Literary Yandere
Живая: Принцесса ночи
Глава девятая
Нет средства согреться, если вдруг остановилось сердце,
Нет средства от смерти на свете,
Нет средства вернуться, если не получится проснуться…
Би-2 – «Из-за меня»
Один вечер не просто изменил все – он дал начало всем прочим ужасным и печальным событиям, обрушившимся на семью Куперов и Тауэров в последующий за тем месяц. Конец обеих семей был страшен и скор. Обагрившись кровью, Ламтон-холл стал историей.
Однако в первые минуты, с которых клубок бед начал разматываться, никто даже не предполагал, что им предстоят еще большие испытания, что уже успели обрушиться на их голову.
Вечер обещал пройти тихо и привычно. В открытое окно задувал теплый ветер, огонь в камине уютно трещал.
– Очки? – Вивиана со смешком присела на подлокотник. Эдмунд поднял голову.
– Да… Я порой надеваю их, когда сажусь читать.
Девушка улыбнулась, чуть склонив голову набок.
– Я столького еще о тебе не знаю.
Он нежно погладил ее по руке, потянувшейся было к оправе: перехватил, прижал к губам, переложил себе на грудь, где уже накрыл своею ладонью.
– У нас впереди годы, чтобы это исправить.
– Надеюсь на то, – Вивиана нагнулась, чтобы поцеловать мужа в висок. Над головами у них раздались шаги. Что это, мистер Тауэр ходил в своей комнате?
– Кажется, твоему отцу лучше. – улыбнулся Эдмунд. Он пребывал в прекрасном расположении духа, и собирался было завести с женой разговор о скором переезде в Лондон, но, когда вдохнул, чтобы начать речь, закашлялся. Что-то попало в горло, подумал он, хлопая себя по груди. Однако нечто, засевшее в легких, никак не хотело выходить наружу, напротив, Эдмунд ощущал словно вбитый под ключицы кол.
– Принести тебе воды? – Вивиана забеспокоилась. Она встала, собираясь бежать на кухню, но не двинулась с места: Эдмунд сполз на пол, зажимая губы рукой. Кашель его прервался на душераздирающей ноте, молодой человек с тихим вскриком потерял сознание. На ладони, которой он зажимал рот, остались капли крови.
– Помогите! – в отчаянии завизжала Вивиана.
Ретт и Уолтерс отнесли Эдмунда в его комнату и уложили в постель. Служанки принесли таз с водой и полотенца, но, пока они в суматохе гремели посудой внизу, молодой человек уже пришел в себя без чьей-либо помощи. Только открыв глаза, Эдмунд поискал взглядом Вивиану. Девушка подошла к мужу и с участием взяла его за руку. Ледяная!
– Я в порядке, – прошептал Эдмунд. – Всего лишь отголоски моего былого неразумного поведения. Помнишь, как ухаживала за мной? Даже жаль, что это не повторится…
Вивиана непонимающе помотала головой, Ретт и Уолтерс за ее спиной озадаченно переглянулись.
– Я имею в виду – я встану к утру совершенно здоровым. Я чувствую себя не так плохо, как ты, должно быть, подумала, моя бедняжка. Только дай мне тот же порошок, что и раньше, пожалуйста. Разведи в теплой воде.
Вивиана прижалась губами к жестким костяшкам руки Эдмунда. Несмотря на его нарочито веселую улыбку, она внутренне содрогалась от ужаса. Не имею я права на счастье, мысленно твердила себе девушка, вот и плачУ по счетам. Но Эдмунд! За что, за что в это втянут он!
О, безумная, эгоистичная тварь, ты должна была быть тверда с своем отказе! Не твоя ли неживая плоть отравила его судьбу? Те, кто знаются с девами из холмов, умирают страшной смертью, а ты – самая опасная из всех, звучал в голове миссис Купер голос… Клариссы.
Вивиана быстрым шагом вошла в комнату отца и, отведя руку со свечой как можно дальше в сторону двери, чтобы случайно не разбудить больного, взяла у него с тумбочки конвертик с порошком. За столько месяцев ухода за больными она уже бегло отличала одно лекарство от другого. Вивиана собралась было уходить, но, стоило ей развернуться, как она услышала скрип кроватных пружин. Тауэр сел на постели.
