Лидия Попкова
Исцели меня
Вскрываю конверт, из него что-то скользнуло вниз, глухо ударяясь об пол. Поднимаю медальон, который я ей подарил, и усмехаюсь, уверяя себя, что это неправда. Из конверта я достаю тетрадный листок в клетку, в крупных заостренных буквах узнаю почерк Насти.
«Максим, мне очень сложно писать эти строки, а сказать прямо в глаза я бы вообще не решилась. В последнее время мы стали близки друг другу, и все чаще я стала задумываться о том, как может сложиться наше будущее. Ты делал намеки на что-то большее, а я желала верить, что все получится. Рядом с тобой я теряла голову и откровенно хотела предаться этой страсти и наплевать на все запреты, которыми повязали меня. С тобой я забывала о своей боли и чувствовала себя абсолютно нормальной. Ты для меня открыл новый мир, нежность, добро, заботу и самое главное – любовь. Воспоминание об этих чувствах я заберу с собой, за это тебе большое спасибо. Когда я помогла твоему отцу, я поняла, что не смогу оставить свой дар, даже ради тебя и того, что ты мне даешь. Ведь на месте твоего отца могли оказаться близкие нам люди, из-за моего эгоизма они рискуют оказаться без помощи, тогда бы я не смогла простить себя и тебя тоже. Я прошу прощения у тебя за то, что позволила этим чувством зайти так далеко. Если бы в то утро я дала отпор твоей настойчивости, то между нами ничего не было бы, и сейчас бы ты не страдал. Я причиняю тебе боль – прости. Я прошу меня забыть, а наши отношения – это нелепая ошибка. Пойми, я – незаметная тень в этом мире, и никто и никогда не должен был меня увидеть и уж тем более полюбить. В твоем сердце много любви и ласки, и я верю, что ты найдешь, кому подарить эти прекрасные чувства. Тебя окружают много любящих людей, только ты не привык обращать на них внимание, оглянись… и ты их увидишь. Не ищи меня, судьба не даст нам второго шанса, просто живи, как жил до встречи со мной.
Прощай, твоя Настя».
Сжимаю бесстрастно похрустывающий листок в кулаке, а меня наполняет неутолимая боль и неконтролируемая злость.
– Настя-я-я-я-я! – ору я на всю квартиру, не веря тому, что прочитал.
Первой в коридор выбегает София. Ее заплаканные красные глаза округлились в испуге.
Не контролируя себя, я направляюсь в комнату Насти. Мне кажется, что это глупая шутка, и она просто прячется от меня. Одернув штору, я выхожу на балкон и нахожу там укромное уютное местечко, которого раньше не видел. В дальнем углу стоит телескоп, труба которого направлена куда-то в небо, около него уместно расположено плетеное кресло-качалка, на него небрежно набросили коричневый клетчатый пушистый плед, край которого свисает прямо на пол, и сверху поставили стопку книг. Я на миг представил, как Настя прячется в этом тайном месте от каждодневной суеты и читает книгу, от прохлады кутается в коричневые кубики пледа или наблюдает за звездами, пытаясь понять законы Вселенной. Но я вспомнил о письме, и вся эта картина в сознании рассыпалась на мелкие кусочки пазла. Не теряя времени, я продолжаю искать.
Открыв шкаф, я увидел, что одежды стало очень мало: это еще раз подтверждает все мои опасения – она меня бросила. Я заглядываю под кровать, в надежде увидеть ее, но нахожу идеальную чистоту. В дверях стоит растерянная София, но я настолько одержим надеждой ее найти, что нагло прохожу мимо Софии. Беспардонно вхожу в комнату родителей. Увидев на окне коричневые, тяжелые от изобилия складок ламбрекены и такие же широкие шторы, я подумал, что за ними могут укрыться сразу несколько человек. Но, отодвинув их, я увидел широкое окно, на котором стояли раскидистые комнатные цветы в виде мини-деревьев. Я уговариваю себя, что она находится в пределах этой квартиры, продолжаю осматривать комнату, невзирая на недовольные и растерянные взгляды Софии и Ярослава. Я обнаружил еще одно место, где можно легко спрятаться. Огромное коричневое покрывало с выбитыми цветами, застилало широкую кровать. Края покрывала касались пола. Отличное место, чтобы спрятаться, но, откинув покрывало, я нахожу все ту же идеальную чистоту и разочарование.
