Надежда Верещагина
Пограничные полномочия
9 марта 2099 года, Земля
Стёкла соседних домов сверкают, отражая холодноватый мартовский рассвет.
Алекс выздоравливает. Уже на вторые сутки после нашего рискованного вмешательства он потребовал возвращения в Питер. Не знаю, чем именно руководствовался Тихорецкий, но лично я прикинул, что умереть в Москве – до того неправильно, что впору и вправду передумать умирать… Забавно, раньше я как-то особенно не размышлял о собственном городском патриотизме. Нормально ли было бы умереть на Ёжике? В общем, да. Главное – не в Москве…
Ритка попробовала уговорить Тома дать ей контакты учёных, разработавших лекарство, причём она почему-то уверена, что это были вовсе не тулисианцы. Том косвенно подтвердил предположения, не скрывая: препарат достался ему не совсем легальным путём, а значит, нам пока придётся замять тему и никак себя не проявлять.
Консилиум собирался поставить вопрос о каком-то ещё варианте экспериментального лечения, от которого у Алекса гарантированно отказали бы некоторые органы… Их можно было бы позже восстановить, но эффективность самого метода пока что в принципе неизвестна.
Ритка ухитрилась им наплести, что подействовала стандартная схема лечения (таких случаев было очень мало, и все – на гораздо более ранних стадиях заражения) и что мы будем продолжать её придерживаться, но теперь уже дома. Она изменила в базе даты отчётов сканера, а данные о перенастройке анализа и вовсе смогла удалить – почти без моих советов. А я просто стоял на стрёме у дверей кабинета статистики, уговаривая себя не провалиться с концами в эйфорию.
В самолёте у Алекса развился анафилактический шок, и пока Рита активировала бокс с экстренной аптечкой, Том просто-напросто достал из кармана ещё один уже заряженный старомодный шприц и чрезвычайно профессионально вколол ему дозу адреналина. Чуть не получив от меня хук в челюсть после окончания перформанса, этот самонадеянный враль признался, что такой вот побочный эффект, причём отсроченный, встречается почти в восьми случаях экспериментального лечения из десяти. Естественно, предупреждать нас заранее он и не собирался… Справедливости ради, больше чем на пять минут от Алекса Том не отходил с момента начала лечения. У тулисианцев есть ещё одно огромное преимущество: они могут спокойно не спать несколько земных суток.
А у нашей больницы есть огромное преимущество перед московской: она относительно малоэтажная, поэтому окна здесь можно открывать. Распахиваю все четыре створки – и в палату проникает отточенно исполняемая на фортепиано до неприличия известная мелодия: в соседней школе проводят какое-то мероприятие. Наверное, Шопен?..
– Саш… как эта штука называется? – оборачиваюсь и растопыриваю в воздухе пальцы, будто указывая на висящие сверху звуки.
– Ноктюрн ми-бемоль мажор, отличник, – хихикает Тихорецкий.
Дверь-стена переходит в открытое состояние – и Ритка впихивает каждому из нас троих по кружке чая, не прекращая трещать по аудиоканалу.
Угу… Мне достаточно было вычислить по базе этого дарителя дешёвых букетов и увидеть его причёску… Ставлю на три недели максимум…
– Слушай… Тебе… насколько было… – выведываю у Алекса.
– Транквилизаторы помогают, – догадывается он сразу.
– Саш, ну от кого ещё я смогу узнать?.. Скажи мне!
– Надо полагать, Саша не хочет позволить тебе испытать это переживание… дважды. – Вперившись в меня взглядом, Том отставляет кружку на глянцевую поверхность пустующей опоры для какого-то медицинского агрегата.
Непроизвольно делаю глоток:
– Ну ё… В моём чае сахар! Рита… за четверть века можно было и привыкнуть! Целая тонна сахара, кошмар…
– А-а-а, перепутала! Эта моя, держи свою, – выкручивается она, избавляя от сладкого безобразия и усаживаясь рядом с Томом.
За окном продолжают играть Шопена – успеваю обрадоваться:
– А эту я знаю, как его…
– Вообще не Шопен, – закатывает глаза Тихорецкий. – Mariage D'Amour. Поль де Сенневиль, конец прошлого века.
– Оп… ну… круто же всё равно?
– Да, – излучает тепло Алекс. – Но играет не ребёнок. И не робот.
