Мирослава Раевская
Из рода волхвов
Яромир забрал у него женщину, которую он любил, Радовид же заберёт его жизнь. Обмен честный, как ни посмотри.
– Хорошее место, князь, – засмеялся Радовид, когда их взору предстало огромное капище. Вокруг, окружая их со всех сторон, высились божественные лики, молчаливо созерцающие творящееся в мире бесчестие. – Желаешь напоследок попросить у богов милости? Думаешь, помогут?
– Пошёл прочь, пошёл прочь, пошёл прочь! – вопил князь с глазами, в которых читался необъятный ужас. И ни капли смирения и раскаяния.
Он рухнул подле идола Макошь и стал что-то отчаянно шептать, припадая разбитым лбом к земле. Радовид не мог сдержать смех от того, как иронична порой бывала судьба. Ещё вчера Яромир убил женщину, прислуживающую берегине, а сегодня отчаянно молил её о спасении своей грешной, чёрной душонки. Отвращение мешалось с ненавистью, застывая в горле комом – не вдохнуть, не выдохнуть. Когда-то давно Радовид думал, что никогда не станет тем, кто наслаждается кровью и убийствами. Но, оказалось, достаточно отнять у него Миру, чтобы все мыслимые законы мироздания в его голове рухнули в одночасье, похоронив с собой и сострадание, и милосердие.
Вороны кружились над их головами, подобно голодным стервятникам, что отчаянно желали впиться в мёртвую плоть. Грозовое небо было тёмным и тяжёлым, готовым разразиться молниями и громом. Но, пожалуй, даже гнев Перуна не устрашил бы его сейчас, когда виновник всех его бед был прямо перед ним. Просто протяни руку – и сожми шею.
– Скажи, Яромир, стоило ли оно того? – полюбопытствовал Радовид и сделал шаг вперёд, с весельем наблюдая за исказившимся лицом князя. – Для чего ты желал подчинить себе волхвов? Для дальнейших завоеваний? Будем честны хотя бы сейчас – из тебя на редкость дерьмовый правитель. И, тем более, завоеватель.
– Если бы не подобные тебе, то плевал бы я на вас, проклятые колдуны! – вдруг вызверился Яромир и поднял перед собой руки, увенчанные чёрными проклятыми рунами. – Это сделали вы, вы меня прокляли! Первыми вонзили мне нож в спину, а теперь хотите выставить виноватым?! Из-за вас я мучаюсь уже больше года!
Радовид не смог сдержать ядовитую улыбку, узнав в тёмных узорах старое, как мир, заклятие, которым наказывали самых отпетых нечестивцев. Чем больше зла творит человек – тем больше губит сам себя. Макошь играла с их жизнями, точно с куклами, но удивительно метко обличала все их пороки. Его наказала за гордость, а князя – за все свершённые им преступления. Но, пожалуй, было бы слишком скучно, закончи он жизнь столь унылым образом.
– Недостаточно мучаешься, князь. Этого слишком мало.
***
– Ты безумец, Радовид, если думаешь, что играть со смертью – весёлое занятие, – яростно проронил Огнедар, когда явился к нему спустя множество дней на порог. – Тело девочки давно стоило предать огню, а ты оскорбляешь её дух своим мерзким колдовством.
Радовид обернулся к нему с ленивой безучастностью, с какой обычно люди разглядывали мёртвых муравьёв, совершенно незначительных в их глазах. Перед ним на широкой постели лежала Мира, исписанная рунами с ног до головы – и только оттого сохранившая целостность своей плоти. Минуло много дней, но её тело будто застыло во льдах, в одной временной петле. Казалось, она просто заснула послеобеденным сном – и совсем скоро откроет глаза. Лишь бледное лицо и посиневшие губы выдавали в ней мертвеца, немого и глухого к желаниям живых.
– У жреца Велеса, полагаю, много свободного времени, раз вы всё ещё горите желанием читать мне нотации? – едко отозвался Радовид, разгребая завал на столе. На пол полетели коренья, сухие травы и цветы. – Каким образом вы вообще меня нашли?
– Легко найти колдуна, от которого всегда разит смертью. А это единственное место в округе, к которому боятся приближаться даже животные.
