Леонид Резников
Хлопоты ходжи Насреддина
Глава 11. Конец муллы
– М-м-м, – завозился мулла, приходя в себя. Корочка подсохшей грязи лопнула и отслоилась чешуйками от бараньей шкуры. Но что это: белый высокий потолок, просторная комната, рассветные лучи, слепящие глаза? В доме муллы окна выходят на юг и запад, но никак не на восток! И потолки слишком высоки – у муллы не такие. И комната… Где он находится и как сюда попал?
Постель! Мулла пошевелился, ощущая мягкость курпачей. Нет, его гораздо жестче и старее. Мулла провел ладонью по поверхности курпачи – гладкая, новенькая! Даже руке приятно… Странно.
Глядя в потолок, мулла пытался припомнить события прошлой ночи. Страшная была ночь – мулла едва жив остался, и даже ощущал на себе ее последствия: все его тело ныло и болело, верно, от дубинок. От чего же еще может так болеть? Муллу за всю его жизнь ни разу не били, разве что в медресе, но то были розги, а они не идут ни в какое сравнение с дубиной. Поэтому мулле тяжело было сравнить тупую ноющую боль с чем-либо, начинавшую проявлять себя в полную силу, как только мулла пытался пошевелиться. И потому мулла старался вовсе не двигаться.
Он хорошо помнил, как они с Гази вернулись в мечеть, как увидал двух шайтанов, нахально развалившихся на его топчане, а потом… Что было потом?
Но сколько мулла ни силился вспомнить, просветление никак не наступало. Может, его, беспамятного, кто из друзей перенес к себе. Ведь богачи и мулла – братья. Ну, конечно, так оно и есть! Гази сбегал за помощью и…
О Аллах, почему же все так болит?
И тут мулла замер. Рядом с ним кто-то всхрапнул и пошевелился. Страх горячей волной накатил на муллу. Он медленно повернул голову вправо и встретился взглядом с сонными глазами на полном нежно-розовом лице. Где-то он их уже видел – и глаза и лицо, но вот где? Несколько мгновений смотрящий изучал чумазую физиономию муллы, а тот все морщил лоб, пытаясь припомнить довольно знакомое лицо. И от напряжения со лба муллы отслоились чешуйки подсохшей грязи и упали на курпачу.
– Салам алейкум, – смущенно произнес мулла, почесав нос.
Лицо напротив вытянулось, а глаза стали размером с пиалы.
– А! – вскрикнул проснувшийся и отшатнулся от сплошь покрытого грязью рогатого священнослужителя. – Шайтан!
– Я не… – и тут мулла вспомнил лицо напротив – видно, сильно ему досталось по голове дубиной, если он сразу не признал кази. Но хуже того оказалось, что мулла до сих пор был замотан в бараньи шкуры, а на голове… – О всевышний! – пробормотал мулла, ощупывая рога. – Простите, почтеннейший Шарифбек, но это не то, что вы думаете.
– Шайтан, – еле слышно повторил кази, с сомнением взирая на огромные рога и бараний череп, из-под которого виднелась часть очень знакомого, только невероятно чумазого лица.
– Нет-нет, что вы. – Мулла, превозмогая боль во всем теле, медленно, чтобы окончательно не испугать кази, сел. – Это я, мулла.
– Мулла? – лицо Шарифбека еще больше вытянулось. – Но что вы делаете в моем доме, в моей постели? И что за дурацкий костюм на вас?
– Я все объясню, дорогой Шарифбек, только не волнуйтесь.
– Объясняйте! – Кази наконец полностью пришел в себя и принял грозный вид, вскинув двойной подбородок и уперев правую руку в колено.
– Дело в том, что… – начал мулла, но замолчал.
– В чем же? – поторопил кази.
– Я…
– Ну!
– Я не знаю, как к вам попал.
– О всемогущий Аллах, вы не знаете, как попали в мой дом и улеглись на мою постель? – Густые брови кази взлетели на лоб. – Мулла, вы в своем уме?
– Не знаю. Клянусь, это чья-то дурацкая шутка. И я, кажется, знаю, чья, – выпалил мулла.
– Да говорите же толком, шайтан вас раздери!
– Насреддин, – тихо сказал мулла, съежившись.
– Что-что?
– Мне кажется, то был Насреддин.