– Настя-я-я, – ору я, – выходи!
Меня трясет в отчаянии, и я лезу с проверкой в встроенный шкаф за зеркальной дверцей, отталкиваю разноцветное белье и строгие костюмы и не нахожу ее.
– Настя-я-я, – мой голос становится хриплым. Я оглядываю ванную, осматриваю кухню, в которой абсолютно негде спрятаться, и в отчаянии выхожу в коридор. – Настя-я-я.
Ярослав подошел ко мне и положил мне руку на плечо, я ее мгновенно скинул, тогда он взял меня за плечи и впечатал в стену, крепко прижимая и не давая мне пошевелиться.
– Успокойся, мальчишка! – закричал он на меня. – Она ушла и нас тоже бросила! – продолжал он кричать, с каждым словом вдавливая меня в стену. София подскочила, схватив его за плечи, и попыталась оттащить от меня. – Если бы ты не полез со своей любовью, все было бы…
– Что было бы? – собрав все силы, я оттолкнул его.
Мы яростно прожигали друг друга взглядом, София мужественно встала между нами, рискуя попасть под удар.
– Она бы каждый день корчилась от боли и считала, как один нудный день сменится на такой же другой. Почему она должна жертвовать собой?
– Это ее миссия, – сказал он твердо, продолжая испепелять меня взглядом исподлобья.
– Это ее наказание, которое навязали ей вы, – ткнул я пальцем в них, в ответ получил ненавидящие взгляды обоих родителей. – Вы хоть раз видели ее в приступе боли?
– Э-э-э, – произнес растерянно он, а София внимательно посмотрела на мужа.
– Понятно, – нервно ухмыльнулся я, – где она может быть?
– Наверно, с Александром, но где найти его, мы не знаем, – с сожалением произнесла София, пожав плечами.
Меня невольно уколола ревность.
– Как вы можете доверять свою дочь непонятно кому?
– Слушай, ты ничего не знаешь о нашей жизни. Если она решила уйти – это ее выбор, и мы не должны ей мешать, – снова завелся Ярослав. – Настя, она особенная, она святая…
– Любому человеку, даже такому особенному, как она, нужна поддержка, иначе она просто когда-нибудь сломается. Я потрачу все свои силы, пусть на это уйдет вся моя жизнь, но я найду ее.
Их взгляды были потерянными, вряд ли мы можем понять друг друга, я подозреваю, что до появления меня им было несладко, но их жизнь хотя бы была стабильна, а после появления меня их мир перевернулся. Но мой мир тоже перевернулся после появления ее, а сейчас я лишился всего, и эти мысли с болью пульсировали у меня в голове.
– Максим, мы тебе дадим знать, если она вернется, – робко произнесла София мне вслед. Я ей неохотно кивнул и вышел из квартиры.
Мир потерял краски, словно кто-то выключил свет. Когда-то детская площадка перед ее двором была полна детей и заботливых мамочек, дети радостно галдели и смеялись, а сейчас одинокие качели тихо колышутся под ветром, редкий дождь прогнал всех детей, а серые тяжелые тучи нагоняют тоску на сердце. Задумчивый, я сел на бордюр тротуара. Вспоминая сегодняшнее утро и ее неожиданные слезы, я понял, что она прощалась со мной. Вдруг она где-то там одна в очередном приступе боли… Я с силой сжимаю пальцы в кулаки, закрыв глаза, кладу их на голову. Отчаяние и беспомощность давят меня, превращая в пресмыкающегося.
– Тебе плохо, милок? – послышался знакомый женский голос, но я настолько убит своим горем, что не обращаю внимания.
