? И вообще… я вам как подопытная крыса, да? Ты с самого начала всё это запланировал?
– Некоторым образом…
– Почему Мираж не попробовал засосать тебя самого?
– Надо думать, это невозможно… – Вертит шеей, извлекая откуда-то из-под панели управления бутылочки с очередной порцией питательных коктейлей и впихивая одну из них, с ярко-розовым содержимым, мне. – Я уже пробовал объяснить… меня затруднительно… вычленить из… всего остального. Особенно для него, выходит…
Глотаю нечто в пограничной степени сладкое и ленюсь уточнить, не приготовлен ли случайно этот напиток для Тома. В темноте подлетаем к дому: о ночной подсветке улиц у мирабилианцев какое-то странное представление – похоже, она включается только там, где происходит активное движение.
***
Судя по отблескам светящихся визуализаций в окнах, штаб продолжает заседание. Лея выпрыгивает из машины первой и быстрым ходом удаляется вглубь квартиры.
Подступает дурнота – не хочется двигаться с места. Том выжидательно замирает в кресле. Роняю голову на плечо – и почему-то размышляю только об одном:
– Если Ритка догадается, что ты знаешь о протезе, убьёт меня… Лучше сразу ей скажу.
– Не волнуйся, не догадается.
Не меняя позы, вопросительно моргаю.
– Ладно. Она мне сама расскажет. Это нетрудно, – отмахивается тремя пальцами Том.
Так я и знал.
– Почему ты всегда вытворяешь такие вещи? Довольно непорядочно.
– Непорядочно? – Узнаваемые нотки: Тому явно весело. – Слово не из твоего активного лексикона!
– И тем не менее…
И не рассчитывал на ответ… Но интересно:
– Лексикон… вот как ты судишь обо всех?
– Выходит во всех отношениях достоверно…
– Дай угадаю… – Искоса слежу за реакцией. – Я – несдержанный и довольно-таки ограниченный…
– Землянин, – заканчивает Том, напустив на себя нейтральный вид. – Ты дезактивировал источник, ребята пусть с ним занимаются пока. Полетели-ка развлечёмся.
Верно подмечено: вряд ли мне захочется сейчас спать.
– А Лея?
Том приподнимает брови, мельком глянув на меня, и сосредотачивается на выборе нового курса.
Просто поверить не могу, насколько в некоторые моменты я умею быть тупым…
– Криф её любовник, да? «Мы не можем оставить там Крифа». Что же он не бросился за нами, когда она улетела вместе со мной?
– Экспрессивно реагировать на чужие действия – не по-мирабилиански. Хотя меня земляне уже научили… Криф – её друг. Это ведь важнее всего остального – тебе ли не знать?
Сейчас ему удалось смутить меня по-настоящему.
– Извини… он, кстати, по основной профессии хотя бы кто? Мираж – это хобби?
Снаружи уже хоть глаз выколи – в этом городе всё на максималках: лето – так пекло, ночь – так непроглядная темнота.
– Не хобби – скорее чувство долга. И любопытство. Он режиссёр-мостостроитель.
– М?.. Может, инженер-мостостроитель?
– Нет. Он снимает такие короткие фильмы – одна и та же сцена в разных местах сыграна разными актёрами. А потом их по-всякому перетасовывает, а в конце так ловко склеивает без каких-то частей – и получается совсем другой эпизод… Лучше я потом покажу.
– А… Мостостроитель – это метафора? Значит, он там находит новые смыслы, связи?
– Нет. Мостостроитель – значит, он строит мосты – подвесные всякие, для парков. Изобретает их внешний вид.
– А… дизайнер?
– Близко к этому.
– Куда мы летим?
– Ну… ночной клуб, по-вашему. Музыка, игры, развлечения, танцы, даже комната с… кривыми зеркалами, если хочешь…
«Кофеин?» – домысливаю ряд. Я и от водки сейчас не откажусь…
***
Кар ориентируется по датчикам, а подсветка при нашем приближении включается только у некоторых, что ли, особо важных объектов. В большинстве окон темно – объяснимо: здесь не слишком часто бывают дома, предпочитая торчать всю ночь на своей жутко интересной и разнообразной работе, как мои новые знакомые. К тому же многие и вовсе обожают наглухо задраивать окна от света. Надо будет как-нибудь спросить у Тома зачем. Не сейчас: у меня даже губы пересохли от постоянной болтовни.
