Надежда Верещагина
Пограничные полномочия
Вывалив моё изрядно утомлённое приключениями тело в кар, Том добавляет:
– Не понимаю пока, почему у нас за столько лет был всего один тот случай, и только сейчас это могло повториться…
– Думаю, Пётр Николаич прав: иное восприятие времени… А я – неизвестно за что посланное товарищу полковнику наказание…
– Мы, к слову, решили наладить сотрудничество с землянами…
– О…
– Да, если тебе предъявят какие-то обвинения, заступимся всем Мирабилисом.
– Ха-ха, только этого ещё не хватало! – смеюсь не к месту, потому что Том эмоцией не заражается, глядя в сторону и продолжая постукивать пальцами по обшивке бокового люка.
– Ваня… если бы ты не сообразил, как поступить, мы бы продолжали ходить по кругу, с огромным риском для всех… Полагал, твоя категоричность – хорошее средство от… воплощённого небытия, но оказалось, всё ровно наоборот! Как я мог не заподозрить!
– Так… Выходит, ты знал, что Мираж – ходячая идея нереальности?
– Это была просто одна из рабочих версий.
– Зачем ему просеивать наше сознание?
– Изучать устройство бытия, надо полагать… Я ведь, каюсь, даже не уяснил до конца, почему его замыкает от твоих действий. – Он наконец перестаёт выказывать беспокойство, оставив в покое дверцу и перекрестив пальцы.
– Тут как раз всё понятно. Они являются невозможными в системе внутренней логики этой… это же просто программа, Том.
– Понятное дело… Но кто-то же за ним…
– Никто, выходит. Или кто-то, имитирующий этого никого… Что менее вероятно, потому как, если бы он имел отношение к реальности, он бы понимал, на чём она держится…
– М-м-м? – солнечно улыбается и выжидает.
– Давай уж сам говори… Ты-то, значит, давно понял, а я – смутно – только сегодня. Объясни подробнее.
– М… Действительность держится, надо полагать, на свой низкой важности – в каждой её точке. Для нас не важно, истинны наши переживания или вымышлены, – они всё равно… как это… определяющи. То есть степень реальности чего-либо не важна для его… словом сказать, практического существования. Только, Ваня, ты не прав вот в чём… даже тому, кто это понимает, всё равно может захотеться запустить вот такую поделку на чужую планету…
– Согласен, затупил… Как минимум – серьёзное оружие.
– И совсем не исключено, что мы видели не все его возможности…
– Почему же вы продолжали с ним развлекаться? Выпарить всё подчистую на территории, на которой его сдерживали, такая уж проблема?
– Просто мы тоже любим головоломки…
Кар автоматически распахивает люк, припарковавшись.
– А своих друзей?
– Верим, что они смогут за себя постоять. – Едва ощутимо коснувшись моего плеча, выпадает в квартиру и обнимает выбежавшую навстречу Лею.
Часть 3
12 апреля 2099 года, Земля
Полковник Гончар намертво защёлкивает звуконепроницаемую дверь кабинета и принимается расхаживать туда-сюда и орать – то есть гудеть, временами порыкивая, – на меня. А я в самом деле чувствую себя виноватым, не отвлекает даже торчащее из полуприкрытой панели в стене устройство непонятного назначения. Похоже на армейский бластер S08, замаскированный под шерстяной валенок.
– Это выперло уже за все рамки, Кузнецов! Почему тебя всё ещё не турнули на гражданку – соображаешь? Потому что я – я тебе потакаю! – с размаху от души бьёт себя в грудь кулаком и слегка кривится от боли. – Сколько тебе лет?! А?! Что ты мне тут рожи корчишь! Отвечай!
– Тридцать шесть, товарищ полковник.
– Пора уже упасть с небес на землю! – заметив мою робко пробивающуюся после этой фразы улыбку, он повышает голос ещё сильнее. – Я тебе поиронизирую! Дисциплина по-прежнему как пустой звук! Условие контракта, между прочим.
– Она у меня внутренняя, Пётр Николаич…
– Совсем очумел?! Ты на службе! У тебя ничего внутреннего быть вообще не должно!
– Делайте что хотите… Я в самом деле перегнул, признаю… Но ведь достиг результата!