– Зажги свет, милая, – попросил он. Вивиана медленно обернулась. Пляшущие блики, бросаемые свечой, трясущейся в дрожащей руке, высвечивали розовощекое лицо мистера Тауэра.
– Кажется, я чувствую себя лучше, дочка. Не принесешь ли мне газету? О, и кружку какао, – старик стрельнул живыми ясными глазами в сторону окна. – Душновато тут, не правда ли? Кстати, как там Эдмунд?
Стиснутый в кулаке конвертик скрипнул и порвался. Порошок тонкой струйкой побежал по платью Вивианы на пол. Она не заметила ничего из этого. Все внимание девушки заняли воспоминания, так кстати воскресшие: разговоры Уолтерса о феях, то мрачные намеки Ретта, то странные поступки Эдмунда… Все складывалось в одну – совершенно ясную! – картину.
– Тауэр! – позвала Вивиана дрожащим голосом. – Вы же оттого продали дом, что Ваше здоровье начало ухудшаться. А ни один из хозяев Ламтон-холла не умирал своей смертью.
Тауэр смотрел на приемную дочь, обескураженный. Вивиана сжала кулаки, облизала губы, стараясь не расплакаться.
– Ну Вы и скотина! – выплюнула она, и эти слова обожгли Тауэра сильнее, чем могла бы пощечина. – Вы хотя бы сообщили Эдмунду, на какую сделку он идет?
– Я не… не понимаю, о чем ты.
Вивиана с горькой усмешкой покачала головой и покинула комнату приемного отца. Ей хотелось крикнуть что-нибудь злое, вроде "я позабочусь, чтобы червю достались именно Вы!", но это было бы неблагодарно. Тауэр дал ей все, что мог. А то, что он подставил Эдмунда… Никто в поместье не был праведником, так что стоило ли упрекать старика, что тот просто пытался прожить немногим дольше отпущенного?
Вивиана делала над собой неимоверные усилия, пытаясь простить отца. Или, по крайней мере, не думать о его преступлении так уж часто.
За вторым конвертиком лекарства пошел уже Ретт (он ничего не сказал об оставшихся на воске свечи отпечатках пальцев Вивианы, хоть и посмотрел на них изумленно). От порошка Эдмунду на сутки стало лучше, но на следующий же день приступ повторился. А вот мистер Тауэр ощущал себя все более полным сил и энергии. Казалось, бывший и нынешний хозяева Ламтон-холла превратились в сообщающиеся сосуды: только один из них мог быть здоров, тогда как второй обрекался на муки от недуга. Вивиана, метавшаяся в отчаянии, послала за Мартой, но та не приехала, сославшись на внезапный визит мужа, однако прислала вместо себя доктора, который осмотрел Эдмунда и посоветовал ему ехать в Лондон, так как сам он не смог сообщить ему совершенно точный диагноз болезни. Несмотря на недавние планы по переезду в столицу, такому совету никто не обрадовался.
Доктор прислал еще порошка, Эдмунд начал поправляться, и вскоре уже вновь начал выезжать с Реттом и Уолтерсом на охоту, как ни в чем не бывало. А вот мистер Тауэр, хоть и не впал в прежнее полуживое состояние, снова слег. Он стал меньше спать, чем в худшие свои дни, однако ноги его никак не держали.
И странными эти стремительные таинственные перемены казались только одному человеку во всем поместье. Вивиана проводила ночи то в библиотеке, то рядом с мужем – в зависимости от того, как он себя чувствовал. Будто при малярии, его приступы словно не оставляли после себя следов, но ровно через сутки снова возобновлялись. В Лондон ехать больше не хотелось, хотя Вивиана и понимала, что врач Марты прав. Если подгадать время, Эдмунд мог без труда перенести переезд.
О, и какая, все-таки, была мука – знать, что здоров может быть только один из дорогих тебе людей, либо муж, либо отец! Вивиана не находила себе места, как только вновь начинала думать об этом. Однако, как бы ни были важны сии мысли, порождаемый ими страх отступал перед перспективой встречи с монстром – легендарным Ламтонским червем, чудовищем, в своем роде, похожим на дракона, – от одного подозрения, что его нападение возможно, Вивиана не могла дышать. Вряд ли он стал бы выбирать, кто действительно наследник древнего рода и хозяин поместья, а кто – нет. Но угадать, что именно разбудит его и вернет к жизни, было невозможно.