Не очень-то впечатляющая башня в небольшом парке, отливающая металлическим синим на фоне ввергнутой во тьму окружающей обстановки. Ни одного биолюминесцентного дерева. Они вообще додумались, как их создавать? Ни одной светящейся тропинки, аккумулировавшей энергию местного солнца. Несколько явно допотопных фонарей. Мирабилис, одним словом. Планета, на которой много и продуктивно думают о случайном наборе вещей.
За бесшумно исчезнувшим при нашем появлении люком, который я бы ни за что не нашёл в этой стене сам, – робот-охранник и почти невидимая рамка считывателя оплаты. Том быстро колдует возле неё, приглашает меня внутрь, а следом проходит сам, беззаботно объявив:
– Бесплатно для членов Совета, их родственников и друзей.
Глазею на просторный холл – больше похоже на какое-то учреждение, чем на увеселительное заведение: всё лаконичное, почти белое и неживое.
– Ясно… пустячок, а приятно. А что ещё бесплатно?
– По большому счёту – всё… Осталось с прошлых веков – закон против… мздоимства. Трудно присвоить больше, чем тебе нужно, когда всё даром.
– И как ты доказал компьютеру, что я твой друг?
– Ох… Часы – не забыл? И… не будь ты моим другом, к чему мне тебя впускать?
– Ну, ночной клуб – ладно. А всё остальное… Ведь есть же множество дорогих вещей, не знаю… недвижимость… Ты можешь давать мне доступ не потому, что я твой друг, а за деньги – скажем, вдвое дешевле…
– Ваня… – Обеими руками нашарив в ближайшей стене лифт и деликатно проталкивая меня туда, Том не скрывает веселья. – Зачем мне деньги?
То ли я и вправду утратил часть своих когнитивных способностей в тот момент, когда познакомился с этим несусветным персонажем, то ли…
– Раздаривать направо и налево старомодные хронометры, во!
– Разве ты заметил, как я за них что-нибудь платил? – Черканув зрачками по панели управления, Том сцепляет пальцы за спиной.
Лифт ускоряется, придавив меня к полу.
– А ещё ты сказал, члены Совета не являются публичными людьми. Как-то не вяжется с демонстративной эвтаназией.
– Видишь ли, в таких случаях не фотографируются на память и не приглашают зрителей.
– Тогда с чего все стали думать, что это сделал именно ты?
– Просто я так сказал, а для фантастических теорий у нас в то время не было ни одного землянина под рукой…
Собираюсь саркастически возразить, но лифт выплёвывает нас вместе с проглоченными мной блестящими аргументами в очередной круг мирабилианского ада – кажется, танцплощадка, совмещённая с залом для спортивных состязаний: покрытый чем-то похожим на зелёное сукно пол движется волнами в такт не самой приятной для земных ушей музыке, а толпа великанов умудряется на нём плясать не теряя равновесия. Никак не комментируя происходящее, Том оттаскивает меня в сторону, огибая шахту лифта по неподвижному участку настила, – в коридорчик-галерею, совсем по-земному уютно уставленный комнатными растениями в кадках.
– Надо полагать, нам стоит начать со случайного коллективного сеанса, – информирует он, пока я пристально изучаю ближайший фикус, ожидая от него какой-нибудь инопланетной выходки, – может помочь с твоими несметными вопросами…
– Сеанса чего? – не упуская из виду подозрительное растение, уточняю я. – В каком смысле случайного?
– Ментальной связи. В смысле… рандомного. Не тревожься только…
***
Продвигаемся вглубь по криволинейной формы коридору, стены которого обляпаны чем-то светящимся цвета кофе с молоком.
– Том, ты должен знать кое-что. Меня не смогли погрузить в медикаментозный сон, когда перед отлётом на Ёжик тестировали реакции на экстренные препараты. Могли бы увеличить дозу, но посчитали опасным для мозга незадолго до старта. И был… не единственный подобный случай. Не исключено, это как-то связано с моей неуязвимостью для расы…
– А… как тебя отпустили на Ёжик с таким риском? – Тормозит и задумывается – но как будто не удивляется.