– Насреддин? – поразился мулла. – Вы хотите сказать, что он обрядил вас в дурацкие шкуры, напялил вам на голову рога, притащил ко мне в дом и уложил в мою постель?
– Д-да, – не совсем уверенно качнул рогами мулла.
– Зачем же ему это понадобилось?
– Он хочет изжить меня со свету, – всхлипнул мулла и пустил слезу. Она сбежала к его подбородку, оставив темную дорожку на грязной щеке.
– Но как же он умудрился проделать с вами подобное? Неужели вы так крепко спите?
– Понимаете ли, почтенный Шарифбек, – замялся мулла, переходя на шепот, – тут дело вот в чем…
И он сбивчиво поведал кази историю своих злоключений, не забыв присовокупить к ней все те страдания, коих он натерпелся от Насреддина. Шарифбек слушал крайне внимательно, не проронив за все время ни единого слова. А когда мулла закончил свой рассказ, то еще долго молчал, хмурясь и почесывая затылок.
– Да-а, – наконец протянул он. – Вам сильно досталось от презренного нечестивца. Значит, вы полагаете, что те два шайтана, ожидавшие вас во дворе мечети…
– Были ходжа и его дружок Икрам.
– И после того как вы потеряли сознание…
– Они перенесли меня к вам, почтеннейший, – вновь качнул рогами мулла и преданно уставился в глаза кази.
– Да снимите вы, наконец, эти дурацкие рога! – взорвался кази. – Еще войдет кто-нибудь, а вы в таком виде.
– Да-да, конечно, – забормотал мулла, развязывая многочисленные веревочки, которыми бараний череп с давно погасшими огарками свечей в глазницах крепился к шкуре.
– И вонючую шкуру тоже. О всевышний, как же от вас несет!
– Но я не виноват! – воскликнул мулла, стягивая с головы череп. – Меня заставили прыгнуть в проклятую сточную канаву.
– Вы дурак, мулла!
– Что? – опешил тот, застывая с черепом на коленях.
– Да-да, дурак, которого еще свет не видывал! – вскипел Шарифбек. – Вы решили бороться с Насреддином в одиночку, хотя нужно было все хорошенько обдумать сообща.
– Но ведь, насколько я знаю, он и вас обвел вокруг пальца, – прищурился мулла, а кази лишь поморщился, вспомнив о дележе клада.
– Сейчас это не имеет значения! – отрезал он. – Важно другое: если вас в таком виде застанут в моем доме…
– О великий кази! – в спальню Шарифбека вбежал слуга и замер на пороге, увидев муллу, замотанного в шкуры и сплошь покрытого грязью. Мулла же поспешно спрятал череп, который все еще держал в руках, за спину и уставился в потолок, будто изучал лепнину.
– Держи язык за зубами! – бросил Шарифбек застывшему на пороге комнаты слуге.
– Слушаюсь, господин, – пробормотал тот, склоняя голову и прикладывая дрожащую ладонь к груди.
– Что ты хотел сказать?
– К вам пришли! – ожил слуга.
– Кого еще принесло в такую рань?
– Там народ.
– Народ?
– Да-да, народ. Много народу. Они требуют защиты и справедливости, о справедливейший!
– Так, – щеки кази обвисли. – Мулла, вам нужно как можно скорее покинуть мой дом!
– Но как? Ведь там же… – указал мулла в сторону окна.
– Проведи его к заднему ходу, – обернулся Шарифбек к слуге.
– Слушаюсь, господин! – вновь поклонился слуга.
– А я пока отвлеку проклятых оборванцев, чтоб им пусто было.
Кази тяжело поднялся с курпачей, натянул штаны, накинул халат, поданный слугой, и вышел из комнаты. За его спиной мулла со слугой скользнули в боковой проход. Шарифбек, продолжая хмуриться, прошел в комнату, в которой он обычно вершил правосудие, и направился к дверям во двор, туда, где его ожидала нетерпеливо гомонящая толпа. История с муллой ему совсем не нравилась. Все явно подстроено Насреддином, но лучшим будет, разумеется, придать своему лицу невинный вид. Хотя вряд ли это поможет. В крайнем случае придется отдать толпе на откуп самодовольного дурака муллу. Ведь сам-то Шарифбек с глупейшей историей с шайтаном никак не связан. Знать бы только, что задумал ходжа. В том, что это именно его проделки, Шарифбек ни минуты не сомневался.
