Лидия Попкова
Исцели меня
Раздается величавый звон колоколов, означающий начало службы. Я закрываю глаза, слушая этот дивный звон, и прошу прощения у Господа за все, в чем грешна перед теми, кому сделала больно.
Я медленно иду к церкви, вероятно, Александр уже начал свою проповедь. Однажды он предложил прийти на службу и узнать свой допустимый предел. Пожалуй, в момент, когда мне больше нечего терять, я готова дойти до той черты, где начинается вечность. Все, что я умею, это испытывать физическое страдание, больше меня ничему не научили, даже не сочли нужным объяснить, кто я.
Глубокий вдох перед входом в церковь придает мне уверенности, и я гордо захожу в храм, где много разных людей. На меня никто не смотрит, взор молящихся направлен на Александра, который очень хорошо смотрелся в черной рясе и золоченой ризе. Я ухмыльнулась себе: под маской священника скрывается лживый человек и мужчина желающий получить меня. Он читает длинную тягучую молитву и в воздухе крестит людей. Я начинаю свой путь к нему, медленно касаясь плеча каждого молящегося. Одно прикосновение – яркая вспышка и резкий удар тока: пьющей сын, девушка не может забеременеть, мужчина благодарит Бога за помощь, бывший наркоман, раковый больной, мать при смерти, гомосексуалист – как вас всех много. Вспышка, образ, удар – как плетью рассекает меня по всему телу, а я осознано принимаю эту боль с улыбкой на губах, только слезы предательски выдают мое страдание. Я иду вперед, Александр читает молитву и пока не видит меня. Вспышка… удар… вспышка… удар… вспышка… взгляд испуганных карих глаз… удар, и я падаю ему под ноги. Боль не заставляет себя ждать, а мой золотой столп рассеивается на множество лучей, и по каждому идет помощь тем людям, которых я коснулась.
– А-а-а-а, – выгибаюсь я от невыносимой боли, словно вся плоть отходит от костей, и я ощущаю, как бьюсь в судорогах об холодный кафель, цепляюсь за него ногтями, чтобы облегчить боль. – А-а-а…
Ошеломленная толпа расходится, с удивлением рассматривая меня. Новый удар боли, и я захлебываюсь в страданиях, срывая голос от крика.
– Да она бесноватая, ее лечить надо, – первое, что я услышала, когда мне стало легче. – Ее лечить надо, в ней сидит демон…
– Да, да… в ней бес сидит! – ликовала испуганная толпа.
Если бы я могла засмеяться, то расхохоталась бы этим глупым людям прямо в лица, ибо они не видят, кто перед ними…
– Все в сторону, – командует Александр.
Люди покорно расходятся. Он присел передо мной на колени, снимая ризу, он смял ее в ком и подложил мне под голову. Александр что-то говорит, сердито сдвигая брови, но из-за оглушительной боли я его не слышу, только ощущаю, как он крепко сжимает мою руку.
Усталость, перед глазами размытая пелена, и вкус крови на пересохших губах. По-моему, я достигла своего предела.
– Анастасия, ты слышишь меня? – где-то вдалеке раздается встревоженный голос Александра.
– Да, – шепчу я, пытаясь открыть глаза, но от напряженного испытания у меня болят даже веки и кожа трескается от каждого движения.
– Где ты была? – кричит он. – Где ты была?.. – доносится вдалеке.
– Вы были правы, он теперь с другой, но это не меняет моего отношения к ордену, – я открыла глаза и увидела, что Александр сидит рядом со мной на полу и тихо читает молитву. Я удивлена, что не добилась своей цели, это значит, что я еще сильная.
– Ммм, псалом девяносто, я тоже очень люблю эту молитву, – поддержала я его, услышав знакомы слова молитвы: – …и явлю ему спасение Мое. Аминь.
– Зачем ты это сделала? – сердито крикнул он. – Ты же могла погибнуть.
– Уверена, вы бы отнеслись с уважением к моему погребению, – засмеялась я, но боль во всем теле останавливает мой сарказм. – Я думала, я все знаю о боли, но я ошибалась… страшно, когда болит душа, а не тело.
– Позволь помочь, – положил он свою большую горячую ладонь мне на живот, и я съежилась от боли и отвращения.