– Гончар поручился. Сказал, я ловкий, умелый, нетравматичный и в крайнем случае могу потерпеть что угодно под местной анестезией… Короче… как бы я не оказался опасен не только для расы двадцать шесть, но и для мирабилианцев…
– Давай уж не будем беспокоиться за мирабилианцев. – Том решительно проталкивает меня в небольшое помещение, напоминающее рубку допотопного космического корабля.
Иллюминаторы, или окна, или экраны, или статичные картины – что бы это ни было, здесь их два и на каждом отображён абстрактный рисунок. И сидячих мест тоже два. М…
– Нечаянно обнаружили, что наша забава работает как средство от аутизма, – распознаёт причину моего замешательства Том, – но, понятно, нужно присутствие кого-то ещё, для наблюдений за пациентом.
Эх… понятно. Сажусь в кресло, уложив пальцы на помеченные очертаниями инопланетных лапищ сенсоры на подлокотниках. Том качает головой, отнимая мою правую ладонь от панели и пристраивая на своё кресло, придвинутое вплотную. Каждый его палец длиннее соответствующего моего сантиметра на три, и вообще странно, что у него их, к примеру, не шесть. Ведь даже у землян шестипалость встречается довольно часто… В конце концов окажется ещё, что мирабилианцы существуют только в человеческом воображении…
Сквозь сдавленный смешок справа слышится:
– Кладезь затейливых гипотез, как видно, не иссяк? Который раз не держишь границу! Так любой здесь залезет тебе в душу. Без сомнения, бороться ты с этим умеешь, но лучше не позволять… Помнишь, я показал, как закрывать внутренние слои?
– Я всё помню, Том… И я заметил твоё вторжение, просто… автоматически дал доступ.
– Всегда ругаю за такое Лею… Как-то у нас была эпидемия земного гриппа – я не догадался, что заразен, пришёл к ней и слёг в тот же вечер. В бреду попытался выйти на связь – и она вот так же, как ты, открыла границу. И… даже до сих пор не вспомнил, кто из нас в тот день смог через проблеск сознания вызвать помощь. Ты же знаешь этот ваш грипп – мутирует как бешеный!
– Не знаю вообще-то… У меня четвёртая группа крови. Какой-то там ещё дополнительной разновидности. Врачи говорят, абсолютный иммунитет к гриппу…
– А у нас восприимчивость… Но Лея потом изобрела хитрую вакцину…
– Как вышло, что она так глубоко погрузилась в твой бред?
– Я её отец. И, как уже говорил, на редкость прилипчивый и вездесущий… Но случай нетипичный, да… Ну что, готов угодить в собирательный разум прогрессивной планеты?
– Нет… Но включай!
30 марта 2099 года, чужие мозги
Безразличие. Среда, в которой оказываюсь после неясного мерцания и движения абстрактных проекций на стене спереди, устроенного, скорее всего, только для театрального эффекта. Сейчас на связи около пятидесяти мирабилианцев… напрягусь – смогу и точно сосчитать. Им известно о моём присутствии здесь – и, в общем, всё равно. Потому, что я землянин? Или вижу только ожидание оценки от этих высокоразвитых ребят?
«Нет, – сообщает Том, – действительно так. Просто надо заявить о себе. – Эй! – взывает в „эфир“. – Обратите внимание, с нами сегодня гость с планеты Земля. Землянам между собой пока недоступно мысленное общение – интересный опыт для нас».
Оживление, воцарившееся в голове гулом хаотичных приветствий, сменяется бурной радостью, похожей на ту, с которой меня встретили коллеги Тома у него в квартире. Разбирать посыл трудновато – вроде бы просят чем-то поделиться…
«Какая-нибудь земная история, эмоция, образ, яркое воспоминание, – помогает Том, снова отключив нас от остальных. – Будь осторожен».
«Они знают, кто ты? Это как анонимный чат?»
«Нет, но каждый имеет право представиться. Друзья могут угадать и просто так – вроде как ты узнаёшь голос собеседника. Но раскрывать личность того, кто не проявился сам, не принято».
«Ладно, хорошо… Ты… переключишь меня к ним сейчас?»
«Да… начинай!»
«В общем… мне было лет десять… Куртка такая лёгкая была, светло-голубая. С орнаментом по низу. Я её надел, потому что уже наступила весна, взял велосипед – ну, вы же знаете, что это такое? – и выбежал на улицу… И во дворе увидел…»
Сомневаюсь, стоит ли вообще называть имена: толком не понял, о чём конкретно предупреждал Том…
***
Ощутимый физический толчок заставляет снова сфокусироваться на комнатке с двумя странными экранами:
– Не разделяешь уровни! Они слышат то, что тебе кажется внутренним потоком.
