Лидия Попкова
Исцели меня
Злосчастный лифт приехал к нам, в стенах замкнутого пространства ей становится трудно дышать, она стала бледной и неразговорчивой. Близится очередной этап ее расплаты за исцеление. Я держу ее за талию и ожидаю… В секунду она потяжелела, перед тем как дверям лифта открыться.
– Сейчас, малышка, мы будем дома, – говорю я обмякшему, еле дышащему сонному телу и ногой быстро открываю дверь из подъезда, так же быстро укладываю Настю на сиденье, бережно застегивая ремень.
Состояние натянутой нервной струны вернулось ко мне, я не знал, ее сон это хорошо или плохо, сон ли это вообще, только родители могут ответить на данный вопрос. С тревогой давлю на газ, рискуя, пролетаю на красный свет, я, как больной, спешу за экстренной помощью.
С долей вины в сердце вношу расслабленное тело Насти на руках в дом. Ее рука свесилась, распущенные кудри развеваются в воздухе, сама она очень бледная, словно жизнь вот-вот покинет ее.
– Что с ней? – подскочил ко мне Ярослав, поправляя ее руку.
– Ярослав Виталь… евич, – произношу и несу Настю в комнату, – так получилось, что она помогла моему отцу, а потом попросила поставить ей капельницу.
Ярослав отталкивает меня, снимая частично с нее пиджак, освобождая руку, осматривает место укола. Увидев сине-фиолетовое пятно, занимающее третью часть всей руки, я сделал шаг назад.
– София! – громко заорал Ярослав, я вздрогнул. – Ты с ума сошел? – яростно крикнул он мне.
София вбежала в комнату и охнула. Ей не надо было объяснять, она сразу поняла, что происходит. Ярослав приложил два пальца к ее шее, прощупывая пульс. София ушла и через мгновение принесла небольшой белый аппарат с кнопками и проводами.
– Что с ней? Это что? – произнес я, отталкивая Ярослава от Насти. Через ненависть к себе и чувство вины, которая в смертельной битве боролась с моим страхом, понял, что Насте угрожает серьезная опасность…
– Макс, тебе лучше уйти, – мягко произнесла София, разворачивая провода. Ярослав тактично меня подвинул, снова проверяя пульс у Насти.
– Это дефибриллятор? Зачем он? Она умирает? – кричал я в панике.
– Максим, успокойся. После адреналина у нее может быть остановка сердца, тогда нам ее нужно реанимировать, иначе она…
– …умрет, – как током ударило меня. – Она это сделала ради моего отца, – произнес я с болью.
– Нет, она это сделала ради тебя! – рявкнул Ярослав. – Тебе лучше уйти!
– Я не уйду, – твердо, сквозь зубы прошипел я, – я ее не брошу.
Ярослав недовольно смотрел на меня, а я на него, показывая все свое упрямство.
– Ярослав! Максим! – произнесла София, вставая между нами. – Ярослав, Насте приходится спасать людей, где придется. Макс ни в чем не виноват, – она уговаривала его, и он изменился во взгляде, – он не знал про адреналин…
– Макс, ты держи руку у нее на пульсе, если не дай Бог, то мы начинаем реанимацию, – уже спокойным голосом говорил он. Я внимательно слушал все его рекомендации. София крутилась около нас, устанавливая аппарат и другие приспособления.
Ее лицо было спокойное и бледное, губы стали синеватого цвета, словно из нее вышла вся кровь. Я держал пальцы на запястье, надеясь, что эти слабые удары, дающие ей жизнь, никогда не прекратятся. Она продолжала недвижимо лежать, родители периодически заходили в комнату, проверяя ее состояние. Я кивал им в ответ, что все хорошо, они в надежде вздыхали и уходили, оставляя меня с ней наедине. Я вспомнил, когда она меня однажды спросила, в кого я верю, когда ситуация не зависит от меня. Настя на своем личном примере решила проучить меня, потому что сейчас я хочу поверить, что есть кто-то, который сможет сохранить ей жизнь, надо только попросить об этом.