– А я совета, что ли, сейчас спрашивал?! Молчать! «Что хотите!» Что?! На тебя ничего не действует! Ни-че-го! Так выходит? Отвечай!
– Никак нет, товарищ полковник! Действует! Даже сильно. Но… недолго.
Гончар делает огромный шаг в сторону своего по обыкновению практически пустого стола, обрушивается в кресло и роняет лицо на два подставленных кулака. Выдержав трагическую паузу в несколько секунд, упавшим голосом осведомляется:
– Можешь обещать мне, что это было в последний раз?
– Я… – Никак не рассчитывал на такой вопрос, но взять и соврать сейчас просто не смогу. – Нет… Пётр Николаич, вы же понимаете, я всё обдумал и… к тому же, повторю, достиг результата…
– Марш отсюда вон! – сквозь сцепленные перед носом пальцы процеживает он.
И меня немедленно сдувает за дверь.
***
Мнусь в коридоре и по-взрослому эффективно борюсь с желанием изобразить какой-нибудь красноречивый жест за спиной успевшего дважды прогуляться мимо майора Дятлова – раздутого, как подгоняемый попутными амбициями парус.
Наконец дверь кабинета приоткрывается и полковник неприветливым кивком приглашает меня обратно.
– Значит, так, Кузнецов. Путём решительных действий хм… в тылу противника ты вывел планету Мирабилис из-под вражеской угрозы. Они прислали благодарность и – впервые в современной истории – предложение о сотрудничестве во всех сферах. Так что тебе полагается премия.
– Спасибо… то есть… служу Объединённой Земле! Но… честно, подумал… если от меня столько проблем…
– Тема закрыта. Но уж обойдёмся без медали! Мне и так тут… придётся подправить отчёты. В общем… у тебя был секретный приказ, ясно? И смотри чтобы Дятлов ничего не раскопал! Утомил уже… полудурок. А где этот твой, как его… филолог грёбаный?
– Не могу знать, товарищ полковник…
– Ваня! Отвечай! – Хлопает по столу раскрытой ладонью, ещё раз подтверждая сегодняшнюю тенденцию к саморазрушению. Говорят, тридцать лет назад он мог отчебучить не хуже меня.
– Ну… здесь он… за забором…
– Ясно… решили разведать, какое у меня настроение?
– Так точно… – сокрушаюсь, желая лишь одного – превзойти все ожидания полковника и не только упасть на землю с небес, но и как можно скорее сквозь неё провалиться.
– Давай его сюда.
– Система не пропустит на территорию части, он же мираби…
– Не тяни канитель! Отключи её! Чего уставился? Выполняй!
***
Буквально продёргиваю Тома в по-прежнему полуприкрытую дверь кабинета: распахнуть её пошире сейчас кажется совершенно неуместным проявлением безудержного своеволия.
– Вот, товарищ полковник, это Том…
– Выкладывай, – без любезностей начинает Гончар, измерив мирабилианца одним словно прочертившим жирный отрезок взглядом сверху вниз, – что за ерундовина ваша двадцать шестая раса?
– К слову, я член Совета Мирабилиса, – обворожительно улыбается тот, – и этикет предписывает мне налаживать дипломатические контакты с кем-то не ниже уровня главы верхней палаты земного парламента, а уж по таким вопросам…
– Ха! А мне этикет предписывает предъявить тебе обвинение в шпионаже. Для затравки.
Том пододвигается к полковнику на полметра, мимоходом прикусывает кончик языка, тут же разжимает зубы и непринуждённо выдаёт:
– Ну так предъявляй! Зачем словами-то зря сорить?
– Том! – пытаюсь предотвратить возгорание: он не понимает, что Гончара можно непоправимо вывести из себя, несмотря на всё его неподдельное великодушие.
– Садись давай! – Одним махом сдёрнув куртку со спинки кресла напротив, полковник бесцеремонно указывает на него пальцем. – Фамилия у тебя есть?
– Да, но вам было бы очень трудно её произнести, – устроившись на сиденье и тут же вернувшись к обычной доброжелательной мине, отвечает Том.
Увлёкшись наблюдением за этими метаморфозами, без спросу шлёпаюсь в прикатившее третье кресло, оставив полковника стоять с неописуемым выражением лица. Осознав невольную выходку, сливаюсь с фоном, решив промолчать. Раздув ноздри, Пётр Николаич располагается за столом в привычной позе – отъехав от него почти на метр и с упором положив ладонь вытянутой правой руки на столешницу.
