Маргарита Бахирева
В отпуск – на Диксон. Путевые заметки
Мое посещение Дивногорска состоялось в преддверии 50-летия Октября. Энтузиазмом и героизмом полнилась тогда жизнь ударной комсомольской стройки, которая первой вышла на старт трудовой эстафеты в честь этого события. Она проходила по всей стране под девизом: «Юбилею родины – подарки молодых!» Участники слета передовиков соревнования комсомольско–молодежных бригад обращались ко всем комсомольцам и молодежи Красноярской ГЭС:
– Молодежь города юности – Дивногорска! До пуска агрегатов остаются считанные дни. Инициаторы соревнования, дивногорские комсомольцы, как никогда должны каждый день и каждый час помнить о высокой ответственности, которая возложена на них. Остается ровно сто дней, когда лучшему коллективу будет оказана высокая честь – поднять Красное знамя над нашей, огромной стройкой, над плотиной, строительству которой мы отдаем жар наших сердец, трудолюбие молодых рук.
.Молодежь Дивногорска свое слово сдержит!
Слишком пафосно! – наверное, скажут сегодняшние циники и обыватели, весь энтузиазм которых ныне сводится к тому, чтобы опошлять прошлое. Но так жили их отцы – шестидесятники. И пусть не все из них ехали на стройку только «по зову сердца», но так было! Большое дело, сотворенное собственными руками, и гордость за него, гордость за родину – тот самый патриотизм, о котором сейчас и говорить–то без извинения не пристало.
В 1967 году состоялся пуск двух первых гидроагрегатов Красноярской ГЭС мощностью по 500 тысяч киловатт. В марте 1970 года величайшая в мире гидростанция, поднятая на Енисее, досрочно достигла колоссальной мощности – 5 миллионов киловатт.
Плотина стояла стеной в сто двадцать четыре метра. С ее высот падал самый высокий из водопадов, когда–либо и где–либо созданный рукой человека, равный двум Ниагарским. «Это все так громадно, так широко, так высоко, так ни с чем привычным не схоже…», – писала Ариадна Эфрон, тоже побывавшая здесь.
Море добирало последние десятки сантиметров до проектной отметки.
Здесь будет море
Огней и радуг —
Стране нужна Красноярская ГЭС.
И взвились флаги,
Как на параде,
И зашумел
Потревоженный лес, —
писал молодой дивногорский поэт Петр Ермолаев. В Дивногорске много поэтов и прозаиков – членов литературного объединения при газете «Огни Енисея». Сборник стихов, рассказов, очерков и репортажей о Красноярской ГЭС – «Исполин на Енисее» выпустило московское издательство «Советская Россия». Готовился к публикации третий том «Потомков Ермака», авторы – только дивногорцы, а к 50-летию Великого Октября – выпуск юбилейного номера «Енисейского меридиана».
«Требуются стихи», – взывала к авторам газета «Огни Енисея»: в канун юбилея предполагалось издать еще один, уже дивногорский, сборник рабочих поэтов.
18 декабря 1971 года пустили последний, 12й агрегат Красноярской ГЭС. В 1973 году начал работать Дивногорский завод низковольтной аппаратуры – крупнейшее предприятие города.
За плотиной лежал Дивногорск. Взору с реки открылась удивительная по красоте картина. Словно белоснежные енисейские теплоходы с просторными палубами и уютными каютами, растянулись вдоль всего берега новые дома. Город застраивался многоэтажными зданиями террасами- ступенями, которые спускаются с гор к реке. При въезде нас опять встретил плакат: «Сибирь покоряется молодым!»
Дивногорск – город молодых и молодой. Прямо в тайге, в горах разбросаны красивые современные здания. Многие сделаны из дерева. Лес – богатство Сибири и умело используется сибиряками. Рядом – великолепное здание больницы, похожее скорее на прекрасный санаторный корпус или дворец культуры. Дивногорск, «более похожий на швейцарский курорт, чем на рабочий поселок», по словам Ариадны Эфрон. Проспект «Клубный». Клуб «Строителей». Детсад «Дюймовочка». Где много молодежи, там много молодых семей, а, значит, и детей. В городе новая интересная традиция – родительские конференции по дошкольному воспитанию.