Мне в детстве снились сны, что я летаю, но, чтобы подняться вверх, нужно оттолкнуться от воздуха и полететь. Сознанием понимаю, что в невесомом эфире нет точки опоры, но я чувствую упор и взлетаю. Сейчас, перед страхом потери моей любимой, я хочу поверить, что во всем вселенском мироздании есть опора, которая даст твердость и гарантию того, что Настя выживет, и я начинаю просить…
– Настя, ты должна жить. Она должна жить, – говорю я, поглаживая ее волосы. Она лежит, не реагируя ни на что, только слабые толчки пульса говорят о том, что она еще жива. – Я не смогу жить, зная, что ты умерла по моей глупости. В чем тогда будет смысл моей жизни?
В отражении окон соседского дома видно, как последние лучи солнца коснулись земли. Не обращая внимания на усталость, щемление в сердце и скованные от напряжения мышцы, я думаю о том, что появится Венера над землей, и, возможно, она благоволит нашей любви. За три часа неподвижности у меня было много времени подумать о вере, мифах, легендах и звездах. В пик моего отчаяния я начал верить и просить помощи у всего, что могло вернуть ее из сна.
– Максим, передохни, – положил тяжелую руку на плечо Ярослав, – я подежурю…
– Нет, спасибо, – твердо отказал я, – я справлюсь.
– Если что?..
– Да-да…
В комнате стало темно, я включил слабый свет ночника. Я не думал о времени – это всего лишь мелочь, в сравнении с тем, что ей пришлось пережить. Слушая ее пульс, я понимал, что она еще со мной и борется с некой силой, чтобы выжить. За дверью о чем-то говорят родители, я не проявлял никого интересно к их личной жизни.
Глухой хриплый вздох разорвал тишину, Настя выгнула спину, собирая плотную ткань покрывала в кулаки, она открыла глаза.
– Ярослав Витальевич! – громко крикнул я.
Оба родителя резко вбежали в комнату, на их лицах был страх, но увидев, что Настя глубоко дышит, они расслабились. София принесла коктейль.
Настя находилась в полусознательном состоянии, ее окружили родители. Я отошел в сторону и прижался спиной к холодной стене. Ярослав протирал влажной тряпочкой ей лоб, София дала выпить коктейль. Настя расслабленными губами сделала глоток и упала на подушку. Жалкое зрелище рвет на части мою душу, призывая совесть к ответу.
– Теперь ты можешь идти домой, она вне опасности, – произнес спокойно Ярослав, подходя ко мне.
Я с облегчением вдохнул и мысленно послал слова благодарности миллионам божеств, к которым обращался.
– Макс, – постанывающе произнесла Настя, засыпая.
Я улыбнулся ей.
– Очень поздно, ты можешь остаться, – сказала София и с упреком посмотрела на Ярослава, тот виновато пожал плечами. – Мне трудно в этом признаться, но сейчас ты ей больше нужен, чем мы, – сказала она и вышла из комнаты.
– Располагайся, – сурово произнес Ярослав, покидая комнату.
На лице у Насти появился румянец, было отчетливо слышно, как она дышит. Я не раздеваясь лег рядом с ней и укрыл нас обоих пледом. Я много думал о ее даре, о людях, которых она спасла и еще может спасти и о той боли, которую она испытывает. Я поймал себя на мысли, что поставил в своей жизни очень высокую планку, и мне нужно разделить себя с ее каждодневным риском и болью.
Сегодня был очень тяжелый день, намного тяжелее из всех предыдущих.
Она
-Ай, – через тяжесть прикладываю ладонь ко лбу. Каждое движение болью отдается в голову. Ненавижу состояние после адреналина и глоток вина за здоровье отца Максима был явно лишним. Я боюсь открыть глаза, но ощущаю тепло, исходящее от Максима. Он – мое лекарство, мое обезболивающее.
Открыла глаза, все резко расплылось, предметы потеряли очертания, растекшаяся цветная картинка перед глазами неожиданно обрела четкость. Раньше я никогда не замечала, что цветы на люстре, которые огибают каждую лампочку, в действительности похожи на живые розы, только сделаны из стекла. Я еще долго рассматривала причудливые изгибы каждой веточки на люстре, стараясь отвлечься от последствий укола. Я провела тыльной стороной ладони по щеке Макса, от этого слабого прикосновения он вздрогнул, словно что-то его испугало.