Возможно, впервые Вивиана не проклинала свою неестественную природу, хоть и получала от нее ныне несравнимые с прежними мучения. Она ощущала пробуждение червя почти физически: набухающие темной холодной кровью вены, расправляющиеся мышцы, расходящиеся кольца огромного хвоста, слежавшегося в бездействии… Но где монстр обрел свое пристанище, которое собирался вскорости покинуть ради жестокой охоты, она не могла даже догадываться. На миг то там, то тут можно было заметить движение, но кто мог поручиться, что это не шутки ветра?
Вивиана смотрела в окно, пока не заболели глаза, тщившиеся рассмотреть на улице червя. Но никаких признаков его присутствия не было видно. Девушка задернула шторы и повернулась в комнату. После мрака улицы, свет свечи ослепил ее на секунду.
– Что-то не так? – спросил Эдмунд, и Вивиана вздрогнула, хоть он и сидел на кровати, развязывая шейный платок, уже несколько минут, ожидая, пока она оторвется от окна. – Что с тобой?
– Прости, задумалась.
Вивиана подошла к мужу, повернулась спиной.
– Помоги расстегнуть, пожалуйста.
Он повиновался. Они разделись и легли в кровать. Эдмунд потушил свечу и приготовился смежить глаза, но прежде, чем его ресницы опустились, молодой человек ощутил прикосновение к плечу, отчего настороженно приподнялся на постели.
Силуэт сидящей Вивианы вырисовывался на фоне окна. Луна вышла из-за туч, огромная, сияющая, как бедро богини, и даже сквозь портьеры светила так ярко, словно в небе висел фонарь – простыня и лежащая на ней рука жены казались Эдмунду идеально белыми. Собравшись с духом, Вивиана рассказала мужу о Ламтонском черве, который вновь бродит по окраинам поместья.
– Я уверен, тебе показалось, – сказал мистер Купер не слишком уверенно, когда она наконец завершила свой рассказ. Молодой человек хотел бы в это верить, но уже понимал, что жена не стала бы фантазировать на пустом месте.
Эдмунд опустил голову на подушку, и кровать показалась ему холодной, как снег.
Вивиана легла рядом и поцеловала Эдмунда – и тот чуть было не отпрянул, напуганный непривычным вкусом ее губ, соленых и обветренных. Но они все же занялись любовью, хоть тревога так и не отпустила мистера Купера.
А вот Вивиана отдалась супружескому долгу с такой страстью, как еще никогда прежде.
Зоя толкнула двери в зал – они поддались легко, без труда. За время ее отсутствия они, вероятно, открывались весьма часто. Зоя про себя ухмыльнулась: ну да, Габриэль любит балы. И теперь она надеялась увидеть его во всем блеске на троне, окруженным пляшущими гостями и придворными. Должно быть, и Медб во всем своем великолепии сидела рядом с королем Неблагих, забыв о том, что она мужняя жена, что правит другим Двором… Зоя прищурилась, проверяя верность своей догадки: и половина ее Двора пришла с ней, как пить дать. Все-таки праздновался Самайн! Но прежде, чем девушка смогла рассмотреть, что же находится в противоположном конце зала (ее ослепило сияние тысячи волшебных огней и магические отблески, наколдованные модницами Аннувна на свои руки и шею, увешанные и без того сверкающими драгоценностями), в ее живые легкие прополз призрачный запах ушедшего. Ностальгия уколола в край глаза – и Зоя сморгнула крохотную слезку.
По толпе гостей прошел шепоток. Кто-то не узнавал ее, но большинство, конечно же, передавали из уст в уста – изгнанница, легенда, мстительница, Вида! Сиды бежали с ее пути, как застигнутые врасплох светом ночные зверьки, толпа расступалась перед нею, будто море перед пророком.
– Эй, Габриэль! – крикнула Зоя, приблизившись настолько, что стали различимы троны правителей Дворов. Король нахмурился, рассмотрев, кто перед ним, привстал, отпустил белую нежную руку сидящей рядом Медб.
– Вида?
Девушка присела в полуиздевательском реверансе.
– Ты с таким пылом добивался меня последние полгода, что я надеялась на то, что Самайн мы проведем вместе. Но ты не пришел и не прислал мне приглашение…
– Да как она смеет! – зашипела Медб. – Стража! Взять же ее!