– Ваня, – рассказывает Том после паузы, – оказал нам неоценимую услугу. Всем нам.
Поворачивается ко мне:
– Должен был сказать раньше: мы записывали ментальные данные, твои. Не мысли, именно данные… Это прояснило некоторые моменты, хотя и породило новые вопросы… Похоже, в лице гостей из расы двадцать шесть мы имеем дело с неким м… ситом. А вернее, дырками от сита, состоящими м… в некотором смысле из ничего, которые пытаются в текущей действительности м… существовать э… как бы парадоксально ни звучало.
А мне парадоксальным здесь (и не только здесь, раз уж пошла минутка философии) кажется вовсе не то, что дырки от сита пытаются сами по себе существовать, а скорее то, что они имеют наглость ещё и приставать ко всем подряд с разговорами… Точнее, с проповедями. Но лучше я промолчу.
– Почему парадоксально? – интересуется Гончар. – Сито – есть, дырки – есть. Не вижу ничего парадоксального. Хотя, конечно, тебе лучше с нашими учёными о таком лялякать…
– В этом смысле – да… Прошу прощения, я пользуюсь неродным языком… и объясняю не вполне понятный мне предмет… Да… коль скоро есть дырки, то, выходит, должно быть и сито, только мы его не наблюдаем, то есть, м… не имеем даже теоретической модели… возможно, потому, что в принципе на это не способны и никогда не будем. Вот.
– Майор Кузнецов! – хватается за меня Гончар, напустив официальный вид. – Доложите, как вам удалось разгромить противника в таких условиях!
Дважды открываю и захлопываю рот. Понятия не имею, как изложить, не создав впечатление, что я либо напропалую заливаю, либо не вполне психически здоров. И то и другое сегодня в этом кабинете придётся более чем некстати…
– Ваня как бы… расщепился, – выручает Том, растягивая губы до ушей. – При помощи приёмов работы с сознанием, которым мы его обучили, и благодаря уникальным особенностям своей личности.
– Каким ещё особенностям? – настораживается полковник. – Как… расщепился?!
– Благодаря чрезвычайному самоконтролю и высокой внутренней дисциплине. А о технических деталях и правда лучше пообщаться учёным с нашей и с вашей стороны. Уверяю вас, опасность, как вы это называете, инфицирования Земли в данный момент нулевая. И вообще, вероятнее всего, в обозримом будущем с расой мы больше не столкнёмся на всех постах Содружества населённых планет.
Так и жду, что он мне сейчас попробует подмигнуть – и будет полный провал. Но в чём Тому равных нет – так это в умении увиливать, скользя по краю. Если честно, оно меня восхищает. И раздражает, само собой. То есть, в конечном счёте, вдохновляет.
– Ванька у нас и не такое может! Главное – его вовремя разбудить! М… парламентарий… – Прямо физически ощущается, как Гончар испытывает неловкость из-за невозможности обратиться к Тому по фамилии. – …раз ты уже здесь – скажем, что с дипмиссией, абсолютно легально. Главное, чтобы Дятлов не сунул нос… Хрен там! Закрою ему доступ к базам космопортов! Рыпнется – уволю к чёрту… – Извлекает из стола панельку управления системой.
– Я уже закрыл… – Надо признаться, а то будет хуже. – Согласен, что это недопустимо, и по-прежнему готов…
– Завтра в шесть утра чтобы был здесь. На Ёжике у ребят небольшие проблемы с… твоим компьютером. – Теперь он взирает на меня с обречённостью и укоризной, перемешанными с лихим заговорщическим задором.
– Есть, товарищ полковник.
– Свободен. А с… вами приятно было познакомиться. – Протягивает Тому руку.
– Взаимно, Пётр Николаевич, – сияет тот.
***
– А правда, слушай, у тебя есть фамилия?
– При попытке её повторить землянам может быть трудно удержаться от рвотного рефлекса. Да она мне и самому никогда не нравилась!