Некоторое время молча слушаем до скрипа притёртую к обстановке мелодию. Почти ледяной воздух пробирается сквозь окно и моментально преодолевается климат-контролем.
– А что если вы все существуете только в моем воображении?
Сентиментальные моменты всегда действуют на Риту очень странно…
– Должно быть, это было бы хуже для нас, чем для тебя, – успокаиваю я.
– Вот здесь, Ваня, ты не прав, – пугающе серьёзно реагирует Том. – Но я убеждён, что существую как минимум я. Поэтому, солнышко, – обращается он к Ритке, из-за чего Алекс натурально выпучивается, как сыч, но заходится беззвучным смехом, – тебе нечего бояться.
Ещё бы. Утонувшая в низком диване, она кажется ещё меньше ростом, ещё изящнее, а по контрасту с тёмно-синей обивкой – ещё более выраженной блондинкой.
– Ваши биологические виды несовместимы, – вызывая у Тихорецкого уже слышный хрип, предупреждаю я.
– Лучше сказать, не могут давать совместное потомство, но… Главное же, чтобы как будто ёкнуло… Я просто… в смысле…
– Лучше заткнись, – не переставая смеяться, отвечает за меня Алекс.
***
Провожу вечер в попытках сопоставить давно уже настораживающие факты. Дома непривычно пусто на фоне вынужденной круглосуточной социализации последних дней. Незашторенные окна – и предсумрак как он есть насыщает комнату, только зеленоватое свечение планшета создаёт подобие точечного уюта.
На Тулисии не ведут разработок экспериментального лекарства от болезни Огавы. Потому что тулисианцы вообще ею не болеют: лет двести назад приобрели полную устойчивость. Никаких симптомов, ничего. Как с гуся вода. Зато от неё страдают их ближайшие родственники – жители планеты Мирабилис. Да, той самой, существование которой кажется какой-то легендой для детей, – закрывшейся от всего мира и теоретически представляющей повышенную опасность для землян.
Ещё большую опасность для землян, правда, представляют пустоголовые пограничники, которых не смущают даже болтающие по-русски инопланетяне… Да, компьютер базы на Ёжике определил Тома как тулисианца – в силу исчезающе малой вероятности встретить мирабилианца где-либо, кроме его родной планеты. Но я-то мог хотя бы обдумать альтернативные возможности!
Вот почему Ритка знает, что препарат не был тулисианским. Хотя ей не приходит на ум, что сам Том не тулисианец.
Залезаю в штабную базу и читаю всё доступное о Мирабилисе. И замираю. Кроме того, что жители планеты, по нашим данным, уже больше пятидесяти лет практически не покидают её пределов, хотя обладают богатыми техническими возможностями для путешествий, она, как дословно написано в досье, «инфицирована» расой двадцать шесть. При попытках выяснить, что означает эта формулировка, натыкаюсь на запрет доступа для моего идентификатора.
А у нас с полковником уговор.
Когда он впервые подпустил меня к компьютеру в своём кабинете, соблазн проникнуть в сеть высшего уровня, конечно, зашкаливал. Защищена она нормально, но, думаю, мне хватило бы и двадцати минут. Даже была идея, как попробовать дать себе доступ из другой локации.
Гончар задержал меня возле стола и прямо спросил:
– Ну что, хакер, сможешь отсюда добраться до секретов планетарного масштаба?
– Смогу, – так же прямо ответил я.
И он сказал:
– Посмотри на меня!
Я посмотрел.
– Ты этого не сделаешь.
– Я знаю, товарищ полковник. Знаю, будет статья.
Он мотнул головой и повторил:
– Ты просто этого не сделаешь. Считай, у нас уговор.
Вообще-то уговор предполагает взаимовыгодное сотрудничество… Но мои сопливые двадцать с копейками лет диалог этот зацепил до скрипа.
– Хорошо, не сделаю, Пётр Николаич.
Он протянул мне руку и вышел из кабинета на четыре часа.
Вот почему доступа к правительственным секретам у меня нет. Хотя там и защита сейчас другая, может оказаться не по зубам…
Как могу затираю следы поисков в штабной базе, а досье на Мирабилис копирую к себе в отдельный файл.
«Думал, я идиот?» – отправляю Тому, одновременно вызывая такси.
