Лев Цитоловский
Гангрена Союза
47. Примирение с Тиной
Катя получила небольшое письмо от Тины, впервые со времени их отъезда. Она приглашала их всех в гости, погреться на Солнце, окунуться в море, вдохнуть ароматы местных трав. У них, в Грузии, часто вспоминают много хорошего из прошлых лет. Кое-что было даже лучше, чем сейчас. Отношение к русским, по ее словам, значительно смягчилось, и Тина сожалела, что они все разбежались. Добрым словом помянула и Петровича. Письмо было написано по-русски, но содержало множество ошибок, и Катя тут же узнала акцент, с которым школьники писали ее диктанты.
Она вежливо ответила Тине на родном для нее языке и передала привет от внука. Пригласила посетить Москву.
Война и воля
1. Конфуз победы
Серёжа не запомнил день Победы. На первую годовщину, когда ему исполнилось пять, он это глубоко переживал: все знали, какая была радость в прошлом году и как совершенно незнакомые люди бросались обнимать друг друга. А вот Андрюха этот великий праздник отлично помнит, он на четыре месяца и девять дней старше Серёжи. Он уверял, что в этот день детям разрешили не слушаться взрослых. Другие соседские мальчишки, Колян, Сашка и Сева, этого замечательного события не запомнили тоже и завидовали Андрюхе. Потом, когда Яше с отцом разрешили вернуться с Колымы, он рассказал, что и там этот день оказался неожиданно теплым и совсем без ветра. А три года спустя, когда мама возила Серёжу в Москву, показать его бабушке, он спрашивал у московских ровесников, какой праздник в Москве самый главный. По их мнению, такой день – 800-летие Москвы. Тоже, значит, ничего не запомнили.
У дома, как раз через дорогу, был отбит крайний подъезд, вместо него скучала груда строительного мусора, там разбирали развалины пленные немцы. Они подзывали наблюдающих за ними сорванцов и предлагали всякие блестящие штуки, гильзы, пряжки от ремней, свистульки и кричали «Гитлер – капут». Но те отвечали им выстрелами из рогаток. Алена, которая на равных входила в их компанию, почти никогда не промахивалась, даже с другого тротуара. В ответ немцы стреляли в них из указательного пальца. Все понимали, что пистолетов у них нет, но разбегались, все-таки, немцы. Вот взрослые, те не боялись их совершенно.
Даже детям, было сразу ясно, кто фронтовик, а кто тыловая крыса. Почти все крысы пошли в начальники а бывшие солдаты долго не снимали форму, ходили в ней и летом и зимой. Впрочем, может быть, у них и не было другой одежды. На груди обычно красовались две медали, а то и три. Иногда сверкал даже орден красной звезды. Официальная власть еще не утомляла победителей почетом, тогда молились на старых большевиков, тех осталось мало и это не разоряло казну. А привилегии военных ветеранов были пока за горизонтом. Тогда их посадят в президиумы и увешают наградами. А пока их и не тянуло друг к другу.
Соседка Серёжи по коммуналке пекла на кухне пирожки и торговала ими на улице, а сосед, дядя Вася, заштопал след от ранения на рукаве шинели, продал её и купил гармошку. При холодах он брал старый плащ у Серёжиного отца. Своих детей у дяди Васи не было, он опекал Серёжу, заставляя соседку угощать его пирожками, не позволял "истязать ребенка ароматом". Дядя Вася жалел, что ничего не привез с войны. Некоторые вернулись с двумя, а другие и с четырьмя чемоданами. Сосед пояснял, что никто немцев не грабил, роскошные вещи валялись даже на тротуарах. Немцы – такие неряхи – выкидывали их прямо из окон. Но солдатам было совсем не до того, чтобы возиться с барахлом. А стоило бы, очень даже стоило запастись, вздыхал он. Со стороны он не выглядел контуженным и почти не прихрамывал.