– Она мне не поверила, просто надо было немножко подождать, и жизнь бы сама расставила все по местам. Настя…
– Все пройдет – сказал тот же голос, открыв глаза, я обнаружил, что рядом никого нет. Я никак не мог вспомнить, кому принадлежит этот голос. Может, я схожу с ума? Либо вольный ветер донес до меня чью-то речь…
Одиночество стало моим союзником, а мое желание найти ее вновь стало моей навязчивой идеей. Хорошо, когда твоя заветная мечта воплощается в реальность, взобравшись на вершину своего счастья, ты вдруг по нелепой причине теряешь свою мечту – тогда наступает тьма. Как будто червяк изнутри выедает все светлое и хорошее, что было во мне, и маленькая надежда теплится в душе, и я ее старательно берегу от этого червя, который с каждым горьким днем подбирается к моей надежде. Сколько я еще протяну в этой жестокой битве самим с собой?
Она
Укутавшись в куртку, которую Максим дал мне в день первого нашего поцелуя, я думаю о нем и о своем поступке. Александр выделил для меня комнату в своем доме. Эта комната больше похожа на кабинет небольшого размера: вдоль стены стоит большой книжный шкаф, где большая часть литературы о религии, житие святых и молитвословы, и среди всего этого я нашла несколько книг из классики: Пушкина, Достоевского и Толстого. Около шкафа стоит новый письменный стол молочного цвета, стопка чистых листов бумаги и пара ручек. Может, Александр желает, чтобы я написала свою исповедь на этих листочках, просто еще не озвучил свою просьбу вслух? Так или иначе, за эту неделю я вымучена его моральным давлением и напоминанием о том, что мои помыслы были грешны. Я комочком съежилась на большой кровати, смотря на деревянное распятье на белой стене, чувствую себя беспомощной, хотя знаю, что Бог всегда рядом со мной. Перевожу взгляд на кованые цветы, которые забавно вплетены в узор дужки кровати, хочу до них дотронуться руками, но, протянув ладонь, чувствую, что замерзаю, и прячу руку в куртку. Смотрю в окно, где в небольшой щели задернутой плотной шторы проплывают тяжелые тучи.
Комната мне кажется тюрьмой, в которую меня посадили за мое преступление. Я утопаю в своей вине перед Максимом, всматриваюсь в укромные местечки своей души и не могу найти утешения.
– Покажи мне правильный путь, – шепнула я, глядя на распятье.
– Анастасия, – послышалось за дверью.
Я вздрогнула и быстро сняла куртку, спрятав ее в нижнем ящике комода. Нерешительно я открываю дверь.
– Я приглашаю тебя на вечернюю службу, завтра исповедь, – монотонно сказал Александр, если только бы он знал, как в данный момент на его месте я хочу видеть другого, то он бы проклял меня.
– Кто еще будет на службе?
– Только мы, я отпустил служащих домой, – мягко произнес он, и мне показалась, что в его глазах блеснули радостные искорки. Неужели ему доставляет радость моя провинность?
Я просто молчала, мне было мучительно покидать мою добровольную тюрьму, но обряд был важнее моих страданий. Через порог стоит Александр и терпеливо меня ждет. В его темно-карих глазах я увидела тревогу, которая быстро сменялась строгостью и равнодушием.
– Настя, ты думаешь о нем?
– Я не могу с вами говорить об этом, – смущенно ответила я, пряча взгляд.
– Раньше мы говорили обо всем, пока ты не встретила его. Ты уже неделю сидишь затворником в этой комнате, я понимаю, что тебе тяжело…
– Отец Александр, – настойчиво перебила его я, – просто идемте на службу.
За эту неделю Александр следил за тем, чтобы мне было комфортно, рекомендовал духовные книги, приносил еду, и я понимаю, что очень груба с ним и свожу наши разговоры до минимума. Я неоправданно зла на него, потому что именно он настоял на моем разрыве с Максимом. Душой я знаю, что не Александр виноват в моей проблеме, но его бесчувственность и равнодушие отталкивает меня от него, заставляя думать, что мое горе доставляет ему радость.
