Лев Цитоловский
Гангрена Союза
9. Катя на ковре
Неожиданно пришло сообщение, что Катю срочно вызывают в комитет комсомола. Обычно это предвещало неприятности, но за ней, вроде бы, никакого, даже самого минимального, криминала не числилось. Витя тоже напросился пойти, за компанию, а Тенгиз как раз был в Москве и ни о чем не знал. На заседание Витю не пустили, и, когда Катю пригласили войти, он остался в предбаннике. Весь процесс разбирательства Витя мог отслеживать, так как Катя спрятала на груди датчик, а у него в папке был приемник и в ухе – наушник.
Катя поздоровалась, села и ей зачитали претензию.
Речь шла о подозрительной активности по ремонту оборудования в общежитии и лабораториях. Один из комитетчиков прочел обвинение, уже готовое и впечатанное в какой-то протокол:
– До нас дошли сведения, что ты вместе с Коровым почти ежедневно оказываешь услуги частным лицам. Причем неофициально. Кроме того, вы обслуживаете и лаборатории, и тоже неофициально, по личной просьбе. Что ты можешь сказать в свое оправдание?
Катя пожала плечами. В это время и Витя в предбаннике пожал плечами.
– В свое оправдание – ничего.
– Но ты признаешь сам факт оказания частных услуг? – Жестко сказал комитетчик и ткнул в направлении Кати полусогнутым пальцем.
– Признаю. И что?
– Это признание мы записываем в протокол, имей в виду, – строго предупредил другой комитетчик.
– Ну записали. И что? – Почувствовала раздражение Катя и снова пожала плечами.
– А то, что вас взяли сюда учиться, а не бегать по халтурам. Ты ведь получаешь повышенную стипендию, тебе этого мало? Или ты суетишься, чтобы поддержать Корова?
Коров в предбаннике в напряжении привстал.
– Откуда вы взяли, что мы брали деньги за ремонты? – Процедила Катя, почти не разжимая зубов.
– Есть такая информация, – ответил первый комитетчик. – И помахал в воздухе исписанным листком.
Коров направился к двери зала заседаний, но ему преградила дорогу секретарша.
– Сядьте на место, юноша, туда нельзя.
– Мне – можно. Меня там без меня осуждают. – Витя решительно отстранил даму и вошел.
Все головы дружно повернулись к нему. Катя бросилась к двери и что-то быстро зашептала ему на ухо. Но Витя из-за ее плеча крикнул:
– У кого это мы деньги брали за ремонт? Кто этот гад? Пусть попробует еще когда-нибудь попросить! Фиг мы ему теперь поможем!
Катя попросила прервать заседание на десять минут и обещала вернуться после переговоров с Витей.
Она взяла его под руку, и они скрылись за дверью. Там она пообещала Вите, что волноваться нечего, что это дурацкий донос какого-то негодяя, и что они могут привести хоть сто свидетелей. И попросила Витю обзвонить всех знакомых и попробовать отыскать Тенгиза.
Затем она снова вошла в зал заседаний. Комитетчики были настроены жестко. Они растолковали Кате, что оглашать имена свидетелей не обязаны и что она ответит за всё строгим выговором. А если будет отпираться, то и комсомольским билетом.
– Валяйте, – процедила Катя, – но учтите, что своих свидетелей я скрывать не буду. И перенесите заседание в другое помещение. Тут они все не поместятся.
– Не пугай нас. Пуганные. – Встрял очередной комитетчик. – Наш свидетель – это надежный, уважаемый человек. А ты можешь договориться с кем угодно, тебе веры нет. Тем более, Коров, да будет тебе известно, где-то посеял свой членский билет. Его один сотрудник нашёл и принес нам, но Коров вот уже год, как не заявил о потере. За одно это он заслуживает исключения. Предлагаю поставить на голосование занесение Боровой выговора в ее личное дело.
В это время, в проеме двери появился Соков, и члены комитета нехотя встали, приветствуя представителя парткома. Он кивнул Кате, важно сел за стол и его кратко проинформировали о сути дела.
Соков поставил их в известность, что он трудится вместе с Боровой над общей проблемой и близко ее знает. Ему также известно, что, по крайней мере, в некоторых случаях она и Коров ремонтировали оборудование бесплатно. Что в дальнейшем он возьмет под непосредственный контроль их практику. Неплохо знает он и Корова, который много времени тратит на конструирование аппаратуры, устает, рассеян и предложил Корову за утерю билета объявить выговор без занесения и выдать новый билет.