Не всем так повезло, как Серёже с мамой, потому что их папу ранило в Крыму, он до Германии не дошел и быстро оказался дома. Когда папа в рубашке, шрама почти совсем не видно, а руки-ноги у него целые. Он, всего лишь, теперь любит свежий воздух. Пусть себе кашляет, говорит мама, но зато живой, получает пенсию и чертит чертежи в свое удовольствие. У Андрюхи и Алены папы вообще не вернулись. Алене за отца приплачивают, а Андрюхе не дают ничего. Его папа пропал – и всё, без всякой вести. Тётя Вера, мама Андрюхи, думает, что его, как забрали, так он сразу же и погиб, ни одного письма не пришло. Андрюха всегда расписывает, каким он был героем и как сражался на подлодке. Все ему верят, потому что Андрюха, если и приврет, то не нарочно. Теперь тетя Вера зарабатывает не только днем, но, часто, и вечерами, а Андрюха может гулять на улице допоздна. Поэтому он стал самым главным в их дворе.
2. Красные и Алые
Дружбе нужно учиться. Пока ты еще малолетка, ты в центре мироздания. Вселенная и ты. Есть, конечно, и какие-то другие, но они обычно не понимают, что ты – не как все. А потом случается всякое-разное. Или ты за кого-нибудь заступишься, или кто-то тебе пригодится. Иногда вдвоем или втроем оказывается веселее или не так страшно, и, наконец, осознаешь, что твой приятель – это чуточку ты сам.
Во дворе Сережи созрела своя компания, а в соседнем – другая. Дворовые ватаги иногда ссорились, но не враждовали, потому что для некоторых игр, вроде казаков-разбойников или футбола на пустыре, требовалось много участников. А были случаи, когда один из дворов устраивали какую-нибудь хитрую каверзу. Распускали, например, слухи, что в местный военторг завезли импортные гимнастерки. В округе поднималась суета, почти что паника, у закрытой двери военторга собирались толпы и переругивались с продавщицей, которая клялась, что полки в магазине пустые. Друзья тогда с интересом, наблюдали за развитием событий со стороны, и помогали, если требовалось, рассказывали всем, как разгружали грузовик.
В соседнем дворе так повелось, что командовал Гера, а все остальные его слушались. Их даже по именам никто не знал: Рыжий, Фитиль, Лысый, Бочка, Жадюга и Клоп. Каждый из них был похож на свою кличку, кроме Жадюги, этот был добрый, как родственник.
Когда Серёжа и его друзья хотели наметить совместную операцию, приходилось договариваться с Герой, как он скажет, так и будет. Им такой их порядок не слишком нравился, у них никто не числился главным. Кто забаву придумает, тот на этот раз и будет Главным.
Свое решение они утверждали выкриками, самая громкая идея побеждала. Это они так придумали, голосовать голосом. Каждый, конечно, старался голосовать погромче, кроме Яши, который обычно кивал или отрицательно покачивал головой. Поэтому его мнение, так получалось, не учитывалось и ему это честно объясняли. Яша всё понимал и молча кивал, что понимает. Всего их было семеро, если считать Алену, столько же, как у Геры. Алена не прикидывалась мальчиком, волосы носила ниже плеч, на голове бант и не говорила гадких слов, но была смелая и умная, как волчица. Даже Гера сказал, что она – настоящая мужчина.
Алена первая предложила, что называться они будут Красные, как армия. Что такое Красные, понимали все, не только знакомые, но даже и совсем посторонние. Гера не отставал и говорил, что они Алые, как паруса.
Об алых парусах тогда мало кто слышал. Как узнал об этом Гера – неизвестно, а на недоуменные вопросы он отвечал, что так называли на фронте самых смелых разведчиков, которые врывались на вражескую территорию, как на парусах, и оставляли после себя реки алой неприятельской крови. Но Яша, который всё на свете читал, сообщил, что есть знаменитая история про нищую тетеньку, которой никто не нравился, ни красавцы, ни умницы, ни силачи. Соглашалась она полюбить лишь принца, который приплывет за ней на яхте с алыми парусами, даже если этот принц будет уродом, дурачком или, хуже того, слабаком. Алена тогда объяснила, что девчонки все такие, поэтому она и дружит только с ребятами.