Запах ладана успокаивает меня, взгляды ликов ласкают теплом и гармонией, и я понимаю, что я дома. Но глухие шаги Александра заставили меня вздрогнуть и почувствовать дискомфорт.
Он начал молитву. Высокий тягучий голос эхом разносился по всей церкви, я подхватывала его в молитве, наши голоса слились в унисон, и в этой мелодичной, похожей на песню молитве я старалась забыть, что завтра перед лицом Господа я признаюсь, что моя любовь была грехом и прелюбодеянием. Молитва увлекала меня, усыпляя сомнения и тревоги, и время незаметно прошло.
– Анастасия, сегодня день твоего рождения… – осторожно начал говорить Александр.
Для меня было шоком, что впервые в жизни я забыла про этот день, который мы с радостью проводили всей семьей, отправляясь на пикник в парк. Я подумала о том, как горестно моим родителям, и сконфузилась.
– Я хотел тебя поздравить с утра и накрыть на стол, но ты соблюдаешь пост перед исповедью и причастием, поэтому позволь тебя угостить хотя бы чаем…
Он замолчал и стал ждать ответа. В нем была осторожность, видя его робость, я не понимала причины.
– Зачем? Э-э-э… извините, я хочу побыть одна… – теряюсь я в своей речи, пытаясь освободиться из-под пристального прицела его темных глаз.
– Анаста… – начал он.
– Я просто хочу побыть одна. Вы хотели, чтобы я порвала с ним, я это сделала, но я не обещала, что при этом у меня будет улыбка на лице, – повысила я голос и от его назойливого внимания предалась бегству.
Стоило переступить порог комнаты, как грусть и депрессия вернулись вновь, а грудь сковало болью. Прижавшись спиной к двери, я медленно сползла вниз и обхватила колени руками. Вдруг в моем сознании стали всплывать лица людей, которым я за долгие годы помогла. В них были радость и покой, надежда и любовь, воодушевление и стремления прощать. Все тревоги и горести слетали с них, словно скорлупа, и они с благодарностью отвечают мне взглядом. Вот ради чего я должна жить, чтобы видеть, как люди меняются, обретают второй шанс на благополучную жизнь. Невзирая на свою жертву, я должна прийти в себя и начать работать, а оплакивать свою утрату я буду в свободное от работы время.
За размышлениями и угрызениями совести я не заметила, как закончилась ночь. Ранние лучи солнца пробивались через окно, озаряя всю комнату придавая ей сказочность и уют.
– Анастасия, ты спишь? – послышался голос за дверью.
Я собрала в себе силы и открыла дверь. Увидев меня, Александр изменился в лице, его холодные глаза стали печальными и в то же время озадаченными, я подозреваю, что сейчас очень жалко выгляжу.
Черная ряса до пола придает ему строгий вид, на рукавах блистают красные поручи, расшитые золотом, а от шеи вдоль рясы до пола широкой полосой одета епитрахиль[4], которая также расшита роскошными золотыми крестами и лозой винограда. От его вида у меня невольно проснулось уважение к нему, ведь большую часть времени я его знала именно таким: духовным, статным и непоколебимым.
– Перед тем как мы пойдем на исповедь, я хочу тебе сказать, что мне жаль о происшедшем. Честно я чувствую себя монстром… – растерянно произносит он, поглаживая большой крест на груди, опустив глаза.
– Не надо, – успокаиваю его, – я добровольно пришла сюда и хочу вернуться в свою прежнюю жизнь. Все мои переживания – это внутренняя борьба с собой, и я надеюсь, что время излечит меня. Я очень прошу вас проявить терпение, потому что сейчас мне по-настоящему больно, – я говорила мягко и спокойно. Александр одобрительно кивнул мне в ответ, не произнося ни звука. Его глаза снова стали холодными и бесчувственными.