– И кстати… – Похоже, краснею ушами. – Так и не понял, о чём ты хотел предупредить…
– Ваши военные секреты, Ваня… Разделяй уровни!
Рефлекторно зажмуриваюсь. Эту мысль я отгоняю уже давно:
– Ты… Том, просто скажи, какая конфиденциальная информация стала известна с… моей помощью. Обещаю, тебе ничем не грозит.
– Никакая. Я сам разделил уровни. Было бы некрасиво обыскивать тебя изнутри, да и сами сведения мне не очень-то интересны. Ваня! – сердится в ответ на моё никак не фильтруемое недоверие. – Даю тебе слово, я ничего не знаю.
– Хех. Самый искусный лжец и мастер обтекаемой стилистики даёт мне слово?
– Ты прав, не люблю это делать. Но если нужно… Переключаю, ребятам не терпится услышать продолжение истории!
***
Меня встречает заинтересованный гул. По отзеркаленной виртуальной картинке становится понятно, что донести удалось: и ударивший мне в лицо перемешанный с пылью весенний ветер, и запах только-только проклюнувшейся листвы, и солнечное выражение лица Ритки – в чём-то белоснежном, с волосами, что редкость, рассыпанными по плечам.
«Ну, я решил лихо разогнаться, отпустив руль, но, когда оборачивался, наблюдая за произведённым эффектом, не уследил за траекторией, с размаху въехал в поребрик и выпал на клубу с примулой. Конец истории».
Публика ликует. По-моему, так эксцентрично реагируют они просто от нечего делать. Или переборщили с кофе, может быть… Спохватываясь, проверяю «уровни». Вроде разделяются…
«Почему вы вспомнили именно этот эпизод?» – интересуется кто-то с обволакивающей интонацией.
«Не знаю… Я ничего не сломал, только испачкал куртку. Но… уж больно идиллический был денёк сам по себе».
«А девочка? Она поспешила на помощь?» – не унимается тот же любопытный. Если бы я не чувствовал исходящую от всех присутствующих фоновую хм… что ли, безусловную любовь (интересно, с чем связан такой эффект?), посчитал бы его вопросы назойливыми.
«Она меня даже поцеловала. В нос, – откровенничаю, старательно блокируя потянувшиеся за воспоминанием цепочки ассоциаций уже не из детства. – От неё пахло ландышами. Духами, с запахом такого лесного цветка…»
Необъятный ландышевый куст плывёт прямо в центре пространства, созданного телепатическим контактом, а мои собеседники, кажется, вереницей затянулись в хоровод вокруг него…
«Эй! А почему вам всё это интересно вообще? И зачем вы… в чём фишка таких сеансов?»
«Релаксация, обмен ассоциациями, стимуляция творческих процессов…» – объясняет уже знакомый обволакивающий «голос» (про себя, не особенно заботясь о том, буду ли «услышан», я даю его обладателю кличку Конферансье).
Кто-то как будто смахивает царство ландышей из поля зрения и водружает вместо него причудливую проекцию с разноцветными шариками, спрятанными в прозрачных желобках.
Конферансье поясняет: «Мирабилианская логическая головоломка. Нужно выкатить синий камешек за пределы системы».
«Оу». – Не представляю, насколько спокойно у меня получается транслировать эту мысль, скрывая предвкушение захватывающего поиска решения задачи, завораживающей отсутствием какого бы то ни было прикладного значения…
Правда, если вращать трёхмерную композицию в разные стороны при помощи ментальных усилий у меня получается без труда, то увидеть закономерность…
«Подначивают, – вторгается Том. – У нас намного более развитое пространственное мышление, чем у землян».
«Игра длится семь секунд», – не пряча беззлобной снисходительности, отмечает вкрадчивый собеседник.
Повозившись заявленное время и только усложнив конфигурацию (аудиторию это несказанно веселит), я выдыхаю в эфир:
«Сдаюсь. Планета супергероев, ёлки-палки… Поэтому у вас, как у куриц… голова всегда сохраняет вертикальное положение?»