– И правда, легко, – хмыкнул он в ответ на эти обличающие слова и обернулся. Усталые злые глаза вглядывались в старческое лицо почти с отвращением. – Ну и что? Вам-то какое до того дело? Я же не прошу вас играть со смертью вместе со мной.
Огнедар раздражённо стукнул посохом и приблизился к неподвижному девичьему телу, которое лежало на постели. Даже смерть не украла её красоты, лишь заострила изящные черты сильнее. А тёмные рунические узоры, тянущиеся от изящных запястий до тонких лодыжек, внушали странный трепет. Но не от умиления, а от ужаса – если однажды жрица вновь откроет глаза, то более человеком никогда не будет.
– Ты осквернишь её своим чёрным колдовством, мальчишка, – прошипел Огнедар, рассматривая рассыпанный по полу чертополох. – Думаешь, эта трава сдержит её мертвецкую ярость, если ты продолжишь свои жуткие ритуалы?! Предай жрицу огню, не гневи богов ещё сильнее.
Радовид в безотчётной ярости швырнул в стену рядом с ним деревянную плошку, но жрец даже не шевельнулся. Усталость минувших дней вбивала гвозди в гроб его терпения – и он едва мог противиться тем чувствам, которые отравляли его душу. Он не спал несколько ночей, изучая древние свитки и писания в надежде отыскать ответ на все свои вопросы и был настолько близок к разгадке, что в предвкушении чесались кончики пальцев. У него получилось предотвратить гниение тела – и получится вдохнуть в него былую жизнь. Радовид в это слепо верил и отступать было бы слишком трусливо с его стороны.
– Я не спрашивал твоего совета, старик, – пренебрежительно выплюнул он. – В тот день, когда ты предсказал мне нашу с ней судьбу, то мог бы рассказать всё подробнее. Тогда я бы смог её спасти!
– Высокомерие – твой главный грех, мальчишка, – лукаво ухмыльнулся Огнедар, щуря глаза, словно хищник перед прыжком. – Ты и правда думаешь, что судьбу можно изменить? Она – это данность, которой должно подчиняться. И она велит тебе отпустить эту жрицу, пока ты окончательно не обезумел.
Радовид сдавленно засмеялся и отвёл слезящиеся глаза, оглядывая скромное убранство убогой избы, которая ранее принадлежала крестьянской семье. Всюду висели сушёные травы, валялись черепа животных – и стоял затхлый воздух. Пожалуй, именно так выглядело жилище безумца. В чём-то Огнедар был прав.
– Или, полагаю, ты уже достиг крайней степени безумия, – поморщился в ответ на его смех жрец.
– Да, судя по всему, именно так… Я безумец, Огнедар! Но разве моя в том вина? – он развёл руками, задевая рукавом растянутой чёрной рубахи горящую лучину. Пламя дрогнуло, разгоняя тени. – Люди, которых вы, седые глупцы, столь отчаянно защищаете – забрали у меня всё. И что же, мне смириться? Опустить руки? Почему я должен, если у меня достаточно силы, чтобы найти решение?
– По-твоему, законы этого мира не стоят и гроша? Думаешь, сможешь попрать их, обмануть смерть, а после наслаждаться счастьем вместе с любимой женщиной?!
Радовид равнодушно пожал плечами и коснулся светлых волосы Миры, пропуская их сквозь пальцы, словно белёсый шёлк.
– На этот мир и на его законы мне давно плевать, – он ухмыльнулся. – Поверьте, если бы я боялся богов, то не стал бы проливать человеческую кровь.
– Ты её не просто проливаешь – ты ей упиваешься, – с презрением процедил Огнедар. – Остановить тебя мне не по силам, но я всё же спрошу… Ты готов к последствиям своего отчаянного эгоизма? Если ты готов ради этой женщины нарушить все мыслимые и немыслимые законы, то сможешь ли после принять справедливое наказание за свои грехи? Боги тебя не пощадят…
– Они никогда и никого не щадили, – горько улыбнулся Радовид и отвернул голову, вглядываясь в искажённые смертью черты девичьего лица. – Мне больше нечего вам сказать. Так что лучше уходите.