– Не смей меня касаться, если бы во мне сейчас остались силы, я ушла бы! – закричала я. – Не трогай меня…
Он резко отдернул руку и нервно провел по своим гладким черным волосам. Мои слова огорчают его и заставляют задуматься, я хорошо это вижу. Теперь он без маски, его мимика стала настоящей и живой, и я жалею, что раньше не знала его таким.
– Анастасия, если тебе не помочь, ты можешь погибнуть. Зачем ты этого хочешь? Ты нужна людям, ты нужна мне…
– Хах… этим людям, которые в меня тыкали пальцем и кричали, что во мне бес? – засмеялась я, несмотря на острую боль. – Странная женщина была права, вся моя работа бесполезна.
– Странная женщина? Ты с кем-то встречалась? – насторожился он.
– Это уже не важно…
Он лег рядом со мной и взял меня за руку, я хотела сбросить его руку, но настолько устала, что не могла пошевелить и пальцем. Мы смотрели вверх овального купола, на котором нарисован большой лик Иисуса и двух ангелов по бокам.
– Правда красиво? – спросила я.
– Знаешь, – начал он спокойным голосом, – когда меня отправили к тебе в наставники, я испугался твоей юности. Сначала я не верил, что такая хрупкая и жизнерадостная девочка сможет выдержать тяжелые муки. Но день ото дня ты выдерживала, не теряя свой оптимизм. Тогда я разглядел в тебе бойца. И чем старше ты становилась, тем больше я в тебя влюблялся. Ты была честной, доброй, умной и безумно красивой, и, несмотря на все трудности, ты улыбалась боли в лицо. Мне тяжело было скрывать свою привязанность к тебе, и я боролся с собой, отгоняя всяческие мысли, сохраняя духовность между нами. Орден отдавал приказы беречь тебя от посторонних мужчин и дурного влияния. Тогда я впервые подал заявку, чтобы меня рассмотрели в качестве твоего супруга. И неожиданно появился он. Ты изменилась до неузнаваемости, и я явно осознавал, что теряю тебя. Ты боец по жизни, а он тебя сломал. Мне больно видеть, как угасает твоя жизнерадостность.
– Он лучшее, что было в моей жизни. Меня сломали вы со своим враньем. Если бы я в то свое юное время, получила хоть каплю внимания и любви, если бы мне сказали, что я имею право на семью, возможно, я смогла бы стать вашим преданным союзником и женой, но свое сердце открыл мне он, а не вы. Несмотря на то, что он сейчас с другой, я всей душой принадлежу только ему, – с тоской произношу я и чувствую, как слезы по вискам стекают на пол.
– Орден тебе не позволит, это могущественная организация, ты не сможешь тягаться с ней, – спокойно говорит он.
– Мне все равно. Тело пленить можно, но удержать чувство и разум не сможет никто. Я отработанный элемент, и когда орден это поймет, я буду ему не нужна
– Глупая, – тихо произнес он, – очень много людей страдает от неразделенной любви, но все же выживают. Это сейчас тебе больно, со временем все пойдет.
– Моя любовь была взаимная и я – не все, – отдаю я последние силы раздражению.
– Я виноват, я признаюсь, что виноват перед тобой. Я связан многими обязательствами и инструкциями, которые влияли на мое поведение…
– Если вы любите меня… то какие инструкции могут помещать чувству… вы очень жестокий человек, Александр… – тихо произношу я. Мое тело слабеет, образы под куполом храма расплываются, и я ухожу в сон.
Я проснулась от страшного резкого грохота. Открыв глаза, я поняла, что по прежнему лежу на холодном полу большого помещения в храме. Вокруг темно, а через узкие вытянутые окна видно, как мгновенная вспышка молнии наполняет храм светом, и так же быстро все погружается во мрак. За этой борьбой темноты и света следует громкий ужасающий раскат грома. В окна стучится одинокий дождь бродяга.
Через тупую боль в мышцах я села и увидела, что Александр спит на полу рядом со мной. Я думаю о путях отхода, и, на мою удачу, в очередной вспышке света вижу в кармане Александра длинный бронзовый ключ от церковных дверей.
