Леонид Резников
Хлопоты ходжи Насреддина
– Но что все-таки произошло? – не вытерпел тягостного молчания Хасан.
– Разве это важно? – скосил на него глаза мулла. – Завари-ка лучше чаю.
– Ага, сейчас! Эй, слуга! – крикнул мираб. – Вскипяти нам чаю, да подай свежих лепешек.
В доме кто-то завозился, и все опять стихло.
– Важно другое, – продолжал мулла. – Ходжу поддерживает нищий сброд.
– Да кто они такие? – воскликнул Хасан, но притих под очередным тяжелым взглядом муллы.
– Посмотри на мои ребра, и тебе все станет яснее самого ясного дня, о неверующий! Ходжу нужно выставить отсюда, пока он не выставил всех нас. Уже судья пляшет под его дудку. Мне назад дорога заказана. Подумать только! Меня, муллу, гнали до самого предгорья, смеясь и улюлюкая!
– Что ты говоришь! – испуганно вытаращился на муллу Хасан.
– Да, да, так все и было. И с тобой случится то же самое. И с ним, – кивнул мулла в сторону Зарифа.
– Аллах с нами! – побледнел Зариф, а Хасан забормотал молитвы, воздев очи горе.
– С нами-то с нами, хотя не очень верится, – набычился мулла, поморщившись от болей в спине. – Только нужно что-то и самим делать.
– Так я же с этим и шел к Хасану! – обрадовался Зариф.
– Да? – заинтересовался мулла. – И что же ты ему хотел предложить?
– Убить ходжу! – округлив глаза, процедил сквозь зубы Зариф. – Как убивают бешеную собаку, как топчут ядовитую змею!
Хасан от этих слов вздрогнул всем телом, а мулла выронил из пальцев пиалу, и она, гремя, покатилась по доскам.
– Ты с ума сошел! – наконец обрел дар речи Хасан. – Да если нас поймают…
– Э-э, ты же ничего не понял, – махнул рукой Зариф. – Нам самим ничего не придется делать.
– Тогда кто же совершит это богоугодное дело? – поинтересовался мулла, отирая замоченные чаем подштанники.
– Мустафа!
– Какой еще Мустафа?
– Главарь разбойников. Он мой большой друг! – похвастался Зариф, выпячивая пузо.
– Ах, разбойники, – дошло до муллы, и он разулыбался. – Только…
– Что?
– Разбойникам нужно платить, – потер он палец о палец, – а у меня нет ни гроша. Я нищий!
– Э-э, мулла, не скупись, – покачал головой Зариф, которому тоже хотелось сэкономить. – Все мы прекрасно знаем, что ты очень много всего припрятал в горах.
– Много знаешь, – недовольно буркнул мулла. – Сколько он берет за работу, этот твой Мустафа?
– Я думаю, на троих выйдет совсем по чуть-чуть. Ну как?
– А-а. – Хасан сорвал с головы новенькую чалму и хлопнул ей об землю – Была не была!
– Я тоже в деле, – почесал ноющий бок мулла. – Но к Мустафе не пойду.
– Я сам пойду. Нужно только деньги собрать.
– Это терпит, – заколебался мулла. – Сначала бы неплохо подкрепиться, – сказал он, заметив слугу Хасана, направляющегося к топчану с деревянным подносом, на котором лежали исходящие паром лепешки и разогретый вчерашний плов в широком лагане.
– Ты прав! – поддержал муллу Хасан.
Они втроем уселись в кружок и молча принялись за еду. Каждый думал о своем, но мысли их все как одна вертелись вокруг Насреддина, который и не подозревал о грозящей ему опасности.
Глава 13. Непреодолимые обстоятельства
– Вы жестокий человек, Насреддин-ако, – сказал ходже Саид, когда они вернулись к Икраму и взялись достраивать дом. За решением проблем с муллой работа застопорилась и за два дня не продвинулась ни на шаг. – Но вы и несказанно добры. Попадись мулла мне в руки, я бы на нем живого места не оставил! И уж точно не выпустил бы просто так из селения, – сжал кулаки Саид.
– И ты обвиняешь в жестокости меня?
– Но ведь именно вы придумали колотить «шайтана» дубинками!
– А ты предлагаешь увещевать его пустыми словами?
– Пусть так. А потом? Зачем вы его напугали в мечети? Ведь ему и без того досталось. Всего-то и нужно было созвать людей и отвести муллу к кази.
