Лидия Луковцева
И нас качают те же волны
Девочки поняли, что, мусоля тему взаимоотношения полов, переборщили.
– Прости, Милочка! Это мы, правда, палку перегнули! Хочешь, на колени встанем? – покаялись они.
Мила какое-то время сопела молча – пыталась определить природу их смирения: ерничают подруги или в самом деле раскаиваются. Представила двух теток на коленях в пыли – окончательно отошла, расхохоталась.
– Ну, подумайте сами: человек приедет не для того, чтобы из-за забора поглазеть-поохать. Он захочет дерево потрогать, может, отковырнуть кусочек на анализ – состав лака или чем там его пропитывали, как выдерживали, что оно сотню лет стоит. Зарисовать захочет, сфотографировать – он же книгу пишет. А как по-другому попасть, если хозяев нет? С милиционером прийти? Так дом – частная собственность, а он, я так понимаю, приедет как лицо неофициальное.
Мила рассуждала здраво, но сомнения подруг не покидали.
– И все-таки, как ты собираешься попасть в теремок? Вернее, в соседний двор, который «покупать» собралась?
– А вы разве не обследовали двор? Чем же вы занимались все время, пока я там ваньку валяла?
– Обследовали, обследовали! Дед прав: шпана, видимо, лазит. За кустами сирени в заборе со стороны Тихановича – лаз. Он замаскирован: доски оторваны только снизу и легко сдвигаются.
– А забор со стороны дороги? Скорее всего, шпана оттуда во двор пробирается, а потом уже – к Тихановичу. Не станут же они всякий раз через забор лазить – слишком заметно! И что их туда манит?
– Та же картина, и как раз что их манит – понятно, – сказала Зоя Васильевна. – Угловой дом закрыт, и ставни надежно забиты, а в теремок все равно можно ход найти. Да там и во дворе хозяйственные постройки, можно в них укрываться. И потом, просто интересно. Может, они за привидениями охотятся – старина все же, причем бесхозная.
– Дед же сказал – шпана, а не детвора, какие привидения, – резонно возразила Мила. – А может, бомжи или наркоманы.
– Самое интересное, – задумчиво сказала Люся, – что лаз в заборе есть и с третьей стороны, за глухой стеной дома.
– Что-то у меня пропало желание в терем попасть, – погрустнела Зайка, вспомнив Дика. Получишь по башке за свой исследовательский пыл.
– – Мы же втроем будем, кто посмеет! Азарт переполнял Милу. – И потом, мы же днем туда полезем!
– Ну что ты плетешь! «Полезем!» Старперка!
– Да нет, не старперка. У нашей Милочки кое-где детство заиграло!
– Всему же есть предел!
– А как же твоя нога? – осенило Зою.
– Потерпит!
– Вот попробуй теперь, похнычь! – сварливо сказала Люся.
– Меня другое беспокоит, – задумчиво сказала Мила, как бы не слыша выпадов в свой адрес.
– Все-таки что-то беспокоит?!
– С моими габаритами ни в один лаз не пролезешь.
– А говорили тебе умные люди – не ешь после шести!
– Глупости! Ты хоть после десяти ешь, так Люсей и останешься, какой тебя Господь создал и мама с папой!
– Люди, наверно, знают, о чем говорят.
– Ни шиша они не знают! И, кстати, со стола ты метешь не меньше меня, особенно когда выпьем, а толще не становишься.
– Девочки, от конституции тоже, конечно, много зависит! – примирила спорящие стороны Зоя.
– О, наш голубь мира проворковал!
– В конце концов, Мила, – подытожила Зоя, – гость твой, вот и напрягай извилины, но ни в дыры лазить, ни по заборам скакать у меня нет никакого желания, девочку нашла. Стыдоба! Давай уж как-нибудь официальным путем. Поговори еще раз с дедом. Раз у него ключи есть от дома этих…
– Шустовых, царство им небесное!
– Да, так может, и от дома Тихановича ему доверили?
Помолчали, обмозговывая.
– Ладно, – вздохнула Мила. Вечером опять прогуляемся до Заречной, может, еще какую-нибудь информацию из Феди выжму.
– А повод?
– Повод… повод… – задумалась Мила. – Зайка, ты как бы сережку потеряла, когда двор смотрели!
– Господи!.. Ну, ладно…, – в сомнении протянула Зоя Васильевна.