Как только дверь за его спиной хлопнула, взволновав сквозняков зажжённые свечи и лучины, он устало рухнул на прохладный пол и опустил голову на белые простыни. Мира была всё также молчалива, как и прежде, – ни смеха, ни улыбки, ни упрёка. В последнее время он всё чаще вспоминал её гневное лицо, которое становилось удивительно очаровательным, когда она злилась на него после очередной глупой шалости. Пожалуй, Мира бы осудила его и отвесила крепкого подзатыльника за всё, что он сделал за последние несколько месяцев.
Радовид коснулся лунной подвески на её шее и очертил пальцами изящное, но холодное серебро. Возможно, он и правда безумен – но лучше прослыть безумцем, чем опустить руки, когда надежда маячила на горизонте. Её нужно было лишь схватить за вёрткий хвост. Раз уж руки его и без того по локти в крови, то и боятся гнева богов было бессмысленно. Если их так тревожит справедливость – они воздадут ему по всей строгости. Ну а пока стоило вернуться к книгам.
Но чем больше он изучал пыльные старые фолианты, тем, казалось, сильнее крепчало безумие. Он пробовал самые разные ритуалы, многие из которых по итогу оказались лишь глупой пародией на что-то значительное. А потому большая часть книг в отчаянной ярости отправилась в пламя. Радовид отчаялся настолько, что даже пытался прибегнуть к магии северян. Вёльвы ведали много тайн этого мира, но чары их были чужими и сложными, настолько, что даже ему не под силу оказалось их прочесть.
– Мира, прошу, открой глаза, – просил он, стоя на коленях у изголовья кровати и сжимая в руках её тонкие бледные пальцы. – Мысль о том, что мне придётся провести остаток своей жалкой жизни без тебя, сводит меня с ума ещё больше.
В ответ ему донеслась лишь холодная тишина, нарушаемая лишь мягким шелестом ветра за окном. Наступающая осень окрашивала кленовые листья в алый цвет, крестьяне собирали урожай, а он продолжал отчаянные попытки, чувствуя, как ускользающий разум всё чаще подводил его. Огнедар не соврал – безумие уже настигло его и стремительно порабощало. Всё чаще ему являлись призраки из прошлого – друзья, товарищи и родные, которые погибли во время пожара в деревне. Некоторых он потерял в боях. Всё чаще он видел и Миру. Она являлась к нему бестелесным призраком в чёрных одеяниях, смотрела с жалостью и упрёком и спрашивала:
– Почему ты оставил меня? Я так давно жду тебя… Ты не хочешь вернуться ко мне?
Если бы она только знала, как сильно он хотел бы вернуться к ней. Но в минуты прозрения, когда сумасшествие спадало с него ненадолго, он видел её бледное безжизненное лицо, обращённое к потолку. И снова видения, снова отчаянная слабость во всём теле, снова боль, разрывающая голову на кусочки.
После ему стали сниться сражения. Он вновь стоял посреди засеянного поля, окружённый княжескими ратниками, и вновь умертвлял их одного за другим до тех пор, пока последний не испускал дух. Но кровь под ногтями казалась столь реальной, что дымка сновидений медленно отступала, скрывалась в потёмках ослабшего разума.
И тогда он увидел разорённый город и плачущих людей. То было не видение, а правда, самая настоящая. Всюду сновала смерть – и он стоял посреди этого хаоса, главный виновник и палач. А напротив она – причина его безумия.
Мира кротко улыбнулась и спросила:
– Почему ты остановился? Разве ты не хочешь отомстить тем людям, что убили меня, Радовид?
– Хочу.
– Ну тогда чего ты ждёшь?
Возможно, именно в тот момент его сознание окончательно ввергло себя в пучины безумия, порождённого горем и утратой. Запах пепла преследовал его всюду, куда бы он ни шёл. Безликая тень, вестник неминуемой гибели, который нёс за собой лишь хаос. Радовид не знал и не хотел знать о том, сколько жизней забрали его руки, сколько горя принесло само его существование этому миру, но голоса, проклинающие его и обвиняющие во всех смертных грехах следовали за ним по пятам. Ему хотелось покоя, хотелось домой.