– Разумеется, – дернул подбородком ходжа, – а тот бы нашел проделкам муллы тысячу оправданий, как пытался сделать это сегодня. Когда же Шарифбек сам стал невольным участником маскарада, то здесь отвертеться гораздо сложнее. Ведь что главное? Обелить себя! А мулла ему не брат и не сват.
– Неужели вы знали, что кази поведет себя именно так?
– Трусы и лгуны – они предсказуемы, – пожал плечами Насреддин. – Но ведь мы все-таки избавили людей от наглого муллы, что совсем неплохо, согласись?
– Очень даже хорошо. Только вот кто станет муллой после него? – в сомнении покачал головой Саид, прибивавший доски к потолку. – Как бы тот не оказался шайтаном почище муллы.
– Кто бы ни пришел на его место, а ему нужно время, чтобы освоиться здесь, навести связи. К тому же, я уверен, судьба прежнего муллы должна немного попридержать его пыл и спесь. Главное – не давать ему спуску и не баловать, как селяне делали с прежним.
– Но почему мы всегда думаем о плохом? – не согласился с ходжой Икрам. – Возможно, новый мулла окажется хорошим человеком, и наши опасения напрасны.
– Все может быть, мой друг, – не стал спорить с дехканином Насреддин. – Почему бы хорошему человеку не стать муллой? Только вот очень многих хороших людей сгубили властолюбие и жадность – эти едва ли не самые худшие из пороков.
– Кстати! – спохватился Икрам. – А ты слыхал, что пропал Зариф?
– Пропал? Куда? – нахмурился ходжа.
– Никто не знает. Но сегодня, когда мы шли домой, я немного отстал от вас, заговорив с Садыком об урожае, и он поведал мне, что вчера заглянул к Зарифу отдать долг. Слуга же сказал, что того нет дома.
– Может, вышел куда-нибудь прогуляться?
– Нет, нет. Слуга сказал, что его не будет день, а то и два. Он отбыл по срочной надобности.
– И часто с ним такое случается?
– Очень редко. На моей памяти он покидал селение всего лишь дважды.
– Плохо, – вздохнул Насреддин, выравнивая доску по предыдущей.
– Что тебя беспокоит?
– Странно все, что случается вдруг, особенно если оно связано с вашим баем Зарифом.
– Почему?
– Скажи, какие у богатого землевладельца могут быть срочные дела, по которым он должен отбыть куда бы то ни было? Все его имущество, ваши поля и сады, находится здесь. А что ему делать в чужих краях?
– Ну, мало ли, – пожал плечами Икрам. – Всякое случается. Может, праздник какой где или, наоборот, горе.
– До праздников ли ему сейчас, – покачал головой ходжа. – И, тем более, не до чужих горестей. Ему бы свои проблемы решить. Бумагу-то Саид ему так и не вернул.
– А может, у него еще где-нибудь есть земля. Он богатый человек.
– Земли на свете много, но тех, кто хочет владеть ею еще больше.
– Вы хотите сказать, – усмехнулся Саид, – каждый грабит на своей земле?
– Вот именно. В других краях есть свои Зарифы – какой им прок делиться друг с другом? Нет, мне все-таки кажется, что срочное дело, заставившее Зарифа спешно отбыть, как-то связано с бумагой. И со мной. К тому же куда отсюда можно попасть и вернуться обратно так быстро, если до ближайшего от вас селения как раз два дня пути? Получается туда-обратно четыре, ну, пусть, три дня, но никак не два и не день тем более. И потому место, в которое он спешит попасть совсем рядом.
Саид насторожился, что не укрылось от наблюдательного ходжи.
– Бумага – вот причина его беспокойств, – повторил Насреддин.
– Думаешь, он еще не успокоился? Неужели та бумага так важна для него? – нахмурил лоб Икрам.
– О, это очень ценный документ! Он может стоить ему многого. Но ее нужно применить только в подходящий момент, лучше в самом крайнем случае.
– Когда же он наступит? – спросил Саид, возвращаясь к прерванной работе и лихо вколачивая один гвоздь за другим.
– Кто бы знал, мой друг, кто бы знал. Я еще не до конца сам разобрался, что тут у вас к чему.
– Значит, вы считаете, следует ждать каких-нибудь новых неприятностей?
– Почти уверен.
– Почти?