– Не иначе, несёт в себе секретный код, доступный только мирабилианцам, и, узнав её, я получу неограниченный доступ к содержимому твоего мозга без всякого телепатического контакта, владение которым вы используете только лишь для отвода глаз. Вероятнее всего потому, что ваши мозги представляют собой искусственно созданные нейросети…
– И поэтому ты сегодня провёл меня на территорию военчасти, отключив защиту и не подумав доложить начальнику, что я не только искусный лжец, но и попросту вооружён, – подражая моей интонации, указывает двумя пальцами на свои рёбра. – Почему ты смеёшься? И кстати, зачем у вашего полковника валенок был в шкафу?
В нагрудном кармане у него забавный мирабилианский мини-бластер. Чудовищно неудобный, но исключительно смертоносный, если действовать внезапно. Особенно когда твой противник – гигантская птица… А мне просто надоело ежедневно конфисковывать его арсенал. И откуда он вообще знает, что такое валенки… Ничего не отвечаю, застревая в очередной внутренней потасовке с переполняющим смехом.
– Ваня? – Вглядывается в моё лицо, загораживаясь лапой от солнечных лучей, бьющих прямо в лобовое стекло кара: мы отключили фильтры, чтобы насладиться весенней погодой. – Что стряслось?
– Пернатые вредители и дырки от дуршлага, или… как ты там сказал…
– От сита. – Начинает понимать – и расплываться в ещё более всепоглощающей улыбке.
– Мы победили их всех! Чувствуешь себя крутым, а? Я прям вернулся героем! Хорошо хоть Сашка не будет слишком сильно трагически вздыхать…
– О, почему, интересно?
– Потому что он пацифист, Том! А воробьи и дырки от дуршлага – уж точно войной не назовёшь.
– В самом деле? Пацифист… он же…
– Мой друг, да! Ха-ха! Наоборот – знаешь такое слово? – Подмигиваю, переключаюсь на ручное управление и набираю предельно допустимую для полётов над городом высоту и скорость.
12 апреля 2099 года, мой дом
«Flying high above soaring madly through the mysteries that come», – на всю мою квартиру заливается воодушевлённый мужской голос.
– Опять ископаемый рок?! – ору я.
Встретивший нас Джек напрыгивает, силясь свалить меня с ног, но, не добившись успеха, переключается на Тома – тот сгребает пса в охапку и уволакивает на диван. От усталости и смешавшихся ассоциаций начинает мерещиться, что мирабилианец и собака понимающе подают друг другу знаки.
Среагировав на порождённые хозяином децибелы, компьютер плавно убавляет громкость. Вальяжно рассевшийся за моим столом Алекс лениво поворачивает подпёртый раскинутым кулаком подбородок – будто нашим с Томом появлением неприятно удивлён. Спрашивается, чего ещё он здесь дожидался… Слева от гостя приютилась моя кружка с рыцарями. Трясу головой, вспомнив, как совсем недавно она превращалась в обломки и осколочную пыль.
В кружке – чай, а вот на столе рядом красуется непочатая бутылка шампанского. Того самого, которое стоит как мой самолёт… Кстати о самолёте – я просто обязан прокатить всех собравшихся здесь последовательно на несколько противоположных краёв Земли, ведь ради такой романтики его и купил. Не всё же гулять по небоскрёбам… Но после насыщенного путешествия на Мирабилис, беседы в кабинете полковника и предстоящей в ближайшие пару часов меломанской атаки Алекса – это его изящный способ проявлять пассивную агрессию – хорошо, если смогу не закрыться в спальне навсегда. К тому же завтра на работу к шести. Чёртова служба! Хоть увольняйся…
– Где-то я эту песню уже слышал… знакомые слова, – добавляю на фоне затухающей мелодии.
– Периодически её насвистывает твой мозг, – ворчит Сашка в ответ.
– Ваня! – восклицает появившаяся из кухни Ритка, но, подойдя поближе, замирает: – Том, у тебя… что с твоими глазами? – И вдруг отступает за спину развернувшегося вместе с моим креслом Алекса, а тот, потратив ещё пару секунд на тестирование внешнего вида сначала пришельца, а потом и меня, осведомляется:
– Окончательный вариант?
– Изначальный, сколько раз мне ещё нужно повторить: фиолетовые глаза и у тулисианцев, и у мирабилианцев на деле встречаются очень редко… Гораздо реже, чем светлые волосы у землян.