Но где тот дом, в который он столь сильно хотел вернуться? И кто такая Мира?
Мысли в его голове напоминали вязкую кашу, а лица из воспоминаний перешивались, искажались, напоминая жуткие маски. Слабый проблеск мелькнул лишь тогда, когда на пути ему встретился человек с волосами цвета пламени.
– Кто вы? – прохрипел Радовид, почему-то не решаясь поднять руку, хотя прежде убивал без колебаний. – Я прежде… видел вас?
– Пожалуй, – горько улыбнулся старик, за спиной которого горели дома и кричали люди. Очередные последствия его одержимости безумием. – Можешь звать меня Велесом. Но я бы предпочёл имя Огнедар.
Боль вдруг пронзила всё его тело, словно кто-то неведомый повернул его кости в противоположном направлении. Краски перед глазами померкли, смазались в единое ярко-алое пятно – и, кажется, он кричал.
– Любовь – счастье. Но иногда счастье для двоих может обернутся концом для других.
Глава 24
Она вынырнула из видения, словно из омута – и захлебнулась тёплым воздухом, втягивая его с удивительной жадностью. Перед глазами вновь возникла изба, вновь зеркало и мрачное лицо рыжеволосого старца. Реальность на мгновение предстала сном, а сон претворился в реальность. Она не сразу поняла, что являет собой на самом деле – таинственную жрицу Миру или же деревенскую девицу Веселину. Всё в мыслях перемешалось, слилось воедино, стирая всякие грани.
Она и Мира – один человек. Это казалось сумасшествием, но настолько разумным, что у неё не было ни единого довода, который мог бы это оспорить. Её глазами она видела крушение Яруны, её глазами смотрела на мир в каждом из своих видений. Мысль о том, что Лина являлась её перерождением, вызывала дрожь под кожей. Одна душа – два разных лица и две разных судьбы.
– Теперь вспомнили? – с горькой усмешкой спросил Огнедар и накрыл прозрачную зеркальную гладь тёмной материей. – Жизнь в неведении сладка, но лишь до тех пор, пока неприглядная правда сокрыта в тенях.
– Это правда были… мы? – спросила Веселина, и от жуткой догадки похолодела кровь. Она обернулась к Яну, который замер, словно был ни жив, ни мёртв. – Радовид и Мира – наши прошлые перерождения?
Ян дёрнулся от её слов, как от удара, поднимая остекленевшие глаза, в которых не было ни удивления, ни страха. Они были пусты и прозрачны, словно идеально-чистое серебро. И оттого лишь сильнее стали похожи на взгляд юноши, который в зеркальном видении ласково звал её Мирой и умолял вернуться к нему.
– Если это какая-то дерьмовая шутка, жрец, – хрипло произнёс Ян голосом, в котором звенела сталь. – То я лично прирежу тебя здесь и сейчас.
Огнедар весело фыркнул, разглядывая волхва снисходительно, словно ребёнка, который раз за разом наступал на одни и те же грабли. И, всякий раз получая по лбу, продолжал ошибаться снова и снова.
– А ты всё такой же, мальчишка. Душа у тебя тёмная и злая, совсем как тогда, – хмыкнул он и ткнул длинным посохом ему прямо в грудь, словно предостерегая не совершать опрометчивых действий. – Что, сложно смириться с тем, что тот образ, который ты всю жизнь винил во всех своих бедах, был твоим прошлым воплощением?
Веселина сжала похолодевшие пальцы, когда страшная мысль, наконец, пронзила её голову. Ян и Радовид – две половины одной медали. Один всю жизнь служил княжеским волхвом, будучи скованным цепями клятвы, а другой – всю жизнь убивал людей. Насколько сложно должно быть свыкнуться с тем, что он сам – причина и последствие всего этого кровопролитного цикла. Мира умерла и не видела того, что случилось с Радовидом после её смерти, но людская молва едва ли приукрашивала все его зверства для красного словца. Однако Ян помнил, более того – Ян видел.
– Чего ради… ты нам это всё показал? – процедил он звенящим от ярости голосом. – Хочешь сказать, я заплатил недостаточно высокую цену?