Алые, и Красные жили в сходных условиях, те и другие изучали мир, хотя никто из них не ставил такой задачи. Алые подчинялись единой воле, были дисциплинированы, а их каверзы лучше продуманы. Особенно интересную забаву придумал Гера. Поздним вечером, когда стемнеет, кто-нибудь, захватив фонарик, залезал на крышу самого высокого в городе четырехэтажного дома. Если фонарик быстро включать и выключать, это походило на морзянку. Через полчаса, а иногда и раньше, приезжала милиция и оцепляла весь квартал. Но друзья бдительно наблюдали и вовремя предупреждали сигнальщика. Иногда компетентные органы устраивали засаду, но тогда ни Красные, ни Алые на крышу не забирались. Конечно, никто из них азбуку Морзе не знал. А когда Яша эту азбуку разыскал, всё оказалось слишком сложным. Мигая фонариком, легко передать некоторые буквы, например «а», «и», «е» или «т», но переслать что-либо интересное ни у кого не получалось. Да это было и не нужно. В милиции наверняка думали, что враг передает сообщение шифром.
Красные, зато, ярче разнообразили свои задумки и меняли планы по ходу игры, когда кому-нибудь приходила на ум свежая мысль. Однажды они устроили переполох на стихийной толкучке, недалеко от их дома. Там продавали друг другу всякую мелочевку, а уличные циркачи время от времени развлекали народ с помощью клоуна, фокусника и ручного медведя. Медведь обычно сидел в клетке и его выпускали только во время представления. Красные подкараулили, когда циркачи обедали и вытащили из медвежьей клетки задвижку. Зверь выбрался наружу, но дальше пары шагов ступить не мог, мешала цепь, закрепленная внутри. Вначале поднялась паника, но потом стало понятно, что зверь арестован и все несколько успокоились. Тогда Алена подговорила друзей разойтись по рынку и выкрикивать, что мишка порвал цепь. Это вновь вызвало суматоху и даже тот, кто был вблизи от клетки и своими глазами видел, что мишка всё ещё арестован, на всякий случай бросился бежать.
3. Расхождение показаний
Для мальчишек уже через несколько лет прошедшая война окрасилась туманом преданий. Ведь война – это самое жуткое, что может случиться со страной и ее трудно описать без легенд. Они знали, что на войне сражались герои против негодяев, их учили гордиться храбрецами, тем более, что многие из них жили рядом. Поэтому имелась возможность разведать истину из первых рук. Очевидцы подвигами своими не хвастали, каждый запомнил что-то свое. Иногда не верилось, что они говорили об одной и той же войне.
Папа Серёжи подробности своих военных приключений не описывал никогда и уговаривал сына быть разумнее и не играть в войну. Потому что, на самом деле, там не было ничего особенно увлекательного: случалось, стреляешь в одну сторону, а немцы с другого боку. Иногда казалось, что враги сразу со всех сторон, сослуживцы в полном составе погибли, ты один живой и чувствуешь себя виноватым. Как же так? Считалось, что ты должен быть готов немедленно, не раздумывая, отдать жизнь, если потребуется. Но ты ведь пешка, от тебя не зависит ровно ничего, а из-за пустяка идти на смерть обидно.
– Ну, это я сейчас говорю, что умирать без всякой пользы обидно. Не просто обидно. На самом деле, нет страшнее ужаса, чем ожидание смерти. В груди возникает боль, тело перестает подчиняться, ты начинаешь дрожать и несколько минут не можешь прекратить этот позор. От страха люди дрожат буквально, а не в переносном смысле.
– И другие солдаты тоже дрожали? – недоверчиво спросил Сережа.
– Новобранцы – все. Потом ты постепенно привыкаешь, если не убьют сразу, а главное – учишься выживать. Поэтому бывшие служаки редко общаются друг с другом. О чем можно вспомнить с товарищем по несчастью, свидетелем общего позора? О том, как вы когда-то теряли человеческий облик? И что? Пустить скупую мужскую слезу?
– А мы как раз проходили, что в древние времена бойцы поминали минувшие дни и битвы где вместе рубились они. Пушкин это выдумал?
– Помолчал бы, двоечник, это Лермонтов и ничего он тут не присочинил. Это были бойцы действующей дружины и беседовали они в перерывах между боями. А мы с тобой обсуждаем отставников. Они живут уже другой жизнью.