«Впокатуху» – самое подходящее слово для описания реакции моих невидимых псевдодрузей. Даже начинаю поддаваться отчаянному порыву выкинуть ещё какую-нибудь глупость, чтобы замазать общую примитивность успехом окончательного клоуна.
«Сгорел сарай, гори и хата? – хмыкает Том. – Не надо их так развлекать».
«Расскажите мне о Мирабилисе», – решаю сменить линию поведения.
«На планете всем приходится становиться самими собой, это наша философия», – вещает Конферансье из-за пределов очередной анимации-галлюцинации: пачка окружностей одинакового диаметра и с общим центром, но расположенных в разных плоскостях.
«Но вы просто расспрашиваете обо мне и…»
«Скорее читаем вас. Очень просто: вы любите своих друзей и головоломки».
«А вы… ну… Я не умею пока читать… Так что… как насчёт вас?»
«Вы не умеете спрашивать. Поэтому и не получается читать…»
«Стоп, – вмешивается Том, обращаясь к моему собеседнику… – Закругляемся. Код сорок восемь».
30 марта 2099 года (просто чтобы не забыть)
– Этот тип – почему он так ко мне прицепился?
Глаза привыкают к реальной обстановке, а мозг ищет причины, по которым нам пришлось прервать чат на самом интересном месте.
– Потому что это не он – это она. Моя бывшая коллега. И хронический оппонент… представлю тебя ей… если нашу планету сейчас не уничтожат.
– В смысле?
– Пойдём – увидишь.
Резво, но не особенно уверенно продвигаюсь вслед за Томом по коридору, наполнившемуся не то чтобы встревоженными, а скорее слегка обеспокоенными мирабилианцами. Подпрыгивая, ору ему в ухо:
– Мне не так-то просто скакать после ваших галлюциногенных диспутов! Странно, что ещё соображаю, где пол, а где потолок! Зачем все эти визуальные эффекты, Том?! С души воротит!
Сжимает лапищей весь мой плечевой сустав, разворачивая лицом к прозрачной стене небольшой галереи, в которой мы сейчас очутились:
«Толку-то кричать, канал налажен. Посторонние зрительные образы во время сеанса – полностью плоды твоей фантазии. Но отражённо их видят все участники, и это… правда забавно. Не сердись на реакцию моих соплеменников…»
Он старается объяснить что-то ещё, но я отключаюсь даже от мыслей: персонаж Рене Магритта, голограмма от расы двадцать шесть, только увеличенная примерно в масштабе десять к одному, прогуливается вокруг здания в своей обычной созерцательной манере. Ну как прогуливается – совершает зловеще медленные гигантские шаги.
Мирабилианцы молчат.
– Невъебенно! – Теперь мне совсем плевать на налаженный канал. – Эта пиздохуйня – что, тоже исключительно «плод моего воображения»?
«В источнике была система аварийного восстановления. Мы предполагали её существование, но…»
– Но?! Слегка вышло из-под контроля, да? Вышло, ебать, и шастает теперь там как Годзилла бестелесная!
«Годзилла?»
– Годзилла! – ору, вывернувшись из хватки Тома, растопырив пальцы на манер лап гигантского монстра и дико ощерившись. – У-у-у! Не хотите ли, блядь, что-нибудь узнать?! О смысле жизни, ёб вашу мать, Вселенной и всего такого?! Желательно, нахуй, оптом все и с билетом в один конец!
Четверо или пятеро столпившихся вокруг нас продолжают любезно безмолвствовать, не двигаясь с места. Том немигающе пялится на меня и, опустив плечи, поджимает губы.
А потом я хватаюсь за голову. Натурально: наклоняюсь вперёд, почти упираясь локтями в колени, и обеими руками вцепляюсь себе в волосы на висках. Рвать их, конечно, не собираюсь, потому что нисколько не чувствую вины в очередном витке развития событий по-мирабилиански…
– Ваня…
– Ну что?! – Неохотно расстаюсь с исступлённой позой, разогнувшись и опершись о какое-то подобие декоративной колонны прямо в пропускающем свет материале внешней стены. – У тебя же есть налаженный канал – вот и продолжай сквозь него капать мне на мозги молча!
– Ты его отключил.
И правда. Несуразная система: если хочется выдать кому-то затрещину – это срабатывает как закрытие диалога.
– Ну?