Веселина стояла между ними, бледная и перепуганная до смерти, и смотрела на замерших у порога Звану и Вацлава, лица которых исказились непониманием. Ян избегал её взгляда, как мог, словно намеренно пытался отрезать себя от неё. Странное ощущение чужой отчуждённости причиняло ей эфемерную боль, сжимало сердце охотничьим капканом.
– А что, похоже, будто бы твои прошлые ошибки более не тревожат покой людей? – засмеялся Огнедар с прежней насмешливостью. Но что-то холодное притаилось в этом тоне, что-то угрожающе-опасное. – По твоей вине волхвы придумали руны покаяния, по твоей же вине от них желают избавиться. Всё в мире циклично, мальчик. Или ты думаешь, что я шутил, когда говорил, что боги воздадут тебя по заслугам? Неважно, в какой жизни, но они найдут тебя.
Казалось, терпение Яна треснуло по швам, когда он опустил пальцы на меч, сокрытый в ножнах. Веселина кинулась к нему и сжала чужую ладонь, не позволяя свершиться кровопролитию. Его и без того было слишком-слишком много.
– Прошу вас, перестаньте, хватит ворошить дела минувших дней, – прошептала она и с надеждой взглянула на него. Жидкое серебро во взгляде волхва невольно обожгло кожу на лице, и Лина усилием воли отвела взор. – Скажите, зачем вы показали нам эту правду? Какой из всех наших грехов мы должны искупить?
Огнедар глянул на неё с сочувствием и плохо сокрытой печалью. Едкость и насмешливость стекли с его лица, словно капли воды, сменяясь печатью нарочитого равнодушия.
– На тебе грехов, девочка, нет, – проронил он. – Но тебе его придётся искупить. Если он – причина, то ты – первоначало. Три столетия назад смерть Миры принесла в этот мир беды, но твоё рождение сейчас – может принести благо. Для всех нас.
– Что мне нужно сделать?..
– Ничего тебе не нужно делать, – проскрежетал Ян и резко дёрнул её за руку. – К чёрту это всё, мы уходим.
Веселина непонимающе дёрнулась в его хватке, с тревогой оглядываясь на помрачневшее лицо жреца, и упёрлась пятками в пол. Ян смотрел на её отчаянное упрямство с раздражением и плохо скрываемым страхом, мелькавшим на дне серых глаз. Кажется, он был в шаге от того, чтобы обрушить на её голову шквал ругательств.
– Мы проделали этот путь, чтобы просто уйти?! Ну уж нет, мы останемся и дослушаем, отпусти меня! – рявкнула она, чудом вырывая ладонь. – Я понимаю твои чувства, я знаю, что ты видел. Но оставь прошлое в прошлом, сейчас у нас иные заботы!
Ян упрямо поджал губы и провёл ладонью по побледневшему лицу. Веселина ощутила запоздалый стыд и печаль, узлом стянувшие грудь. Возможно, её слова звучали слишком резко для того, кто только что узнал, что является самым ненавистным колдуном в мире. Им стоило поговорить, непременно стоило – но не здесь, не так и не сейчас. Наедине, когда буря в их сердце уляжется хоть немного. Она осторожно обхватила его ладонь тёплыми пальцами, надеясь хоть на время притупить память, и сказала:
– Мы поговорим, хорошо? Обо всём, что видели.
Ян не ответил, со странной жадностью и плохо сокрытым отчаянием вглядываясь в черты её лица. Но кивнул, с трудом опустив глаза. Огнедар, наблюдавший за ними со стороны, молчаливо предложил им присесть за стол. Звана и Вацлав поглядывали на них с осторожностью, совершенно растерянные и обескураженные, а Лютомир, продолжавший корчить из себя дурочка, лениво перекатывал в пальцах несколько ягод рябины, которую не успел убрать хозяин дома. И как бы Веселине не хотелось узнать о том, как он очутился в руинах Яруны, ныне имелись и более насущные дела.
– Почивать мне вас нечем, господа, а потому отбросим пустую вежливость, – хмыкнул Огнедар, окинув каждого из них внимательным взглядом. – Чтобы избавиться от рун покаяния, необходимо провести ритуал. Я отведу вас на капище, где три столетия назад ваши предки заковали себя добровольными цепями. Однако… зависеть всё будет лишь от тебя, девочка.