– Всегда найдется место сомнению, если чего-то не знаешь наверняка. А ты ровнее вбивай, а то, не приведи Аллах, тяжелые доски рухнут нам на головы, и Зарифу уже не о чем будет беспокоиться, так как его проблема разрешится сама собой, – пошутил Насреддин. – Впрочем…
– Что? – замер Саид с отведенным вниз молотком.
– Вбивай криво.
– Но зачем?
– Так надо!
– Вы уверены?
– О Аллах, долго ты собираешься мучить меня пустыми сомнениями? Делай, как тебе говорят.
Саид обернулся к Икраму, но тот только пожал плечами.
– Хорошо, я сделаю, как вы велите, только потом не обессудьте.
– Молодец! Начни прибивать доски кое-как со следующей, – сказал ходжа, примерившись к чему-то на глаз. – А когда покончишь с ними, то сделай следующее…
И ходжа, понизив голос, объяснил Саиду, что тому надлежит делать.
Но оставим их на время предоставленными самим себе и перенесемся в горы, туда, где в одной из потайных пещер располагалось разбойничье логово, чьи обитатели держали в страхе не только селение, в котором остановился Насреддин, но и несколько близлежащих в трех днях пути. То были кровожадные бандиты и убийцы, отъявленные воры и грабители, ради наживы не щадившие никого и охотно берущиеся за самую отвратительную работу, только бы за нее хорошо платили.
Главарь по имени Мустафа, как и полагал Саид, действительно переживал из-за столь длительного отсутствия своего едва ли не лучшего вора. Мустафа нервничал, страдая от неясности, что могло пойти не так. Впервые на его памяти пропал человек, которому была поручена крайне важная работа, тем более, за нее внесена крупная предоплата. И вот уже прошло несколько дней, а о Саиде ни слуху ни духу. Разумеется, Мустафа больше переживал вовсе не за Саида – ему было наплевать, где он и что с ним случилось. Виной всему были деньги, и Мустафе вовсе не хотелось держать ответ перед баем Зарифом, а тем более возвращать увесистый кошель. Вора, если будет нужно, пусть и не столь толкового и умелого, как Саид, он отыщет без особого труда, а вот деньги с такой легкостью добыть едва ли удастся.
Денег, правда, у главаря банды, имелось хоть отбавляй, но разве бывает много денег? Единожды узрев их весомые блеск и очарование и ощутив сладость обладания ими, многие не в силах уже остановиться. К таким людям относился и Мустафа, ему было все мало, хотелось брать, брать и брать, но отдавать то, что попало к нему в руки – разве можно придумать нечто более страшное и худшее? Поэтому Мустафа пребывал в крайне дурном настроении, не находя себе места, и оттого остальные разбойники сторонились его, боясь попасть под горячую руку. Рука у Мустафы, особенно в гневе, была тяжела и неразборчива. Никто не решался перечить главарю или что-либо советовать. Но все же был один человек, к которому Мустафа прислушивался – самый старый из бандитов. Ему, по его собственным заверениям, минуло восемьдесят с хвостиком, хотя откуда ему было знать о том, если бандит никогда не вел счета своим годам. Однако он был умудрен жизненным опытом и славился тем, что всегда находил выход из любой, даже самой сложной ситуации. К нему-то и поспешил Мустафа, не найдя иного решения.
Старик жил в самой дальней комнатушке пещеры, совсем один, но оттого вовсе не страдал. Есть люди, которым нравится одиночество. Ему каждый день приносили пищу и воду, оставляя принесенное у входа в его жилище. Никто не входил внутрь, зная, что старик не терпит назойливости. А на другой день забирали пустую посуду, заменяя ее полной. Так становилось ясно, что старый разбойник еще жив.
К этому старику и спешил теперь Мустафа за советом, неся кувшинчик дорогого вина – маленькой, едва ли не единственной слабости старика, хотя его редко баловали хмельным. Была у старика и другая слабость – он обожал сабли. Но сабля у него была всего одна, и с ней старик возился денно и нощно: аккуратно затачивал, полировал лезвие, а потом долгими часами любовался игрой света в лучезарном зеркале металла. Свет давала тусклая масляная лампа, но она вполне устраивала старика. Его глаза давно привыкли к полумраку и едва ли могли выдержать слишком яркие лучи дневного светила.
– Хашим-ако? – позвал Мустафа, останавливаясь у низкого арочного проема в стене и подбирая край длинного черного плаща на руку, чтобы не извозить его в пыли, приличным слоем покрывавшего пол каменной комнатушки.