Кази некоторое время постоял у закрытых дверей, затем, решив, что мулле уже удалось скрыться, он сделал шаг вперед и растворил створки дверей. Выйдя на лестницу, Кази обвел толпу надменным взглядом и завертел в пальцах четки. Люди, собравшиеся перед его домом, мгновенно притихли, устремив взоры на судью. Одни смотрели на него с потаенным страхом, другие с надеждой, третьи с сомнением, в глазах четвертых читались откровенные сомнения. Однако в толпе Шарифбек не обнаружил Насреддина. Не было и его дружка дехканина. Кази сначала решил, что это хороший знак: выходило, народ пришел к нему совсем по другой причине. Но, вспомнив о хитрости Насреддина, кази усомнился в своих преждевременных суждениях – со старым нечестивцем всегда нужно держать ухо востро.
Тягостные размышления Шарифбека никак не отразились на его лице – кази отлично умел скрывать эмоции, иначе как бы он смог быть судьей и вершить правосудие, что с ним случалось крайне редко, и «кривосудие»? Это слово Шарифбек придумал сам, и оно ему очень нравилось, тем более что оно, вернее, то, что за ним скрывалось, приносило кази неплохой доход.
Выдержав многозначительную паузу, кази раскрыл полные губы и обратился к собравшимся:
– Что вас привело ко мне, люди, в столь ранний час?
– Защиты и справедливости, о кази! – выкрикнул башмачник Али, и остальные вновь загомонили.
– Правосудие – мой долг! – надменно ответил Шарифбек. – Поведайте мне о вашей беде.
Люди зашептались, не зная, с чего начать, и тогда вперед выступил Али и низко поклонился кази.
– Вчера ко мне во двор пробрался шайтан, – начал он.
– Постой, постой! – протянул к нему руку кази, делая крайне удивленное лицо. – Но я занимаюсь исключительно земными делами, а грешники – они по части муллы. Ведь только к великому грешнику мог явиться шайтан, и только мулла в силах разрешить твою проблему.
– Вы недослушали меня, о кази. Мы уверены, что это вовсе не проделки шайтана – да оградит нас всевышний от его мерзкого лика! То был человек, самым бесстыдным образом принявший обличье «нечистого».
– Э, разве у тебя есть доказательства, сказанного тобой?
– О справедливейший, разве будет настоящий нечистый бегать, словно загнанная лиса по дворам, прячась от гнева людей?
– Это еще ничего не значит, башмачник! Разве можем мы проникнуть в помыслы всевышнего, которому подвластен и сам шайтан? Вы, кстати, изловили его?
– Нам не удалось этого сделать. Он трусливо бежал от нас.
– Так с чем же в таком случае вы пришли ко мне? Для того чтобы осудить виновного, мне нужны сам виновный и доказательства его вины, – напыщенно произнес кази, вскидывая подбородок.
– Они здесь, кази! – выкрикнул кто-то, отчего Шарифбек вздрогнул и резко повернул голову на голос. – И виновный, и доказательства!
Говорил, как оказалось, Икрам, тащивший упирающегося, бледного от страха муллу. С ним рядом шли еще трое. Одним из сопровождавших муллу оказался Насреддин, несший рогатый череп. Шарифбек поджал пухлые губы, едва сохраняя присутствие духа – вот оно, началось! Зря он решил отправить муллу через задний ход – нужно было дать ему отсидеться дома, ведь можно было догадаться, что бегство муллы могли ожидать и позади дома. Но, как известно, человек силен задним умом.
Тем временем Икрам дотащил священнослужителя до самой лестницы дома кази и вытолкнул вперед. Насмерть перепуганный, тот затравленно сжался, стреляя глазами по сторонам.
– Вот! – сказал Икрам. – Мы поймали шайтана, нарушавшего по ночам сон правоверных. А вот и доказательства: шкура, надетая на нем, и бараний череп, от которого наш дорогой мулла попытался избавиться, когда мы его изловили.
– Ничего не понимаю, – развел руками Шарифбек, быстро сообразив, как следует себя вести. – Мулла, вы ли это?
– Я, – пискнул мулла, преданно глядя в глаза кази.
– Но, скажите нам, зачем вы обрядились в грязную шкуру?
– Я… я хотел развеселить людей, – нашелся мулла. – То была шутка. Да-да, шутка! – обрадовался он своей выдумке.