«Это мой шанс», – подумала я и осторожно потянулась за ключом. Не думая о слабости и боли, я быстро вытащила его и тихими шагами попятилась к выходу. Александр лежал недвижимо. Я ускорила шаг. Вышла на улицу, и резкий порыв ветра и ледяной дождь ударили в спину, от неожиданности я не удерживаю дверь, и она громко хлопает. В порыве страха я в считанные секунды вставляю ключ в дверь и делаю оборот. За дверью послышалась возня, глухие шаги и резкий удар.
– Анастасия… что ты делаешь? – закричал Александр. – Открой дверь, не глупи.
Пытаясь укрыться от прохладных крупных капель, я прижимаюсь в деревянной двери и чувствую сильные удары. Александр не оставляет попыток освободиться.
– Прощайте, Александр. Передайте ордену, что я бесполезна для него, потому что потеряла интерес к жизни, – еле слышно сказала я. Толчки в дверь прекратились.
– Настя, не уходи, поговори со мной, – сказал он жалобным голосом.
Было странно слышать от него, что он назвал меня по-другому, и это так похоже на Макса.
– Я не смогу вас полюбить, а ваша нечестность убила все уважение к вам… к тебе.
– Я знаю, что все признание в любви будут бесполезны. Поэтому я хочу, чтобы ты со всей серьезностью отнеслась к моим словам. В первую очередь орден накажет меня – за то, что я не справился с обязанностями, а потом придет за тобой. Где бы ты ни была и с кем, пострадают все… Они везде и во всем, это структура, которая существует много веков.
– Тогда у меня нет выбора, будьте уверены, – с тоской произнесла я, сделав шаг назад.
Проливной дождь поглотил меня всю целиком, обжигая мое тело холодом. Пошатываясь, я отдавала последние силы, добираясь до машины. Погода оплакивала вместе со мной мой будущий поступок. Я запустила мотор, машина лениво, поддерживая мое настроение, поехала вперед. В зеркале я увидела, что Александр все же освободился из плена и, делая длинные шаги, пытается догнать машину. Резко нажимаю на педаль газа, машина значительно ускоряет ход, оставляя Александра со своими переживаниями наедине.
Потратив последний выброс адреналина на побег, я чувствую, как меня безвозвратно окутывает пелена и бессилие.
– Все решено, – произнесла я вслух, утешая себя, – теперь я свободна…
Глава 4
Он
Среди ослепительного дневного света я слышу звонкий жизнерадостный смех Насти. Сердце наполняется спокойствием, зная, что она где-то рядом и в порядке. От яркого солнца я, как слепой котенок, иду на ее восхитительный мягкий голос. Она стоит спиной ко мне, положив руки на кованое с незатейливым рисунком ограждение моста. На ней длинное белое воздушное, как облако, платье, подчеркивающее ее тонкую талию. В золотисто-каштановые кудри вплетена живая белая роза.
Мог бы догадаться, что она будет здесь, ведь это ее любимое место, где мост соединяет старую жизнь города с новой. Моя жажда увидеть ее немедленно, заставляет идти быстрее.
– Настя, – радостно произнес я, подойдя к ней.
Она обернулась и ответила мне улыбкой, показывая мои бесконечно любимые ямочки на щечках. Я любуюсь ее красотой, она легкая, нежная в белом платье похожа на невесту, на мою невесту. От ее близости моя душа захлебывается счастьем, а депрессивная тоска ослабевает. Я положил ладонь на ее румяную горячую щеку, она охотно прижималась к ней, прикрыла счастливый взгляд длинными ресницами.
– Наконец-то ты пришел, – шепнула она, смотря на меня с грустью.
– Где ты была? – спросил я, возмущаясь.
Проводя ладонью по ее шее, оголенным плечам, кружевной ткани на спине, я забываю, что это всего лишь сон. Наклоняюсь к ней, наши лбы соприкоснулись, я осторожно провожу указательным пальцем по ее бархатистому лицу, едва касаясь губ.
– Малышка, где ты была? Я так скучал.
– Ты принимал таблетки, они блокировали твое сновидение, – с сочувствием сказала она, прижимаясь ко мне и даря тепло и ласку. Вкушая ее близость и любовь, я чувствую, что мое сердце вот-вот остановится.
– Спаси меня… – шепнула она, прижимаясь мягкими губами к моей щеке.