Московский инженерно–строительный институт (его выпускники работают на строительстве Красноярской ГЭС), приглашает новых будущих студентов. А на танцплощадке с названием «Бирюсинка» (приятный сюрприз преподнесли дивногорцам студенты МАИ, тоже участники строительства ГЭС), торжественно открытой на берегу Енисея, состоится концерт студенческой бригады этого института. Так живет Дивногорск. А в парке, которым служит обыкновенная тайга, висит объявление: «Сушить белье в парковой зоне воспрещается. За нарушение – штраф» и бродит коза… Старое и новое сталкиваются здесь на каждом шагу.
Дивногорск готовится стать центром туризма и отдыха для красноярцев: строятся горнолыжные трассы.
Живописный город, расположенный у подножия величественных Саянских гор, – один из самых красивых и экологически чистых городов.
.В последующие годы обнаружилось, что при проектировании ГЭС были допущены экологические ошибки. Предполагалось, что незамерзающая полынья будет иметь длину 20 км. В реальности она составила около 200 км (дальше Красноярска), что оказало сильное влияние на экологию и климат. Климат стал мягче, а воздух более влажным из–за огромного количества воды, которая скапливается в Красноярском море. Это отразилось на животном и растительном мире. Енисей в районе Красноярска перестал замерзать. Критикуется ГЭС и за большие площади затопленных ценных земель и значительное количество переселённого населения. Но, как бы там ни было, технический прогресс не остановить, вред от тепловых электростанций еще больше, а рентабельность ниже. Про атомные уж не говорю. Человек расплачивается за желание жить комфортно. Хотя, как написала я в одном стихотворении: порой «Так хочется в избушку лесника.»
Здесь родился художник
Последний день перед отплытием посвятила В. И. Сурикову, посетив музей–усадьбу художника. Двухэтажный деревянный дом на бывшей улице Благовещенской (ныне Ленина, № 98) вблизи Острожной площади – теперь здесь находится стадион «Локомотив». Дом построен в 1830х годах взамен старого родового, который сгорел. Совсем низкий первый этаж: окна почти над самой землей, второй – повыше. Парадное крыльцо с колонками, переходящее в лестницу внутри сеней. На заднем фасаде здания – балкон с видом во двор. Во дворе – амбары, за ними небольшой огород с деревьями и черемухой. Здесь родился художник.
Чистые полупустые комнаты. В одной из них – портрет Сурикова на стене, гитара и несколько стульев. В музее безлюдно. Экскурсовод – молодая женщина, скромно одетая, как многие из провинциальных музейщиков. Ведь «музейщик нищ, как церковная мышь» – старая истина. А, скорее всего, для людей этого круга, особенно сибиряков, в чем не раз придется убедиться, важнее содержание, чем форма. Это столичные гиды–искусствоведы поражают изысканными и эксклюзивными нарядами. Она рассказала о детстве, учебе Василия Ивановича сначала в приходском, затем уездном училищах, некоторых интересных эпизодах из жизни того времени. Поведала, как трудно в материальном отношении жила семья, особенно после смерти в 1859 году отца Ивана Васильевича, когда Василию исполнилось едва одиннадцать лет. Чтобы помочь семье, он поступил на работу канцелярским писцом в Енисейское губернское управление. А мать с любимой сестрой Катей, обе искусные рукодельницы, зарабатывали деньги плетением кружев да вышивкой различных вещей для продажи. Приходилось также сдавать в наем верхний этаж дома.
И все же молодость брала свое. Василий любил музыку, хорошо играл на гитаре, и дома часто собиралась молодежь на веселые вечеринки.
Мать художника, Прасковья Федоровна, неграмотная, но с прирожденным вкусом, превосходно владела разговорной речью. Суриков говорил: «Мать моя удивительная была….У нее художественность в определениях была: посмотрит на человека и одним словом определит.».
Женщина строгая и требовательная, она следила за тем, чтобы сын прилежно учился, и всячески поддерживала любовь и интерес к рисованию. Происходила Прасковья Федоровна из старинного казачьего рода. Казаки Торгошины участвовали в строительстве Красноярского острога в 1628 году, мужественно сражались против кочевников, осаждавших Красноярск, и участвовали в Красноярском бунте 1695–1698 гг.