Меч Зои с характерным звуком покинул ножны и засиял в свете магических свечей. И без того начищенная до блеска сталь отбрасывала напитавшиеся волшебством невыносимо яркие блики на стены зала. Знаменитый стальной клинок живой куклы принцев с пауком на гарде – теперь даже те, кто был слишком молод, чтобы помнить Зою лично, поняли, кто явился на Самайн.
– Я не дождалась приглашения от тебя, так что пришлось воспользоваться учтивостью кое-кого иного, – Зоя свободной рукой взялась за кулон и оттянула цепочку, чтобы Габриэль смог рассмотреть знак Богини получше.
К девушке тем временем двигались решительно настроенные дини ши и слуа: шестеро стражей с закрытыми лицами и двое рыцарей в черных доспехах. Меч ее крутнулся в воздухе, рассылая солнечных зайчиков по лицам бойцов, и тут Зоя вогнала его в пол наполовину, так что мрамор пошел трещинами, а клинок загудел. Габриэль и Медб дернулись от этого звука. Дини ши и слуа отпрянули, потеряв равновесие от плеснувшей на них могущественной древней силы, вызываемой наполненным колдовством мечом и сталью, из которой тот был сделан.
– Смотри, я безоружна. Неужели ты не хочешь примирения, Габриэль? Я не трону тебя, а ты – моих друзей.
Стража застыла в нерешительности, обратив лица к тронам, ожидая следующего приказа. Король, потирая подбородок, несмело спустился с возвышения, на котором стояли троны, и двинулся к непрошенной гостье, выставив вперед руку, словно боялся обжечься. И все же, очевидно, в душе своей он уже принял решение.
– Так, значит, ты хочешь купить своей жизнью жизни смертных, изменница? Вот это да. Неужто человеческая девчонка проняла тебя? Или ты боишься за своего кудрявого дружка?
Правитель Неблагих кружил возле Зои, рассматривая ее со всех сторон, едва ли не обнюхивая. Девушка не шелохнулась, разрешая ему составить впечатление. Медб тем временем прятала недовольное лицо за белым веером, не желая смотреть на изменницу, обманом просочившуюся в Сияющую страну.
Почувствовав, что риск прямой конфронтации миновал хотя бы на время, Зоя сняла маску и взбила волосы, намеренно двигаясь так, будто ее появление в зале было совершенно закономерным. Музыканты, застывшие, когда Вида вошла в зал, вспомнили о своих обязанностях и снова заиграли, однако в мелодии смутно чувствовалась некая нервозность. Неожиданно для всех, король вдруг протянул руку Зое, приглашая ее на танец. Как в старые добрые времена.
– Рад, что ты приняла правильное решение, какими бы соображениями ты ни руководствовалась.
– Нет, это я рада, что ты рассудил верно. Я уж было побоялась, ты сделаешь ошибку, все еще не натешившийся своей властью.
Девушка повела плечами, заставляя правителя неблагих задуматься, проступали ли под алым жакетом полосы или нет.
– Ты пахнешь все так же, как и раньше, – без выражения пробормотал Габриэль. Взгляд его примерз к гостье, как у нашедшей добычу ночной птицы.
– Да, прошлым, которое не вернуть.
Зоя приняла руку, но, шагнув вперед, вздрогнула и отшатнулась, чуть не упала, запнувшись о собственную ногу. В лице Габриэля она видела больше не его – Карла. И что-то в ней всколыхнулось, давнее, древнее, впаянное в сердце. Хотелось броситься на это лицо, сжать его руками, покрыть поцелуями и оставить на своей груди, да будь это и впрямь Карл, так бы Зоя и сделала… Но это был не он. Злой доппельгангер, коронованный преступник и садист. Это не он, не он, застучало в висках Зои, и секунду спустя ее затопило невыносимое чувство стыда за двойное предательство: она простилась с Айкеном этой ночью, но не сердцем. А Карл был еще полгода назад надежно ею упрятан в глубь сознания, даже несмотря на то, что она была единственной, кто мог привести его в Аннувн. Она подарила двум мужчинам не любовь – погибель. И вот теперь Зоя начала подозревать, что снова – по своему обыкновению – очертя голову, бросилась в новую бездну, отрезав себе пути к отступлению и даже не задумавшись о том, что оставляет за собой. Странно, что Хэвен не выпорол меня, подумала она, и тут музыка заиграла громче, ноты зазвучали напряженней, словно отрезая двух танцующих от всего остального мира: гостей, королевы Благого Двора, волшебных огней…
– Рядом с тобой я чувствую себя настоящим законным королем. Впервые за четыреста лет! – Габриэль прижал ладонь Зои к щеке, потерся о нее почти ласково. Не давая девушке опомниться, он перехватил ее за талию, еще бессознательную, плавающую в воспоминаниях, и они закружили по иссеченному свежими трещинами полу. Придворные и фрейлины отхлынули к стенам зала, освобождая паре место.