– А если встречаются фронтовые друзья?
– Фронтовая дружба, сынок, это, считай, выдумка. Я своих сослуживцев даже и не помню. С кем я мог там подружиться? То одного ранят, то другого, то тебя самого, а после госпиталя твоя рота уже куда-то переместилась. Попадаешь в другую часть, а там ни одного знакомого нет.
У Серёжи друзей было полно, он понимал, что ему на фронте было бы веселее. А эту жуткую правду о славной войне Серёжа даже не решился обсуждать ни с кем из товарищей, да и сам постарался забыть ее поскорей. Тем более, другие ничего подобного не упоминали.
Дед Коляна тогда партизанил, и никак не мог смириться с тем, что с фашистами было проще разобраться, чем с нашим мирным населением, в основном, с бабами. С немцем всё ясно, тот враг. А эти, вроде бы, свои, да не совсем.
– Люди так устроены, – поучал дед, – что они служат своему начальству. Пустит баба в свой дом партизан, накормит, постелит соломы в сарае – а для власти это уже измена. Мы сегодня здесь, завтра там, а новое начальство всегда рядом. Поэтому при первой же оказии она побежит докладывать полицаям и хорошо, если такая возможность у нее появится, когда мы уже уйдем, а то, глядишь, поспешит и ночью, или сынка своего пошлет. Кто её осудит? Вот и отдыхали мы не все сразу, кто-то обязательно караулил. Я тогда разучился людям доверять. Человек служит силе, где сила, там ему и правда. Ради тебя он на риск не пойдет, он и ради себя еще подумает.
Коляну и его друзьям трудно было принять такую постыдную логику, они-то уже рисковали не раз, и готовы были играть с опасностью и дальше.
Некоторые сведения удалось выудить у своего отца Гере. Служба у отца была опасная и увлекательная, в войсковой разведке. Иногда несколько суток уходило, чтобы установить огневые позиции пулеметов, расположение вражеской батареи или командного пункта. И всё это время ты на холоде или, если дело происходило летом, в жаре и в пыли. Когда удавалось захватить офицера, его нужно было во что бы то ни стало дотащить до своих живым и поэтому никому не позволяли двинуть фрицу по роже. Гера, поневоле, чувствовал свою причастность к подвигам отца и ощущал себя самого тоже немного героем.
Кое-что сообщила мама Жадюги, тетя Катя. Прежде он жил с бабушкой, потому что отца у него никогда не было, а тётя Катя служила снайпершей, и он познакомился с матерью только после войны. Гера однажды организовал встречу с тетей Катей в закутке подвала. Алые и Красные еле туда поместились, однако, ничего интересного они не узнали. Только о том, как она сидела в засаде, шевелиться нельзя, покурить нельзя, голодная, глаза пересохли. И еще хорошо, если кого-нибудь подстрелишь, а то намучаешься и уйдешь ни с чем. Потом никак не могла отоспаться. Вокруг мужики, все, как один, противные. И опять одна со своей винтовкой. Даже меткая Алена посчитала, что это очень скучное занятие, и она бы подстрелила куда больше врагов в открытом бою.
А вот у Серёжиного соседа дяди Васи о войне остались не только страшные, но и приятные впечатления. Работа у него сейчас была скучная, он сторожил какой-то склад, всю смену один, не с кем словом перекинуться. Слегка выпив, а помногу он себе не позволял, дядя Вася любил, захватив гармошку, устроиться в тупичке двора, и, наигрывая что-то, погрузиться в воспоминания. Ни Красные, ни Алые старались не пропустить такой случай.
– Когда у тебя в руках винтовка, ты совсем другой человек, – вразумлял он. – Все тебя уважают, даже старшина. Никаких нарядов вне очереди – обозлишь солдата, а он, глядишь, во время атаки своего старшину и оприходует, кто будет докапываться? – Он оперся на гармошку, закурил папиросу и продолжил. – А на вражеской территории ты вообще царь и бог. Полиции нет, власть попряталась, ты хозяин – делай, что хочешь. Любая шваль на улице, мужик ли, баба ли – пыль перед тобой. Добра там имелось – не сосчитать. Фашисты, а вкусно жили. Да я, дурак, этим тогда не больно интересовался.