– Вечером я не могу, – сказала Люся. – Вы что, забыли – у меня ночное дежурство? А утром – поспать. Хотите, идите одни сегодня, – смалодушничала она.
– Нет, мы тебя подождем. Пойдем завтра, вечером, – решили дамы.
– Ну, так до завтра, – сказала Мила. – А я доложу Юльке обстановку и спрошу, когда ждать гостя.
Они как раз подошли к перекрестку.
– Девочки, мы, как три богатыря, расходимся в разные стороны на перекрестке, – засмеялась Люся.
– Три богатырши, – поправила Мила.
– Три старых калоши, – предложила свой вариант Зоя.
– Не преувеличивай! – рассердилась Мила.
Какого рода – «стерва»?
Было около шести. Время для задуманной операции подруги, как они надеялись, выбрали удачное. Солнце еще вовсю жарило, но тени уже легли. Через час неработающий люд начнет выползать на воздух – новости послушать, свои рассказать. Если Федор Игнатьевич еще не сидит на лавочке, можно постучать в окна или покричать в калитку, чтоб вышел.
Золотую сережку с бирюзой Зоя Васильевна из уха вынула, шла с одной серьгой в ухе и бурчала: «Нехорошая примета!».
Деда на лавочке не было. Дамы обнаружили на калитке звонок, прикрытый от дождя козырьком, вырезанным из пластиковой бутылки. Нажали раз, другой, но звонка не услышали – то ли не работал, то ли его звон заглушал гвалт, доносившийся со двора. Правда, почуяв чужих, залаяла собака, судя по голосу и манере гавканья, средних размеров.
Маленькие собачки тявкают истерично, комплексуя из-за малого роста и требуя к себе на почве комплексов пподчеркнутого уважения, и норовят непременно уж если не укусить исподтишка, так хоть хватнуть слегка, попугать. Огромные псы бухают размеренно и без азарта, чувствуют, что особо напрягаться не нужно, пришлому по голосу понятно, что во дворе зверь серьезный. Собака Федора Игнатьевича лаяла без злости, но монотонно и без перерыва, как звенит будильник: она предупреждала хозяев, что пришел гость, а чужака за воротами – что двор под охраной. Такие собаки, стоит появиться хозяину, залезают в будку: я свое дело сделала, хлеб ем не зря, дальше сам. Мила протянула руку – постучать в калитку, но калитка распахнулась сама, и из нее вылетела – нет, не пулей, поскольку пуля – предмет все же миниатюрный, а к вылетевшей красной, распаренной тетке более применимо было, учитывая ее габариты, выражение – ядром из пушки. Корпусом она была анфас, а головой – в профиль, поскольку продолжала доругиваться с теми, кого покидала.
– Ракетчик хренов! – вопила тетка. – Ноги моей больше в вашем дворе не будет!
Голова тетки приняла положение анфас. Узрев перед собой препятствие в лице Милы, в которую она чудом не вписалась, тетка с издевкой спросила:
– Что, тоже на золотую рыбку пришли посмотреть? Ну-ну! – и хрястнула калиткой.
– Кк-кк-как…, – вдруг стала заикой Мила.
– Как какнешь, так и кучка, – проинформировала баба и заковыляла через дорогу.
– Пошел вон, Филя! – послышался голос хозяйки, хотя, судя по тому, что Филя замолчал, он и так уже «пошел вон», то есть спрятался в будке. Оказалось – нет, не в будке.
– Вот стерва! – пожаловалась появившаяся Зинаида Григорьевна. По ее виду нельзя было сказать, что она только что участвовала в баталии. – Лает и лает, а из-под крыльца так и не вылез, он там себе ямку вырыл, от жары прячется. Сторож тот еще!
– Он что у вас – девочка? – поинтересовалась Людмила Ивановна. – Вы его стервой назвали.
Зинаида Григорьевна засмущалась.
– Да это у нее ругательство такое, – пояснил неспешно подошедший следом Федор Игнатьевич, – одно и для мальчиков, и для девочек. Она и себя так кроет, когда чего-нибудь напортачит.
Зинаида Григорьевна тут же это и продемонстрировала: из последних сил к ногам ее подтащился огромный черный котяра с белой манишкой и, обессилев окончательно, рухнул на натруженные хозяйские ноги в разношенных тапках и закрыл глаза.