Род Суриковых тоже довольно древний. Предки пришли с Дона еще в XVI веке, во время царствования Ивана IV, вместе с отрядами легендарного Ермака Тимофеевича. Прадеды Петр и Илья строили Красноярский острог. Как и Торгошины, неоднократно защищали его и другие сибирские города от воинственных набегов врагов. Даже были в числе руководителей Красноярского бунта. Дед Василия Ивановича, Александр Степанович, – первый полковой атаман Енисейского полка. Суриков гордился своим происхождением.
Василия Ивановича всегда интересовала история страны, которой посвятил многие произведения. Художник собирался изобразить и эти страницы из прошлого Сибири, знакомые с детства, тем более что герои – родные люди. Но замысел осуществить не удалось. Современники и выдающийся русский художественный критик В. В. Стасов понимали невозможность этого «по нынешним временам». То было время первой русской революции 1905 года и поражения, репрессий и разнузданной реакции.
В отличие от прадедов отец художника никакого отношения к воинскому делу не имел, кроме службы в молодости сотником в казацком конном полку. Всю жизнь провел на гражданских должностях, будучи чиновником губернского управления, смотрителем богоугодных заведений и винным приставом. И все же многие качества дальних предков Василий унаследовал. С семи лет ездил верхом на лошади. Решительный, смелый, в детстве не раз попадал в разные рискованные переплеты. Говорил о себе: «Со всех сторон я природный казак…».
Предки, родители и близкие Сурикова были людьми по–своему образованными, не чуждыми искусства: любили поэзию, книги, музыку, рисование. Отец обладал прекрасным голосом, и губернатор Енисейской губернии возил его всюду с собой как певца.
Это оказало влияние на духовное развитие будущего художника. Чиновничья служба совершенно не привлекала, и юноша все больше думал о поступлении в Академию художеств. Мать, хотя и разделяла мечты и надежды сына, но не имела средств, чтобы отправить его учиться в Петербург. Думали даже, чтобы добраться до Петербурга, подобно Ломоносову, с обозами. Даже составили план, как пойдет пешком. Помог счастливый случай. О талантливом молодом художнике узнал енисейский губернатор П. Н. Замятнин. Он отправил рисунки мальчика в Академию. И хотя вскоре пришел положительный ответ, в казенном содержании ему отказали. Тогда Замятнин организовал званый обед с целью провести подписку для сбора средств на поездку юноши в Петербург. Проблему разрешил красноярский богач – золотопромышленник Петр Иванович Кузнецов. Большой любитель искусства и владелец замечательной коллекции картин взял на себя все расходы по поездке Сурикова в Петербург и учебы в Академии. Кузнецов любил «выводить в люди». «Свой художник», «свой архиерей», «свой садовод».
Меценат и его дети внесли большой вклад в создание Красноярского краеведческого музея. Проект музея – в классических пропорциях древнего египетского храма с башнями, расписанными в стиле египетских фресок: коричневые полуголые жрецы, воины, земледельцы составил архитектор Чернышев. Он как бы бросал вызов сибирской обыденности.
Кузнецовы и Юдины выступали попечителями гимназий. На средства Кузнецова построена часовня – символ Красноярска. Эти люди умели ценить и уважать землю, на которой выросли.
Суриков, став известным художником, поддерживал с Кузнецовым дружеские отношения всю жизнь.
11 декабря 1868 года Василий отправился с обозом в Петербург. Проехали Томск, Екатеринбург, Казань, Нижний Новгород. Оттуда уже по железной дороге добрались до Москвы. Во всех городах, где останавливались, Суриков с товарищами знакомились с достопримечательностями. Почти на целый месяц, из–за болезни одного из спутников, пришлось задержаться в Екатеринбурге. Это был первый европейский город, который увидел художник. Екатеринбург – промышленный и торговый центр, о котором тогда в Красноярске рассказывали чудеса. Молодые люди осматривали город, посещали театр, бывали на маскарадах. Суриков – красивый: черные кудри, большие темные глаза, в шелковой рубашке, бархатных шароварах и синем казакине – буквально произвел фурор на танцевальных вечерах. Писал родным: «В маскарадах я удивил всех костюмом русским и танцами. Все наперерыв желали знать, кто я, откуда, куда еду и зачем. Словом, торжествовал… я теперь счастлив, что лучше желать нечего».