– Скажи, дядя Вася, а обычные немцы, старики да бабы, они считаются врагами? – поинтересовался Андрюха. – И пацаны тоже?
– А кто они, друзья, что ли, – хмыкнул дядя Вася. – Сами они себя нашими врагами назначили, не мы. Каждый старался прошмыгнуть мимо, тихо так, незаметно, будто его тут и нет совсем. Бывало, заглянешь в дом, воды напиться, а немочка жалостливо так улыбается, а сама от страха трясётся. Суёт тебе в руки шмат сала, хлеб, какие-то консервы и ждет, пока ты с полными руками уберешься, наконец.
Дядя Вася мечтательно вздохнул, растянул меха гармошки и она выдала задиристую мелодию «Интернационала».
– Жаль, что сейчас мир, – огорчился Гера. – Не повезло нам. Война – это такое волшебное приключение.
– Ну, не скажи, Герасим, – возразил дядя Вася.
– И совсем я не Герасим, а Геннадий. – Перебил его Гера.
– Ну, Геннадий, так Геннадий. – Согласился дядя Вася. – Война-то, Гена, не прогулка. У отца бы узнал, как он там руку потерял. Если тебе в бою подфартит и останешься жив, упаси бог пораниться. В санчасти перевяжут кое-как, наспех, и шагай, воюй дальше. А потом повязка прилипнет, и ты с ней, твердой и грязной замучаешься. Под бинтами обязательно вши заведутся, попробуй тогда их оттуда выковырять. С ума сойдешь от зуда. Сухой паёк уже в горло не лезет, и вы еще не пробовали спать на мерзлой земле, под ветром. Нет, сам ты там никто, – заключил он – а стоимость тебе – копейка.
– Не пойму, дядя Вася, – удивилась Алёна, – тебе на фронте оружия, что ли, не давали?
– Как это, на фронте и без оружия?
– Так ведь если у тебя в руках винтовка, все тебя уважают, даже старшина. Почему тогда был ты там никто, и стоил копейку?
– Вот оно что! Ты это правильно заметила, Алёнка. Там каждый стоит копейку, по сравнению с победой. Кроме, конечно, майора. У того охрана, вместо воды водку пьет и другие удовольствия имеет. Однако, снаряд, он летит, как попало, бывало, попадало и в майора.
4. Без опеки взрослых
Вся дворовая братия давно поняла, что дома и во дворе установлены разные законы. В семье ты свой и твое слово что-то значит, а на улице все разные. Красные учились существовать, как равные среди разных, каждый жил своей отдельной жизнью, не мешал остальным и даже готов был помочь, если было нужно. Во всяком случае, они пытались. А у Алых был свой интерес, вместе они чувствовали себя сильными и никого не боялись, тем более, Красных.
Взрослые трудились от зари до зари, за опоздание на работу отдавали тогда под суд. Однажды родственник Коляна так боялся пропустить отходящий автобус, что добежал до дверей и там, около водителя, умер. Поэтому родителям на детей не хватало времени, да и отцы были не у каждого, а у некоторых не было даже и матери. Например, Колян жил у деда, у Севы были и отец, и мать, но приемные и добрые, как родные. Настоящая мама была бы, конечно, лучше, но Сева помнил её плохо. Она посадила его с младшим братом на скамейке, у железнодорожной станции, оставила им огромный пакет семечек и сказала, чтобы никуда не отходили, ждали, она скоро вернется. Они грызли семечки и ждали всю ночь, только один раз не выдержали и сбегали в привокзальную уборную, но быстро вернулись. А утром их отвезли в детский дом. Через некоторое время Сева понравился новым родителям и его забрали, а брата Сева разыщет потом, когда вырастет. Яша жил с отцом, старым врачом, который больше был похож на дедушку, а их маму схватили немцы. Кроме того, в отдельной квартире, жил Сашка, самый богатый из всех, его отец был полковником, а мать нигде не работала. Вместе со всеми часто играли также несколько малышей, первоклашек, они бегали наперегонки за далеко укатившимся мячом.