– Мэйсон, стерва такой! – закричала баба Зина. – Брыс-с-са! Спасенья от тебя нет! Такая туша, да еще в эту жарищу!
Мэйсон никак не реагировал: он был бездыханен. Душа его, изнывшая от зноя, временно покинула бренную кошачью оболочку и воспарила в прохладные эмпиреи, наверно, кошачьи же.
Подруги переглянулись: «Санта-Барбара» в российской глубинке будет жить вечно!
– А Изауры у вас, случайно, нет? – пошутила Зоя Васильевна.
– Съели Изауру, – меланхолично обронил дед Федя.
Второй раз за последние пять минут подруги впали в столбняк.
– Кошку?!
– Кроликов мы держали. И Изаура была, и Леонсио… А Изаура уже не молоденькая, долго держать – мясо жесткое будет. У кроликов век недолгий, – пояснила Зинаида Григорьевна.
– А что это за сердитая женщина от вас выскочила? Чуть с ног не сбила, – пожаловалась Людмила Ивановна.
– А-а-а… Ивановна, соседка. Старый идол, – замахнулась она на супружника, – очередную свою затею на Ивановне испытывал. И ведь до чего ж додумался на этот раз?
…Федор Игнатьевич смолоду шутник был известный, по-нынешнему – приколист. Каких только затей не придумывал, каких каверз не устраивал! Зинаида Григорьевна с течением лет свыклась, притерпелась, а все же иногда и она попадалась на удочку.
Сегодня, пока она на рынок ходила, дед сбегал на Волгу, надергал десяток рыбешек – тройку буффалок себе на жареху, окуньков да тарашек коту. Полюбовался – хороши канадцы (в семидесятых запустили буффало в Волгу, а они прижились, расплодились), прямо-таки сладкая рыба, золотая, только цвета серебристого.
Золотая ты моя, золотаюшка, -
Напевал дед Федор, возвращаясь домой.
Пришел – Зинушка еще не вернулась. Взгляд случайно наткнулся на пузырек с йодом – бабка рыбу чистила, уколола палец. В голове у деда забрезжила идея (в данном случае песня вкупе с йодом сыгралипойдут роль ньютоновского яблока). Когда вернулась жена, супруг сидел над ведерком с уловом с ошалевшим видом и слабым голосом прошелестел:
– Глянь…
Зинушка подошла, с подозрением заглянула в ведерко и едва не сомлела: в ведерке еще трепыхалась пойманная рыба, пятнистая, разных оттенков коричневого цвета – от желтого до светло-коричневого.
– Золотая рыбка… – первое, что пришло ей в голову (в ее время литературу в школе изучали куда серьезней, чем нынче).
– Мутанты…Что едим! – с надрывом произнес супруг. – Сгубили Волгу! Позвони Ивановне… Пусть посмотрит!
Смутное подозрение забрезжило в глубинах Зинушкиного естества, но не проявилось, а напрасно: все свои придумки муж чаще всего опробовал на простодушной соседке. Ну не вырабатывался у нее иммунитет к Федькиным затеям!
На подгибающихся ногах баба Зина добрела до кровати и рухнула кулем. Как показал последний случай, жизнь с Федей так ничему ее и не научила. Зинаида Григорьевна позвонила Ивановне. Любопытство у Катьки раньше нее родилось, и она не задержалась.
– Ивановна, глянь, кого Федя поймал… Золотые рыбки!
Минуту заворожено смотрела Ивановна в ведерко на пятнисто-коричневых мутантов, а потом возопила раненной чайкой:
– Да что ж это творится! Опять, сволочи, спустили в Волгу отходы, а власти наши – молчок! Травят нас, как тараканов! На телевидение надо звонить, чтоб приехали, сняли!
– На телевидение бесполезно, – печально промолвил Федор, – такое в эфир не пустят, властей побоятся. Потом у телевизионного начальства головы полетят! В потребнадзор звонить надо и экологам. Это их работа, им за это деньги платят.
– Так звони ж, а то я позвоню!
– Звони ты, Катя, ты женщина грамотная!