Катя была не совсем удовлетворена таким развитием дела, и предложила вынести выговор доносчику.
– От меня вы имя негодяя скрываете, ладно, но вы-то его знаете. Вот и накажите мерзавца. А народ меня поддержит, сюда целая толпа набежит.
Ей пообещали разобраться, ясно было, что сама Катя тут же об этом их обещании забудет. А Соков после заседания спросил у Кати, что она по этому поводу думает.
– Вы, по-видимому, хотите узнать, сильно ли я благодарна вам, Соков? Нет, не сильно. Старый прием: поднести к носу кулак, а потом его убрать.
– Это я, что ли, кулак подносил?
– Не знаю, Соков. Может, и не вы, но ваши.
Витя, когда узнал от Кати о выговоре, легкомысленно отмахнулся:
– Да ну их! Вовсе я и не терял билета.
– Как не терял? Да он лежит в комитете. Я своими глазами видела.
– Пусть и дальше там лежит, ему там самое место. Я его выкинул, а не терял, да кто-то его нашел и притащил. Через несколько лет мне так и так будет 28, и я выйду по возрасту. А пока что я отбыл в комсомоле 2/3 положенного срока. В такой ситуации даже из тюрьмы выпускают досрочно.
10. Подкоп под пропаганду
Следующий подвиг двух электронщиков принес им широкую известность, но едва не окончился для них плачевно. Они попробовали помочь местному населению слушать радиостанцию Голос Америки. Сама мысль принадлежала Тенгизу, он задумывал это, как свой очередной эксперимент.
До этого энтузиасты слушали радио сквозь шумы, завывания и трески. Сигнал глушили нещадно, не давая населению возможности урвать немного альтернативных данных о положении в стране и за ее пределами. Как известно, пропаганда надежна лишь тогда, когда она господствует. Катя с Витей очистили сигнал от шума, усилили его и пустили в местный эфир. Ни Катю, ни Витю подробности передач не занимали, им было не до того. Запустили в эфир – и забыли, они пытались вдохнуть некое подобие жизни в свою электронную схему.
Спецслужбы прошляпили. Их всесилие и всезнание оказалось мифом. Через несколько лет, после распада Союза, это ярко проявилось в Прибалтике: по улицам начали маршировать бывшие эсэсовцы. А до того никому не удалось пронюхать, как они настроены по отношению к власти. Хотя, может быть, кто знает, органы были тогда полностью в курсе, но вынужденно поддерживали иллюзию социальной гармонии в стране.
Более полугода пропадали у своих радиоприемников соседи и знакомые. В гости заходили приятели из других институтов, и даже кое-кто из преподавателей. Местное население, никак не связанное с Институтом, вскоре тоже обнаружило новый источник информации. Но внезапно всё кончилось, К этому времени Соков окончательно определился со своим отношением к Кате. Он разглядел её интерес к Тенгизу и хотя тот, по дурости, был слеп, снисхождения она не заслуживала. Так о радиотрансляциях узнал из сообщения парткома Гарик Тормашев. И настроен он был серьезно.
В общем, это с самого начала была никчемная затея. Что-нибудь существенное из сообщений Голоса извлечь было невозможно. За кордоном плохо понимали, что творится в СССР, и сообщали обычно о мелочах: кто и что заявил, где и кого задержали, откуда и кого уволили и чем занимается в Горьком опальный академик Сахаров. Теперь, по прошествии времени, ясно, что это была второстепенная информация, которая никак не влияла на развитие событий. Но Тенгиза интересовала сама реакция на разблокировку Голоса.
11. Неудавшаяся месть Сокова
В пятницу, в 19.00
СОСТОИТСЯ
комсомольское собрание
ПОВЕСТКА ДНЯ:
Персональное дело отщепенцев
Наемники врага
Е. Борова и В. Коров
ПОЗОРЯТ наш коллектив
Явка обязательна
Когда вывесили объявление, около него сразу образовалась давка. «Отщепенцев» любили.
– Какая это скотина донесла Тормашеву?
– Да он мог и сам подслушать передачу. Гремело-то во всю мощь и на всех этажах.
– Не мог он сам! Он бы тогда давно уже шум поднял.
– У приемников сидели все. И накажите всех! Всех, кто не донес. Слабо?
Гарик Тормашев обладал формальными правами, и время от времени мешал студентам жить. Но, странно, никто не относился к нему враждебно, почитали за фанатика и немного святого. Он был из другого лагеря, но честен и незлобив.