– Эй, – произнес он, улыбаясь, – ты как, малышка?
– Все хорошо, – вру я. Я прекрасно вижу его усталость и тревогу.
– Настя, почему ты не сказала, что это опасно? Как бы я жил без тебя?
– Максим, вся моя жизнь связана с опасностью, я просто верю в благополучный исход, – оправдываюсь я.
– Спасибо за отца… ты… – он с горечью смотрел на меня, не зная, что сказать. – Я бы придумал что-нибудь, если бы знал про остановку сердца.
– Максим, не надо, – твердо произнесла я, пытаясь встать, – не надо меня жалеть. Я сделала свою работу, потому что Бог дал вам второй шанс, а я всего лишь инструмент, который исполнил его желания.
Я поднялась, пытаясь сесть на кровать, но рука соскальзывает, и я падаю на спину, острая боль от сердца проходит в отдаленные части тела, пересекая дыхание и заставляя меня поморщиться.
– Настя, что? Что случилась? – с испугом произнес Макс, подхватывая меня.
– Все в порядке, – говорю я, восстанавливая дыхание.
Он с тревогой смотрит на меня, поглаживая меня по щеке, вкладывая в свои движения всю нежность и любовь. Я чувствую себя хрустальной вазой, которая от малейшего прикосновения может разбиться.
– Макс, не смотри на меня так! – произнесла я, пряча от него глаза.
– Как? – оторопел он, поворачивая мое лицо к себе, заставляя смотреть в его встревоженные глаза.
– Не жалей меня, пожалуйста, я же боец, я совсем справлюсь, – убеждаю я, пытаясь встать, но эта попытка тоже провалилась. Эта беспомощность начинает меня злить.
– Я очень боюсь за тебя, во мне все переворачивается, когда я подумаю, что ты могла погибнуть. – Он замолчал, и скулы нервно задергались на лице. – Я все бы отдал, только чтобы ты стала нормальной…
– Всю свою жизнь я чувствовала себя уродом, только с тобой почувствовала себя нормальной, – я прикоснулась к его покалывающей щетинке на щеке, и он на секунду прикрыл глаза, наслаждаясь моим прикосновением. – Просто люби меня, как ты любишь.
– Обещаю, – улыбнулся он, – тебе надо еще поспать, ты слаба.
– Ты только не уходи, – шепнула я.
Он крепко прижал меня к себе. Греясь теплом его тела, проваливаюсь в бездну, и меня накрывает сон.
Глава 12
Он
Пережив страх потерять ее навсегда, я трепетно прижимаю любимую к себе и не могу уснуть. Настя сладко спит, спрятав нос в моей кофте. Ярослав оказался прав: трудно смотреть на любимого человека, когда он добровольно приносит себя в жертву, а ты остаешься стоять в стороне беспомощным дураком. Венчание, может, и сохранит ее дар, но не сохранит понимание между нами, я всегда буду рваться защитить ее, она будет уверять, что ее страдание – это смысл жизни.
Я посмотрел в окно. За прозрачным тюлем видно, как на небе собираются тяжелые синие тучи. Вместе с ухудшающейся погодой на меня давит депрессивное настроение, и я продолжаю накручивать себя. Одна часть меня относится к ней как к святой и считает, что ее дар – это великий долг перед людьми, другая часть меня хочет избавить от всех мук и страданий. Эти думы затягивают меня, и я уже не столько наблюдаю за небом, сколько думаю о нас, растворяясь в грозовых тучах. Настя пошевелилась, потягиваясь, выпрямилась всем телом. Я заботливо поглаживаю ее по спине.
– Ты не ушел, – шепнула она. Ее тихий спокойный голос возвращает меня из депрессивных размышлений.
– Я бы не посмел оставить тебя в тяжелом состоянии, – я провел пальцем по большому синяку. Запекшая кровь разлилась под кожей, отражая сочетание оттенков холодной и теплой гаммы с бледно-желтой окантовкой. – Я сделал тебе больно?