Я наблюдаю, как Александр зажигает свечи, по-хозяйски обходя каждую икону на стенах, поклонясь, крестится, затем, обойдя иконостас, он стал шептать молитву. Перекрестившись через царские ворота, он скрылся в алтаре, давая мне возможность побыть наедине с моими мыслями. С иконостаса на меня смотрят лики святых, грудь наполнилась огненной болью, что невозможно вздохнуть, хочется заплакать, но источник слез уже иссяк. Мои глаза встречаются с глазами Бога, и я чувствую, что в них упрек и негодование. Ноги подкосились, словно кто-то по ним ударил, и я встаю на колени.
– Прости, Господи, я виновата, но не могла поступить иначе. Я думала, что ты мне дал эту любовь, а это было всего лишь испытание, самое трудное и жестокое в моей жизни. Это любовь научила меня понимать людей: ревность, обида и утрата, предательство, ложь, лицемерие и многое другое – это всего лишь отражение холодного сердца, а когда твое сердце полно любовью… Я смогу научиться так жить, только молю – помоги Максиму. Пусть он встретит девушку, которую сильно полюбит, и она залечит все его раны, только после этого я смогу обрести покой…
Я почувствовала, как поток холодного воздуха сквозняком прошел мимо меня, по телу побежали мелкие мурашки, а в воздухе запахло сладким ладаном.
– Ты уже приступила, похвально, – произнес Александр, который показался из дверей.
В руке на длинной цепочке он держал кадило, из которого шел тонкой змейкой дымок, наполняя все вокруг приятным запахом ладана. Я, смущаясь, поднялась с колен. Несколько секунд мы смотрели друг на друга, но, не дождавшись от меня ответа, Александр повернулся к иконостасу и высоким голосом затянул молитву. Понимая, что близится мой час откровения, я начала трястись от волнения. Зная, что должна просить прощения у Бога, я еще осознавала, что Александр узнает, насколько я опустилась по его представлениям. Я очень хотела убежать далеко отсюда, потеряться среди тысячи людей, чтобы никто не смог заглянуть мне в душу.
– Ты готова? – обернувшись, произнес Александр. В отличие от меня он был спокоен. Я тяжело вздохнула и подошла к нему поближе. – Не смотри на меня, так тебе будет легче, – посоветовал он и по-доброму улыбнулся, поддержав меня.
Одобрительно кивнув, я посмотрела на икону Христа, желая получить хоть какую-нибудь весточку, которая облегчит мое страдание.
– Прости меня Господи, я… – я онемела и посмотрела на Александра, в его взгляде таилось любопытство, а я начала робеть еще больше.
– Смелей… – произнес он.
– Я повстречала парня, и он мне стал очень дорог… – воспоминания захлестнули меня, и я замолчала. Александр терпеливо ждал. – Я… я не понимаю, в чем мой грех?
Александр недовольно свел брови и вздохнул.
– Анастасия, тебя влекло к нему? – спросил он строго.
– Да, – шепнула я.
– В мыслях ты желала большего? – продолжал он давить на меня.
– Я..
– Ты вступала с ним в близость? – пытает он меня, что совершенно не по правилам исповеди.
– Нет, – произнесла я сквозь зубы и закрыла глаза, чтобы избежать его испепеляющего взгляда.
– Я не однократно видел, как ты целуешься с ним прямо на улице, просто млея от его объятий.
В его словах крылось оскорбление, унижение, я чувствовала себя падшей женщиной, которую вывели на площадь для общественного приговора. Я посмотрела в его холодные бесчувственные глаза, пытаясь найти в них хоть каплю понимания.
– Я полюбила его очень сильно и рисковала потерять свой дар. Да, мыслями я строила с ним будущее, мечтая о нормальной жизни: о браке и материнстве, но я сохранила свой дар, предавая мечту…
– Этот грех называется прелюбодеянием, ты согласна со мной? – шепотом, но настойчиво, спросил он.