«Явка обязательна» никого на самом деле не обязывала, но зал был переполнен. Согревала надежда повлиять на голосование. Как-то студенты уже выиграли противостояние с верхами. Однажды, когда они объявили забастовку из-за некачественной пищи в столовой, приехал представитель райкома и на общем собрании бросил им, что они не советские люди. В те времена это заявление выглядело, как оскорбление. Тогда зал, молча, встал и вышел. Посланник власти остался в зале один, вместе с приспешниками.
Ведущий вкратце указал, что проступок обвиняемых усугубляется еще и тем, что одна из студенток, Минаева, не вернулась после турпоездки в Югославию. При этом выяснилось, что Борова и Коров были с Минаевой знакомы. Это заключение вызвало смешки в зале. Девушек в Институте было так мало, что их знали абсолютно все. Ведущий сообразил, что привязать к делу бегство Минаевой не прокатит и дал слово председателю студсовета Гарику Тормашеву.
– Товарищи, – выразительно обратился он к аудитории. – Я доложу вам свою точку зрения о деяниях этих, с позволения сказать, студентов.
– А мы его знаем!
У Тормашева был стойкий характер, и он не обратил на голос никакого внимания.
– Сейчас, когда Родина прилагает все силы, чтобы сделать из нас классных специалистов, мы должны внимательно следить за чистотой наших рядов. – Тормашев пришел в институт после армии, где за время срочной службы, не имея специального образования, умудрился дослужиться до старшего лейтенанта. И он до сих пор осознавал себя в строю. – А что мы видим на примере этих отщепенцев? Это подпевалы врага, агенты заграницы. В зале присутствуют девушки, наши подруги, и я не могу при них охарактеризовать их поступок правильными словами.
– А ты помолчи, – посоветовали ему.
Ведущий шикнул в зал и поощрительно кивнул Тормашеву. Тот невозмутимо продолжил:
– Каким хотелось бы видеть моральный облик советского студента?
Он достал из нагрудного кармана аккуратную красную книжечку, раскрыл, но прочитать не успел: кто-то свистнул, а потом засвистели все, кто умел. Тормашев спрятал ее в карман и шум утих.
– Ну, я вижу, вы и сами всё знаете. А каков же облик этих людей? Внедрять в сознание своих товарищей лживые домыслы западной пропаганды! Я требую положить конец этому безобразию! Предлагаю: Екатерину Борову…
– Расстрелять. – Подсказал ведущий, не выдержав серьезности своей роли.
– Предлагаю: студентов Борову и Корова из комсомола исключить. Ходатайствовать об их отчислении из института. Приказ, между прочим, уже печатается.
Тормашев завершил свою короткую речь и сел на свое место в президиуме. Некоторое время стояла напряженная тишина. Потом заговорила галерка.
– Ребята! Оказывается, еще до собрания всё было решено. Приказ, вот, уже готовят…
– А вон, перед Тормашевым лежит бумажка, отпечатанная на машинке. Может, это наше постановление? Как, Тормашев? Нам сверху видно всё, ты так и знай!
– И что в этом плохого? – Не смутился Тормашев. – Вы болтались без цели, а я трудился.
– А зачем же ты сюда нас позвал?
– Хватит, – вмешался ведущий. – Слово Корову. Пусть прольет свет на свой проступок.
Это был намек залу: всё-таки проступок, а не преступление.
Витя Коров не испытывал волнения.
– Какой свет я могу пролить, нету там никакого света, – развел он руками. – У нас всё по-честному. Мы измерили несущую частоту американцев, усилили и так отделили шум от полезного сигнала. Потом то и другое пустили в эфир, но по разным несущим частотам. Поэтому всякий мог настроить свой приемник и слушать, что хочет – чистый сигнал или голый шум. Это было, между прочим, не так просто выполнить технически.
Выступление Вити поставило Тормашева в тупик. Тормашев никого не считал дураком: нельзя недооценивать врага. Но, похоже, что как раз Коров ничего эдакого и не замышлял. Решил дать людям выбор, кто хочет, слушает Голос, кто хочет – шум и треск. Нужно дать слово Боровой. Уж она точно наивной дурочкой не была, тем более что дружила с Тенгизом, человеком правильным и прямым. Тормашев не был начетчиком. Он не подстраивался под новые веяния, у него над кроватью портрет Сталина висел и он опасался, что единовластие вот-вот перейдет в руки ренегатов.