– А уворованное из домов в прошлый раз – тоже шутка, а мулла? – спросил Насреддин.
– Я ничего не крал! – взмахнул руками мулла. – И вообще в прошлый раз был не я. То был другой шайтан. Совсем другой!
– Постой, старик, – вытянул руку Шарифбек. – Здесь я кази, если ты не забыл.
– Простите, кази, но вы, о справедливейший, почему-то молчите.
– Я не молчу. Я думаю!
– И что же вы надумали?
– Не понимаю, из-за чего столько шуму? – пожал плечами кази. – Мулла у нас известный шутник. Он много раз веселил меня, а теперь решил позабавить и вас, своих прихожан. В чем же его вина?
– Вы считаете очень забавным, – с угрюмым лицом заметил судье Али, – когда в дом ночной порой вламывается шайтан, бьет посуду и начинает угрожать карами?
– Ну-у, – протянул кази, не найдя, что ответить. – Впрочем, должен признать, шутка и вправду не совсем удачная. По-моему, мулла, вы несколько перегнули палку. Ай-яй, такой важный человек и так нелепо шутить!
– Да-да, сознаюсь в этом, полностью признаю свою вину и прошу прощения.
– К тому же вы – хе-хе! – уже с лихвой получили свое. Идите с миром. Хе-хе, святые дубинки!
– О добрейший из судей! – возопил мулла, падая на колени.
– Полностью согласен с муллой, – выступил вперед ходжа. – Я имею в виду доброту. Но остался один невыясненный вопрос.
– Какой же? – кази, занервничав, завертел четки.
– Откуда добрейший кази знает про то, что мулла уже получил свое? И еще про освященные дубинки – о них уж точно никому не было известно, разве что мулле, да и то знание досталось ему несколько болезненно. Ведь никто из нас о дубинках не обмолвился ни единым словом.
– Ну как же? Я слышал… думал… – растерялся кази.
– Так слышали или думали? – продолжал настаивать ходжа, видя замешательство кази.
– Что ты себе позволяешь, старик?! – вскричал кази. – Ты меня в чем-то обвиняешь? Меня, справедливейшего из кази?
– Я – нет, но вот мулла, выбравшийся из вашего дома ранним утром, словно какой вор, в костюме шайтана… И еще оброненные вами слова про дубинки. Не странно ли все это, уважаемый кази?
– Как ты смеешь возводить на меня напраслину, гнусный мошенник, когда именно ты и твой дружок притащили в мой дом муллу ночью? – сорвался кази, нервы которого были уже на пределе. – Ведь именно ты заварил всю эту кашу.
– Докажите! – усмехнулся мулла.
– Я не буду ничего доказывать! Я просто посажу тебя в зиндан, и люди, наконец, вздохнут спокойно.
– А как же доказательства вины, о которых вы не так давно говорили? Или у кази разная справедливость для муллы и меня?
– Нет… да… то есть… – пожевал губами кази. – Законы едины для всех, ты прав. Извини, я погорячился.
– Понимаю, – ходжа чуть склонил голову набок. – Значит, вы не будете сажать меня в зиндан?
– Пока нет, – надулся кази. Связываться с Насреддином, да еще при таком столпотворении ему вовсе не хотелось.
– Значит, выходит, никакой вины на мне нет?
– На тебе нет вины! О старик, оставишь ли ты теперь меня в покое?
– В таком случае мы все же хотели бы знать, почему такой справедливый кази, как вы, пытается отослать из своего дома «шайтана», вот уже дважды досаждавшего людям и совершающего подобные злые выходки, вовсе не похожие на шутки. И почему, выпроваживая муллу через черный ход, справедливейший утаивает, что все знает?
– Э, разве я что-то утаивал? Я же сказал про дубинки! А то, что выпроводил его из своего дома, то как бы ты поступил на моем месте, окажись шайтан в твоей… твоем доме?
– Как простой человек, я бы, скорее всего, отколотил его. А будь я честным кази, осудил бы согласно шариату за злобные выходки, что совершил этот человек, которого и муллой-то назвать язык не поворачивается. Ведь разве достоин человек, решившийся запугивать людей, строя из себя шайтана, называться духовным пастырем?
– Чего же ты от меня хочешь? – повысил голос судья. – Ты же слышал: то была глупая шутка!
– Он шут или мулла?
– Мулла, любящий пошутить.