– Ты не виноват, – спрятала она руку под плед. Совершенно легко села на кровать, опираясь на подушку. Я привстал за ней. – Это я попросила тебя сделать капельницу, – она прячет от меня взгляд, я раздраженно вздыхаю.
– Я должен был спросить о последствиях капельницы, я чуть тебя не угробил…
– Максим, прекрати все эти терзания, ситуация была по обстоятельствам. Да, я очень редко, но пользуюсь адреналином, – возмущается она, вставая с кровати.
Я тоже поднимаюсь вслед за ней, бережно помогая ей встать. Она упрямо отталкивает мою руку, показывая свою самостоятельность.
– Макс, я не хрупкая и до встречи с тобой справлялась с трудностями сама! – крикнула она и замерла…
Меня задели ее слова, свое разочарование я скрыл, прикрывая глаза ладонью. Мне было очень трудно смириться с тем, что все мои старания сравнили с обузой, которые я навязываю. Чувствую ее прикосновения и убираю ладонь, встречаюсь взглядом с ее большими глазами, полными сожаления и вины.
– Вчера ты изменилась в машине, ты уже в тот момент чувствовала, что…
– Я знала, что нужно оказать помощь, но не знала, что это твой папа, – робко ответила она на мой незаконченный вопрос.
– Речь ведь в доверии, ты знала, но не поделилась со мной. Ты все спланировала, убедилась, что капельница в сумке, – во мне росло возмущение, и в глубине души я пытался найти оправдание своей беспомощности.
– Если бы я рассказала тебе, то ты не поехал бы на день рождения. Я знаю, что ты пошел бы на все, чтобы оградить меня от страдания, а твой отец погиб бы потом. Тебе стало бы легче, если бы он погиб? Тебе стало бы легче жить, зная, что я могла его исцелить? – она со злостью тычет указательным пальцем мне в грудь.
– Я очень благодарен за отца, но речь идет не о нем, а о тебе, – хватаю я ее за руку.
– Максим, речь идет о том, что ты пытаешься спасти от того, от чего я не прошу спасать меня, – это мой выбор, – злится она и вырывает руку из моего захвата.
Наконец на ее лице я увидел злость, ярость, а не слезы. Действительно, в этой хрупкой ангельской девушке я не заметил настоящего бойца.
– Что за крики? – входит в комнату София и озадаченно смотрит на нас обоих.
– Все в порядке, мама! – крикнула Настя. Я предпочел молчать, только из-за уважения к своему чувству.
– Настя?..
– Мам, дай нам договорить, – повышает она голос, гневно смотря на мать.
София еще раз серьезно посмотрела на нас и, задумчиво покачав головой, вышла. Наш конфликт перерос в затяжное молчание. Мы скрыли возмущение внутри себя и не решались сделать шаг к перемирию.
– Вчера, когда мы пришли ко мне, в коридоре ты что-то хотела сказать, но не успела, – начал я первый. Румянец выдал ее стыдливость, и я понял, что она понимает, о чем я. – Скажи мне?
– Я не могу, – нервно покусывает она губы, продолжая изображать рассерженный вид.
– Разве с того момента все изменилась? Если бы мне угрожала смерть, ты равнодушно осталась стоять в стороне? – делаю шаг к ней. Она озадаченно смотрит на меня.
– Нет, я начала бы тебя спасать!
– Только потому, что ты гуманист или пацифист, и ты обязана мне помочь? – я делаю еще шаг, она растерянно смотрит на меня, просвечивая меня янтарем. Ее сердитость сменилась мягкостью, растерянностью и желанием заплакать.
– Нет, не только поэтому, – выдавила она.
– Скажи, почему ты будешь спасать меня, ведь я сделал твою жизнь трудной и запутанной? – подошел я к ней очень близко.
По прерывистому дыханию было нетрудно понять, что Настя начала плакать, подтверждая, что все вышесказанное было порывом ярости и страха.
– Я не могу равнодушно принимать тот факт, что тебе угрожает опасность, я живой человек, и есть рефлекс – закрывать собой любимого человека, если я этого не буду делать, то меня можно приравнять к скотине. Я, как и ты, иду на жертвы. Мне больно знать, что ты страдаешь физически, – произношу я и наконец-то обнимаю ее.