– Знаешь, а ведь я поняла. Ты оставил мне память о Карле не из милости. Как раз наоборот, чтобы я искала его и мучилась оттого, что это сложно, а потом не забывала, как теряю! – Зоя закрыла глаза, смаргивая выступившие слезы. – Ты садист. И искусный садист! Всю свою долгую жизнь я не могла даже забыться в чьих-то чужих объятьях, потому что помнила о Карле. Потерянный возлюбленный, не дающий мне…
– Неправда! – Рявкнул Габриэль, раздраженно встряхнув руку девушки и стиснув ее так, что у обычного человека сломались бы кости. – Ты смогла! И не раз! Ты отдалась этому смертному, почти не сопротивляясь!
– Но я страшно мучилась, и ты прекрасно об этом знаешь. Наверное, ты на самом деле страдаешь гораздо меньше, чем делаешь вид. Мои связи со смертными тебя радовали – ведь каждая из них приносила мне только боль.
– Это так, – король улыбнулся. Его глаза наполнились ликованием, торжеством пирровой – но победы.
– Ты подглядывал, не правда ли? В свои магические шары, зеркала, или чем ты там привык заполнять свой досуг?
Он не ответил, делая вид, что увлечен танцем, крутнул партнершу вокруг оси, резко вывернул запястье, останавливая ее движение и привлек к себе. Голова Зои покорно и безвольно склонялась на плечо, откидывалась назад, когда фигуры танца менялись.
– Ты такая красивая, что я забываю, как дышать.
Привычная, лишенная смысла фраза. Зоя уже и перестала считать, сколько раз она слышала ее. Габриэль произносил комплимент без выражения – всегда. Словно отдавал дань этикету, но не больше.
– А я… Рядом с тобой я чувствую себя голой и сломленной… когда слышу что-то такое.
Габриэль стиснул пальцами челюсть Зои, притянул к себе, словно для грубого, кусающего поцелуя.
– Просто скажи, что любишь меня, и я тебе поверю.
– Вот как? Странно, ведь ты лучше других знаешь, что для меня слова ничего не значат, – Зоя усмехнулась, и тут же прикусила язык. Она вспомнила, что не смогла сказать этого Айкену! У нее никогда не было проблем, чтобы соврать – в том числе себе – относительно испытываемого ею чувства любви, но… не тогда, когда единственный человек, который изменил ее жизнь, просил этого. Ему требовалась такая малость – а она отказала.
– И все же…
Их танец разладился. Руки уже переплелись под странным, диким углом, словно предвосхищая поединок, ноги запинались, не поспевая за музыкой. И в Зое, и в Габриэле закипал гнев. Он перестал видеть в ней прошлое – покорное, подвластное ему, она перестала искать средь его нервных, капризных черт отголоски облика Карла. И все же, какое-то чувство помимо ненависти клубилось между ними, не давая разорвать сплетенье рук. Как и раньше, они чувствовали, что успокоятся, только если пожрут друг друга целиком. Быть может, даже буквально.
– Я не понимаю, король, объясни мне, – Зоя выдержала паузу для улыбки. – Каково это? Жить так. Я могу вообразить себе жизнь, полную любви или полную ненависти. Но твое существование полно страха. И ничего больше в нем нет.
Габриэль вздрогнул, словно внезапно потерял точку опоры, взглянул на партнершу диким взглядом.
– Я знаю о страхе больше, чем ты можешь себе вообразить. Твоими стараниями я знаю о нем все! Сначала ты любишь страх, потому что он тоже первобытен, как все инстинкты, он ирреален, что роднит его с религией, – Зоя вздохнула, когда, повинуясь музыке, полуневольно прильнула к королю, а он положил руку ей на талию. – А потом у тебя появляется что-то, что ты боишься потерять. И ты начинаешь бояться страха… нет, не его самого, разумеется, только тех ситуаций, которые его вызывают. И это лучше, чем…
Зоя чувствовала, что Габриэль берет над нею какую-то странную власть: она обмякала в его руках, таяла от его дыхания, становилась податливой и пластичной, как мокрая глина.