– Шутка должна быть смешной, может быть, остроумной.
– Шутки бывают разные, и каждый шутит так, как может.
– Значит, если я, предположим, сегодня или завтра, или на днях явлюсь к вам в дом ночью в образе страшного чудища, переверну все в доме вверх дном и перебью посуду, украду съестное…
– Я ничего не крал! – выкрикнул мулла, но под холодным взглядом Насреддина вновь примолк.
– То мне за ночной разбой ничего не будет? – закончил свой вопрос ходжа. – Ведь я скажу, что решил подшутить над вами.
– Знаешь, это сложный вопрос, – замялся кази в полной растерянности. – К тому же ты добрый и умный человек и не будешь так глупо шутить.
– Почему бы и нет? – пожал плечами Насреддин. – Мне кажется, будет очень весело.
– Нет-нет, ты ошибаешься. Ничего веселого в том нет! – раздраженно выпалил кази.
– В таком случае вы накажете меня?
– Послушай, чего ты от меня добиваешься? – застонал кази.
– Правосудия, о кази! Только правосудия и ничего более.
– Но я не могу судить муллу! Я светский судья.
–Ты признаешь его вину?
Глаза у кази забегали, он надул щеки.
– Так «да» или «нет»? – никак не унимался Насреддин.
Кази молчал, будто воды в рот набрал.
– Если у кази имеются сомнения в его виновности, то можно призвать еще одного свидетеля, которого отлично знает мулла, и который не хуже знает муллу. Я даже больше могу сказать: он знает все!
– Да, признаю! – выпалил кази, которому история с шайтаном стояла уже поперек горла. Да и оказаться в очередной раз в дураках кази не очень-то и хотелось. – Но осудить не могу. Он не в моей власти. И оставь уже меня в покое!
– Тогда мы осудим его!
– Поступайте, как сочтете нужным, – сухо отозвался Шарифбек.
– О кази! – взвыл мулла, стучась головой в нижнюю ступеньку. – Спаси меня.
Но Шарифбек только ворочал розовой, с багровыми полосками шеей, усердно отводя глаза. Мулла – конченый человек, и Шарифбеку никак не хотелось последовать его участи.
– Разве ты не слышал, что сказал кази? – приблизился к мулле Насреддин. – Он ничего не может сделать для тебя. Вставай и пошли.
– Куда? – шарахнулся мулла от ходжи, выдергивая плечо из его руки.
– Как куда? В мечеть. Ты соберешь свои вещи и уберешься отсюда, куда посчитаешь нужным. Такой мулла никому не надобен, и прихожан у тебя больше нет. Но по крайней мере у тебя остается шанс стать порядочным человеком.
– Пощади, о Насреддин! – взмолился мулла.
– Да, я понимаю – это очень страшное наказание для тебя. Но ты меня с кем-то спутал: я не кази и не пресветлый эмир, чтобы щадить или не щадить. Вставай уже и идем!
Мулла сдался. Убитый горем, он с трудом поднялся на ноги и поплелся в окружении людей в свое бывшее жилище. Бараний череп остался лежать во дворе кази.
– Эй, старик! – окликнул ходжу Шарифбек, словно запоздало опомнившись.
– Что вам, почтеннейший? – Насреддин неспешной походкой вернулся к лестнице.
– М-м, я хотел спросить тебя, – замялся кази, выпячивая нижнюю губу. – Когда ты грозился предоставить свидетеля – кого ты имел в виду?
– Разумеется, всевышнего! – воздел ладони к небу ходжа. – Кто лучше него может знать муллу? Да и мулла похвалялся, будто ему ведомы все его помыслы как свои собственные.
– Всевышнего? – поразился Шарифбек. – Ты хотел призвать Аллаха в свидетели?
– Не понимаю тебя, кази. Разве, господь наш недостоин выступить свидетелем в твоем суде или ты ему не доверяешь? Или мы не призываем Аллаха в свидетели, когда клянемся или хотим доказать свою правоту?
– Нет, нет, что ты, – кази замахал руками на ходжу. – Я вовсе не то имел в виду. Разумеется, Аллах – лучший из свидетелей, которого только может пожелать правоверный.
– Я рад, что и в этом животрепещущем вопросе мы с вами нашли общий язык, почтенный кази. В таком случае прощайте!