– Вы уже прежде говорили мне это, – отозвалась Веселина и приподняла бровь в немом вопросе. – И я вновь спрошу – что же именно от меня требуется?
Жрец Велеса криво улыбнулся и, вытянув руку, вдруг указал на её глаза. Старческий палец уткнулся ей прямо в переносицу.
– Глаза полукровки видят многое. В них твоя сила и в них же твоя слабость. Руны покаяния связывают воедино людей и волхвов, подчиняют одних воле других, – он задумчиво глянул в окно. – Но их создал не волхв, а такой же полукровка, как и ты. Ваша кровь – замок и одновременно с этим ключ. Вот только любой ритуал – это жертва. Готова ли ты, девочка, пожертвовать своим зрением, чтобы освободить волхвов от неволи? Твой предшественник некогда отдал своё в надежде даровать всем покой и благоденствие. Каков же твой ответ?
Веселина замерла, поражённая жестокими словами, и вгляделась в лицо Огнедара, словно пыталась найти в нём следы обмана. Но он не врал, зелёные глаза были кристально честны. Губы сковало холодом, а язык невольно прилип к нёбу, словно боялся давать ответ. От мысли, что однажды свет в её глазах потухнет навсегда, стало страшно, как перед прыжком в пропасть. Темнота ночи пугала Лину всю жизнь, но она знала, что мрак не может длиться вечно – за ним неминуемо следует солнце. Только отдав своё зрение на заклание, Веселина останется в этой тьме навсегда.
И она не была уверена, что готова пойти на такую жертву.
– Её ответ – нет, – голос Яна обжёг их холодом. – Почему за ошибку наших предшественников должна расплачиваться девчонка, которая отношения к нам не имеет?
– Потому что она – единственная полукровка. Других более нет – и едва ли будет в ближайшую сотню лет.
– Это слишком жестоко, – проронила Звана и посмотрела на неё с сожалением, омрачившим голубые глаза. – Неужели иного способа нет? Совсем никакого? Там же наши семьи, наши друзья… Их никак нельзя освободить иначе?
– Сказано же тебе, Звана, нельзя, – пробурчал Вацлав, опуская голову на сложенные на столе руки. – Это выше моих сил, мне слишком стыдно сейчас просить её согласиться на это. Но мои родители в Вороньей долине…
Лютомир наблюдал за их душевными метаниями с беззаботной усмешкой и разжал пальцы – ягоды рябины с тихим стуком рассыпались по деревянной поверхности стола. В его тёмных глазах шевельнулось что-то острое и злое.
– Что может быть важнее семьи? – пропел он, разглядывая их с насмешливой снисходительностью, словно робких детей, не смыслящих в жизни. Маска дурочка удивительно быстро слетела с него, обнажая злое и едкое лукавство. – Вы столь сильно трясётесь над этой девицей, которая даже не принадлежит до конца нашему роду? Её рождение – это ошибка, пятно, от которого необходимо избавиться. Быстро… и безболезненно.
Лезвие короткого кинжала бесшумно вонзилось в поверхность стола, прямо между пальцами Лютомира. Веселина испуганно посмотрела на Яна, который, кажется, едва сдержал себя, чтобы не воткнуть клинок в чужое беззащитное горло. Но юноша даже не дёрнулась, лишь сильнее растянул губы в едкой ухмылке, ни капли не смущённый чужим гневом.
– Никакого кровопролития в моём доме, – гневно проговорил Огнедар. – Хотите показать свою удаль – тогда вон за дверь!
Лина привычным движением опустила пальцы на чужое предплечье, пытаясь беззвучно успокоить разрастающуюся, как лесной пожар, ярость. Мысли её были далеки отсюда, словно птицы, покинувшие родные края в преддверии зимы. В воспоминаниях мелькали лица матери и дедушки, с которыми она простилась столь эгоистично и скоропостижно. Решающие слова вертелись на кончике языка, но Лина не решалась произнести их вслух, потому что, казалось, они навсегда отрежут её от этого мира. Но отчаявшийся взгляд Званы проникал ей под кожу, въедливо ворошил совесть, бестактно указывая ей на очевидную трусость. Зрение за сотни жизней – расклад, как ни крути, не в её пользу.