– Лучше, чем что?
– Чем жить, как ты.
Король обнял девушку, согрел шею дыханием.
– Да неужели, птичка?
Зубы Габриэля сомкнулись на мочке ее уха, дернули… Зоя охнула от пронзившей до затылка боли. Король улыбнулся ей окровавленными губами, демонстрируя прикушенную сережку, затем выплюнул украшение куда-то в сторону. Зоя схватилась за ухо – цело. Саднит место укуса и ноет дырочка, пострадавшая от безжалостного выдергивания серьги, но в целом – все в порядке. Можно было не обращать внимания. Зоя сама не заметила, как попала под чары короля – быть может, естественные… и, – кто знает? – вполне похожие на человеческие, когда не знаешь, отчего не обращаешь внимания на боль, причиняемую, к тому же, так бесстрастно, мимоходом. Девушка оттолкнула партнера от себя, но не бросилась на него с кулаками. Она просто стояла, держась за ухо, а кровь лилась ей на плечи и пропадала, впитываемая красной тканью жакета.
Медб с усмешкой наблюдала разыгрывавшуюся перед нею сцену, с любопытством сощурилась, рассматривая руки Зои. Распухшие от упражнений – но откуда королеве было знать об этом? Она скользила взглядом по округлости над локтем: что там? Мышцы, кость? Что за мясо и мясо ли вовсе? Как знать, быть может, обратившись в человека, Вида-птица, Вида-зебра забросила тренировки, а без магии руки ее заплыли жиром?
Зоя почувствовала на себе взгляд, словно холодное прикосновение.
– Леди Медб? – девушка вежливо выгнула бровь, оставив ухо в покое. Ее взгляд говорил: проверьте, если хотите знать, я разрешаю. Если любопытство гложет Вас изнутри, проверьте состоянье этих рук боем. И Медб знала, что подразумевает этот взгляд, но даже не шелохнулась. Время еще придет, кивком дала понять она.
– Идите к нам, леди Вида, займите свое обычное, – королева с ласковой притворной улыбкой поправила себя. – Свое законное место – у наших ног. Сядьте на ступени, ведущие к трону.
Все улыбки, мелкие мимические движения носом, веками, щеками – все они были в большей степени ложными. Медб делала их не потому, что что-то ощущала на самом деле, а потому, что хотела что-то продемонстрировать. А вот ее глаза, напротив, никогда не лгали. И Зоя чувствовала ненависть, плещущую из этих ясных, как звезды, очей. Когда-то у Медб была серая радужка, когда она еще правила людьми на земле. Но теперь цвет ее глаз изменился, стал холодно-фиолетовым, нереальным.
– Что ж, охотно. Но только после Его Величества.
Габриэль прошел мимо Зои, овеяв ее запахом своих черных кудрей – горькая полынь, сладкое вино. Девушка поднялась за ним на возвышение, присела на ступени, примерно там же, где и множество веков назад, но не совсем – дальше от светлого трона Благой королевы, ближе к Неблагому королю. Габриэль взял ее за подбородок, как собачку, медленно повернул зоину голову к себе, так что девушка откинулась назад, на локти. Ее взгляд наискосок прикипел к королю.
– Рад, что ты снова моя, полностью и безраздельно.
– Наслаждайся, – Зоя вздохнула. Захотелось курить – посреди почти оргиастического праздника, полуоглушенная музыкой, она испытала тоску, такую сумасводящую, что что едва сдерживалась, чтобы не плакать.
– Я не успокоюсь, пока ты не скажешь, что любишь меня.
Зоя попыталась высвободить подбородок, но король держал крепко. Когда-то давно он учил ее драться, вспомнила девушка, что стало с ним теперь? Сила, оставшаяся в руках, ушла из разума и характера правителя неблагих. Кто так испортил его, что? Гордыня, Кларисса, недоступная Медб?
– Я запаял твою душу в камни, чтобы она уже никогда не вернулась к тому животному, у которого была изъята. Натаниэль об этом не позаботился. Не повод ли это, чтобы поблагодарить меня?