– А жаль… – вырывается у Ритки.
– А Ване вот больше понравился настоящий цвет…
– И между прочим, я не крашу волосы! – перебивает она, распаляясь. – А Ваня – он вообще ничего не понимает! – набрасывается уже на меня. – В том числе и со своими приключениями! Ты мог умереть! Саша мне всё рассказал!
Ну вот. И когда только Том успел выложить Алексу всю историю в подробностях? И главное – зачем?
– Так! – не выдерживаю я. – Тихо! Во-первых, сколько можно, я не буду шампанское! Символически, я понял, да… Мне уже… просто поверьте, мне уже и так хорошо.
– Всё-всё, мы поняли! – Ритка хватает меня за локоть. – Никто не будет никакого шампанского. У нас там готовится ужин, и пирог, и всё такое.
– Не у нас, а у меня, между прочим. – Плетусь, увлекаемый на кухню (Алекс и не думает двигаться с места, а Том – прекращать нянчиться с Джеком). – И к чему только я дал вам доступ в квартиру…
На кухне всё до невозможности реально. Некоторое время поёживаюсь, стараясь хоть как-то логически разрешить накатывающий морок. Как понять, что всё это – на самом деле? «Хоть как-то» никаким боком не подходит к «логически», потому с внезапно последовавшей неизвестно откуда лёгкостью отмахиваюсь от идеи распутывать философскую задачку прямо сейчас.
Опершись локтями на столешницу и нахмурившись, Ритка возится с настройками автоповара.
– И… что именно Том рассказал Алексу и зачем?
Перебирая кружки в поиске замены рыцарской, с удивлением обнаруживаю на полке, на которую я после прилёта с Ёжика ещё не заглядывал, явно незнакомые предметы… Вот что значит несколько лет не бывать дома…
– Неужели не понимаешь? Хотел переключить наш гнев на себя… Тебя пожалел… По-моему, он тот ещё…
– Не всё с ним так просто, Рит. Так… что?..
– Всё. Что ты совсем недавно… взаимодействовал с этим ужасом! И был там как будто с нами, прямо здесь. Как Джек тебя спас, – шепчет, чтобы пёс не примчался, заслышав кличку, – и как… Ваня, я же знала, что у тебя тяжёлая работа… но что тебе бывает так плохо… Почему ты мне не рассказывал?!
– Том знает о протезе, – слишком поздно решаю съехать с темы. – Он сам догадался, я тут не…
Нахохливается, не оценив ни манёвра, ни сути сообщения.
– Ничего страшного… Он друг. А ты вот… – проглатывает слова, и в этом может быть множество смыслов, но, в общем, все они сводятся к единственной идее: я – законченный отморозок.
Не важно. Отчаянно хочется спросить: «А сейчас ты настоящая?» – но душевное здоровье – слишком хлипкая штука, чтобы ронять зёрна сомнения ещё и в мысли Ритке, мало как будто я ей уже доставил бед…
Молча отрывается от готовки, перемещается ближе и обнимает одной рукой. Ухом прижимаю её ладонь к своему плечу и раскидываю планшет на полстола:
– Давай я лучше фотки покажу. Сама захочешь туда полететь, готов поспорить! Вот смотри: у них ночь такая – хоть глаз выколи. Что творится с освещением, так и не успел расспросить, а ещё прогрессивная планета… А, вот здесь ещё… пневматический поезд, прикинь! А у нас говорили, глупая идея… И… вот коллеги Тома, как тебе? Красавчики все как на подбор – а? Слетаем в гости как-нибудь? В конце концов, я освободил их планету! И там теперь безопасно… ну, относительно… вот, кстати, сейчас покажу местных птичек…
– А это кто? – Она, конечно, тычет мизинцем в роскошное тёмно-коричневое платье.
– Лея, дочь Тома. Всё забываю рассказать: у них с женой была разница в возрасте сто лет, причём в обратную сторону – ну, понимаешь?
– С женой?! А разве он не гей?!
– Выходит, как минимум не совсем. – Смеюсь и, отбросив планшет, опрокидываю её себе на колени, а потом, ухватив за искусственный голеностоп, проверяю его подвижность. Не протестует – и это настораживает. Должно быть, готова согласиться, что нога начинает по-настоящему подводить. – Ты же сама с ним флиртовала!
