Лев Цитоловский
Гангрена Союза
13. Атака на Катю
Тему дипломной работы предлагал обычно научный руководитель. Отличная задача возникает, когда нечто не вписывается в рамки существующей теории. Тут и требуется найти ответ и прояснить понимание. В некоторых случаях студент выбирал проблему сам и это очень приветствовали. Но следовало убедить кафедру, что поиск ответа расширит знания о природе вещей.
Способность задавать вопросы высоко ценили и учитывали даже при зачислении на первый курс. После успешной сдачи экзаменов приемная комиссия проводила собеседование с абитуриентами. Задавали вопрос, часто нестандартный, не входящий в школьную программу. Нужно было найти ответ или рассказать, какие эксперименты стоит предпринять для поиска разгадки. Это было очень не просто, однако абитуриент имел право, вместо этого, сам задать вопрос приемной комиссии. Тут он рисковал: ответы почти на любой вопрос кто-то из приемной комиссии наверняка знал. Тогда вопрос признавали не слишком принципиальным. И этой опцией почти никто не пользовался, но Катя, в свое время, решилась. Она спросила, почему, если вытащить из ванны затычку, вода закручивается по часовой стрелке, потом вращение замедляется, останавливается и вдруг, в последний момент, закручивается в противоположную сторону.
Комиссия знала, почему вода закручивается по часовой стрелке. Это наблюдается в северном полушарии, а в южном – наоборот. Однако никто не знал, почему в конце процесса направление вращения меняется на обратное. Более того, не ясно было, наблюдается ли это на самом деле или это фантазия Кати Боровой. Поэтому Катю отправили постоять за дверью. Она ожидала, пока принимали очередных абитуриентов, а кто-то из комиссии сбегал проверить, как закручивается вода в реальности. Потом Катю позвали, сообщили, что она зачислена, и попытались разъяснить феномен. Катя призналась, что механизм явления до нее не дошел. Но стала студенткой.
Тему для своей дипломной работы Катя тоже выбрала сама: создать квазиживую систему. Кафедра тему утвердила. Сочли, что, попытка того стоит. И отрицательный результат тоже может лечь в основу дипломного проекта. Поэтому Катя занималась своим поиском уже не в свободное время, а на законных основаниях.
Однако, по ходу дела, ей чуть было не пришлось тематику поменять. Академик В. Танин-Домбровский прислал на кафедру письмо с разгромной критикой Кати. «Всем известен блестящий научный потенциал вашей кафедры. И все-таки, я хотел бы выразить недоумение легкомысленным отношением к выбору тематики студенческих работ. Примером служит Е. Борова с ее моделированием мозга на основе идеи о нейроне, как о живом организме со своим аппаратом управления. Давно известно, что нейрон – это примитивный пороговый элемент, а сложность мозга заключается в особенностях сети нейронов. При обучении в коре мозга образуются новые связи и в этом суть приспособления организма к среде. Это установил еще И. П. Павлов и уже достигнуты впечатляющие результаты. А в это время Е. Борова позволяет себе издеваться над нашими идеями. Она пишет, что запоминание с помощью перестройки сети мозга похоже на попытку нарисовать всю картинную галерею на единственном холсте. Кафедра должна внимательнее относиться к своим студентам».
Для Кати и ее друзей это было полной неожиданностью. Ведь ни один из полученных ими результатов еще не был опубликован. Пример с картинной галереей она и в самом деле приводила в своих черновых записках, рассматривая результаты В. Танина-Домбровского. Идея сравнения принадлежала Юле. Но как об этом узнал уважаемый академик?
Катю вызвали на заседание кафедры, там присутствовал сам В. Танин-Домбровский, и ее подстерегала новая неожиданность. Оказывается, это не он на нее напал, а она на него. Он получил дерзкое письмо от Кати, в котором с презрением рассматривались его труды, и она даже допускала издевательские эпитеты в его адрес. Катя внимательно ознакомилась со «своим» письмом и вынуждена была признать, что, по сути, со смыслом письма она согласна, но категорически возмущена тоном изложения. Конечно, подход к проблеме у них с академиком разный, но она в своих поисках многому научилась у своего научного противника и ему благодарна. Письмо она не писала, но просит у академика извинения за грубый тон. Она признает вину, так как письмо прислал, наверное, неизвестный ей сторонник ее работы.