– Мне легко мотивировать, что и зачем, – спокойно начала Катя, которая перед этим скоординировала линию защиты с Тенгизом. – Есть те, которые боятся западного злопыхательства. Им кажется, что стоит лишь чуть приоткрыть железный занавес и социализм рухнет. А правда не должна бояться лжи. Имеющий уши да услышит. Мы дали возможность всем убедиться, как жалок лепет Голоса Америки.
Тормашев об этом прежде как-то не задумывался. Он и сам поражался, как можно верить западным бредням. Катя села, а ведущий спросил, есть ли еще желающие. Тормашев показал ведущему на Тенгиза и тому дали слово.
– Хочу рассказать, что я, лично я, извлек, слушая ахинею, которую шлет в эфир Голос Америки. Кое-кто уверен, что частное предпринимательство активирует экономику, и она цветет и пахнет. А это грабеж народа. Самый простой способ основать свое дело – торговля. Покупаешь оптом, почти задарма, а реализуешь втридорога. Для этого не требуется ни ума, ни фантазии. Торговлю нужно монополизировать, как в нашей стране, а коммерческая тайна должна быть вне закона. Конкурировать должны товары на свободном рынке, а не мошеннические схемы. Не нравится в одном магазине – иди в соседний. На Западе даже величину зарплат сослуживцы друг от друга скрывают. Зачем напускать туман, если ты честно вкалываешь? Сравните всё это с положением дел в нашей стране. Зарплаты свои никто не скрывает. Это было бы смешно. Я не хочу сказать, что у нас в стране зарплаты смешные. Просто они у всех почти одинаковы.
Оживление в рядах показало, что зал оценил. Прогрессивные вольнодумцы выдохнули и чуть-чуть успокоились. Вероятно, они соображали, как бы они дискутировали при случае, защищая свободу торговли в западных странах.
– Теперь о защите прав человека, – продолжил Тенгиз. – Многие критикуют наш суд. А посмотрите на судебную систему Америки. Талантливый адвокат по карману лишь толстосуму и запросто его отмажет, а бедняк сядет за какую-нибудь ерунду. Где тут равенство всех перед законом? А выход есть. Адвокат должен быть бесплатным. Выбирать его следует по жребию, а оклад связать с долей выигранных им дел. Я напомню, что у нас наказывают, невзирая на лица, даже членов политбюро, как это было в 30-х годах.
Зал удовлетворенно хохотнул, а Тенгиз подошел к столу президиума и попросил Тормашева налить ему воды. Тормашев был благодарен Тенгизу. Ведь он чуть было не лишил будущего правильных ребят. К сожалению, не все отдают себе отчет, как оно всё устроено в мире.
– Мне можно кое-что добавить или время вышло? – вежливо спросил Тенгиз у ведущего.
– Обязательно можно – вмешался Тормашев, увидев, что ведущий качает головой. – Пусть народ послушает.
– Несколько слов о налогах. – Продолжил Тенгиз. – Прогрессивный налог – это справедливо. Богатые и должны переплачивать, так как любая держава больше тратит на охрану дворцов, чем на охрану хижин. Но где налог на роскошь? Я не имею в виду поместья, яхты и прочую ерунду. Роскошь – это другое. Когда нанимают кухарок, садовников, охрану и прочую обслугу, это означает, что один человек покупает жизнь другого человека. Мы людей родили, вырастили, обучили, защищаем от криминала и внешних врагов, а они тратят силы на обслуживание прихотей какого-то одного сибарита. – Здесь Тенгиз подпустил немного акценту. – Индивидуальное обслуживание частных лиц должно облагаться, ах каким высоким налогом! В заключение, хочу поблагодарить Катю Борову и Витю Корова, которые сдернули завесу тайны с этого, – он ткнул указательным пальцем в пол, картинно запнулся и повернул палец к потолку, – я хочу сказать, того чудовищного мира.
Тенгиз кончил и под одобрительный гул зала занял свое место. В президиуме все, кроме Тормашева, поняли издевательский смысл игры Тенгиза и обдумывали, как быть с непокорным залом. В это время поднялась Юля Латынская и сказала, что у нее есть, что добавить.