После учебы в академии Суриков остается жить в Москве. Затем путешествует по Европе. И лишь наездами, хотя и довольно часто, бывает на родине. Но всегда делает это с большой радостью. «В России я работаю, а в Сибирь езжу отдыхать. Среди ее приволья и тишины я запасаюсь силами для своих работ», – признавался художник.
Сибирь служила тем неиссякаемым источником, который питал, поддерживая и давая силы, когда последние иссякали, особенно в минуты тяжких жизненных испытаний, каких выпало на его долю немало. Ранняя смерть жены – в тридцать лет, оставив Василия Ивановича с двумя малолетними детьми, он так и воспитывал их почти всю жизнь один.
Суриков женился на Елизавете Августовне Шарэ – француженке. Отец Елизаветы много лет жил в Петербурге. Еще в Париже он встретил русскую девушку из семьи декабриста Свистунова. Влюбившись, даже переменил католичество на православие, чтобы жениться на ней. А потом переехал с семьей в Россию.
В России у Шарэ родились сын и четыре дочери. Девушки, хотя и выросли в Петербурге, прекрасно знали французский язык. Одевались как парижанки. И обладали хорошими манерами. Но, кроме прекрасного воспитания да сундука с платьями, никакого приданого не имели. Да оно и не интересовало молодого художника. Василий Иванович даже презирал тех, кто женится на деньгах, будучи уверен, что сумеет сам обеспечить семью. Этим и подкупил отца невесты. Женившись на любимой и любящей девушке, был абсолютно счастлив. Но счастье оказалось недолгим.
Елизавета Августовна страдала пороком сердца. Поездка на родину Сурикова, в Красноярск, тяжелая и неудобная дорога на перекладных и на пароходе подорвала хрупкое здоровье. Лечение лучших профессоров Москвы не дало результатов. Смерть любимой жены стала тяжелым ударом для Сурикова. Он почти оставил искусство.
И все же снова Сибирь вернула художника к жизни. «От драм к большой жизнерадостности перешел». «К воспоминаниям детства вернулся…» Он написал тогда бытовую картину «Городок берут» (о Масленице).
В природе Сибири, ее людях – мужественных, сильных, красивых, богато одаренных («В Сибири люди не такие, как везде»), Суриков черпал творческое вдохновение. Писал с них прообразы для будущих исторических картин («Утро стрелецкой казни», «Меньшиков в Березове», «Боярыня Морозова», «Покорение Сибири Ермаком» и др.) Он стал создателем народной реалистической трагедии в исторической живописи. Между тем, Суриков не только превосходный исторический живописец, но и замечательный художник–портретист, создатель целой галереи прекрасных женских образов. «Женские лица я очень любил, – говорил М. Волошину, – неиспорченные ничем, нетронутые. В провинции еще попадаются такие». Особо примечательны портреты сибирских красавиц – Е. А. Рачковской, А. И. Емельяновой и других.
Меня особенно заинтересовал портрет Емельяновой. Из воспоминаний бабушки – Марии Матвеевны Вилковой–Рычковой, ее старшая сестра Анастасия Матвеевна состояла в браке с Александром Емельяновым. У того была сестра. Смутно вспоминается давний разговор взрослых. Я тогда, по причине молодости, историей рода мало интересовалась. Да и родственники жили в разных городах и между собой не общались. Лишь бабушка часто ездила то в Москву, то в Ленинград, навещая сестру Татьяну или племянницу «Кондочку». В один из таких визитов в Москву вместе с бабушкой у Конкордии Александровны Балаевой (в девичестве Емельяновой) гостила и я. Говорили что–то о Сурикове и о том, что он кого–то рисовал. Изучая биографию художника, узнала, что у него есть портрет А. И. Емельяновой (1902 г.). На другой репродукции картина названа «Горожанка» (портрет Александры Павловны (?) Емельяновой, урожденной Шрейдер.
Но это лишь версия.
До 1930 года в доме Сурикова жил брат художника, потом какое–то время существовала художественная школа, а в 1948 году открылся музей, где собрано несколько десятков работ художника.