***
Врач или военный в нашем городе может не только перевести такси на ручник – но и открыть любую квартиру. И хотя я почти уверен, что сопротивления не окажут, ждать у дверей не испытываю никакого желания.
Квартиру эту, с шикарным видом на исторический центр, он, кстати, снял на три месяца. Мол, что-то ёкнуло. Я ему поёкаю сейчас…
– И что ты здесь, блядь, видами любуешься?! – бросаю хозяину, стоящему на кухне лицом к окну со сцепленными за спиной руками.
Моим вторжением он, естественно, не удивлён:
– А что я должен делать? Это законно арендованная квартира и…
– Заткнись! Допизделся уже. Так. Вечер запоздалых выводов окончен. Бластер на стол! Решишь съебать из города, молчу уж о планете – хуй что выйдет!
Разворачивается чуть более резко, чем ему свойственно двигаться, но смотрит на меня спокойно. Явно вести себя так в подобном положении его научили не на факультете иностранных языков. И даже слегка ухмыляется, выложив оружие. И правда есть над чем поиронизировать: сколько уже раз я добровольно возвращал его.
Слишком громко тикают механические часы – откуда-то повыше холодильника. Вроде интерьер здесь под советский стиль.
– Какую информацию ты отправил на Мирабилис? – Пристёгиваю кобуру с бластером Тома к себе.
– Никакой. Ради безопасности я должен привезти отчёт лично. И мне не понравились результаты прошлого визита… Намеревался приехать ещё раз в любом случае…
Значит, всё-таки отчёт.
– И что в нём?
– Психологический… м… портрет землянина.
– И что у нас за портрет? – Оттесняю его к свободной стене.
– Довольно отсталая раса в плане… сознания, – выкобенивается, делая шаг назад, но складывая руки на груди.
Молча хватаю его куда пришлось и пробую если не лишить равновесия, то хотя бы как-то сдвинуть с места.
– Напоминаю, я вдвое сильнее. Ты пользуешься своим положением… – Даже не думает высвобождать конечности.
– Вздумал играть в благородство? Избавь меня от этой хуеты! Что ещё? Стратегическая информация? Ты потому закорешился со мной и Тихорецким?
– Ваня, ты же знаешь, что в наш век такое было бы попросту глупо. Как в том вашем детском шпионском романе, о котором Рита рассказывала…. К тому же Алекс информацией не обладает, а ты – не делишься. Ты профессионал.
– Приятно слышать! А ты – ублюдок ёбаный! – Бодаюсь в него что есть мочи – выходит тухло.
Но с разворота – вминаю в стену. Он поддаётся. Хрустит пластик – ползёт трещина.
– А вот сейчас… – Впивается в плечо. – …я уже перестану играть в благородство!
Зверски больно.
Оскалившись, вырываюсь. Заряжаю локтем. Без паузы – кулаком под дых. Вздрогнув, бледнеет, хватает меня за затылок и валит массой. Пол – жёсткий и скользкий – ошарашивает по лопаткам. Ногами не двинуть: блокирует обе одним коленом. Успеваю заехать в ухо – ловит запястья. Дёргаюсь – держит крепко.
Сдавшись, рвано вдыхаю.
– Понятно? – подытоживает Том.
– Отвечай! – требую хрипло. – Чем твоя разведка грозит нам?
– Надо полагать, вас признают неинтересными для налаживания контакта. – Отодвигает меня, смахивает волосы с лица и как ни в чём не бывало направляется к холодильнику заказывать апельсиновый сок.
– И что сделают?
Сев, шевелю плечами, проверяя состояние тела.
– Ничего! Не будут налаживать контакт! Делиться научными достижениями. Их у нас немало, превосходящих ваши.
– Пф… индюки с приёбом!
– Согласен, но от меня в сущности ничего не зависит.
– Что будет, если я не дам тебе отправить отчёт?
– Не притворяйся дураком. Во-первых, без отчёта они точно не станут выходить с вами на связь. Во-вторых, они пришлют кого-то другого, и вы не отличите его от тулисианца, а закрыть доступ всем тулисианцам – означает устроить сумятицу на полгалактики.
Том вручает мне стакан сока и садится на пол рядом, прислоняясь к не пострадавшей от удара части стены.
– Ваша планета инфицирована расой двадцать шесть. Что это такое?