Она очень была потрясена происшедшим, раскраснелась, прядь волос прилипла ко лбу, а голос дрожал. Катя была девушкой искренней и чистой. Удивительно, но академик сразу поверил Кате. И они примирились.
После этого друзья перебирали, кто мог быть автором письма? Он выглядел недоброжелательным сторонником, но был осторожен и себя не подставил.
Тенгиз сказал, что у него есть предположение, но делиться ни с кем не стал. А кому-то этим своим заявлением настроение испортил.
14. Компромат на Тенгиза
Ранним утром, когда Катя едва успела причесаться, а Юля еще наводила марафет, к ним забежала Ниночка. Она вся была полна таинственности и сразу подскочила к Кате.
– Ой, девочки, что я достала! Кумир ваш, Тенгиз, ни за что не поверите. А такой, вроде бы, славный юноша…
– Что случилось-то, скажи толком, – остановила её Юля.
– Да тебе, Юля и не интересно вовсе. Ты, Катюша, посмотри. Я таких фоток никогда не видела.
Она протянула Кате стопку фотоснимков. Катя взяла в руки эту колоду и стала просматривать с непроницаемым лицом. На всех снимках фигурировали пары: Тенгиз и какие-то девушки – все разные. Молодые и – не очень, полные и кожа да кости, брюнетки, рыжие, а одна даже лысая. Были дамы из высшего света, а некоторые – оборванки (видимо, художницы, подумала Катя). Определить, какие женщины больше нравятся Тенгизу, Катя не сумела. Получалось, что любые. Иногда пары сидели за шикарным столом, чему-то смеялись, а иногда Тенгиз рассказывал что-то умное. Фотограф не погнушался даже репортажами из постели.
– Ну и гадость… – Деланно возмутилась Катя. – Ты это у Семы нашла?
– Нет, нет! – испугалась Ниночка. – Сема ни сном, ни духом. Он не такой. Вы ему, не дай бог, не скажите.
– Что у вас тут за тайны? – Заинтересовалась Юля и заглянула Кате через плечо. – Что за ерунда, кому это надо. Так ты говоришь, Сема не в курсе. А кто в курсе?
– Мне это Соков презентовал.
– Соков! – Воскликнула Катя. – Бьюсь об заклад, что это он посоветовал тебе ко мне прибежать.
– Ну, Катька, ты и вправду очень умная, – всплеснула руками Ниночка.
– Давай, Ниночка, договоримся. Ты поручение выполнила, снимки мне отдала, и забудем об этом. Ты – никому ни слова, молчишь, как рыба. Мы Семе ничего не скажем, а Сокова я сама поблагодарю.
Ниночка, удовлетворенная, убежала. А Катя с Юлей пришли к выводу, что отснять такое несметное количество компромата мог лишь профессионал. Где Соков повышал свою шпионскую квалификацию – одному богу известно. Или нанял кого-то?
Девушки договорились, что о талантах Сокова Тенгиз узнать должен, а о сути компромата – ни в коем случае. Поговорить с Тенгизом взялась Юля.
– Я лицо заинтересованное, – поделилась она своими мыслями. – На следующие пикантные фото запросто могу попасть и я.
Катя в этом сомневалась.
15. Лекарство от корысти
Тем временем приближалась защита дипломов. Юля, Тенгиз и Соков выставили на защиту проекты, лишь косвенно связанные с их заветной проблемой. Задачу они выбирали вместе со своими наставниками. Катя собралась предъявить на защите проект блока, способного чувствовать свое состояние. А Витя выставил на защиту действующее устройство, реализующее Катину разработку. Аппарат предпринимал защитные меры против ударов, скачков напряжения, влажности и температуры. Если тот же самый вредящий натиск повторялся, защита ускорялась, а в дальнейшем прибор предпринимал превентивные меры, обнаружив, что вскоре можно ожидать новой атаки.
Оба, и Катя, и Витя, играли с огнем. Их аппарат спасал себя от повреждений, но ничего полезного, пока не делал. Получалось, что они создали ненужный аппарат для обоснования бредовой идеи о возможности вдохнуть в неживую материю некое бледное подобие жизни.