– Хорошо, – выдавила Веселина и добавила для верности, пытаясь убедить и саму себя в правильности сказанного: – Хорошо. Давайте так и поступим.
Ян дёрнулся под её пальцами и в серых глазах, обращённых к ней, мелькнул страх – настолько очевидный, что ей стало больно в груди. Он без слов подхватил её за руку и буквально выволок из избы. Никто не воспрепятствовал, а она почти не отпиралась, хотя от лёгкой боли немело предплечье. Оттащив её подальше от дома, Ян буквально вдавил Веселину в стену, с яростью вглядываясь в искажённые спокойствием черты. Тяжёлое дыхание вырывалось из его рта и, казалось, ещё чуть-чуть – и его хлипкое терпение окончательно лопнет, как раскалённое до предела стекло.
– Что за пустое геройство? Кто тебе они, чтобы жертвовать ради них стольким? – рявкнул Ян, которому уже претило её нарочитое равнодушие.
– Стольким? Это всего лишь зрение, – Веселина устало нахмурилась. – И с его помощью мы сможем спасти всех волхвов, живущих в Вороньей долине. Так в чём проблема? Если цена их свободы – мои глаза, то я охотно отдам их. Ты ведь и сам привёл меня в Яруну ради этого!
– Я этого не хотел!
– Но это случилось! И что теперь? Будем продолжать спор до тех пор, пока эта обезумевшая женщина, которая сейчас сидит на троне в Пряценске, не перебьёт всех твоих товарищей?!
– Речь идёт о тебе, а не о них, – раздражённо вскинулся Ян, встряхивая её, словно тряпичную куклу. – Я не хочу, чтобы ты ради незнакомых тебе людей обрекла себя на жизнь во тьме. Мы найдём другой способ. И меня не волнует, что ты на это скажешь…
– Точно также как тебя не волновали предостережения Миры в прошлом? – звенящим от негодования голосом спросила она. Ян замер, вглядываясь в её глаза затравленно, словно зверь, загнанный в угол. – Твоё упрямство и эгоизм – следствие того, что происходит сейчас. Мы виноваты оба, в равной степени. И я готова отдать зрение ради того, чтобы исправить хоть что-то… Это, в самом деле, небольшая цена.
Веселина устало вздохнула и скользнула ладонями по холодным щекам, аккуратно приблизив к себе его лицо. Они соприкоснулись лбами, ловя губами дыхание друг друга. Ян сдался первым, целуя её жадно и отчаянно, словно в любую секунду она могла рассыпаться в его пальцах, словно фигурка из снега.
– Я не Мира и я не умру, просто потеряю зрение, – сказала Лина, пытаясь успокоить и его, и себя. – Прошлое остаётся прошлым. Оно – урок, который мы должны усвоить, чтобы не повторять одни и те же ошибки вновь.
– Я до сих пор не могу до конца принять то, что душа Радовида живёт во мне, – усмехнулся Ян, притягивая её ближе к себе. – Но самое жуткое в этом всём то, что я не могу его осудить. Да, он безумец, который был одержим войной и смертью. Но иногда мне кажется, что если бы я потерял тебя – то поступил бы точно также…
Веселина вздрогнула от этих слов, но не отпрянула – прижалась лишь теснее. Прошлое тянулось за ними всю жизнь, подобно мрачным теням, готовым поглотить их и утащить в свою непроглядную мглу в тот миг, когда кто-то оступится. И до тех пор, пока они будут наступать на те же грабли, боги будут продолжать разлучать их. Это бесконечный цикл, из которого невозможно выбраться. По крайней мере, до тех пор, пока они продолжают потворствовать своему лицемерию.
– Если хочешь любить, то научись жертвовать. Я готова пожертвовать глазами, чтобы волхвы, наконец, смогли обрести свободу. Но тогда и ты, – она подняла на него взор. – Ты тоже должен отдать что-то. Отбрось свой эгоизм, Ян. В конце концов, я ведь не намереваюсь умирать.