– Да! – крикнула я и услышала свой голос, отраженный от стен, и свечи перед иконами задрожали. Меня переполняла боль от потери и сожаления, от своей безысходности, – Я понесла свое наказание, прошу, хватит пытать меня. Мне больно…
Мои глаза наполнились слезами, и от бессилия я опустилась на колени. Александр подошел ко мне ближе, опустившись, взял меня за руки. Меня пронзило неприязнью, но он с заботой посмотрел на меня и потянул, заставляя подняться.
– Опусти голову, – сказал он, положив свою большую ладонь мне на затылок, я невольно склонилась.
Александр положил епитрахиль мне на голову, под тяжелой тканью я почувствовала, как мне становится легче, и даю волю слезам.
– Господь и Бог наш Иисус Христос, благодатию и щедротами Своего человеколюбия, да простит ти, чадо Анастасию… – произносит он молитву, а я продолжаю рыдать и из-за своих слез не слышу продолжения молитвы.
Дальше все происходит как по наитию, Александр осеняет мою голову крестным знамениям, я целую крест и евангелие, еще раз подтверждая свою вину в прелюбодеянии.
– Теперь готовимся к причастию, – мягко произнес Александр. В его взгляде мелькает забота, но он быстро ее скрывает за строгостью и отдаленностью, словно в нем умещалось два человека. Впрочем, в данный момент меня это мало интересовало, я хотела быстрее закончить обряд, надеясь, что он меня освободит от моей боли.
Я пригубила вино, и оно обожгло мне горло, вкусила пресную просфору и почувствовала, как Господь стал ко мне ближе. Покорно поцеловав руку Александра, я благодарно поклонилась иконе Иисуса Христа и поспешила выйти из церкви.
– Теперь все кончено, – шептала я себе под нос.
– Анастасия…
Я обернулась и увидела, как Александр быстро идет ко мне. На его лице было явное сочувствие. Я, обхватив себя руками, нетерпеливо его ждала, а мысленно хотела оказаться в уединенном месте.
– Ты куда? – спросил он, пытаясь отдышаться после шага. – Ты…
– Я не уйду, просто хочу побыть одна. Хочу собраться с мыслями, я ведь сделала все, как вы меня просили.
– С завтрашнего дня ты можешь приступить к работе, ты прошла исповедь, и теперь ты чиста.
– Приятно это слышать, – произнесла я с ухмылкой. Каким надо быть бесчувственным человеком, чтобы любовь называть грязью. – Я пойду?
– Все в порядке? – произнес он и схватил меня за руку, что стало для меня неожиданностью. Меня наполнили воспоминания о ласковых прикосновениях Макса, которые так не похожи на прикосновения Александра, я резко одернула руку. В лице Александра была растерянность, а я вспыхнула гневом.
– Прости, – шепнул он, – я просто хотел убедиться, что ты в порядке, – пытается он оправдаться.
– Я справлюсь. Не надо больше так делать, никогда, – настойчиво сказала я и впервые в жизни увидела, как Александра робко опустил голову, словно теперь я была его наставником.
– Хорошо, – кивнул он виновато.
– Ответьте, предать мечту – это грех?
Он растерянно приподнял плечи. Я знала, что за его озадаченным взглядом есть ответ на данный вопрос, только они нарушать все его назидания, поэтому он предпочел молчать.
– Что ж, вам лучше идти по своим делам, – вежливо произнесла я, он одобрительно кивнул головой, развернулся и пошел обратно в церковь.
Я еще некоторое время провожала его взглядом. Подойдя к высокой массивной деревянной двери церкви, он оглянулся, и наши взгляды встретились. В этот момент я почувствовала знакомое тепло и хотела ошибиться в его намереньях, он улыбнулся мне, и в ту же секунду посмотрел на меня холодным равнодушным взглядом.