– Некоторые критикуют наши выборы. Сказать честно, я и сама раньше сомневалась. А как это устроено на Западе? Казалось бы, всеобщее голосование – это демократично. Однако там миллионы безработных бездельников живут на пособие. Дай им подачку – и они проголосуют за что угодно. Не трудишься – не голосуй. И еще. Сколько было вылито грязи на карательные органы нашей страны за то, что наказывали членов семьи врагов народа. Дети, мол, за родителей не отвечают. Но тогда почему дети состоятельных родителей получают наследство, и жируют, не ударяя пальцем о палец? Если дети не отвечают за негативные деяния отцов, то с какой стати они пользуются их «позитивными» деяниями! Я хочу спросить тех, кто критикует наши органы, почему бы не поднять вопрос о порочном праве наследования на Западе, кишка тонка?
– Что-то у нас выступают сплошь представители группы поддержки обвиняемых. – Выразил озабоченность ведущий. – Есть у нас другие мнения?
– Есть. – Заявил Сема. – Мне хотелось бы напомнить, что Голос Америки кое о чем умалчивает. В Америке многие лечатся за деньги. А ведь платная медицина – это аморальная деятельность. На защиту здоровья имеют право все. Если, наряду с бесплатной медициной, будет и частная, туда перетекут лучшие силы и пострадают неимущие. Наслаждайся своими деньгами по-другому: накупи себе супермоделей, под завязку, а потом, если что, болей себе на общих основаниях. То ли дело у нас: поблагодарил врача – и лечись на здоровье.
Юля подсела к Сокову и вопросительно на него посмотрела. Тактика Тенгиза произвела на Сокова впечатление, и он рассудил, что на этот раз проиграл. Под строгим взглядом Юлии он тоже попросил слова.
– Уважаемый председатель, мне бы хотелось охарактеризовать Екатерину Борову, как девушку порядочную, но способную увлекаться. Я её знаю непосредственно. Она иногда заблуждается, но всегда исправляет свои ошибки. Мы должны это учесть и проявить мягкость.
Тормашев и сам так полагал. Тем более, Соков выражал мнение парткома. Настала пора выступить с заключительным словом:
– У нас было сегодня захватывающее обсуждение. Уверен, что никто не будет возражать, если мы оценим фигурантов сегодняшнего разбирательства, как людей порядочных, но кто не ошибается? Что касается дальнейшей судьбы передач Голоса Америки, надо посоветоваться со старшими товарищами.
История с Голосом Америки, к сожалению, на этом не завершилась. Наконец, зашевелились спецслужбы. Аргументы, убедившие Тормашева, на них впечатления не произвели. Катю с Витей стали вызывать на беседы. Слезные письма от профессуры приняли во внимание, но дело тянулось и тянулось. И здесь Тенгиз единственный раз воспользовался мохнатой лапой. Воспитанник его отца, повоевавший в молодости на Кавказе, дядя Резо, дослужился до генерала. И под его поручительство дело закрыли: Тенгиз отрекомендовал Катю, как почти что родственницу.
12. Парадоксы русской души
На этот раз Юля заглянула в буфет и притащила сумку с кефиром в рекреацию, где они расположились на диване в перерыве между лекциями. Разговор за кефиром всегда нетороплив и ни о чем.
У Сокова было неважное настроение. Он видел, что Тенгиза Катя не волнует. А ведь все девушки мечтают о браке. Тем более, он был москвичом, а Катя – нет. И он сделал попытку. Сегодня, на бегу, он перехватил Катю и пригласил ее в консерваторию. Катя знала, что интеллигентные девушки иногда посещают концерты классической музыки, и она как-то пробовала. Но такая музыка ее усыпляла, Юля будила ее локтем, и она с трудом досиживала до конца. Поэтому она поблагодарила Сокова и сослалась на занятость. Тогда Соков взял ее за руку и попробовал надеть ей на палец кольцо с каким-то красноватым камнем. Катя полюбовалась камнем и вернула кольцо Сокову:
– Вы, Соков, как будто рациональны во всех отношениях. А у Метрополя прохаживаются валютные девушки и некоторые, по отзывам, очень даже ничего. Вам, Соков, это дешевле обойдется.
Соков всё это не забыл. В данный момент он сидел рядом с Тенгизом и напротив Кати и не мог сообразить, любит он её или презирает.
До следующей лекции оставалось несколько минут, и о чем-то важном никто говорить не рассчитывал.
– Вот кто мне разъяснит загадку русской души? – обозначил тему Тенгиз. – Зачем вам сильная рука? Потому что любите быструю езду? А без кнута не поскачешь?