Она не стесняется своих слез.
– Максим, почему все так сложно? – сквозь поток слез произносит она.
Хотел бы я тоже получить ответ на этот вопрос, но вместо этого я поднимаю ее лицо и утешаю поцелуем перемирия. Нами очень быстро овладевает страсть, и я касаюсь губами ее восхитительной шеи, сладкой мочки уха с ароматами цветов. И шаг за шагом мы приближаемся к кровати.
– Настя? – раздается сначала голос Ярослава, а потом стук в дверь. Он с неловкостью опустил глаза, Настя, смахнув остатки слез с лица, сделала шаг от меня. Я, скрывая улыбку, отвернулся и встал к Ярославу спиной.
– Я вижу, что тебе лучше, – уточнил он, – завтрак готов…
Настя расслабленно выдохнула после того, как дверь хлопнула, и подошла ко мне. В ее глазах затаилась грусть, а на губах улыбка, вероятно, для меня.
– Ты не ответишь на вопрос? – произнес я, поправляя локон на лбу.
– На какой из многих? – увиливает она. Она взяла мою ладонь и прижалась к ней щекой, будто запоминая мои прикосновения.
– Что ты вчера хотела сказать мне?
– То, о чем мне сложно говорить вслух, – улыбнулась она. Я касаюсь ее лица, волос, шеи, она блаженно закрыла глаза, и слушала мои прикосновения, – Максим, мне нужно побыть одной…
– Ты меня гонишь?
– Я очень хочу, чтобы ты остался. Я запуталась. Это неделя была такой насыщенной и тяжелой, как будто всю остальную жизнь я не жила, а прохлаждалась. Мне надо подумать… – она открыла глаза. – И тебе тоже надо подумать.
Наши губы застыли в неначавшемся поцелуе. Я чувствую всем своим телом ее страдания, точно так же я не забыл про свои сомнительные размышления. Хотел бы я стать малодушным, бессовестным человеком и получить ее здесь и сейчас, одним махом решив все проблемы, но, боюсь, таким я ей не нужен.
– Ты останешься на завтрак? – неожиданно спросила она.
– Не в этот раз, – ответил я, понимая, что этот вопрос – одолжение для той половинки, которая хочет меня.
– Спасибо, – ответила она. Я бережно поцеловал ее в лоб.
– Я поработаю с бумагами и сразу к тебе, сходим куда-нибудь, – произнес я на пороге и указательным пальцем ударил по кончику ее носа. Она замерла в улыбке, а затем кинулась ко мне в объятия. Я, прижав ее к себе, поцеловал в растрепанные волосы.
– Настенька, милая, я могу не уйти, – произнес я, видя ее терзания.
– Нет, нет, все хорошо, – произнесла она, смахивая слезинку, но при этом улыбаясь. – Макс ты лучшее, что у меня есть, за это я тебе благодарна… и если я не могу признаться в своих чувствах вслух, это не значит, что их нет. Я сейчас подумаю обо всем, и мне станет лучше, – улыбается она и держит меня за руки.
– Я очень люблю тебя, – нежно ответил я на ее признания, – может, мне остаться?
– Нет, нет. Моя сентиментальность – это последствие пережитого, – добавила она, игриво приподнимая плечи.
– Я позвоню, – сказал я, продолжая прижимать ее к себе. Все внутри меня клокотало и подсказывало мне, что я должен остаться.
– Макс, иди, – произнесла она, отталкивая меня, – я прошу тебя, иди, мне тоже надо побыть одной.
– Я люблю тебя, малышка, – улыбнулся я, – я скоро вернусь и не позволю тебе плакать.
Я уже стоял за порогом, не решаясь сделать шаг к лифту, она кивала головой, поторапливая меня с уходом. В чем-то она была права, нам надо подумать, свести результаты прожитой недели. Я должен проанализировать свои действия и выяснить в чем я тороплюсь и чем давлю на нее. Она… я не знаю, о чем она будет думать, точно уверен, что будет плакать, поморщился я от безысходности.
Я поехал домой, но перед глазами стоял образ заплаканной Насти, и от ее непонятного настроения мне становилось нехорошо и подозрительно.