– Я со всеми флиртую…
– И зря!
– На себя посмотри! Серьёзно, ты не спросил его?!
– Пыф… Отстань, пожалуйста! И вообще, после ужина будем проводить профилактическую диагностику твоих кибернетических частей. Возражения не принимаются!
12 апреля 2099 года, мой дом, как на грех
Нормальная земная еда – счастье, которое невозможно прочувствовать, пока не проторчишь шесть лет в пучине космоса с ворчливым кухонным агрегатом, помешанным на здоровом питании, а потом не слетаешь на безумную планетку, где тебя накормят синтетическими гелями из бутылочек и воображаемым мороженым. Рита у нас в этом смысле человек творческий: никаких стандартных настроек меню – и ведро перца в любое блюдо. Мне как раз подходит. Да и просто собраться за столом в компании, преимущественно состоящей из землян, – тоже вдохновляющая идея.
– Хрен его знает, чего на самом деле добивался автоповар на Ёжике! – вещаю с набитым ртом. – Вероятно, по его расчётам, в моём организме был катастрофически понижен уровень однообразия. Принудительно первым выбором предлагал синтезировать куриное филе! Копаться дальше очень часто было лень… а то ещё выпишет манную кашу… в общем, я уже думал, что скоро начну откладывать яйца!
– Куда откладывать? – хмыкает Тихорецкий, виртуозно приподняв ножом капустный лист и с порядочной долей недоверия осматривая начинку приготовленного без его экспертных советов голубца. – В долгий ящик?
Лицо Тома озаряется чистейшим удовольствием, как будто услышанная игра слов добавляет смаку к обеду, и без того пришедшемуся ему по душе. Эта мина тут же сменяется беззаботным хохотом:
– К слову, почему ты… не подправил повару извилины?
– Ну уж нет! Мне бы тогда пришлось снова вникать во что-то, связанное с готовкой…
В общем, мы расправляемся с грибным супом, голубцами и яблочным пирогом (от которого Том приходит в экстаз, а Джек, выпросивший приличный кусок, – в полное упоение), а потом – разбираемся с настройками женщины-киборга: я сканирую систему, Сашка возится с механикой, а Том рассыпается в обещаниях встроить ей в протез мирабилианский отражатель ментальной атаки. На вопрос, для чего эта штука нужна на Земле, он на полном серьёзе отвечает, что она сделает эмоции неразличимыми для посторонних, независимо от транслируемой мимики:
– Словом сказать, сможешь стать чемпионом по игре в покер!
Рита, не предчувствуя подвоха, весело хохочет и треплет за уши привалившегося к ней на диване Джека. И как раз в этот момент Алекс, постучав костяшкой пальца по передней стороне протеза, спрашивает:
– Чувствительность не изменилась?
– Нет, кажется… я его от ноги своей не очень отличаю.
– Икроножная мышца неточно реагирует. Придётся протез отсоединить. Ненадолго. Копию сниму и завтра её заменим.
Она моментально бледнеет, выпрямляясь в порыве оттолкнуть, а я – становлюсь мрачнее тучи. Во всяком случае изнутри.
– Пойду там пока… изготовлю лёд для… игристого вина! – тут же сочиняет легенду Том.
– Бутылка охлаждается сама, на Мирабилисе до такого ещё не додумались? – урезонивает она. – Останься…
Он сдаётся и устраивается рядом с Джеком, задумчиво поглаживая собачью морду в нескольких точках, будто делает лечебный массаж.
Как можно быстрее отключаю и снимаю протез – Рита напряжённо мнёт в кулаке ткань пёстрой юбки. Колено сохранилось своё, а вот ниже – почти ничего.
Том отвлекает её на какие-то мирабилианские картинки на своём планшете, держа его на уровне затылка Джека. Не прислушиваюсь к диалогу. Пёс выворачивает шею, силясь поднырнуть и тоже что-нибудь разглядеть.