Посередине их двора была здоровенная воронка, уже поросшая бурьяном. Когда-то там находилось бомбоубежище, как раз туда бомба и угодила, снесла крышу. Войны пока нет, и никому оно всё равно не нужно. Поэтому Красные покамест организовали там штаб, нашеубежище, так они его называли, их тайное место. Когда их следовало найти, все, конечно, знали, где они на самом деле, но бурьян был буйный, сверху их не увидишь. Штаб построили из старых досок, фанеры и веток, организовали там дежурства и в тайне от всех планировали новые затеи. У Геры тоже был штаб в подвале его дома. Там обнаружилось пустующее помещение, оно еще и на замок запиралось, так что Алые обходились без дежурств.
Детство обычно вспоминают, как счастливое время. Обязанностей – никаких, живешь на всем готовом, и тебя обожают просто за то, что ты родился. Но дети все-таки мечтают быстрее повзрослеть, потому что тяжело жить в неволе, в детском рабстве, кто старше, тот и главнее. Когда тобой не командуют, ты всё решаешь сам. Никто не заставляет, ты и так знаешь, что нужно, а что не следует. Поэтому дети всегда играют во взрослых.
Самое главное было воспитать в себе решительность и храбрость. Пару лет назад и Красные, и Алые это демонстрировали, перебегая дорогу перед идущим автомобилем. Чем ближе подпустишь машину, тем похвальнее. Никто из них не понимал опасности этой забавы, но её хорошо осознавали водители. Чаще всего, они чертыхались, резко тормозили и, громко ругаясь, ехали дальше, но иногда останавливались и тогда все прятались в ближайшие закутки. Теперь они поняли глупость этой затеи, и бросили свои лихие подвиги, так и не успев причинить ущерб своему здоровью. Хорошо, что машины тогда двигались со скоростью вдвое меньшей, чем сейчас.
Но так им везло далеко не всегда. В то время легко было найти боевые патроны и некоторые остались без пальцев, Фитиль даже лишился трех. Потом они научились делать взрывчатку самостоятельно, и Андрюха даже потерял глаз, когда пытался разбить заряд, приготовленный из спичечных головок между двух булыжников. В момент этого миниатюрного взрыва мимо проходил незнакомый гражданин, и посоветовал быть осторожнее, чтобы не остаться без глаза. Андрюха, еще не осознавая всей трагедии, дерзко возразил, что совет его опоздал, и глаз он уже выбил. А потом, когда стало ясно, какое несчастье случилось на самом деле, вся ватага побежала в приемную военного госпиталя, расположенного на смежной улице. Их там поругали, но Андрюху приняли, Впрочем, глаз всё равно не спасли. Андрюха утешал себя тем, что потерял левый, потому что для меткой стрельбы нужен как раз правый глаз.
Увлекательным развлечением было ещё подкладывать патроны от мелкокалиберной винтовки, которые Колян таскал у деда, под маневренный паровоз. Перемещая вагоны с места на место, паровоз медленно наезжал на заряд, и под колесом раздавался небольшой взрыв. Огромное колесо вздрагивало, а иногда даже чуть подпрыгивало. Если это устраивали в сумерках, возникали искры. Было это совершенно безопасно, они много раз проверили. Тем не менее, машинист, услышав под собой резкий хлопок, обычно громко ругался, а как-то один из них не выдержал, остановился на путях, выскочил из кабины, догнал Сашку и заставил показать, где он живет. Его мать потом долго не разрешала ему играть в дурной компании. Поэтому друзья Сашку предупреждали, когда из-за угла показывалась её шубка. В память об этом событии, Сашка хранил дома целую коллекцию тонких металлических пластинок, в которые превращались гильзы после наезда массивного колеса. И это не потому, что он особенно любил совершать эти маленькие диверсии. Напротив, после того, как попался, Сашка предпочитал подкладывать под поезд обычные гвозди, потому что он очень обещал маме. Гвозди тоже расплющивались, но совсем не искрили, даже и в темноте. А друзья отдавали ему свои собственные трофеи, он ведь один пострадал за всех.