Дома меня встретил бодрый и веселый отец, который только и делал, что нахваливал мой выбор в девушке. Впервые за много времени нас объединило что-то особо мне дорогое. Мы сели на кухне и за кружкой чая проговорили целый час. Он мне рассказал о первой встречи с мамой, я, как маленький ребенок, с открытым ртом слушал эту историю. Его друг слезно просил составить ему компанию сходить в пединститут к его будущей девушке. Он нехотя пошел. На крыльце института стояла хрупкая девушка в белом платье с красными крупными цветами, с пышным подолом и округленными рукавами, впрочем, в то время это было супермодно.
Когда он о ней рассказывал, я задумывался, впадая в некое забытье, мечтательно воображая своих молодых родителей.
Она стояла в окружении подружек и рассказывала историю, все девчонки повально хохотали, она улыбалась и была довольна собой. Их взгляды встретились, она улыбнулась и задрала носик, делая вид, что он ей не интересен, а сама отслеживала его взглядом. Отец в любой другой раз просто прошел бы мимо, показав свою гордость, но эта девушка его покорила своей улыбкой. И он без стеснения зашел в толпу девчонок и стал рассказывать свою историю, не менее смешную, чем у нее. Девочки смеялись и кокетничали с незнакомым парнем, а она надула щеки и сложила руки на груди, недовольно притопывая каблучком. Так началась история любви моих родителей. Ради нее он совершал много безумных поступков, украл бусы в магазине и сорвал розу в городском парке, обольщая ее, залезал в окно на третий этаж ради прощального поцелуя, ходил по краю моста, доказывая свою преданность, признался в любви на асфальте перед домом. Я увидел отца в другом свете и был счастлив, что он сейчас живой и со мной.
От обсуждения своих любимых женщин мы перешли к рабочим вопросам. У него было много идей и большие надежды на меня, и это было очень кстати, учитывая, какие обязанности возложил на меня Николай Петрович. Я пообещал отцу, что подумаю над его проектом и внесу свои предложения, на что отец вдохновенно улыбнулся.
Я зашел в свою комнату, она показалась мне пустой и одинокой. На покрывале пятно крови напоминало мне о трагедии, которая чуть не произошла. Я устал себя терзать мыслями, от них нет толку. Нужно жить чувствами, интуицией и надеждой.
Посмотрел на телефон, с момента расставание прошло чуть больше часа, и я решил дать моей девочке еще время подумать, поплакать и пострадать, а после я поеду ее утешать. Сейчас, чтобы отвлечься от тупых, затягивающих мыслей, я опрокидываю коробку с письмами, образуя на столе кучу разноцветного бумажного хаоса. Беру первое попавшее письмо, вскрываю небольшой серый конверт и начинаю читать.
«Дорогая редакция! Хочу поделиться жизненным опытом. У меня пил муж, соседка посоветовала мне обратиться к бабушке из соседней деревни. Я уговорила мужа, мы поехали. Бабка долго шептала что-то над головой мужа, потом дала травы позаваривать. Я регулярно заваривала, муж пил эту траву и пьет по сей день, алкоголь больше не принимает…»
– Чушь какая, – произнес я, откидывая письмо в мусорную корзину, – если все было так просто, то в нашей стране не осталось бы ни одного пьяницы.
«У меня муж ушел к другой женщине, потом вернулся и стал жаловаться, что по-прежнему меня любит, но какая-то сила тянет его к другой. Я пошла к ясновидящей, которая сказала, что на муже очень сильный приворот. Долгое время она лечила мужа по фотографии, через месяц после этого он вернулся ко мне…»
Это письмо, я отправляю туда же, куда и первое, и долго пытаюсь уложить в голове то, что прочитал.
«Я потомственная ведьма и хочу сказать, что можно очень легко отомстить своим врагам. Один раз напугаешь, а в другой раз будут бояться. Предлагаю сделать куклу из воска…»
Дальше идет описание этой куклы. У меня волосы встали дыбом от прочитанного, ведь оказывается, что любой умелец может смастерить такую куклу и сделать с человеком все, что вздумается. Это письмо не просто нужно выбросить, а превратить его в пепел, чтобы никто и никогда не узнал, с какой легкостью можно мстить своим врагам.