Очередной их семинар друзья провели в комнате Тенгиза и Сокова. Киевляне проявили уважение и отправились в кинотеатр. В помещении был идеальный порядок. Здесь не пили и не курили. Банки с окурками давно уже не было. Отношения Сокова с товарищами по команде, может быть, и не отличались особенной теплотой, но обеспечивали творческую атмосферу. Друзья относились к нему, как к соратнику, но понимали, что он мыслит себя их сообщником.
Катя подвела итоги их совместных усилий:
– Наш аппарат уже держится, как живой. Но если его долго обучать, то ведёт он себя вполне целесообразно, однако нового качества не появляется, какова агитация, таков и результат. Юля, ты можешь подсказать, как там, в мозге, нейроны находят консенсус?
Юля убрала со стола листок со следами недавно разыгранного преферанса и выложила свои экспериментальные графики. Она не собиралась останавливаться на подробностях, но их наличие ее успокаивало.
– Ответить на этот вопрос я пока не могу. Но кое-что любопытное имеется. Нейроны взаимодействуют не только по вертикали власти, но и друг с другом, напрямую. – Пояснила Юля. – Те из них, которые более активны, поглощают ресурсы пассивных соседей. Но впоследствии пострадавшие нейроны выделяют вредящие вещества и этим портят успешные нейроны. Представь, Тенгиз, что твой коллектив – это избиратели. Ну и как выглядело бы голосование при драках на избирательном участке?
– А вот как раз это нужно бы использовать в построении большого и дружного товарищества. Скажем, я тебя ограбил, но мне за это аукнулось. Это ведь было бы по-честному.
– Как это, – возмутилась Катя. – Ты меня премии лишил, а я у твоей машины колеса проколола?
– А что? Всякий должен иметь возможность показать, что ему плохо, – присоединилась Юля к Тенгизу.
– Ну, дело не в этом. Они там, наверху, итак знают, что нам плохо, да им плевать на это, – настаивал на более жестком сценарии Тенгиз. – Нужно не плакаться, а наказывать.
– Нейроны-то наказывают своих соседей. Тебя устроила бы такая среда, Тенгиз, где бедняки наказывали бы друг друга? – Не соглашалась Катя.
– Между прочим, – отметил Тенгиз, – во время революций так и случается. Обездоленные схлестываются в перестрелках, а элита пережидает в укрытиях или бежит за кордон. Но ты, Катюша, слушала Юлю не слишком внимательно. Нейроны наказывают наиболее прытких соседей, главарей толпы, жирующих за их счет. И не нужно доводить до революции. Реагировать нужно по ходу событий, а не тогда, когда видишь своего господина в автомобильном кортеже.
– Если хочешь знать, внедрить это в нашу модель не так уж и трудно. – Заметила Катя.
– Братцы, да вы опасные люди, – засмеялся Соков.
– Я не призываю к бунтам, но нужно как-то устроить, чтобы обидчик своей шкурой воспринимал тяжесть ущерба, который он нанес, – настаивал Тенгиз.
– Это будет потруднее организовать, чем робота построить. – Возразил Соков. – Народ уже выращен, его не переделать с наскока. Любой, кто осуждает лихоимство, не отказался бы и сам очутиться на тепленьком местечке. Как это можно переиначить?
– Не нужно суетиться, Соков. – Успокоил его Тенгиз, – об этом думать рано. Во-первых, я не знаю, на каких принципах строить рай на Земле. Идеи еще зреют. А во-вторых, речь идет о научной проблеме, а не о правительственном перевороте.
16. Гласность – это больно
Шел 1987 год, все осмелели и обсуждали слухи вслух, а не в узком кругу.
Газеты стали писать разное, а многие привыкли верить всему написанному. Было непривычно гадать, где истина, а где радость журналиста от исчезновения цензуры.