– Морозов, я знаю, что ты дома. Открой дверь, – неожиданно ворвался в мой сон свирепый голос Димона.
– Что ты сказала? – переспросил я Настю, чувствуя, что она растворяется в моих руках.
Ее силуэт тает, и я беспомощно пытаюсь его удержать, явно ощущая ее теплое дыхание на себе.
– Спаси меня, – с грустью шепнула она еще раз, превращаясь в прозрачный призрак.
Резкий порыв ветра ворвался в наши крепкие объятия, и ее образ разлетелся на тысячу красных лепестков, похожих на крупные капли крови. Острая боль потери пронзает меня, истерический ужас затмевает рассудок, и я громко кричу, срывая голос:
– А-а-а-а-а-а!
Открываю я глаза и вижу белые осколки от бутылки коньяка на коричневом паркете, Веста легким теплым клубком спит рядом у ног.
– Морозов!!! – орет Димон, и каждый удар в дверь отражается тупым эхом в голове.
Я нехотя встаю с пола, потягивая затекшие каменные мышцы.
«Какой ужас», – подумал я про себя, ощущая мерзкий вкус похмелья во рту и жуткую жажду на пересохших губах.
– Димон, пожар, что ли? Че так долбишь? – произнес я, открывая дверь, продолжая похрустывать шеей, чтобы снять остатки напряжения с мышц. Дима с бешеными глазами влетел в квартиру. Я, непонимающе пожимая плечами, закрыл за ним дверь.
– Морозов, ты – придурок! – рявкнул он, бегло осматривая все вокруг. – Где твой телефон?
– Рад это слышать, – ответил я и сквозь мутное сознание пытаюсь вспомнить, в какой части квартиры находится мой телефон. – Надеюсь, на работе ты будешь обращаться ко мне более приветливо, а то мои подчиненные неправильно нас поймут, – сквозь остатки хмеля язвлю я.
– Она видела тебя с Машей. Настя вчера была около бара, – с неожиданной злостью заорал он.
Меня окатило холодным потом, и сердце оборвалось. «Спаси меня…» – вспомнил ее нежный голос из сна и, не думая не секунды, я открываю дверь и выбегаю в подъезд.
– Макс! – кричит мне что-то Димон в спину, но я, перескакивая через ступеньки, быстро выбегаю на улицу.
От проливного дождя моя одежда тут же стала насквозь мокрой и холодной, и через водяную стену я пытаюсь найти машину и понимаю, что она осталась около бара. Я со злостью хватаюсь за волосы и в отчаянии начинаю соображать, что мне делать.
«Сон… сон… она на мосту», – судорожно вырвался крик и я быстро бегу домой, рассекая босыми ногами глубокие лужи.
– Макс, ты – псих, – сказал Димон, встречая меня на пороге.
Я нервно обошел его, ярость и отчаяние напрочь съели весь похмельный синдром. Пройдя в спальню, я сбрасываю мокрую одежду, вкладывая в каждое движение злость и раздражение.
– Что тут вчера было? – спросил Димон, поджимая косяк двери широким плечам и внимательно отслеживая мои движения.
– Кризис, – ответил я, натягивая теплые сухие носки. – Ты был прав, меня понесло, потому что накануне я бросил пить таблетки.
– А Маша? – не удивляясь, спросил Дима.
– У меня не получилось… я не смог, – отвечаю я, продолжая натягивать одежду на мокрое тело. – Дай машину?
– Макс… это глупо, ты за целый год не смог ее найти, почему ты уверен…
– Дай ключи, черт побери! – заорал я, не сдерживая своего сумасшествия, и Димон послушно протянул большой брелок с ключами. – Прости, – сразу же ответил я, понимая, что сорвался, – я видел сон, я знаю, где она, – уже спокойно произношу я, и у кровати нахожу свой выключенный телефон и виновато показываю Диме.
– Вот-вот, – грозит он пальцем в воздухе, – я тебе звонил и приходил к тебе домой, чтобы рассказать про Настю.
– Я, наверно, ходил за коньяком, – бесполезно оправдываюсь я.
– Макс, только я прошу, поосторожнее с машиной, я еще кредит за нее не выплатил.
– Обещаю, что сводить счеты с жизнью на твоей машине не буду, – ухмыльнулся я, дружески похлопывая его по плечу.