Я сделал паузу и налил себе кружку горячего душистого кофе, чтобы привести мысли в порядок.
«Я гадала на Рождество и в зеркале увидела образ незнакомого мужчины. Через полгода я познакомилась с мужчиной, в точности похожим на тот образ. Мы встречались год, а сейчас я выхожу за него замуж и очень счастлива. Раньше я не верила в мистику, но факты заставляют меня поверить в чудо…»
– До встречи с Настей я тоже не верил в мистику, – ухмыльнулся я сам себе.
Вспомнив о ней, я почувствовал тревогу и решил позвонить. Она не берет трубку, я не представляю, что скрывается за этими длинными и безответными гудками: может, она спит или готовится к работе, а может, пошла в душ и не слышит, что я ей звоню.
Я принялся работать дальше, читая весь этот ужас, просто недоумевал. Люди странные, вместо того, чтобы устно выразить свое недовольство, они тайно наводят порчи, чтобы завоевать чью-то симпатию, они делают привороты, а чтобы не идти к врачу, они совершают немыслимые обряды. Что из всего этого правда, а что плод больного воображения?
Следующие письмо поразило меня до глубины души.
«Вы мне можете не верить, я бы тоже в это не поверил, если бы не пережил сам. В нашем подъезде жила баба, она давно овдовела и жила одна. Я жалел ее, где с сантехникой помогу, где гвоздь вобью, люстру повешу, но могу поклясться, что никаких намеков я ей не давал, помогал чисто по-соседски. Она чаем меня напоит, то покормить меня хочет, я всегда думал, что это чисто из благодарности. Мы с женой дружно жили, она меня не ревновала. Даже шутя говорила, что с нее не убудет, если я раз в месяц доброе дело сделаю и помогу соседке. Как-то в пороге жена нашла иголку, потом скрещенные иголки, перед порогом клочки волос, мы подумали, что кто-то глупо шутит. Хотя у меня были мысли руки оторвать этим шутникам, но все замялось само собой. В нашей семье начались скандалы, просто на пустом месте. Моя любимая жена начала меня раздражать, когда она смеялась, меня бросало в дрожь, стало бесить, когда она жует или просто сопит. Когда я не сдерживал свои раздражения, я стал цепляться к ней, она с ответным скандалом, и доходило до того, что я готов был ударить ее, занося руку над ее головой, какая-то сила останавливала меня. В один из таких моментов я выбежал из квартиры, и навстречу мне шла соседка и пригласила в гости для утешения. Она мне рюмочку, другую, я больше захмелел не от водки, а от горя, в котором пребывал, а проснулся я в кровати с соседкой. Было ужасно стыдно, хотел вернуться к жене, а эта стерва ужом вилась вокруг меня, она уже распустила слух. Я пришел домой, жена плакала и орала, я в ответ на нее собрал самые бранные слова. А в душе люблю ее, но сам себя не узнаю. И ухожу к этой стерве, ненавижу ее всем сердцем, но какая-то сила манит меня к ней, и я, хмельной, оказываюсь в ее постели. Снова иду к жене, а она мне про развод говорит, мол, не может больше так. А что я, я-то не готов разводиться, надеясь вернуть свою прежнюю семью. Весь дом обсуждает нас, на меня пальцем тычут, мол, какую золотую девку променял, было бы на что. Я согласен с ними, рад бы вернуться, да ноги не идут. После энного количества выпитого я решился уйти навсегда и последней рюмкой водки запил горсть таблеток. Что было – не знаю, кто был рядом со мной – не помню. Я валялся бесхозный, ненужный в пустой палате, и первая, кто ко мне пришла, была моя жена. Без упреков, без скандалов, я перед ней, как на смертном одре, исповедался. Она выслушала меня и ушла. Я подумал, что все. Но на следующий день она пришла с незнакомой женщиной, и та начала читать молитвы. Каждый день они приходили и молились, мне стало лучше. За то время, пока я был в больнице, жена продала квартиру и купила в другом районе. После выхода из больницы мы обвенчались и стали часто посещать церковь. Конечно, мы не железные, и эта история периодически всплывает между нами. Мое здоровье после отравления пошатнулось, а жена от пережитого постарела лет на десять, но мы стараемся верить друг в друга. Я хочу сказать, берегите себя, мужики, и верьте в Бога – это единственная защита от всякой твари».