– Да, да, прощай, – промямлил Шарифбек, глядя вслед удаляющемуся Насреддину. – Уф-ф, кажись, пронесло. Но с этим нужно что-то решать. И срочно!
С этими словами он развернулся и вошел в дом, откуда уже доносились до его обоняния аппетитные запахи свежих лепешек и жареного мяса, дурманящие разум голодного кази, – важнее еды сейчас для Шарифбека не было ничего на свете.
Глава 12. Заговорщики
Бай Зариф вообще был не большой охотник до путешествий и всегда с неохотой снимался с насиженного места, и только если в том возникала крайняя необходимость, а возникала она очень редко. Но на этот раз богачу волей-неволей пришлось отправиться в горы самолично, потому как посылать слугу со столь ответственным заданием ему вовсе не хотелось. Ведь одно дело выкрасть бумагу, принадлежащую тебе (если вор попался и выдал Зарифа, то бай с легкостью отвертелся бы: возвращал свое, а вовсе не крал), и совсем другое – избавиться от ходжи, сующего свой нос, куда не следует. К тому же присутствие в селении Насреддина сильно пугало Зарифа, особенно после того, как он поставил на место полунищего торговца тряпьем Пулата, ловко надул судью и всерьез взялся за муллу. Правда, мулла в последнее время зарвался, стал очень жадным и возомнил себя едва ли не ровней Аллаху, но все же… А затем ходжа, как пить дать, возьмется и за других, к примеру, за Зарифа. Что Насреддину удалось разобраться с муллой, Зариф еще не знал, он покинул селение прошлым вечером, спеша до ночи добраться до места, где низвергается водопад. Там он намеревался переночевать у своего закадычного товарища, мираба Хасана, и заручиться его поддержкой, а может, и сэкономить на нем. Ведь беда в лице Насреддина не только его личная, а общая, и бороться с ней, по разумению бая, следовало сообща.
Когда у подножия перевала показался путник, мираб сразу вскочил с топчана и спрятался за широкий ствол ивы. Так он поступал в последнее время каждый раз, завидев кого на тропе. Хасану вовсе не хотелось попадаться на глаза к ходже, хотя появление Насреддина у перевала означало бы, что проклятый нечестивец наконец покидает селение, а это было бы вовсе не плохо. По крайней мере, с точки зрения мираба.
Однако путник шел пешком и к тому же мало походил на щуплого старика, и Хасан, несколько успокоившись и приняв важный вид, вышел на открытое место. Уже порядком стемнело, и поэтому разобрать, кто надумал покинуть селение на ночь глядя, Хасану никак не удавалось. Мираб помалкивал и ждал приближения путника. Но путник, не дойдя шагов сто, опустился на корточки у самой реки и стал черпать горстями воду, утоляя жажду. У Хасана от подобной наглости свело челюсти. Ладно бы еще путник шел с перевала и мог не знать, кому принадлежит река, но пришедший из селения хорошо осведомлен об этом.
– Эй ты, – гневно воскликнул Хасан, как только смог разомкнуть челюсти. – Ты чего там делаешь?
Незнакомец обернулся на крик, затем медленно выпрямился и уставился на мираба, засунув большие пальцы рук за пояс.
– Да вот, решил напиться, если на то будет воля Аллаха!
– Аллаху молись, а плати мне!
Неизвестный только криво усмехнулся в ответ.
– Чего смотришь? Плати, говорю!
– Твоя жадность, Хасан, станет твоей погибелью, – крикнул Хасану незнакомец.
– Зариф? Ты? – наконец признал Хасан в незнакомце своего старого друга. Ведь кому быть друзьями, как не землевладельцу и мирабу – вместе обирать народ сподручнее.
– Я, я. – Зариф вразвалочку приблизился к мирабу. – Ну, как дела?
– Милостью всевышнего, дела мои идут в гору!
– Скорее, они текут с гор, прямо тебе в карман, – расхохотался Зариф, опускаясь на топчан и обмахиваясь ладонью. – Взопрел весь, пока добрался до тебя.
– Что же тебя привело ко мне?
Хасан присел рядышком с гостем, ополоснул пиалу и, наполнив ее чаем, передал Зарифу.
– Благодарю. – Бай принял пиалу и отхлебнул из нее. – Дела, большие дела. А ты, я вижу, решил отсидеться здесь? Тихо, спокойно. Красота, одним словом.
Зариф оглядел окружающий пейзаж и остановил взгляд на лице мираба.