– Я дождусь тебя, – сказал он мне вслед.
В висках стучит назойливая досада. Я прорываюсь через пробки и водяной столп дождя, убеждая себя, что все будет хорошо. Но сон, который я видел, настолько страшный, что я боюсь навсегда опоздать. Достаю телефон, включаю его и набираю отца.
– Макс, ты рискованно сегодня опаздываешь, – сразу отчитывает меня отец.
– Э-э-э… Я прошу тебя просто поверить мне, – начинаю неуверенно я.
– Макс, в чем дело?
– Не могу сказать, но я очень надеюсь, что ничего.
– Что ты вокруг да около ходишь? Говори уже! – раздраженно кричит он.
– Со мной все в порядке, просто поверь мне и дай сегодняшний день… вообще реально перенести смотр объекта на завтра?
– Макс, я не обещаю, но постараюсь. Ты, конечно, заинтриговал меня, – тяжело вздохнул он. – Надеюсь я об этом не пожалею. А Дима где?
– Он со мной…
– Жду завтра объяснений, – коротко он завершил разговор, я тем временем подъезжаю к месту.
В тени массивных туч и бесконечного дождя это место кажется мрачным и безжизненным. Это полная противоположность того, что я видел сегодня во сне. Сквозь серую пелену я присматриваюсь и вижу два тусклых еле заметных святящихся пятна. Я сразу же вышел из машины и направился к ним. Сердце дрогнуло, когда я увидел блеск голубой машины и слабый свет фар. Сквозь сумрак и водяную завесу ничего не видно, я осторожно постучал по лобовому стеклу. Не дождавшись ответа, открываю водительскую дверь и заглядываю внутрь. В машине сухо, тепло работает радио, но Насти нет. В голове мелькают мрачные картинки, сжимая сердце отчаянием.
«Спаси…» – пронеслось у меня в голове.
– Настя-я-я! – крикнул я, осматриваясь вокруг. – Твою же мать, – рявкнул я со злостью, когда увидел на мостовой темный силуэт.
Неуверенно, но быстро иду туда. Подхожу ближе, наклоняясь, я вижу худое бледное тело Насти в толще струящейся дождевой воды. Ее руки разведены в стороны, лицо наполовину погружено в воду, волосы толстыми сосульками развеваются по стекающей луже. Подавляя панику, я дотронулся до ее бледной холодной щеки. Обнимая ее мокрое худое обмякшее тело, поднимаю ее с земли, прижимая к себе. С ее одежды стекает холодная вода прямо на меня. Узнаю на ней свою куртку, и меня охватывает беспощадное чувство вины. Я нервно снимаю с нее насквозь мокрую кожаную куртку, освобождая Настю от лишней тяжести и влаги. Белое мокрое бесформенное платье плотно облегало ее тело, подчеркивая истощение.
– Настя, – легонько похлопываю ее по щеке, но реакции нет, – что ты сделала? – произношу сквозь боль и слезы и пытаюсь ее растрясти, но она не реагирует. В отчаянии прижимаюсь щекой к ее холодным посиневшим губам и ощущаю слабое теплое дыхание. – Ты жива, – произнес я с надеждой, – держись, прошу, не бросай меня, – уговариваю ее, быстро поднимаю ее и несу в машину.
Я не знаю, что это – обморок, кома или просто сон, но каждая секунда может быть не в пользу ее жизни. Я аккуратно укладываю ее на переднее сиденье, опуская его, ловлю себя на мысли, что все это уже было. С волос и одежды до сих пор течет вода, пачкая сиденья. Надеюсь, Димон простит нас за свою машину.
Ускоряя темп, я забираю ключи из «мазды» и, не медля больше, ударяю по газам. Включил печь на самую мощь, пытаясь обогреть Настю. Это самое малое, что я могу сделать для нее в данный момент. Меня охватывает чувство беспомощности. Я периодически смотрю на Настю, но ничего не меняется, она по-прежнему без сознания.
– Где же твой наставник, который должен за тобой смотреть? Как он допустил все это? – рявкнул я со злостью.
Неожиданный прилив ярости на самом деле скрывал мой безумный страх и беспомощность. Что она чувствовала? Что она сделала с собой? Почему именно вчера пришла ко мне? Что хотела сказать? Столько вопросов, в голове полный хаос, среди которого я пытаюсь выстроить единственную правильную логическую картину происшедшего.