За домиком Александра была небольшая тропинка, по которой практически никто не ходит. По узенькой тропке я шла вглубь леса, мне бы очень хотелось потеряться в лесной чаще, но за последние годы в долгих раздумьях я исходила вдоль и поперек этот лес, поэтому заблудиться в нем было невозможно. Я свернула с тропинки вбок и пробиралась сквозь густые ветки рядом стоящих деревьев. Тонкие веточки соскальзывали с пальцев и ударяли мне в лицо. Не замечая боли, я шла к забытому мною убежищу. Через полчаса бесконечного блуждания, вся исцарапанная ветками, я вышла на небольшую поляну – это было то самое место. Удивительно, как средь непроходимой чащи сохранилась нетронутая деревьями ровная полянка, она была точно такой, когда я ее видела в последний раз. Сочная густая зелень, среди которой рассыпались маленькие желтые цветочки, перемешанные с синими колокольчиками, в редких местах виднелись сухие ветки, вероятно, сломанные непогодой, и прошлогодние листья. Здесь меня никто не найдет, ведь нужно быть безумцем, чтобы отправиться в непроходимый лес. Я медленно опускаюсь к земле. Мое горе меня подавляет, и я все ниже и ниже стремлюсь вниз, пока совсем не склонилась на землю. Подо мной хрустят сухие ветки и листья, впиваясь мне в ноги и живот, боль разливается повсюду, и я нахожу в ней радость, ведь это единственное, что приглушает страдание в душе.
«О-о-о, ты совсем малышка», – вспомнила я голос Макса и зарыдала. Сейчас он меня не найдет, я надежно себя спрятала от него.
– А-а-а-а! – закричала я и ударила кулаком об землю. – А-а-а-а!.. – продолжаю я кричать в отчаянии и снова бью о землю, беззащитная листва разлетается в разные стороны, сухие сучья веток режут мне руки.
«Я тебя люблю, Настя, доверься мне, я буду рядом», – слышу его голос в своей голове, и эти воспоминания просто душат меня.
– А-а-а-а! – кричу я навзрыд, с жадностью запускаю пальцы в мягкую холодную землю, загребая листву в кулаки, продолжаю кричать, выпуская на волю всю свою обиду и злость.
«Я люблю тебя, малышка… Я скоро вернусь и не позволю тебе плакать», – это последние его слова перед уходом. В изнеможении я переворачиваюсь на спину. Сквозь слезную завесу вижу, как высокие стволы деревьев соединяются пышными зелеными кронами, образуя окно в небо, по которому беззаботно плывут облака.
– Я тебя не люблю! – закричала я в небо. – Я не могу тебя любить!..
Листья деревьев шуршали от слабого порыва ветра, шепча о чем-то далеком. Я выдохнула и стала смотреть в небо. Тонкие лучи света рассеиваются, пробиваясь через плотную крону деревьев, пытаясь осветить темноту внизу леса. Пахнет сыростью и одновременно свежей травой, такая нотка прослеживается в аромате Максима. Мысли делают большой круг, я не хочу думать о нем, но что-то обязательно напомнит о том, что он был в моей жизни, и круг замкнулся.
Смотрю, как в свете яркого солнца перелетают птицы с ветки на ветку и ведут беседу в забавной трели, а внизу, где сейчас лежу я, совершенно темно. Сюда пробиваются самые тоненькие лучики света, создавая сумрак. Мои мысли, сердце, даже самое сокровенное ядро моей души, покрылось толстым махровым сумраком.
Повернув голову, я увидела перед собой большой муравейник, который совершенно чудесным образом я его не разрушила собой. В нем кипит жизнь, маленькие муравьишки с мохнатыми лапками идут строем, неся на спине какие-то белые шарики. Жаль, что я уделяла ботанике мало времени, но даже без этих знаний, я вижу, что в этом маленьком мире полно жизни. Я наблюдаю за этими маленькими существами, и мне становится спокойно, будто отпустила нить, которая резала мне пальцы от тяжелого груза. Даже во тьме есть жизнь, значит, я тоже выживу в надежде, что слабый лучик света когда-нибудь озарит мою жизнь счастьем.