Растянув губы в весёлой улыбке, Лина спросила, слыша, как взволнованное сердце учащённо скакало в грудной клетке:
– Да и чего мне бояться, если рядом со мной будешь ты? Командиру Громового взвода ведь не составит труда присмотреть за слепой девушкой?
Он поморщился, словно её слова причинили ему невероятную боль, и аккуратно сжал её тонкие пальцы в своей ладони.
– Когда всё закончится, мы уедем отсюда. Настолько далеко, насколько возможно. Я более не хочу ввязываться во все эти распри – отныне это будет чужой заботой, – сказал Ян и поцеловал её побледневшие от напряжения костяшки.
– Конечно, мы уедем.
***
Огнедар не отличался особым гостеприимством, а потому даже не дал возможности отдохнуть в его доме. Они выдвинулись к выходу из города, когда солнце стало клониться к закату. Сумерки – время колдунов, время, когда нечисть начинает понемногу шевелиться в своих могилах. По пути им попалось несколько упырей, привлечённых в заброшенный город запахом смерти, но, к счастью, огняники более не тревожили их. Хотя крики их слышались где-то в отдалении, разносились в облаках подобно грому.
Они покинули город через западные ворота и ступали вдоль заросшей тропы, за которой когда-то давно пристально следили и ухаживали. Но теперь этим было некому заниматься. Древнее капище заброшено уже несколько столетий, а мёртвые жители этих краёв едва ли считают нужным поклоняться богам.
Лютомир, к их общему неудовольствию, увязался следом за ними. Ян поглядывал на него косо, не скрывая своих подозрений, которые разделяли они все. Но Огнедар ясно дал им понять, что у них не так много времени, чтобы растрачивать его на пустые ссоры. А потому они, сцепив зубы, смирились с его нежелательным присутствием.
– Я знаю это место, – вдруг сказал Ян, когда вдали показались изваяния богов, стоящие полукругом. – Здесь Радовид убил Вереского князя.
– Так странно, – Лина тоскливо усмехнулась. – Мы вновь идём теми же тропами, какими ходили столетия назад. Но хочется верить, что они не приведут нас к тому же итогу…
– И что же дурного в том итоге, полукровка? – спросил Лютомир, лукаво улыбаясь им обоим и лениво пожевывая зелёное яблоко, сорванное с дикой яблони. – Во времена Радовида люди получали по заслугам, а волхвы упивались справедливостью. Разве это не равновесие?
– Нет равновесия там, где кровь льётся рекой, – проронила она, нахмурив брови.
– Но она всегда будет литься, это естественно ровно настолько же, насколько естественно дышать, – сощурился волхв и вдруг глянул на Яна, который не скрывал своего молчаливого раздражения. – А что насчёт тебя, Радовид? Разве не хочешь вновь обратить этот мир в пепел? Я же чувствую – у тебя достаточно сил для этого.
– Закрой рот, пока я не прирезал тебя. И не зови меня этим клятым именем.
Угроза в его голосе была настолько явной, что не понял бы её только редкостный дурак. Но Лютомир был либо шутом, либо идиотом, потому что совершенно не испугался, лишь зашёлся смехом, словно безумец. Но весь оставшийся путь молчал, искоса поглядывая на них хитрыми тёмными глазами. Веселине он нравился всё меньше и меньше. Её и без того взволнованное сознание хотело скрыться куда подальше от этого волхва.
Заброшенное капище встретило их равнодушным молчанием и порывистым ветром, сносящим с ног. Она огляделась и со всех сторон увидела лишь лики богов, которые, казалось, взирали на неё с безмолвным приветствием. Этого места не было в воспоминаниях Миры, но она его узнавала. Странное ощущение спокойствия омыло её душу, подобно речной воде, успокаивая кипящее от тревоги и страха сердце. У Веселины было не так много времени, чтобы смириться с тем, что белый свет она видела последний раз.
– Подойди ко мне, девочка, – попросил Огнедар и раскрыл холщовый мешок, который всё это время нёс с собой. – Положи это на алатырь-камень.
Она с интересом оглядела небольшой костяной нож, старый, но сделанный изящно, тонко. Руническая вязь тянулась вдоль лезвия, похожая на замысловатый узор.