– Ну… – Оглядывается в поисках способа разрядить диалог и улыбается худощавой женщине средних лет с тонкими изогнутыми губами и бровями – притягивает её за локоть, выставляя прямо перед собой. – Это Оя. Я обещал познакомить.
– Хронический оппонент?
– Да, – ещё сильнее изогнув излучину рта в улыбке, сообщает она по-русски певучим голосом с выраженным акцентом.
– В таком случае у нас с вами… очень много общего… И… прошу прощения за сцену с нецензурной лексикой.
– Что вы… нецензурная лексика – сфера моего научного интереса.
Ого. Тогда ей надо к Тихорецкому вместо меня, у него… культурный уровень повыше.
***
По её лицу пробегает волна разноцветных всполохов, похожих на отблески фейерверка, – и я круто разворачиваюсь к окну: голограмма нашего предполагаемого врага мерцает, переливаясь разными цветами – преимущественно зелёным и красным.
– Он сейчас куда-то сиганёт, – почти шёпотом произносит Том, выражая нетипичную обеспокоенность.
– Сюда, куда ещё? Идёт ко мне, ясно же… Уверен, что поддаваться ему совсем нельзя?
– Это – самый неправильный из всех твоих вопросов, – отрезает холодным тоном, проворно заталкивая Ою куда-то в слегка подросшую толпу мужчин у входа, а потом продолжает говорить уже по-мирабилиански – должно быть, раскрывает свою личность, потому что окружающие кивают и потихоньку отступают в коридор, подчиняясь похожим на дирижёрские жестам Тома.
– Передай моим друзьям, я раскаивался, – бормочу, наблюдая за почти утратившей плотность фигурой Миража.
«В чём? – звучит у меня в мозгу: задушевная беседа снова открывает телепатический контакт, но эти хлопающие туда-сюда двери уже надоели – какой-то мысленный сквозняк. – Пожалуйста, не отключайся».
«В том, что постоянно искал приключений и был близок к тому, чтобы считать себя неуязвимым…»
«Всё же сейчас пришло время вернуться к этой оценке. Едва ли он сможет тебя одолеть».
«Ты что – можешь врать мыслями прямо у меня в голове?! Господи, Том…»
«Могу, но не сейчас. Посмотри направо».
Мираж вырисовывается в метре от меня. Конечно, он не проходит сквозь стены в прямом смысле: источник сигнала остался снаружи. Но, судя по выражению лица Тома и отголоскам тщательно скрываемой неуверенности, его коллеги не смогут в ближайшее время прекратить перформанс, который сейчас здесь развернётся. И что теперь – он будет тянуть меня из потенциальной возможности впасть в кому, пока сил хватает? Ясно же, на самом деле нужно сделать нечто противоположное… «Наоборот» – какое ёмкое слово… Шиворот-навыворот. И при всём при этом шансы прямо сейчас ухнуть в небытие у меня высокие как никогда. Небытие… наоборот… Поглощаю зрением малознакомое звёздное небо за окном – почти такое же странное, как на Ёжике – и решаю, что совсем не так уж трудно активировать триггер усилием воли… Придётся пробовать, вариантов больше нет!
«Ваня…»
«В общем, слушай меня внимательно: тебе нужно выйти отсюда, никого не пускать и желательно отключить освещение в этой галерее. Разорвать нашу связь и, если можешь, сделать так, чтобы я вообще забыл о твоём существовании».
Том пытается трепыхнуться в почти не облачённом в связные мысли протесте, но я окончательно решаюсь:
«Спорить со мной бесполезно, помнишь? Если у меня получится победить, но не получится выжить – всё-таки не говори Саше с Ритой, что я в чём-то раскаивался… И кома длиной в пятьдесят лет мне не слишком улыбается – надеюсь, понятно? И… очень не нравится идея, что после всего этого ты лично полезешь на Землю. Так, на случай, если ты хотел бы знать моё мнение… Это не твоя ответственность».
«Где моя ответственность, не тебе решать. Что именно собираешься сделать?»
«Короткое замыкание. Отодвинься от меня как можно дальше, во всех смыслах. Стоило с этого начать».
«Какая-то глупость! Но я понял»
«Точно. Абсурд, нелепица и несообразность… Поехали!»
Том разрывает связь сам и, наградив меня полуулыбкой, степень искренности и оттенок которой не получается определить, исчезает за поворотом в коридор.