– Трудно объяснить. У нас есть их представители. Или представитель. Или… влияние без носителя. Они воздействуют на жителей планеты. При этом мы можем изолировать источник и можем определить, что кто-то уже подвергся влиянию… и… с некоторыми ограничениями… освободить из-под него наших сородичей.
– Том! – Отставив сок на пол и отчаянно застонав, закрываю лицо ладонями, уткнувшись локтями себе в колени. – Ну как я-то могу поверить, что ты не инфицирован… или как называется эта хуеверть… В чём хотя бы суть влияния? Что им нужно? Почему у нас как ошпаренные все от одного слова делаются? И… ты спас жизнь Сашке…
– Я ничем не рисковал, в отличие от вас с Ритой.
– Хватит врать.
– Я не инфицирован. А у вас просто слишком всего боятся… Земляне, ничего не поделаешь… Ты… что предпримешь теперь?
– Не знаю… – Мысль словами не говорится: и догнавшая благодарность, и проблеск недоверия, и потеря ориентиров – какое ещё «влияние без носителя», в самом деле?
Не глядя протягиваю ему руку.
Пальцы Тома гораздо теплее, чем у человека, и я опять стараюсь не рассмеяться, так некстати прикинув, какими ледышками должны ему казаться на ощупь земляне.
– Что? – Изучает мою эмоцию и то ли расслабляется, то ли настораживается.
– У меня ледяные руки?
– Просто слегка прохладные…
Поднимаю глаза, чтобы попытаться понять, правда это или нет, и перехватываю его взгляд.
– Ходят слухи, что на Мирабилисе освоили телепатию или… как она называется. И… Алекс мне сказал.
Том приподнимает брови:
– Это военная тайна, – почти подмигивает. – Саше нужно было помочь: лекарство разрушает психику.
– А на меня ты воздействовал?
– М… несколько минут, в самом начале нашего знакомства. Потом показалось… излишним – и я вывел тебя из транса.
Вот почему всё было так странно, хотя и в моём духе…
– Значит, решение скрывать тебя от командования я принял сам?
Пожимает плечами:
– Ты сразу же вознамерился так поступить.
Чувствую, как притихшее раздражение заряжается новой силой:
– Ну за каким хреном я должен тебе доверять? Ты читаешь мысли!
Отпускает мою руку, то есть, скорее, высвобождает свою: только сейчас я понимаю, что всё это время впивался ногтями ему в ладонь…
Стараюсь заставить себя мыслить трезво. Тиканье механических часов над холодильником – будто единственное содержание момента. Позволив ему побыть, чуть меньше двух минут, Том подытоживает:
– Я могу оставаться на Земле столько, сколько потребуется для твоего спокойствия.
– Рехнулся? Они же будут тебя искать – и у нас точно возникнут проблемы.
– Нет.
– То есть?
– В этом и заключается разница… В степени осознанности… У нас не такие порядки. Я могу делать что хочу. Предполагается, я в любом случае поступаю разумно. Нелегко объяснить…
– Ладно, ясно. И кто-то ещё припрётся нас под лупой рассматривать? Давай лучше уж поезжай выступай со своим отчётом. И кстати, что за приём ты сейчас провернул: сначала вцепился мне в затылок, а не руки заблокировал? Если бы не разница в габаритах…
– Упреждающий манёвр… – Цапнув меня коротким движением зрачков, возвращается к обычной улыбке. – Чтобы ты себе череп не расшиб…
Всё-таки хватаю стакан с соком, опрокидываю внутрь, вскакиваю на ноги и не оглядываясь отправляюсь к входному люку. Потом разворачиваюсь, возвращаюсь на кухню, отстёгиваю кобуру и кладу бластер Тома обратно на стол. Чем оправдать, не знаю. Очень странно, учитывая мою работу, практический опыт и некоторые прочие качества… Но реакция проживается именно так. Я слишком многого набрался у других, не иначе…
– Ваня, я сейчас не поеду. Сначала дождусь, пока Алекс полностью поправится. И… как бы у тебя теперь затруднений не возникло…
– С чего это?
– С того, что ты сейчас пришёл ко мне, а должен был – к Гончару…
17 марта 2099 года, Земля
– И почему ты пришёл ко мне, а не сразу к Гончару? – уныло интересуюсь у возникшего на пороге моей спальни Алекса. Первый час ночи, и я в самом деле собирался отдохнуть.