– Никакой загадки нет, – протянула Катя, вытирая кефир с губ тыльной стороной руки. – В любой деревне есть мужичок, который умеет абсолютно все, и каждый второй изобретает вечный двигатель. Иногда придумывают что-нибудь толковое, но лишь в одном экземпляре. Запустить в серию нам не по зубам. Пока в зубы не дадут. Тут и требуется направляющая сила.
– Ну да, «партия – наш рулевой», – пропел Тенгиз. – Но, кстати, насчет умельцев вы не уникальны. В моем захолустье есть некий Петрович. Он создает шедевры, на зависть любому местному уникуму. – Тенгиз оглядел присутствующих, но никто, кажется, не обратил внимания на подозрительное имя грузинского умельца. – Ну ладно, любите вы сильную руку. Пусть. Но при этом держите дулю в кармане, косите от работы и рады что-нибудь со службы стащить.
– Да это же элементарно, – внесла ясность Юля. – Они нас, а мы их.
– Тогда зачем же вам сильная рука? Дабы враги боялись? Вот и надрываете пупок.
Представители титульной нации переглянулись.
– Однако, парадокс, – нехотя уступила Юля.
– Один любопытный парадокс случился вчера вечером в нашей комнате, да, Юлька? – Загадочно прошептала Катя.
Юля неловко улыбнулась, но не возразила:
– Да ладно уж, расскажи, подруга. Тебе, ведь, хочется.
– Как вы знаете, – начала Катя, – Юля исследует крыс. Даже в руки их берет. Героиня! А вчера к нам забежала мышка-малышка и Юлька, как нормальная женщина, вскочила на стол и визжала, пока я, хлопая тапками, беднягу не прогнала.
– Так ведь мышь была почти что черная, а крысы мои – белые.
Теперь говорить приходилось громче, потому что в коридоре включили полотер.
– Я так и посчитала, ты боялась об нее испачкаться. Ладно, проехали, так что у тебя там за парадокс, – обратилась она к Тенгизу.
– Вопрос не сложный. Мечтаете о сильной власти, но пытаетесь обвести ее вокруг пальца. Могу растолковать, мне со стороны виднее. – Тенгизу пришлось повысить голос. – Очень уж у вас лютует местное начальство. Вот им, местным боссам, вы и вредите. И надеетесь, что сильная рука с вашим гадким начальством расправится. Вы-то от сильной руки далеко, а начальство – поближе.
– Ты, как всегда, омерзительно логичен, – вроде бы уступила Юля. У нее говорить громко получалось отлично. – А местное начальство у нас, конечно, гадкое от рождения?
– Виновато во всем государство, – не промолчала Катя, откашлявшись. Она не умела говорить громким голосом. – Грабит поборами и запрещает. Обслуживает избранных, а нас в расчет не берет. Всё бы и само устаканилось, дай только людям волю.
По натуре, Катя склонялась к анархизму.
– В общих чертах согласен, – вежливо возразил Тенгиз. – Державу особо любить не за что. Но, как быть? Оно обороняет человека от другого человека. И попутно его немножко оболванивает, обирает и обламывает. Для всеобщего спокойствия. Элитам комфортно, когда все шагают в ногу.
– Коль скоро все шагают в ногу, то уж точно не туда. – Попыталась перекричать полотер Катя. – Когда маршируют – не размышляют.
Все уже допили кефир, один Витя никак не мог справиться со своей бутылкой, явно, планировал попутно какой-то электронный шедевр. Соков тоже думал о своем. Он не стремился отстаивать официальную политическую линию, хоть это и было теперь его обязанностью, и он не был зашоренным, как Тормашов. Соков еще со школы знал, что проводить надо собственный курс, а не установку чужого дяди. Поэтому он снисходительно относился к проблеме личности и страны, которая волновала Тенгиза: государство – это среда, в которой личность карабкается к счастью.
Главное, что всех их сближало – не поддаваться посторонним авторитетам.
Полотер приблизился к рекреации, и приходилось уже почти кричать.
– Ну ладно, русских мы развенчали, – вернулась к сути обсуждения Юля. – А какие черты характера присущи грузинам? Чем таким замечательным они отличаются от нас?
Внезапно настала тишина, это уборщица дошла до рекреации и выключила полотер. Но Тенгиз, по инерции еще прокричал во весь голос:
– Чем отличаются? Да всем! Русские уверены, что у них древняя культура, особая национальная идея, миссия и духовные скрепы. Что они указывают путь всем остальным и что они первые во всем. А у грузин всё наоборот. Они считают, что это они.
– Чего это вы все тут орете, – проговорила уборщица строго, – чай, не в лесу!