Абсурд, нелепица и несообразность…
Упираюсь обеими растопыренными ладонями и лбом в прозрачную стену галереи и неотрывно вглядываюсь в кажущийся почти таким же чёрным, как на Ёжике, космос, разбавленный редкими вкраплениями едва теплящихся звёзд. Ну же… Всё это никаким образом не может иметь смысла, ведь так? Что такое смысл?.. Нет-нет… я о другом. Абсурд, нелепица и несообразность. Любой вопрос бесполезен. Зачем? По какой причине? Где? Где всё это происходит, в конце концов?
– Вы хотите знать… – вкрадчиво начинает мой навязчивый приятель прямо из-за спины.
– Ошибаешься. Я уже знаю.
– Вы хотите понимать причины.
Не самая тривиальная задача – принудительно вызвать у себя абсолютно ненормальное состояние… Особенно для меня. Страх проще всего отыграть в защиту. Сейчас не поможет: привяжет к реальности. А я надумал от неё сбежать, прихватив с собой ещё кое-кого… кое-что. Потому агрессией наружу нельзя, а условно гасить порыв внутрь – методом Дэвидсона – худшее, что можно сейчас придумать.
Не знаю – а ведь давно хочу узнать, – как называется эта штука – сила, которая действует как будто извне, заставляя выполнять должное. Даже когда подводит тело, даже когда разрывает от задушенных эмоций и, самое странное, – даже когда это противоречит самому складу твоего характера.
Именно она сейчас резко разворачивает меня лицом к противнику и подчиняет власти сковывающей паники.
– Нет, – сообщаю, глядя прямо в его глаза – смахивающие на человеческие, но с чуть более (достаточно для полной неестественности) хаотично и быстро перемещающимися зрачками. – Я знаю. Вашу информацию. Отчётливо вижу. На самом деле ничего нет. Было бы ужасно нелепо, если бы всё и правда обстояло так, как мы привыкли считать, верно же? У бездны несуразицы нет никакого дна. А вы – просто голос этой бездны.
– Вы хотите выяснить.
– Нет. А знаешь почему? Потому что никакого меня нет и быть никогда не могло.
Сквозь подрагивающие точки его зрачков проступают клочья разваливающейся яви, утягиваемой космосом, похожим на мятое полотно с протёртыми дырами и полосами белёсой пыли. Существовать он не то чтобы перестаёт – просто оказывается невозможным и…
***
– Значит, Иван-царевич, ты всё-таки одолел Кощея? – выдыхает склонившийся надо мной Сашка.
– Похоже на то… и, блин, перед этим ещё как будто скакал три дня и три ночи…
– Тормози, Кузнецов, мишн комплит.
Тут я соображаю, что по-прежнему нахожусь в галерее в мирабилианском ночном клубе – только, разумеется, в положении лёжа на полу.
– Алекс, ёлки, как ты здесь…
– Это всего лишь я, – доносит проступающий из рассеивающейся пелены Том. – Маленькая галлюцинация, уже прошло…
– Маленькая галлюцинация или одна большая галлюцинация – мне, кажется, уже всё равно… – Силюсь подняться, вспомнив важное, но удаётся только сесть. – Уничтожьте источник к чёртовой матери! Я так понимаю, его опять замкнуло? Сотрите его в порошок, или, клянусь, мы против вас весь арсенал применим! И уж поверь мне, у нас кое-что есть…
– Догадались уже. Испарили его полностью.
– Догадались они… Чего вы пятьдесят лет ждали? Пришествия землянина?
– Не землянина, а именно тебя. Надо думать, у менее склонного к… контролю над миром такое не получилось бы… – Помогает подняться.
– Почему? Ведь это же…
– Абсурд, согласен. Полетели домой.
Он молчит, а я безуспешно пытаюсь вспомнить детали того, как меня покинуло сознание. Сам приступ дереализации был очень глубоким и ярким – вот и всё, что возможно сейчас о нём сказать. Если контроль – твоя фишка, то от тебя, во-первых, никто не ждёт обратного, но в то же время ты можешь наловчиться её отключать, потому что проще вытеснить то, в чём лучше отдаёшь себе отчёт. Добавить к этому иррациональную тоску по противоположному состоянию, если внутреннее чрезмерно…