– Что значит, отсидеться? Здесь мой летний дом, – указал мираб на невысокое строение за скалой у самого водопада.
– Ой, хитришь, Хасан, – покачал головой Зариф.
– С чего бы мне хитрить? – сделал удивленное и очень наивное лицо мираб, которое ему совершенно не шло.
– Я тебя насквозь вижу, – качнул пиалой Зариф. – Насреддина боишься.
– Вот еще, стану я бояться какого-то вшивого ишака! – вспыхнул Хасан, поерзав на курпаче. – Просто здесь мне больше нравится: птички, прохлада.
– Боишься, – убежденно повторил Зариф, допил чай и выплеснул из пиалы его остатки с крупными чаинками. – И правильно делаешь. От Насреддина никому не стало житья.
– Да ну?
– Истинно так! Мулла скоро, видать, кончится, тряпичник Пулат носа из дома не кажет, а судья не желает связываться с Насреддином, опасаясь подвоха.
– Да ну? – опять пробормотал Хасан и отер вспотевшую шею платком.
– Да что ты заладил: «ну» да «ну»! – взорвался Зариф, грохнув пиалой о доски топчана. – Если так и дальше пойдет, нам всем будет крышка, и вряд ли тебе удастся отсидеться в своей прохладной берлоге с птичками. Разве что с райскими.
– Э-э, – отмахнулся от слов бая Хасан. – Сам трус и других пытаешься напугать. Чего мне бояться Насреддина? Да если хочешь знать, я с ним уже сталкивался, вот тут, на этом самом месте, – ткнул пальцем в землю мираб. – Я на него как прикрикнул, так он сразу решил расплатиться со мной – Аллах тому свидетель! Но я простил ему плату и не взял с него ни единой монеты. Теперь мы с ним друзья!
– Друзья ли?
– Ну, по крайней мере, не враги. Чего ему со мной делить?
– А вода? Думаешь, Насреддин позволит тебе обирать каждого прохожего за глоток воды? Ой, смотри, Хасан, доторгуешься!
– Глупости все это, – скривил губы мираб и широко зевнул. – Поздно уже, давай ложиться спать.
– Но я еще недоговорил!
– Завтра договоришь. Устал я что-то. – Хасан сполз с топчана и поковылял к дому. – Да, – обернулся он, сделав несколько шагов, – ты спи на топчане, а я посплю в доме. Там места мало. Да и на свежем воздухе лучше спится!
– Но здесь прохладно ночью. Я замерзну! – возмутился Зариф. – Дай хоть чем укрыться.
– Не замерзнешь. К тому же у меня всего одно одеяло. Спокойной ночи! – И, не дожидаясь ответа, Хасан скрылся в доме.
Зариф долго смотрел на дом с черными провалами окон, потом закутался поплотнее в халат, улегся на жесткий топчан и свернулся калачиком. От воды тянуло свежестью, а шум водопада убаюкивал, и уставший, измученный дорогой бай Зариф быстро уснул.
Ночью сильно похолодало, и несчастный Зариф проснулся оттого, что продрог до костей. Остаток ночи он провел, ворочаясь с одного бока на другой и все пытаясь укрыться узкой курпачой, но ее ширины хватало либо на живот и грудь, либо на спину. И только под утро, стуча зубами от холода, Зариф забылся тяжелым беспокойным сном. Однако и тогда выспаться как следует ему не удалось. Казалось, не успел он сомкнуть глаз, как где-то совсем близко раздались треск ветвей и яростное рычание. Зариф вскочил с топчана и огляделся, закрываясь курпачой – не иначе как дикий зверь притаился где-то поблизости в надежде полакомиться им. Но вокруг никого не было, шум тоже не повторялся. Зариф было решил, что ему привиделось во сне, и он уже собрался продолжить прерванный сон, как вдруг ниже по течению затрясся, словно в припадке, росший у самой скалы куст барбариса.
– О Аллах всемогущий! – пролепетал Зариф, натягивая курпачу на лицо. – Кто там есть? Выходи!
Куст затрясся сильнее, и из него послышалось утробное рычание.
– Я сейчас возьму копье и проткну тебя, слышишь?
Куст перестал трястись, и все стихло.
– Ага, страшно! Убирайся отсюда подобру-поздорову, пока жив.