«Моя куртка, которая была на ней, подтверждает, что я напрямую причастен к ее состоянию», – подумал я и дрожащими пальцами набираю номер помощи.
С того времени, когда я ее носил на руках, она заметно полегчала. Я, не дождавшись медлительного лифта, перескакивая через ступеньки, быстро поднимаю Настю наверх. Димон открыл дверь и, увидев нас, в панике начал задавать бесконечные вопросы.
– Ты нашел ее… Макс, что с ней? – запричитал он.
– Она пока жива, – прохожу я в комнату.
– Ей надо в больницу! – крикнул он.
– Она особенная ей нельзя к врачам. Помощь уже едет, – отвечаю я, бережно укладывая Настю на кровать. – Дима набери ванну с теплой водой и сделай пену… побольше.
– Ага, – кивнул он мне и скрылся за дверью.
– Честно говоря, я думал, что буду тебя раздевать в более романтичной обстановке, – сказал я ей и начал снимать мокрую одежду.
Расстегнул молнию на спине, и тонкое платье быстро снялось. Увидев, насколько истощено ее тело, легкое возбуждение сменилось жалостью. Шея кажется длинной и худой, острые ключицы выпирают наружу, через бледную кожу виден ряд ребер, живот впал, а руки и ноги кажутся настолько хрупкими, что при неловком движении боишься сломать их пополам. Я снял мокрое белое нижнее белье и укутал Настю в махровый мягкий плед. Она лежала расслабленная, не показывая никаких признаков жизни.
Я тяжело вздохнул. Я поступал по наитию, чем на самом деле ей помочь, я не знал.
– Макс, готово, – произнес Димон, просунув голову в двери.
– Дим, у меня большая просьба. На северо-западе есть разрушенная церковь, за ней небольшой мост, больше похож на пешеходный. У моста стоит Настина машина, ее надо пригнать или определить на время куда-то. Вот ключи, – пошарив в кармане, я бросил ему ключи, он перехватил их на лету. – И еще, придумай как пригнать моего «фольца» домой. Думаю, что мне сегодня будет совершенно некогда.
– А работа? – нахмурился он.
– Я звонил отцу, он перенесет встречу на завтра.
– Хорошо, – согласился Дима и пошел на выход. – Макс, только вдруг нужна будет помощь, ты звони, – с тревогой сказал он.
– Спасибо, – поблагодарил я его, провожая.
За время моего отсутствия Дима заботливо собрал все осколки, по возможности навел порядок. Я в неоценимом долгу перед внимательным, лучшим другом.
Я подхожу к Насте, раскрывая плед, сразу узнаю знакомый запах цветов. Осторожно дотрагиваюсь до ее шеи и плеч, тело стало теплым, что меня порадовало. Взяв обнаженную и легкую Настю на руки, я несу ее в ванную. Пена скрывает ее худобу, а запах цветов пропадает в миндальном аромате мыльных пузырьков. Даже теплая вода не может привести ее в чувство, возможно, это не сон. Тревога растет, а помощи еще нет. Я беру мягкую губку и тихонько провожу по ее шее рукам, у меня получается неуклюже, Настя каждый раз соскальзывает с руки, грозя уйти под воду. Поэтому я как могу смываю с нее дождевую грязь, ополаскиваю длинные волосы в мыльной воде.
Эта непростая процедура оставила после себя залитый пол в ванной и кучу мокрых полотенец. После мытья я насухо обтер ее и из гардеробной принес теплую пижаму. С неуклюжей неопытностью я надеваю на нее свою пижаму, которая размеров на пять больше ее, но в моем гардеробе ничего подходящего больше нет. Настя просто утопает в моей одежде, я закатал штанины и рукава по ее росту, пытаясь создать хоть какой-то эстетический вид. Откидываю одеяло и бережно укладываю ее на мягкую белую подушку.
Немного успокоившись и при нормальном свете я разглядел, насколько все плохо. Ее лицо было измучено, темные круги под глазами, щеки впали, обтягивая скулы, губы бледные и поджатые. На лбу три продолговатых ссадины со свежей запекшейся кровью. Я знаю, что под этим трагическим больным лицом скрывается моя родная, красивая Настя.