Вместе с тем, сильно пострадал пантеон национальной славы. Оказалось, что надоевшая идеология была обставлена множеством примеров, шаблонов и подробностей по разным поводам. Теперь никто не знал, чем гордиться, чего стыдится и как примириться с тем, что в тебя долго внедряли то, чего на самом деле нет. Образцы достойного поведения дают каждому ориентиры для его совести. Религия предлагает верующим пантеон праведников. А бескорыстное служение науке опирается на примеры Диогена, Джордано Бруно или Лавуазье. Попытка развенчать святых чрезвычайно болезненна.
Но именно это и произошло с мучениками страны Советов. Так, комиссаром «Молодой гвардии», оказывается, был не Олег Кошевой, а какой-то Третьяков, которого до того считали предателем. Газеты намекали, что во время написания романа Фадеев, якобы, жил в доме матери Олега Кошевого. История о 28 панфиловцах оказалась литературным вымыслом, а грудью на амбразуру бросались сорок бойцов еще до Матросова, да и жертва их в пылу боя была не вполне осознанной. Рекорд Стаханова подтасовали, а трудовой героизм в стране либо не наблюдался вовсе, либо являлся уделом карьеристов. Но самая комичная метаморфоза произошла с оценкой Троцкого, вселенского врага народа. В советское время, когда революционеров почитали почти святыми, как-то не вспоминали, что это именно он возглавил октябрьское восстание в Питере, был председателем Реввоенсовета и создал Красную армию. Даже прославленную буденовку на буйные головушки водрузил он. Но отныне, цели революции развенчали! И тут вспомнили о Троцком. Оказывается, именно он заварил всю эту кашу! И остался аморальным, но уже по новой морали.
Наши герои тоже были придавлены огромностью всеобщей неправды. Всё, в чем они были уверены с детства, надежно оплевали. Сейчас они разлеглись на лужайке у входа в лабораторный корпус, и у них не было настроения обсуждать свои научные проблемы. Они даже пропустили занятия.
– Кумиров, как и злодеев, нам назначали сверху. – Поделилась своей растерянностью Юля. – Теперь мы знаем, кто есть что. С другой стороны, так ли уж важен, конкретный автор свершения. Мысли о природе эволюции приходили в голову Демокриту, Лукрецию, Мальтусу и другим умным людям. На свете вообще много умных людей. А теорию эволюции одновременно сформулировали Уоллес и Дарвин. Но мы славим Дарвина, и дети изучают историю его открытия в школе. В конце концов, важна концепция, а не то, кто именно ее автор. То же самое и с нашими славными героями борьбы и труда.
– Позволь тебе возразить, – не согласилась Катя. – Ведь наш пантеон не создавал ничего, кроме нравственных ценностей. А вдруг, и самих свершений не было вовсе?
– Может, хватит о наших державных идолах? – Сказал Соков равнодушным тоном. – Мы не знаем, где правда, а где ложь. Но всё это и не важно. Тебе подсовывают некое, по их мнению, духовное совершенство? А ты не бери в голову, себя лучше не давай в обиду.
– Я не согласна, – покачала головой Юля. – Моральные идолы всё-таки должны сидеть внутри нас, хотя бы воображаемые. Иначе легко оскотиниться. Совсем недавно бросили камень в Зою Космодемьянскую. У нее, мол, с детства была пониженная чувствительность к боли, поэтому и выдержала пытки. Я бы тоже не выдержала, да и кто выдержит, разве что Тормашев? В армии некоторых стран солдат даже учат: захватят в плен – говори всё, что знаешь. Командиры заранее исходят из того, что данные, которыми владеет пленный, всё равно станут известны врагу. Не нужно героизма, не будь хотя бы негодяем. И особенно в обыденной жизни. – Юля невольно бросила взгляд в сторону Сокова. – Не быть мерзавцем – это иногда уже немного героизм.
– А как относишься ты, – обратилась Катя к Вите, – ко всем этим новым веяниям?
– Мне всё это даже нравится, – серьезно ответил он. – Помню, был пацаном, меня мучила история с Павликом Морозовым. Очень я батю любил. Не мог бы я на него накапать. Никому не признавался, но знал, что я размазня. А оказывается, что он и не доносил вовсе. Его следователь допрашивал, а он отбрехивался. У меня прямо гора с плеч.