Уже через пару лет после катастрофы конструкцию боковых люков в карах изменили. Точнее, я потребовал этого от производителя, чтобы создать видимость реальных действий… Дверь сложилась внутрь машины как пресс – прямиком в область лодыжки. Рита утверждает, что не успела уловить боль: шок догнал почти сразу. Или так, или наш мастер спорта по эмпатии убедил её не рассказывать мне правду…
Неловко пихнув протез Алексу, поднимаю взгляд – и вижу, как Том отдёргивает пальцы от её плеча и, развернувшись как мягкая пружина, встаёт на ноги. Рита – то ли пытается обнять сама себя, то ли… Никогда ещё не видел такого жеста в чьём-либо исполнении, но в методичках он трактовался однозначно… Что происходит?! Том замедленно переступает в сторону – паникует?! – и тихо объясняет:
– У неё… как сказать… оторопь.
– И чего ж ты дал дёру, душевный целитель? – накидываюсь я.
Джек спрыгивает на пол, лихорадочно вращая глазами туда-сюда – с одного участника перепалки на другого.
– Она… как раз меня испугалась.
– Так. Ты, значит, вздумал в мозги ей полезть?!
– Нет, всего лишь… я спросил разрешения!
Алекс аккуратно откладывает протез и склоняется над Ритой:
– Что с тобой?
Она надрывно вдыхает и хватает его за рубашку. Пук волос, удерживаемый двумя крупными перекрещенными шпильками, подпрыгнув, сползает с затылка на шею. Всхлипываниями её колотит по нарастающей:
– Почему всегда так?! Не хочу, но позволяю… И никто тут ни при чём! Как воронка внутри! Если кто-то заходит куда-то… в гости – мне кажется, всё правильно. А потом… иду на дно – и могу только проецировать-проецировать… свои выдумки. А ведь это может быть вторжением. Против моей воли! И если я молчу… Почему я молчу?! Перестаю понимать, где я сама…
– Рита, пожалуйста, расскажи мне, что тебя испугало. Дыши глубоко – вот так, хорошо… Ты в безопасности. Расскажи мне.
Выглядит, будто Алекс прошёл курс первой помощи людям в изменённых состояниях психики. Это особенно нелепо – потому что такой курс прошёл как раз я, стоящий в двух метрах от эпицентра событий с разинутым ртом и сжатыми кулаками, как водится, не донесёнными до мирабилианского лица.
– Я… я решила в прошлый раз, что не должна делать совсем ничего, если… если я сомневаюсь… я… – Заходится в отдающих безнадёгой рыданиях. – Но… в такие моменты – меня как будто вообще нет! И ты, Ваня, это понимаешь!
Смотрю на Тома – поводит плечом, словно собирается хлопнуть себя по лбу, – и почти без стука врывается в мои мысли с открытием:
«Она подвергалась насилию. Осторожнее вслух!»
«Ну да, её любовник сломал ей руку, а я – как видишь – и вовсе сделал инвалидом…»
«Не мели ерунды. Её изнасиловали».
«То есть?! Она бы мне… Да этого просто не может быть!»
«Мне нельзя было так быстро влезать к ней в голову, прости. Но я даже и не думал…»
Зря я всё-таки не сломал нос Артёму.
И зря говорил ей: «Когда угодно вышибу мозги любому, на кого ты покажешь пальцем». Она тогда ещё спросила: «Даже тулисианцу?» – а я ответил: «Конечно! Ты же знаешь, как я могу разбежаться и…» Вот же… неужели это сделал тулисианец?!
Кисловато покосившись на меня, Том подбирается поближе к Ритке, смягчая и без того вкрадчивую манеру:
– Солнышко, я совершил глупость. Просто хотел подробнее рассказать о Мирабилисе. Мысленно проще передавать такие сообщения. Там смогут регенерировать твою ногу самое большее за неделю.
– Ты же не виноват! Так даже к лучшему… Ногу… не знаю, я привыкла. Но… может быть, надо.
«Ваня, а она знает своего отца?»
Конечно, Том полез копаться дальше: надолго его не смутить. Они там на Мирабилисе мозгами наружу живут… А мне только очередного сеанса психоанализа ещё не хватало…
«Нет. Она решила не выяснять, кто её родители».
И не выяснила бы, если бы не столкнулась в Сети с мужчиной. Выявив по ключевым словам направление, в котором движется диалог, система проинформировала, что у собеседников общий отец.