Еле держится на ногах: выписали только вчера, под персональную ответственность Ритки и уж точно не предполагая, что он на следующий день полетит ко мне на пятидесятый этаж со своего пятнадцатого, хоть и в соседнем квартале. Такую решительность можно объяснить только тем, что Алекс не хуже меня умеет складывать два и два.
Обречённо выползаю из постели, нащупывая тапки, вроде как обязанные находиться и надеваться самостоятельно… Но нет такой передовой технологии, которая не способна обернуться тотальным разочарованием!
– Я всё расскажу Рите! – выплёвывает он детскую угрозу.
– Валяй! – не теряюсь я, изловив одну из пары нерадивой обуви и нащупав шершавый носок второй. – Она уже договариваясь о твоём лечении знала, что лекарство не тулисианское, потому и поверила Тому!
– Да хоть тмутараканское! Не заговаривай мне зубы! Раса двадцать шесть! Я только сейчас добрался до твоих файлов, а Рита туда вообще не полезет!
– Алекс, я тебе не для того дал доступ… – Щёлкаю пальцами, включая свет в гостиной, куда нежданный посетитель еле плетётся вслед за мной. – …чтобы ты шарил по моим личным папкам! Садись. Сядь, я сказал!
Он подчиняется, но пыла не теряет:
– И пойду к Гончару! Какие ещё варианты?!
– Вот уж мало во что я верю, Саш, но ты меня так не подставишь – в этом не сомневаюсь… – Приземляюсь на ступеньку лестницы, ведущей на второй ярус, напротив и одновременно подальше от разъярённого Тихорецкого.
Сам он эту лестницу и соорудил… Очень эффектно складывается, но не всегда потом так же впечатляюще раскладывается без волшебного мата одного талантливого инженера-проектировщика, поэтому я зафиксировал ступени в исходном положении.
– А что я – подставлю всю планету? – Резко наклоняется вперёд, а потом плавно оседает обратно – наверняка не справившись с приступом головокружения.
– И сделаешь Ритку соучастником? Или, чего хуже, отправишь её в карантин на предмет инфицированности этой ебучей расой? Думаешь, кто-то будет разбираться в степени её вовлеченности?
Пытаться манипулировать Алексом – всегда означает нарываться. Или – сразу же огрести…
– И почему ты такой мудак, Кузнецов? – протяжно спрашивает он у пространства у меня за спиной. – С отморозком её гулял по тирам. А теперь – этот хуеплёт сладкоголосый! Не многовато сношений для долбаного отшельника?!
Это в самом деле больно, и он прекрасно знает.
– Алекс, мне тотально поебать на твоё псевдомудрое мнение! Что Артём, что Ритка… исключительно на моей совести. Но Том спас тебе жизнь. Если для тебя не важно, то для меня – слегка наоборот!
– Спас… чтобы довесить ещё лапши!
– Представь себя на его месте!
– Спасибо, я останусь на своём месте! И в своём уме. Пока с твоей помощью не инфицируюсь какой-нибудь расой… – поднимается с явным намерением закончить и разговор, и свой визит.
– Ты и без моей помощи прекрасно умеешь инфици… – осекаюсь, но перехожу в наступление: – Так и зачем ты вообще пришёл ко мне, а не в штаб?
Останавливается, разворачивается, подходит вплотную и нависает надо мной, не произнося ни слова.
– Отвечу за тебя. – С вызовом пялюсь на него снизу вверх. – Потому что начнётся война. Прямо здесь, внутри Содружества населённых планет.
– Война – это естественно. Твои, между прочим, слова. – Упирает руки в боки то ли для выразительности, то ли отвлекаясь от боли.
– Естественно. Потому что есть только одна причина не вступать в войну – доверие.
– Ваня! Сколько раз Том тебе заливал?
– Не знаю! Несколько сотен раз… Как и ты, за всю жизнь. Какая нахуй разница?!
Алекс так понуро оседает на ступеньку рядом, будто если бы у него сейчас на голове была шляпа, он бы её снял в знак уважения к моим безвременно почившим мозгам.
– Саша, прекрати, я не наивный болван… Это своего рода стратегия. Пока он не нанёс мне ни одного удара, и я не собираюсь проигрывать сам себе. У вранья полно теоретически возможных причин. Но доверие можно выдать только наперёд…
– Окей. Тем разумным существам, которых ты мочил с Ёжика, то же самое бы сказал?