… И тут взгляд Зинаиды Григорьевны надыбал, наконец, капельки йода на полу, метнулся на полочку, где стоял пузырек, – пузырька на месте не было. А обнаружила его Григорьевна в мусорном ведре под мойкой, сверху лежал. Как известно, все гениальные планы терпят крах из-за досадных мелочей, мелких проколов. Крепнущим голосом супруга пропела:
– Фе-е-дь!!!
Как птица чувствует приближение ненастья задолго до перемены погоды, так Федор Игнатьевич всем своим организмом почуял близкую грозу… Тому, что последовало дальше, подруги были свидетелями.
– А с Ивановной теперь – разлад на всю оставшуюся жизнь? – посочувствовала, отсмеявшись, Людмила Петровна.
– Катерина, слава Богу, отходчивая, – вздохнула баба Зина. – Уж сколько она от него натерпелась, другая бы и дорогу к нам забыла, а она перекипит, и снова здесь.
– А ее без меня тоска гложет, – осмелился подать голос рыбак.
– Молчи уж! Только вот я теперь получаюсь его соучастница, звонила-то ей я.
– А почему – ракетчик? – вспомнила Людмила Ивановна.
– А-а-а… Дело давнее… Рассказывай уж, мичуринский осколок!
И Федор Игнатьевич – сама кающаяся Магдалина в мужском воплощении (в моменты, когда супруга на него поглядывала, и подмигивающий гостьям фавн, сатир, когда не смотрела) – рассказал.
Ивановна считала себя (да и не без оснований) крупным специалистом по части выращивания огурцов. Игнатьевич решил ее разыграть. Овощи сейчас в продаже практически круглый год. В начале июня купил он килограмм парниковых огурчиков, отборных, пупырчатых, нежно-зеленых, и разложил несколько штук под кустиками высаженной не так давно в грядки огуречной рассады. Соседка долго ждать себя не заставила, пришла к Григорьевне по какой-то надобности. Дед подвел ее к грядке, сорвал хрупчик, подал Катьке:
– Угощайся новиной, да не забудь желание загадать!
У той на лице – гамма чувств! В первый момент она даже не сообразила, что кустики маленькие, что на них по два-три пустоцвета, и некоторые только-только начали боковые плети выгонять.
– Что за сорт?
– Ракета!
– Не слыхала! Где брал?
…Нормальные бабы угостятся, поблагодарят и пойдут добрых людей оповестить про новый сорт, а Катьку, видать, плохо воспитывали: шустренько нагнулась она к грядке – мало ей стало одного, надкушенного, огурца, захотелось еще и целый домой принести… А там…
– С тех пор его Ракетчиком и зовут, – подытожила Зинаида Григорьевна. – Как начинает завираться, мужики ему: «Что, Игнатьич, сорт «Ракета»?
Еще посмеялись.
– А вы что же, никак надумали покупать?..
– Да тут такое дело…
Была озвучена версия с сережкой, продемонстрировано ухо с оставшейся.
– Дома уже обыскалась, – мямлила пунцовая от стыда Зоя Васильевна. Врать она не умела и не любила, привирала только в случаях острой необходимости. Но… назвался груздем… «Ну, Милка, ну, погоди!», – прокручивала она в голове способы грядущего отмщения.
– Может, и где-то по дороге… Ну, а вдруг!..
Хозяева к ситуации отнеслись с пониманием, Федор Игнатьевич вынес ключ от калитки шустовского двора. Зоя Васильевна с Людмилой Петровной ушли искать потерю, а Людмила Ивановна и супруги присели на лавочку.
Скрывшись во дворе, женщины решили попытаться пролезть во двор к Тихановичу. Затея с проникновением в чужой двор в дыру забора уже не так ужасала их. Правы англичане, когда говорят, что с неожиданной мыслью надо переспать. Мысль, с которой свыкаешься, перестает пугать.
Первой пролезла мелкая Люся, Зоя только просунула голову в лаз, когда сзади ей в ногу ткнулось что-то мокрое и раздалось уже знакомое тихонькое «гав».
Это неправда, что в минуты повышенной опасности организм включает все резервы. Якобы, подвергающийся опасности человек способен в одно мгновение из нескольких вариантов спасения отфильтровать единственно верный. Во всяком случае, с Зоей этого не произошло. «Гав» было не агрессивным, в нем звучало доброжелательное любопытство, но бедняжке Зое различать оттенки звучания мешал звон в ушах, точнее, набат, прилившей крови. Умом она понимала, что нужно спасаться, но душа ее пребывала неизвестно где, возможно, и в пятках, люди зря не скажут. Тело же неподъемным кулем застряло в лазе. Спасти ее на сей раз не мог никто, поскольку Люся, с ее непревзойденной реакцией, уже обреталась по другую сторону забора.