Рассказ Вити коснулся болезненной драмы в семье Тенгиза. Дед по матери, из обедневшей ветви князей Дадиани, делал вылазки против карательных органов красных. Прятался в горах и совершал набеги на патрули. А возглавлял эти органы отец Тенгиза, Шалва. Дед со стороны отца, тоже Тенгиз, управлял тогда городом, а в юности знал покойного отца князя. Он поднялся в горы, уговорил того прекратить бесполезную борьбу и устроил ему побег в Турцию.
Для этого он на портовом катере вывез его в легком водолазном костюме к турецкому побережью и пообещал устроить побег его жены и дочери через сухопутную границу. Но эта операция провалилась, княгиня погибла, а маленькую княжну захватил Шалва. Тут-то и выплыла роль старика Тенгиза Пагавы. Перед расстрелом он просил сына пощадить маленькую княжну. Шалва это выполнил, отправил ее к сестре князя, а через много лет женился на ней и назвал сына в честь своего отца. Князь поселился в Лиссабоне и поддерживал финансово дочь через свою сестру. Шалва не имел понятия о происхождении денег, полагал, что это крохи из княжеской казны. А Тенгиз узнал об этих подробностях уже после смерти отца.
17. Боссы перенацеливают цели
Теперь все дружно полюбили капитализм и опять бубнили нестройным хором одно и то же, кроме Тормашева и некоторых его товарищей. Но кое-кто из товарищей, как Соков, охотно признали свои прежние ошибки. Будучи наиболее активными членами социума, они первыми сориентировались в новых условиях и направили свои таланты на добывание нового предмета поклонения – капитала. Обывателей возмущало, как они быстро перекрасились, но это было несправедливое обвинение. Они проводили линию партии, когда ей принадлежала власть. Сейчас власть изменилась, и они снова проводили линию власти, власти капитала. Это была их сущность: они не ждали милостей от судьбы, брали ее в свои руки. Ни раньше, ни сейчас фальши в их поведении не было: успеха они добивались разрешёнными способами. Соков честно объяснял членам их команды, в чём они заблуждались раньше и в чём заблуждаются теперь. Но, в отличие от партийных активистов, тот, кто настрадался в прошлом, теперь труднее воспринимал новую нравственность.
У киевлян сегодня были гости, поэтому собрались у девушек, приятели уже чувствовали их комнату почти что своим домом. Соков успел расположиться на постели Кати, Тенгиз валялся на Юлином ложе, а хозяйки чинно сидели за столом, где были разбросаны их черновики. Подоконник занял Сема, ненадолго заскочивший в гости. У него было время, пока Ниночка, теперь уже супруга, наводила красоту перед выходом в свет. Витя стоял у книжных полок, листая свежий технический журнал.
– Меня восхищает новая пропагандистская доктрина, – без признака восхищения сказал Тенгиз. – Нас убеждают думать о себе. Мол, собственный успех и так ближе, чем общее благо. Это правда, суровая правда. Но зачем делать из животного чувства культ?
– Это, конечно, более серьезная проблема, чем обсуждение воображаемых подвигов и всяких несостоявшихся героев. – Поддержал Сема. – Ради чего мы живем? Хотим взять от жизни всё или что-то стоит отдать – для будущего. Теперь получается, что о потомках думать следует, но лишь о своих собственных. А благополучие своих потомков иногда противоречит интересам потомков чужих. И что? Плюй на всех ради личного счастья?
– Лучше всего устроилась я, – поддела Сему Юля. – Своих потомков у меня не ожидается. Буду заботиться о Ниночкиных. И никто не упрекнет меня в бездуховности.
Сема немного заделся:
– Напрасно ты, Юля. Забота о себе – самый надежный стимул. Нам теперь внушают, что это святая истина.
– Согласен, на все сто, – пришел на выручку Семе Соков. – Не надо притворяться святым. Мир стал бы честнее, если бы каждый признал, как Сема, что живет для себя и что собственная польза ему важнее, чем все заботы посторонних субъектов.
– Вы, Соков, немного перегибаете, – отрекся от союза с ним Сема – Я, может быть, и центропуп, но не до такой же степени.
– Успокойтесь, коллеги. Всё к лучшему, – продолжал подтрунивать Соков. – Наконец-то из ваших голов выметут мусор, который там скопился. И вы бросите верить всякой ерунде.