– С ними я не был знаком.
– Думаешь, со своей мирабилианской звездой ты знаком?!
– Я знаком с Томом. И если он окажется не тем Томом, с которым я знаком, это будет хотя бы не на моей совести. То же самое могу сказать и о тебе.
– И готов заплатить парой населённых планет за свою великую идею?
– Да. Готов. С тобой и с Риткой ничего не случится, я уж прослежу. А на планеты мне как-то положить…
Лестница приходит в движение, изящно отправляя нас на второй ярус. Я даже не успеваю никак отреагировать. Куда он нажал опять?
Лунный свет здесь упивается сам собой на двадцати квадратах бесполезной площади. Покидая ступеньку, дотрагиваюсь до фактурной стены – по-прежнему шероховатая. Терпеть не могу такое покрытие, но постоянно забываю с ним разобраться.
– Здесь всё ещё можно танцплощадку устраивать…
Из точки, где я нахожусь, кажется, что Алекс нарочно элегантно врисовывает силуэт между соседними рёбрами жёсткости оконной конструкции, отбрасывая кинематографическую тень.
Провожу по стене уже обеими ладонями до полного отвращения, когда он решает сказать – ещё тише, но твёрдо:
– Окей. Я не прав.
– Тихорецкий, поверь мне, сегодня не время для язвительных сентенций.
– Я серьёзно.
Поворачиваемся друг к другу мы одновременно. Я с досадой отталкиваюсь от стены и сгибаю пальцы, избавляясь от оскомины её осязаемости.
– Ты просто воюешь за свою убеждённость.
– Ну… разумеется.
– Это ведь… тяжело, – определяет он с какой-то новой, уже неагрессивной интонацией, жестом заставляя материализоваться из ниши стулья, которыми, кажется, я последний раз пользовался лет десять назад…
– Да, Саш, просто пиздец как тяжело… – Для наглядности надломленно выгружаюсь в сидячее положение. – Особенно когда ты ни хера ни в чём не убеждён… Но в этом мире как-то, блин, больше нечем заняться. И здесь уж ты меня понимаешь! Иначе бы не строил перевёрнутые башни под протестующие вопли народа.
– Рите придётся сказать. Она промолчала потому, что не уверена, долечился ли я… Ей нужен Том.
– Или она в него влюбилась…
– А как же тип из клиники травматологии?
– Тип хм… второго типа… Ещё дней десять максимум.
Алекс вопросительно поводит плечом. Объясняю:
– Она выбирает либо завуалированных абьюзеров с псевдохаризмой, либо чуваков с причёсками как у партийных деятелей из СССР… Первых мы вытряхиваем, вторые надоедают ей максимум за три недели.
– Том не из второй группы, заметь…
– Не исключаю, что есть и третья… Не щёлкал бы ты клювом двадцать пять лет, оглядывалась бы она на тебя…
Он только хмыкает, покачиваясь в кресле.
– Саш, ты идиот, да?.. На кого ещё?!
– Это относится к категории явлений, теряющих очарование при попытках их озвучить. Ты меня услышал?
– Ещё как, блин, как всегда, ёлки… – бормочу себе под нос, выясняя, не вызывает ли у меня отторжения на ощупь ещё и обивка стула…
– Рванёшь на Мирабилис – легенды мне не нужны.
– И зачем меня, по-твоему, туда понесёт?
– Вселенную ремонтировать…
– Ремонтировать, Алекс, это на самом деле не мой профиль! Мой профиль – ликвидировать.
– Ну… соберёшься ликвидировать Вселенную – сообщение мне отправь.
Только Тихорецкий умеет сохранять серьёзное выражение лица, выдав такую фразу после прокатившегося по эмоциональному бездорожью диалога. Я вот, как выясняется, совсем не умею…
***
«Надо поговорить».
«Ещё неделя, чтобы наверняка судить о здоровье твоего друга». – Том, конечно, не спит.
«Я не об этом».
«Неделя – и можем лететь».
«И почему, по-твоему, я собираюсь куда-то лететь?»
Ожидаю ответа, по смыслу похожего на слова Алекса, и зря.
«А что ты станешь делать? Ждать морковкина заговенья?»
«И меня так просто туда пустят?»
«Там никто и не подумает обращать на тебя внимание. Я лечу домой, и я решаю».
Офигеть планетка.