«Какая срамная смерть!», – успела еще подумать Зоя Васильевна, когда мокрый холодный нос опять ткнулся ей в ногу, и резервы организма, наконец, сработали. Женщина рванулась с утробным «ыых!» и оказалась у ног застывшей в непонятках Люси. Следом за ней в дыру просунулась голова Дика. Люся отмерла и зачем-то полезла в сумку. Резервы Зоиного организма снова отключились, проделав невероятную операцию, и она лежала, недвижима, только глаза ее двигались вслед движениям Люськиной руки.
= Дикуша, Дикусик! – фальшиво сюсюкала Люся, извлекая из сумки полиэтиленовый кулек.
– Не вздумай тут еще дрыхнуть улечься! – сквозь зубы процедила Людмила Петровна Зое, продолжая сиять лучезарной улыбкой, адресованной исключительно Дику. Одновременно она немилосердно рвала полиэтилен, выуживая из кулька, как оказалось, колбасу.
Дик, между тем, втянулся в отверстие и оказался лабрадором во цвете лет и сил, черного антрацитового цвета. В породах собак, как и в марках автомобилей, подруги были не сильны, иначе они не впали бы в такой ужас. Лабрадоры – собаки добродушные и чрезвычайно любопытные, но женщины видели перед собой чудовище, разве что при дневном свете оно не фосфоресцировало. Однако, вместо того, чтобы определиться с очередностью и начать уже есть кого-то из теток или, по крайней мере, предлагаемую колбасу, пес повел себя странно. Он метнулся к крыльцу дома, взлетел к входной двери и начал, повизгивая, грызть ее и царапать, словно приглашая войти.
– Ну что ты, собачка, нам пока туда не надо, – пыталась втолковать ему Люся.
Дик продолжал настаивать.
Зоя Васильевна, не принимавшая участия в их диалоге, прошелестела:
– Мотать надо…
Людмила Петровна, несколько озадаченная подобным пополнением Зайкиного словарного запаса, возражать не стала. Но, как только подруги сделали пару шажков к вожделенной дыре в заборе, пес, по-прежнему пребывавший в ажиотаже, слетев с крыльца, встал у забора, закрыв своим телом отверстие и сгубив надежду на спасение. Он продолжал повизгивать и лаять, с мольбой глядя на женщин.
– Ну, чего ты хочешь? – чуть не плача вопросила Зоя, впервые обратившись к Дику напрямую. Пес ее игнорировал и гипнотизировал Люсю, словно Кашпировский. Люсина трепещущая рука, сжимавшая кулек, выудила оттуда кусок вареной колбасы, оторвала от него добрый шмат и протянула Дику. Пес с презрением взглянул на женщину и с меньшей долей презрения – на колбасу. Нет, не этого хотел от них Дик!
– Откуда колбаска-то? – прорезался голосишко у Зои.
– Купила нам на ужин. Будем выбираться, а то нас разыскивать придут.
– Да как же мы выберемся?
– Ну, попытка – не пытка, – и она, изо всех сил размахнувшись, швырнула через забор кулек с приличным остатком колбасы. Пес, проследив взглядом траекторию полета, не сдвинулся с места. Вид его выражал безмерное отчаяние и покорность судьбе.
– Лезь! – скомандовала Люська.
– Ты первая, – смалодушничала Зоя, не оправившаяся от потрясения.
Людмила Петровна исчезла в дыре молниеносно, Зоя Васильевна последовала за ней в том же темпе. Дик их почему-то не преследовал. Подруги марш-броском добрались до калитки и вывалились на улицу.
Экспедиция позорно провалилась.
* * *
Рассказ женщин о пережитом на них нападении пса впечатлил всех. Разумеется, о том, что действие происходило во дворе Тихановича, женщины умолчали. Не сговариваясь, они опустили эту деталь.
– Это мэровский пес, только чего ему в шустовском дворе понадобилось, и как он пролез? Там же забор – как великая китайская стена! – удивился Федор Игнатьевич.
– Мэровский?!