И тут из куста рывком выскочила, вернее, вывалилась странная зверюга: баран – не баран, человек – не человек. Зверюга была сплошь покрыта шерстью, а вполне человеческая голова, только очень грязная, гневно сверкала глубоко посаженными глазами. Также у страхолюдины наличествовали руки с длинными пальцам-когтями и ступни, покрытые слоем грязи. Страхолюдина клацала зубами и периодически взрыкивала.
– Ай! – подскочил на топчане Зариф. – Уйди! Уйди, слышишь? Уходи прочь!
– Дурак! – огрызнулась образина, выпрямляясь во весь рост. – Это же я, мулла.
– Кто? – Глаза Зарифа полезли на лоб.
– Мулла! Ослеп ты, что ли? – Мулла приблизился к воде и почесал орлиными когтями тощий зад. – Все зудит, – пожаловался он. – Проклятая шкура, будь она неладна.
– Э, эй! – выкатился из дома сонный Хасан. – А ну, пла… – но тут он разглядел стоявшего у воды раскоряченного «шерстистого» муллу с растопыренными когтями, покачнулся и хлопнулся в обморок.
– Чего это с ним? – не понял мулла. – Зариф, будь другом, помоги снять шкуру.
– А… Да, конечно, – пришел в себя Зариф, сполз с топчана и приблизился к мулле. Тот с трудом сорвал с пальцев на совесть примотанные когти и зло побросал их в воду. – Но что с тобой произошло, о мулла? Это Насреддин тебя так?
– Нет, это я себя так! – зло прорычал мулла. – Не придумал ничего лучше, как запугивать гнусных оборванцев шайтаном. Вот и допугался. Ох, как меня колотили, как колотили.
– Насреддин? – участливо спросил Зариф, перепиливая ножом, который всегда носил с собой, многочисленные завязочки.
– Чего ты привязался ко мне со своим Насреддином? Колотили меня босяки, будь они все прокляты Аллахом! – потряс кулаками мулла, сдирая с себя шкуры. – До сих пор все тело ноет. А потом меня притащили к кази, и слюнтяй Шарифбек ничего не смог сказать против.
– А вот здесь уж точно не обошлось без Насреддина, – вставил Зариф, убирая нож в кожаные ножны.
– Если ты еще хоть раз назовешь его имя, я тебя задушу и утоплю, так и знай! – Мулла наскоро скинул одежду и полез в ледяную воду. – Ох, как холодно-то!
Окунувшись несколько раз, он спешно, но тщательно вымылся и выбрался на берег. Там он натянул подштанники и взялся стирать остальные свои вещи, ополаскивая их в реке и все время нюхая. Но результат, видно, не удовлетворял его, и мулла принимался вновь и вновь окунать в воду то штаны, то рубаху, то халат.
– Э, эй, – между тем очухался Хасан,– ты чего там делаешь?
– Все нормально, – успокоил мираба Зариф. – Это мулла.
– Мулла? Наш?
– Уже нет, – буркнул в ответ мулла.
– Как так? Ай-яй, что с тобой стряслось, почтеннейший? – сочувственно всплеснул руками Хасан, доковыляв до сидящего у самой воды муллы.
– С тобой вскорости стрясется то же самое, если решишь, что ты здесь в полной безопасности, – ответил за муллу Зариф.
– Ох, неужели его так отделал Насреддин?
Мулла окатил мираба ледяным взглядом и опять ничего не ответил.
– Он, он. Так что ты решил, Хасан? Будешь отсиживаться и дальше или как?
– А что мы можем, если даже такого человека, как мулла…
– Ходжа ничто, – обронил мулла, тщательно выжимая халат.
– Судя по тебе, это не совсем так, – криво усмехнулся Хасан, указывая пальцем на синяки, сплошь покрывавшие спину муллы.
– Ходжа ничто, – глухо повторил мулла, встряхнул халат, подхватил остальные вещи и побрел к иве, на ветвях которой развесил их на просушку. – Просто я, дурак, сам дал ему повод.
– Вот видишь! – Хасан ткнул локтем в бок Зарифа. – А я что тебе говорил? Главное, не связываться с ним.
– Тогда он свяжется с тобой. – Мулла забрался на топчан, нацедил в пиалу оставшийся со вчерашнего вечера чай и отхлебнул.
Зариф с Мирабом приблизились к топчану, почему-то не решаясь сесть рядом с муллой.