– Можно подумать, – фыркнула Катя, – что у вас, Соков, в голове мусора не было.
– Нет, Катя, мусор у меня в голове тоже был. Но я и воспринимал его, как мусор. И партия для меня была средством, а не целью. Так было принято.
– Погодите, – возмутилась Катя. – Значит, вы всегда, день за днем, врали?
– Я не врал. Это был спектакль. Ты как считаешь, актеры тоже врут? Вы все, как и я, знали, что идеология дутая. И что же, думали, что как раз я на полном серьезе верил во всю эту чушь?
– Для нас это не чушь, – подал обиженный голос Витя. – Это было чушью для начальства. И мы знали, что нас держат за дурачков.
Соков снисходительно улыбнулся:
– Я вижу, вас всех волнуют моральные ценности, так в чем затруднение? Вот вам святые заповеди, раз вам это так важно. И не забывайте о своем, сокровенном. Заповеди – заповедями, но: плодитесь и размножайтесь, как советует Библия.
– Вы прогрессируете, Соков. Того и гляди свечку в храм понесете. – Кольнул его Сема.
– Нужно отличать важное от пустяков. – Продолжал пояснять свою новую позицию Соков. – Могу привести вам показательный пример из бытия номенклатуры. В нашей стране начальник, проваливший дело, не идет под суд. Его просто переводят на другую должность. И не нужно этим возмущаться. У них там критерии иные. Дело, говорите, завалил? Жаль. А своих он предавал? Нет. Должность дают, чтобы хороший человек жил в довольствии и давал жить другим. А он так и жил, кодекс их чести не нарушал. При царе это называли – быть на кормлении.
Было ясно, что Соков знает, а чем говорит, и что об этом уже говорить можно: И нужно.
– Не стоит задумываться об убеждениях. Что законно, то морально. А в коридорах власти нормально даже и то, что не вполне законно.
– Не соображу, вы всерьез говорите или поддразниваете? – Попыталась уточнить Катя. – В конце концов, тогда, в зимнем лесу, Сема не обязан был тащить Витю.
– Не обязан, – возразил Сема, – но была и выгода: я приобрел друга.
– Дурачится он, – заверил Витя. – Он тогда сам едва не помер.
– Чем вы недовольны? – Почти возмутился Соков. – В кои-то веки, я вам честно растолковал смысл жизни, для вашей же пользы!
– Я вам объясню, чем – вмешался Тенгиз. – Конечно, человек, да что там человек, любая букашка исходит из своих нужд. Но ведь мы же не букашки. Мне, скажем, скучно жить ради того, чтобы плодиться и размножаться. У меня есть и другие потребности. Я хочу понять, как всё устроено и я не люблю ловчить. Не из этических соображений, но очень уж это занудно. А мы, слава богу, пока не на вершине власти, и взгляды у нас не номенклатурные.
– Вот я и полагаю, – возразил Соков, – что есть смысл добраться до вершины и посмотреть, не изменится ли наше понимание порядочности.
– Вам, Соков, это не грозит, – усмехнулся Тенгиз.
– Что не грозит, не смогу добраться до вершины власти?
– Да нет, Соков. Полагаю, что это место как раз для вас. Но принципы у вас не изменятся.
– Это ты мне комплимент преподнес или осудил?
– Ни то и ни другое. – Грустно ответил Тенгиз. – Вы, Соков, как раз сейчас нам растолковали, что принципов у вас нет совсем. Только интересы.
– Ладно. Правду за правду. – Привычно понизил голос Соков. – Признайтесь, наконец. Вы все здесь и в самом деле бессребреники или играете такую роль на людях?
Вопрос был в лоб. Ответила Юля:
– Желаем ли мы материального успеха? Да, конечно. Мы лишь не хотим посвятить этому всю жизнь. Но есть и еще один момент. Мы хотим, что-то оставить после себя. Свое достижение, а не свое имя. Имя – ерунда: не придумаешь ты, придумает кто-то другой, но так увлекательнее жить.
Сема вздохнул. Он бы тоже от такой судьбы не отказался. Да Ниночка на это не пошла бы.