– Ну, заммэровский. А чего вы удивляетесь? Когда этот «поселок нищих» на Волжской начал строиться, Мишка Мирюгин замом еще не был, а владел строительной фирмой. Ну, а потом чего ж уезжать? Дом хороший, место хорошее, люди кругом хорошие, – объяснил дед.
– Может, собачья свадьба где-нибудь поблизости, Дик сучку чует и подрыл ход под забором? – предположила баба Зина. – Ты бы, дед, проверил.
– Чего это я буду проверять? Их пес убегает, их забота!
– Да ведь поведешь покупателей смотреть, а он нападет!
– Покупатели прямо в очередь стоят!
– Вот на женщин напал!
– Да он, вроде бы, и не нападал, не агрессивный, но уж очень большой, и очень уж неожиданно… – восстановила справедливость Люся.
– Значит, это у них сын пропал, – вспомнила Мила.
– Я тоже по телевизору слышал. Небось, с папашей кореша разбираются, так-то он парень, вроде, неплохой, пройдет мимо – всегда поздоровается… А там – кто их знает, эту золотую молодежь…
– Да и не золотую тоже, – добавила Зинаида Григорьевна.
Кажется, Милкино обаяние подействовало, наконец, и на Зинаиду Григорьевну: она была гораздо приветливее, чем накануне.
Что значит общение с женщиной! Столько информации, сколько узнала Людмила Ивановна от бабы Зины, из мужика можно выжать только под пыткой. Мужик, излагая событие, только расставляет вехи, набрасывает конспект. Женщина расцветит его подробностями, личностным сопереживанием, эмоциональными комментариями, не упустит нюансов, словом, превратит в художественное произведение, о чем и поведала подругам Мила на обратном пути.
О сережке никто не вспомнил. И только когда подруги уже заворачивали за угол на соседнюю улицу, Зинаида Григорьевна прокричала им вслед:
– А сережка-то? Нашли?
Зоя только рукой махнула…
* * *
Елизавету Семеновну сын Анны, Сергей (в память о своей первой любви назвала она сына, своего рано погибшего мужа), звал бабушкой и был к ней очень привязан: дети чувствуют, когда их искренне любят, а когда вежливо терпят. Было ему лет пять-шесть, когда Анна начала возить его на лето к бабушке Лизе из сибирского шахтерского города – на южное солнышко, к овощам и фруктам, закалить купаниями в Волге. Это была причина главная. Существовала и другая: сама родом из Артюховска, Аня скучала по родной земле, не прикипела душой к сибирскому краю, где протекала вторая половина ее жизни. Да и что-то не складывалось у нее во втором замужестве. Похоже, замуж она пошла, спасаясь от самой себя. Даже фамилия во втором замужестве почти не изменилась – была Белькова, стала Бельцова.
– Ивановна говорила, она в этом знак увидела от судьбы, – объяснила Зинаида Григорьевна.
– А при чем здесь Ивановна?
– Подруги они были с покойной Татьяной Черновой, соседкой Елизаветы Бельковой. А те дружили, по-соседски!
…А здесь, на Заречной, в резном сказочном теремке, в котором она когда-то была счастлива так недолго, ее всегда ждали и встречали как родную. Говорят, гостям радуются дважды: встречая их и провожая. Елизавета Семеновна, мама, по мере приближения отъезда бывшей невестки и названного внука, плакала все чаще. Естественно, дом она завещала Анечке, а та – единственному сыну.
Сергей вырос, отслужил, закончил горный техникум и пошел работать на ту же шахту, где работал и погиб в случившейся аварии его отец. Добрый, покладистый, доверчивый – характером в мать, Сергей был видным парнем, но почему-то долго не женился: не то разборчив был уж слишком, не то подхода к девушкам не умел найти. И, как водится, доперебирался: женился «уж на такой стерве, что – туши свет!» Один раз как-то привозил ее сюда – дебелая, а в мини-юбке, на ресницах по килограмму туши, голос прокуренный, а все маленькую девочку из себя изображает. Что бы Сергей ни сделал – ручкой капризно машет: «противный!», «противный!». Такие «щуки» хороших парней за километр чуют и своего добиваются – женят на себе, чтобы потом им жизнь отравлять. А Сереге даже не щука попалась – акула! Слава Богу, детьми не обзавелись, а то бы росли в ссорах, дрязгах да скандалах. Сергей говорил – она не хотела: молодая еще, для себя хотелось пожить. Вроде бы, на десять лет она была моложе Сереги. Бедный мужик все свои отпуска здесь укрывался, душой отдыхал, а домой чемоданами вяленую рыбу возил – вроде как с пользой для семьи в отпуск съездил, а не просто с мужиками квасить. Рыбак был заядлый, артюховская порода. Собирался, как на пенсию выйдет, совсем сюда перебраться, потому и дом не продавал. И квартирантов не пускал: не хотел, чтоб чужие люди дом загаживали. Ему что-то немного до стажа не хватало, чтоб по «горячей сетке» пенсию оформить. В Кузбассе его ничто не держало, родни никакой не было.