– Теперь ты дома, – поглаживаю я ее по бледной щеке.
Как спасательный сигнал, раздался звонок домофона. Я резко кинулся к двери, и через пару минут на пороге стояли встревоженные родители Насти. София, как всегда, элегантна, в синем брючном костюме, с легким повязанным платком вокруг шеи. Ярослав, серьезно нахмурив брови, следует за женой, держа в руках два чемодана. Я испытываю к ним противоречивые чувства, но они единственные, кто может реанимировать Настю, поэтому, скрывая свой негатив, я вежливо прошу их пройти.
– Где она? – дрожащими губами спросила София, любопытно осматривая квартиру.
– Там, – пальцем указываю я на дверь моей спальни.
– Здравствуй, Максим, – сухо произнес Ярослав.
В его лице заметны перемены: темные волосы затмевает проседь, лицо опечаленное и заметно постаревшее, но он не потерял своего мужского шарма.
Мы все пришли в спальню. София, увидев Настю в постели, закрыла руками лицо и зарыдала. Ярослав, сдерживая чувства, ставит чемоданы на пол и открывает их.
– Моя девочка, – рыдает София, подходит к Насте и не решается прикоснуться к своему исхудавшему ребенку.
Мне так хочется поспорить с ней на тему материнского отношения с Настей, но я с усилием сдерживаю себя.
– София Вячеславовна, давайте без сентиментальностей. Надо что-то делать, – твердо сказал я, не желая наблюдать за этим спектаклем. Это они в свое время отпустили Настю на вольные хлеба.
– Она приходила в себя? – предельно концентрируясь, произнес Ярослав, доставая из чемодана дефибриллятор и провода. В комнате запахло медицинскими препаратами.
– Нет. У нее очень слабый пульс, – перевожу я дух от переживания, – и она еле дышит, будто вот-вот…
– Ярослав, она сильно истощена. Делаем капельницу, – произнесла София и начала помогать мужу доставать из чемодана различные медикаменты, шприцы.
– Может, ты выйдешь? – заботливо предложила мне София, видя мою нездоровую реакцию на происходящее.
– Нет, – твердо ответил я, – я ей не чужой, и я у себя дома.
София недовольно вздохнула, грубо и раздраженно надела медицинские перчатки. На такое проявление недовольства я отреагировал спокойно.
Началось… София нащупав вену, прокалывает Насте руку. Первая капля крови скользнула вниз на белую постель. Катетер был установлен в руку. Я закрываю рот ладошкой, вспоминая те сложные моменты, когда сам делал ей капельницу и время было пропитано ожиданием. София подвешивает пластиковый пакет с прозрачной жидкостью на специальную разборную стойку и соединяет трубку с катетером. Капельница начинает работать, я пристально наблюдаю, как капля за каплей лекарство уходит в нее, внушая мне, что она все же выкарабкается. София слушает ее дыхание, Ярослав прощупывает пульс. Вокруг ее руки лежит вата с кровью, вена оклеена белым пластырем, и мне навязчиво кажется, что ей сейчас очень больно. Всей своей душой, всем своим сознанием я ненавижу всех, кто довел ее до такого состояния.
София отходит от Насти и с печальными заплаканными глазами подходит ко мне. Ярослав остается сидеть на стуле перед дочерью, держа палец на пульсе.
– Что с ней?
– Она дошла до своего предела. Другими словами, она почти умерла. Чудо вообще, что ты вовремя успел, – она трагично покачивает головой.
От этих слов у меня померкло все перед глазами.
«Она почти умерла… Настя, как же так? Все мои страхи выходят наружу», – померкло в голове, я пытаюсь прийти в себя.
– Зачем она это сделала?
– Только она знает. Конечно, я в полном шоке, что Александр допустил такое. Будет лучше, если мы заберем ее, – вежливо с ноткой высокомерия произносит она и снимает перчатки, щелкая эластичной резиной.
– Исключено, – резко отрезал я, – я ее вам не отдам.
– Она наша дочь, – выражает София недовольство, показывая на Настю.
– Я… это я занимался целый год поиском ваше дочери! – заорал я, выплескивая на нее годовалую боль и злобу. – И нашел ее почти мертвой. Ваш ребенок почти умер! – продолжаю в бешенстве кричать. – Вам придется убить меня, чтобы ее забрать, потому что она – МОЯ!