Зоя вздрогнула. Так Кларисса ошибалась, говоря, что она смертна, как все люди? Если камни будут разрушены, она не просто вернется в тело несчастного Диего – человека, который так и не стал никем, которого лишили жизни, не убив. Она исчезнет – полностью и безвозвратно… Если, конечно, король не подразумевал, что и камни отныне нельзя уничтожить. В таком случае, это сулило судьбу еще менее завидную. Но, что было еще важнее, значило ли это то, что Карл невиновен? Так брат изгнал его, сотворившего лишь плоть, оболочку, тогда как сам совершил кражу души – то самое преступление, которому в Аннувне нет прощения.
– О, за это… тебя бы стоило убить, – Зоя улыбнулась, и от ее губ на короля плеснули жалость и презрение, источаемые ею. Но его это не ранило. Пальцы пробежались по крохотной ямочке на подбородке куклы, с уверенностью удостоверяясь, что она все такая же, какой он извлек ее из недр чана преображения – воистину, подарок из подарков!
А Медб чувствовала, что хочет выцарапать Зое глаза. И впервые – вовсе не потому, что это были драгоценные "очи Этайн", прихотью братьев-принцев вживленные в пустую голову этой куклы. Но то, что блестело в глубине зрачков, заставляло край губ Зои подрагивать, было ничем иным, как лукавством и торжеством. Не с миром она пришла! Она сидела у ног короля, слушала его, но не благоговела, королева ясно это видела. Эта рыжая паршивка впитывала информацию, прокручивала ее в голове и мгновенно строила планы по захвату власти. В этом Медб не сомневалась: хоть они и почти не были знакомы с Зоей и уж точно никогда не дружили, такие взгляды венценосная белая леди узнавала с первого мгновения.
– Что ты сделаешь с нею, – Медб с усилием процедила следующее слово, непривычное ее языку. – Любимый?
Габриэль вздрогнул, отвернулся от Зои, не веря, что королева могла его так назвать, впился в нее взглядом. Мысленно Медб торжествовала, но лицо ее изображало только искренний интерес.
– Я предложила бы тебе вырвать ее глаза и вставить в свою корону.
Зоя медленно высвободилась из ослабевших пальцев короля, удивленного не меньше нее.
– О нет, Медб, так нельзя! Мы не можем так поступить… с ней!
– Ты хочешь кончить, как твой брат?
Зоя встала. Она лишь отчасти понимала, о чем говорят правители у нее за спиной, но слова Медб пробудили в ней гнев, подпитавшийся и от боли в мочке, и от знания, что она больше не увидит Айкена.
– Ты забыла, что я нахожусь в Аннувне на тех же основаниях, что и ты, королева?
Медб медленно поднялась, опираясь на подлокотники кресла. Вряд ли она отсидела ногу или не могла преодолеть веса кринолина, тянущего ее к земле. Скорее, она просто демонстрировала этим движением, как при напряжении выступают мышцы на ее едва прикрытых кружевами плечах. Я тоже воительница, как бы говорила она, и я не испугаюсь бросить тебе перчатку в лицо.
– Твоя жалкая побрякушка обеспечила тебе только вход, – жестко бросила Медб, звук ее голоса отскочил от пола и стен, как стегающий кнут. – Но никто не может ручаться, что ты выйдешь хотя бы из этой комнаты. Не добавляю слова "живой", ведь ею ты не была никогда, как ни притворяйся.
Зоя молча спустилась к своему мечу и выдернула его из пола. Не оборачиваясь, она несколько секунд собиралась с мыслями, затем бросила через плечо:
– Смелые слова о знаке Богини. Что ж, если Ее Величество хочет драки, как в старые-добрые времена, я не смею ей отказывать.
"Только вход? Мне как раз этого достаточно. Дальнейший путь пробьет мой меч."
Зоя провела пальцами по губам, стирая помаду, затем коснулась кожи под глазами – два алых росчерка под самыми нижними ресницами, словно отверстые раны, придавали ее взгляду какое-то дьявольское выражение.
Королева изящно повела плечами и подозвала служанок. Те на миг скрыли ее от взоров гостей, а из их толпы Медб выступила уже без кринолина, ее юбка с разрезом не стесняла движений. В руке блестел клинок – ничем не хуже, чем у Зои.