– А жена как на переезд смотрела? – спросила Людмила Ивановна.
– Жена погуливать начала, дело к разводу шло. Пока ему люди в уши дудели, он еще сомневался, а в последний свой приезд, год назад, рассказал Николаю, что застал жену со своим приятелем. Собрал вещи и ушел, квартиру снял.
– Ушел из своей квартиры? – возмутился тогда Николай. – Да я б ей! В лучшем случае, обоим бы рыла начистил! Голую бы выпихнул на улицу!
– Что-то он свою Гальку не выпихнул! – не сдержалась Зинаида Григорьевна.
– А кто это – Николай?
– Чернов, вон дом – рядом, с правой стороны. Они с детства дружили. Сережка – приезжий, местные пацаны, как водится, задирались первое время, а Колька вступался, драчун тот еще был! Днями на Волге пропадали: он Серегу и плавать учил, и рыбачить – за старшего брата был, хотя одного возраста, Сергей всего на год младше был. Когда Сергей пропал, Николай прямо почернел весь, так переживал.
– Как же он пропал?
– Да странно все. Он уже уезжать собирался, билет купил. Обычно перед отъездом он на лавочку выходил, с мужиками попрощаться, ставил им пиво, пару чалок воблы выносил – посол у него хороший был – опять же, Колькина школа. А тут – не видно его и не видно. Спохватились не сразу – люди на дачах, в отпусках.
– Мы с дедом к дочери в Астрахань уезжали на две недели. Ключи от дома он обычно Николаю оставлял, а тут не принес. У Кольки как раз в те дни – свое, неразволочное – очередной раздрай с женой: она у него, чуть что, вещи собирает – и к матери, а когда дочь замуж вышла, то – к дочери. То-то зятьку счастье привалило! Да только неизвестно еще – к матери ли или к дочери?..
– Кхе-кхе, – покашлял дед.
– Пойди, попей водички, – посоветовала жена.
– Да это я так… слюной захлебнулся.
– Чем другим не захлебнись, – озаботилась Зинаида Григорьевна.
– А сама-то?.. Поешь, как соловей.
Бабка хотела что-то ответить, но промолчала, видимо, уловив в словах мужа некий резон.
– Сварливая бабенка, – согласился, однако, дед. – С такой жить – долгим век покажется! Тут им обоим «свезло».
– Да и Колька – тоже стерва хорошая! – не согласилась с такой однозначной трактовкой супруга. – Чуть что – кулаками махать. Кто там у них прав, кто не прав, чужая семья – потемки. И в этот раз, бабы рассказывали, – крик, гвалт, потом Галька с сумками пошкандыбала, на всю улицу орет. Артистка та еще, но, кто видел ее тогда, говорят, с ярким фингальским огнем под глазом шла. И в те же дни Татьяну, мать Кольки, парализовало: достали деточки. Долго не лежала, слава Богу, меньше, чем через месяц умерла.
– Бедная!
– Да нет, можно сказать, что еще и повезло. Другие годами лежат, сами намучаются и всех вокруг себя намучают.
– А кто же за ней ухаживал?
– Дочь Николая забегала иногда, да у нее дети маленькие, а в основном, Наташка Шурманова. Она подруга Кольки и Сереги, росли вместе, дружили всю жизнь. У них даже отчества одинаковые с Колькой – Павловичи они. Отцы тоже дружили, на подругах женились.
«Не разбери-поймешь», – подумали подруги.
Дед пошевелился, вроде бы тоже хотел что-то вставить.
– Язык долог – век короток, – снова ни к селу, ни к городу брякнула баба Зина, упреждая.