– Макс… – настаивает София, подавляя меня хмурым взглядом.
– София, он прав, – вмешивается в наш спор Ярослав, перебивая Софию, – мы виноваты, что отпустили ее. Мы обязаны Максиму за то, что он ее спас, – однозначно и сурово произносит Ярослав, заключая свой вердикт.
– Хорошо, – недовольно произносит она, обдумывая слова мужа, – она придет в себя и сама решит, с кем останется.
– Отлично, – фыркнул я.
Через час капельницы на бледных щеках Насти появился первый румянец. Я предложил ее родителям чаю, но они тактично отказались, и мы все трое в разных углах комнаты молчаливо смотрим на Настю, ожидая хоть какого-нибудь результата. С ее появлением моя жизнь снова наполнилась ожиданием, играя на моих нервах, как на струнах арфы. Но это лучше, чем жизнь без нее.
София меняет пакеты с лекарством для капельниц и бережно гладит Настю по волосам, проявляя гиперзаботу. Мы с Ярославом подошли к окну, и он попросил подробно рассказать, как все было. Я, опуская моменты вчерашнего вечера, рассказал про сон и подробно описал, в каких условия я нашел Настю. С каждым словом взгляд Ярослава становился все пасмурнее и хмурее, и он раздраженно поглядывал на Софию. Она тихо плачет, держа Настю за руку.
Раздался неожиданный хриплый вздох на всю комнату, и Настя пошевелила рукой. Я одним прыжком подскочил к кровати, нагло отпихивая Софию.
– Максим, – еле слышно произнесла Настя уставшим голосом, – Макси…
– Я здесь, малышка, – ответил я, как мальчишка, радуясь ее первому долгожданному признаку жизни.
Я беру ее вялую ладонь, прижимая к губам. Она, не открывая глаз, слабо улыбается.
– Ох, слава Богу, мы миновали кризис, – со слезами на глазах, засмеялась София и, подходя к Ярославу, крепко обнимает его. Я пока не понимаю их радости.
– Максим, теперь она просто спит, – с надеждой в голосе произносит София и радостно смотрит на мужа.
– С ней уже было такое?
– Да, она в четырнадцать лет не рассчитала силы и переработала, тогда мы тоже вытаскивали ее с того света.
Я смотрю на слабую Настю и на ликующую Софию, которая уверена, что здесь и сейчас она победила смерть, и пришел в шок. Меня передернуло от того, что я увидел, сколько эгоизма, тщеславия и дерьма в этой идеальной семье. Теперь я отчасти понял Настин патриотизм: ей с детства внушали экзотическими психологическими приемами, что она должна быть святой.
– Максим, сейчас ей нужна забота и уход. Может, мы ее заберем? – неуверенно произносит София, не оставляя попыток меня сломить.
– Нет, – охладел я, – я в состоянии обеспечить ей уход. Если у вас есть какие-нибудь рекомендации или пожелания, то можете их оставить. Не волнуйтесь за нее, она моя девушка.
– Бывшая, – уточнила София.
– Ах да… – ухмыльнулся я. – Может, Настя сейчас ваше имя сказала или Александра?
Я еле сдерживаю свою злость в рамках разумного, София опустила глаза. Ярослав просто не вступал в наш спор, возможно, чувствуя вину за собой.
– София Вячеславовна, я располагаю временем и финансами, чтобы помочь вашей дочери. Просто оставьте нужные рекомендации.
– У нее может подняться температура, это не страшно, дашь ей жаропонижающее. И-и-и… кода она проснется, в первую очередь покорми, побольше сладкого. И звони нам, мы будем очень рады ее видеть.
– Пренепременно, – изобразил я вежливость.
София недовольно прищурила глаза, понимая мою иронию, но я, улыбаясь, отвернулся. Наши отношения в корне поменялись с тех пор, как я увидел, в каком состоянии пребывает Настя.
София прошла в комнату, очень ловко убрала капельницу, но оставила катетер в руке. Она с переживанием вздохнула и наклонилась над Настей, ласково поцеловав ее в лоб. Ярослав сопереживал вместе с Софией, бережно придерживая ее за плечи.