– Настоящий меч, – улыбнулась Медб. – Не какая-нибудь жалкая обсидиановая поделка. Я была человеком и потому могу с ним управляться. Сюрприз, не правда ли, Вида? За время твоего отсутствия мы открыли много нового. Не боишься умереть?
Зоя мотнула головой – алый всполох волос метнулся за плечо.
– Надеешься стать святой для этого народа? – Медб презрительно рассмеялась. – Расслабься, ты не годишься им в качестве объекта обожания.
– Я убью тебя, – улыбнулась Зоя. – Ты заплатишь за свой преступный сговор с предателем. Может быть, не сегодня, но, клянусь, ты получишь по заслугам.
Она вытянула руку с мечом вперед.
– Богиня этого не допустит!
– Какая гордыня! Утверждать, будто знаешь, чего хочет Богиня. – Зоя покачала головой. – Какая ты жалкая, королева. Теперь – бейся!
Зоя шла тяжело, но пружинисто, наслаждаясь ощущением от весомости своих шагов, гула, разносящегося по коридору и вибрации пола под ногами. Девушка ощущала себя необыкновенно открытой для восприятия – будто даже воздух она могла сжать в кулаке. Невысокая, гладкая, действительно похожая на фарфоровую куколку с наманикюренными ногтями, завитыми волосами… И с высовывающимися, несущими себя взгляду татуировками, половина из которых осталась на виду – корсет не скрыл. Вида, как в старые-добрые времена, мгновенно завоевала поддержку зрителей. Ее любили прежде за то, что она даровала усладу для глаз, небывалое развлечение, и теперь за одно обещание того же ее приготовились искренне обожать.
Почувствовала это и Медб: симпатии сидов внезапно оказались не на ее стороне. Но правительница Благого Двора никогда не стремилась к народной любви, она правила, руководствуясь девизом "бей своих, чтобы чужие боялись". А вот о чем Медб пожалела, так это о том, что не может сейчас обернуться и взглянуть на Габриэля: не сбежал ли он? И на кого из них смотрит с улыбкой, кого мысленно поддерживает? Это может – и должно подождать до конца боя, подумала она.
Сталь схлестнулась со сталью – но пока еще лукаво, как в первобытном танце. Обе женщины красовались, только готовясь к смертельной сонате.
Можно было лишь дивиться, насколько хорошо высокородная королева владеет мечом. На самом деле, это умение досталось ей из прошлого: той жизни, когда она еще была земной правительницей и даже не очень-то верила в фей. Тогда она многому научилась… Что помогло ей и в Цветочной стране устроиться как можно лучше.
Вскоре игривость оставила противниц. Они желали биться всерьез и наконец начали. Плечи их опустились, на рукояти мечей легли уже обе руки. Зоя приложила руку к груди, чувствуя, что ей не хватает воздуха и предвидя, как тяжело ей сейчас будет сражаться. На секунду вернув меч в оставленную им же в полу щель, девушка ухватилась за верхние края корсета и рванула в стороны, ломая косточки. Послышался треск ткани, нарисованные на груди звери с удовольствием потягивались, скаля пасти. Зоя откинула голову назад, наконец-то свободно вздохнув, чувственно облизав губы. Вкупе с ее позой и наготой это смотрелось крайне соблазнительно. Но вряд ли кто-то мог подумать о ней в тот момент, как о возлюбленной или невесте. Королева Благих опешила на миг, тут же сообразив, что прозевала свой шанс ударить противницу в незащищенную грудь. Но момент был упущен. Зоя вновь подхватила оружие и выставила его перед собой. Со стороны можно было подумать, что преимущество на стороне Виды, но на деле же она мысленно все глубже и глубже падала в глубину отчаяния: энергия, что они получили с Айкеном во время их невольно-ритуального соития возле парка, была магического свойства. И только. Физически девушка была истощена, как только может быть истощен человек на вторую бессонную ночь, когда старые раны разбережены и растравлены, а душа ноет и вопит. Вздумай она колдовать, возможно, и смогла бы разнести противницу на атомы, но писать руны было нечем… Да и все знания испарились из уставшей гудящей головы. Зоя тяжело дышала, кружа рядом с королевой. Медб вымотала противницу, что не без гордости могла отметить, но при этом королева не лгала себе: она устала не меньше… А быть может, даже больше. И сейчас ее силы закончатся, тогда как у Зои еще будет шанс на последний рывок. Нельзя было дать ей победить!