Подруги переглянулись: однако нелогично.
Супруги враз закручинились, вспоминая.
– Ну, дела! – вздохнула Людмила Ивановна, подталкивая.
Помолчав, Зинаида Григорьевна продолжила.
Николай не вдруг спохватился, что Серега не пришел попрощаться и ключи не принес. Пошел к нему (у них калитка в заборе между дворами) – на двери дома замок, ставни закрыты на прогоны изнутри. Походил вокруг дома – везде порядок. Подумал, может, друг, слыша разборки в соседнем дворе, не захотел глаза мозолить, уехал по-тихому? Поспрашивал у мужиков – никто его не видел, ни с кем не прощался. Ну, подумал, письмо напишет или позвонит. Да так с тех пор и не слыхать о нем ничего. Телефон не отвечает, адреса, где он, уйдя от жены, проживает, Николай не знает, теперь ведь писем не пишут, все по телефонам связываются. С женой они уже развелись, вряд ли она что-то знает. Колька все же написал на прежний адрес, жене, но ни ответа, ни привета, как говорится. Правда, с полгода назад приходили из милиции – видно, жена все же в розыск подала. Может, на наследство надеется – так вряд ли ей обломится: они уже развод оформили, ей не терпелось. Но, видно, все-таки совесть не до конца потеряла. Походили тут по дворам, расспрашивали, но, как обычно, никто ничего не видел. Замок на двери сломали, дом осмотрели – а что там смотреть: Сергей в одной комнате обитал, зачем ему эти хоромы. Ничего не тронуто, все по своим местам, пыль не порушена. Дед понятым ходил. Навесили замки на дом да на калитку. Одно предположение – в дороге сгинул, не доехал до дома.
– А дом-то какой! – вздохнула Людмила Ивановна. – Душа кровью обливается, как подумаешь, что так и разрушится без хозяев. Пожить бы в таком!
– Ну, может еще объявится хозяин, – Федор Игнатьевич, похоже, был натурой оптимистичной. – А терем этот счастья пока особого никому не принес. Может, и не стоит так стремиться – в нем пожить.
– Может, и так, – согласилась Людмила Ивановна. – Какой-нибудь заговор или родовое проклятье. А может, Николай все же разрешит его посмотреть? Вы говорите, у них калитка между дворами?
– Так опечатано же! Милиция новый замок повесила и дверь опечатала! А Кольку три дня назад на скорой с аппендицитом увезли.
* * *
– Так что, девочки, не миновать нам – в дыру лезть! – сообщила на обратном пути подругам Мила. – Официальным путем не получается.
– Ну почему? – возразила Люся. – Зайкину сережку мы так и «не нашли». Можно еще раз этот повод использовать.
– А Дик? – ужаснулась Зоя.
– Можно было бы! Завтра деды на весь день уедут к племяннику на юбилей, а нас время поджимает – гость через неделю приезжает! Неизвестно, когда этого Николая выпишут. Да и пустит ли он нас?
– С аппендицитом в больницах сейчас долго не держат, – сказала малодушная Зоя.
– Заинька, но ведь надо же довести начатое до конца!
– Но там же Дик!!!
– А мы колбаски купим! Люся, ты какой колбасой его кормила?
– «Любимой свиной»! 350 рэ за килограмм, между прочим. А он не больно-то на нее зарился. Больше не дам, я не хуже какого-то пса, пусть даже мэрского!
– Я сама куплю, – махнула Мила рукой.
– В доме заммэра, видать, его неплохо кормят, – злобилась Люся.
– Да ведь там опечатано! – Как мы в дом попадем? – Зоя отбивалась из последних сил.
– Проблемы будем решать по мере появления! – авторитетно заявила Мила. – Не попадем в дом – хоть по двору походим, осмотримся, изучим обстановку, так сказать.
В нее словно бес вселился.
Подруги хранили гробовое молчание.
– Девочки, ну не бросите же вы меня? – возопила Мила. – Как я одна, без вас? И что уж тут такого шибко криминального?
Девочки переглянулись и вздохнули:
– Куда ж ты без нас!
– А вы заметили, как баба Зина осадила Федю? Ведь он явно хотел что-то сказать, – вспомнила Людмила Ивановна.
– Да-да, про эту Наташу, – поддержала Людмила Петровна.