Я долго приходил в себя от прочитанного. Кажется, семейное счастье такое хрупкое, а мужик в любом возрасте может стать жертвой приворота. Я вспомнил, сколько разбил сердец, и мне стало страшно, что одна из них захочет отомстить мне или совершить обряд, привязывающий меня. Мне стало жутко не по себе. Беру следующее письмо.
«Еще когда я была девушкой, мне поставили диагноз поликистоз яичников. Шанс забеременеть три процента из ста. Поначалу меня это не волновало. Учеба, карьера. Потом я встретила его, и моей любви не было границ. Он мне сделал предложение, очень красивое и романтичное. Я думала, что такое предложение может быть только в фильмах про сказочную любовь, но все же… Я должна ему была признаться, что, возможно, у нас не будет детей. Свадьба расстроилась, а я почувствовала себя немощным уродом, после я впала в депрессию. Я наблюдала за молодыми мамами, за подругами, которые выходят замуж, рожают прелестных карапузиков, и я откровенно им завидовала. Сложно быть женщиной, при этом осознавать, что ты женщина наполовину. Однажды я проходила мимо нашей городской церкви и увидела столпотворение, конец которого уходил вниз по улице до следующего квартала. Я поинтересовалась, в чем дело, мне ответили, что привезли мощи Матроны, они исполняют любые пожелания. Я никогда ни во что не верила, но желание иметь ребенка было настолько велико, что я встала в конец очереди. Десять часов на жаре, без еды и воды я стояла, ждала, и когда подошла к святым мощам, то растерялась, а сзади меня уже подгоняли другие люди, желающие увидеть чудо. В сомнениях я вышла, так не сказав Матроне своего пожелания, но что-то екнуло во мне. В последующие месяца я объехала все крупные церкви и монастыри в округе, и каждый раз просила помочь мне стать матерью. Я ждала, надежда угасала. Но однажды, проснувшись утром, я услышала тихий женский голос: “Ты достойна”, – сказал он мне. Я подумала, что показалось. Через месяц своему любимому я сообщила, что у нас будет ребенок. Моему мальчику сейчас восемь лет, и я думаю, что, когда медицина бессильна, остается верить только в чудо и не сдаваться…»
«Вот про какое чудо говорила Настя», – подумал я, и в области сердца защемило. Посмотрев на часы, я понял, что мы должны были созвониться, но я так увлекся всей этой ерундистикой, что потерял счет времени. Я набираю номер, чувствую себя виноватым, поглядывая на часы.
– Малышка, извини, что долго не звонил, – произнес я в трубку.
– Э-эм, Максим, это София Вячеславовна…
– Что?..
В эту секунду мир остановился, а удары сердца участились вдвое.
София попросила меня приехать, что пугало меня и приводило в отчаяние. Не помню, как я добрался до квартиры Насти, меня трясло от волнения, мысли путались и воспроизводили самые нехорошие картинки. София, как нарочно, не дала никакого объяснения, будто хотела помучить меня. Буквально через десять минут после звонка я стоял на их пороге… Они как два молчаливых истукана застыли передо мной.
– Настя! – заорал я сходу.
– Максим, – пыталась успокоить меня София, их лица были печальными, а глаза Софии заплаканные, что еще рождало во мне большую тревогу.
– Настя…
– Макс, она ушла… – спокойно произнес Ярослав, протягивая мне белый продолговатый конверт. Я ловлю себя на мысли, что не хочу знать, что там, иначе все это станет правдой. – Вскоре после твоего ухода она собрала вещи, попрощалась с нами и уехала…
София зарыдала, закрывая лицо коричневым вязаным кардиганом.
– Простите, – шепнула она и ушла в комнату.
Ярослав продолжал стоять с протянутым письмом. Я неуверенно беру тяжелый конверт, трясущейся рукой вскрываю его.
– Я тебя оставлю, – вежливо произнес Ярослав и пошел за женой.