Её брат – тоже врач, психиатр, профессор, доктор наук. Далеко не первое в моей жизни подтверждение: генетический код влияет на способности и наклонности гораздо сильнее, чем внешние факторы. Правда, совсем не влияет на содержание личности… Любопытство взяло верх, и Ритка начала видеться с ним. Но очень быстро свернула общение после того, как профессор обозвал Тихорецкого «сарказмирующим агрегатом». Мы потом часто вспоминали эту кличку и веселились. Ну нам-то можно…
А её отец, которого было вычислить уже нетрудно (вряд ли она искала, но я – перестраховался), тоже врач. Хирург. А вот с матерью дела обстоят сложнее… Поиск ничего не дал, но Сашка твёрд во мнении, что она может быть только драматической актрисой, иначе откуда это всё…
– Ваня! Очнись, ты слышишь?! Отвечай, ты-то почему не доверяешь мне?! Как ты можешь столько всего скрывать?! – Будто слёзы, пассивно текущие по щекам, вынесли всё, что накопилось у неё внутри, пока мы с Томом развлекались на Мирабилисе.
– Мы, кажется квиты, я не всё рассказывал, ты – тоже… Боялась, что меня понесёт? Просто, пожалуйста, скажи, кто это сделал… Я обещаю…
– Том транслирует мои мысли?! – Всплёскивает в воздухе обеими руками и порывается вскочить и допрыгать до меня на одной ноге, но Тихорецкий успевает среагировать, отловив и усадив обратно.
– Транслирует свои предположения.
– За двадцать лет ты мог бы догадаться и сам, – припечатывает Алекс бесстрастно – будто ещё и зевнёт сейчас для полноты картины.
– Что-о?! Ты знаешь? И в курсе, кто это?! Да вы все ненормальные…
– Догадался. И – не в курсе, кто это.
«И боюсь узнать», – вот что он имеет в виду.
Тишина становится всё концентрированнее. Том не подаёт признаков жизни, Алекс выжидает, я торчу как остолбеневший идиот.
– Всё было не так… не так, как вы думаете. Я просто… просто не смогла сказать нет. И – до Артёма… Поэтому… я не боялась того, что ты сделаешь, Ваня. Но не хотела, чтобы вам были известны обо мне такие вещи. Это был Чучуев, если важно… И он на самом деле… наверное… не мог отдавать себе отчёта, что я не хочу, но… Саша, я уже потом поняла, ты обо всём догадался… иначе чем объяснить… Прости. Я совсем не могла переступить через себя! Вот есть я, для всех всё нормально. А если скажу – начнут суетиться, записывать меня в инвалиды…
В инвалиды… Руки так и чешутся разнести всё вокруг. Для всех всё нормально?! Если б я только знал!
Джек запрыгивает обратно на диван и замирает, неуклюже упав набок. Тихорецкий поочерёдно рассматривает всех присутствующих – мышцы лица подрагивают, выдавая напряжённо стиснутые зубы. И уходит на кухню.
– Он же потом переехал в Штаты… Выходит, тебе и четырнадцати лет не было!
Дёргает шеей. Переминаюсь с ноги на ногу. Жалобно улыбается, но молчит.
– «Не мог отдавать себе отчёта»! Как вообще?! Его воспитали дикари?
– Нет, мы… помнишь ту книжку? О том, как надо вернуться к природной чувственности и…
Помню я ту книжку. Завуалированное пособие по бытовому садомазохизму, игравшее неизвестно на каких струнах, причём, как я тогда думал, неизвестно чьих… Алекс прочёл её от начала до конца и прокомментировал: «Окей. Становится модным превращаться в обезьян. Чтобы лучше развиваться». А я вообще ничего не понял, бегло перемотав, потому в ответ на рецензию пожал плечами, а Сашкиным праведным гневом (так у него выглядит праведный гнев, угу) не зарядился – сказал: «Ну и хрен с ним!»
– Господи, куда вернуться! Тебе было тринадцать лет!
– Окончательно поссорился с головой? – безо всякого выражения вставляет Тихорецкий, уже успевший притащить Ритке стакан воды.
– Я поссорился?! Да какого чёрта вы все заморозились! Мы же не можем просто так… Мы должны обсудить! Ты говорила с грёбаным психологом хотя бы?
– Даже не собиралась… – Отхлебнув воды, хмурится и пихает стакан мне в руки. Всовываю его обратно Алексу.