– Кого там еще принесло? – донеслось стариковское брюзжание из тесной каморки. – Это ты, Абдулла? Проваливай к иблису!
– Это Мустафа, Хашим-ако, – откашлялся в кулак Мустафа.
– А-а, лопоухий выскочка! Чего тебе опять понадобилось от старого разбойника?
Мустафа в сомнении потрогал свои несколько оттопыренные уши – так делал он каждый раз, когда старик говорил эти крайне обидные слова. Мустафе и вправду не нравилась его лопоухость, но никому другому, кроме ворчливого Хашима, он никогда и ни за что не спустил бы подобной обиды.
– Я. Только я вовсе не лопоухий.
– Лопоухий! Но это неважно. Я вижу, ты принес вино?
– Принес, – в который раз подивился Мустафа прозорливости старика, который, казалось, видит сквозь каменные стены. Впрочем, ничего удивительного в том не было: Мустафа всегда появлялся около его жилища с заветным кувшином красного или белого.
– Так заходи, чего встал на пороге? И дай мне поскорее вина!
– Вот, возьмите.
Мустафа вступил под свод кельи добровольного отшельника и протянул Шарифу кувшин.
– Вино! – выхватил старик небольшой шершавый сосуд из рук главаря и прижал его прохладный бок к щеке. – О как давно не ощущал я дивного аромата спелого винограда, напоенного ласковым солнцем, чьи лучи влились в его сочную янтарную мякоть…
– Это красное, Хашим-ако, – подсказал Мустафа.
– Сочную рубиновую мякоть… – поправился старик. – Впрочем, какая разница. Меньше слов – больше дела.
Он поспешно откупорил кувшин, выдернув пробку двумя оставшимися зубами, и припал губами к узкому горлышку. Острый кадык заходил на его дряблой морщинистой шее. Мустафа терпеливо ждал. Вино, глухо булькая, убывало. Наконец Хашим утолил жажду, оторвался от кувшина и поболтал его, вслушиваясь в звук.
– Ровно треть, – заключил он и опустил кувшин, сжав его сухими ладонями. – Чего же ты хочешь, лопоухий Мустафа, за кувшин вина?
– Во-первых, я хочу, чтобы вы перестали называть меня лопоухим! – раздраженно произнес Мустафа.
– Но разве ты не лопоух?
– Возможно, но мне не нравится, когда говорят о моих ушах!
– Как знаешь, – пожал острыми плечами старик. – Хотя, на мой взгляд, ты мог бы ими гордиться. Хорошие уши.
– Я пришел говорить с вами вовсе не о достоинствах моих ушей!
Раздражение в Мустафе все нарастало, и оттого он непрестанно гладил инкрустированный бриллиантами эфес заткнутой за пояс сабли.
– Я догадался, – растянул старик губы, обнажив воспаленные беззубые десны. – Значит, перейдем ко второму.
– К какому еще второму?
– Но ведь ты сказал: во-первых! Значит, должно быть и «во-вторых». Возможно, даже «в-третьих».
– Нет, только «во-вторых». Я…
– Погоди-ка, – остановил его старый Хашим и вновь приложился к горлышку кувшина. Все повторилось: подергивание кадыка, бульканье убывающего вина и встряхивание кувшина в попытке уточнить остаток. – Половина! Теперь я готов тебя выслушать, Мустафа, – довольно почмокал губами старик. – Прости, что не называю тебя лопоухим, но тебе это не нравится.
– Не нравится, – скрипнул зубами Мустафа.
– Знаешь, то не очень хороший признак, – заметил Мустафе старик.
– Что вы имеете в виду?
– Твой зубной скрип. Ешь побольше чеснока.
– Хорошо, – чуть прикрыв глаза, сдержанно отозвался главарь. – Но можно я уже задам вопрос?
– Конечно, задавай. Я весь обратился в слух, – и старый разбойник прикрыл тонкие веки.
– У нас пропал человек, Хашим-ако, – начал Мустафа. – Зар… э-э… один человек заказал нам выкрасть важную бумагу у… другого человека, за что очень хорошо заплатил. Казалось бы, простая, даже плевая работа для искусного вора, коим является Саид, но… Саид пропал, и о нем нет вестей уже целую неделю! Я теряюсь в догадках, что могло пойти не так. Жив ли он? Схвачен ли? Возвращать деньги заказчику, – поморщился Мустафа, – или не возвращать? Можно, разумеется, послать человека, но моих людей стража отлично знает в лицо и обязательно схватит, а кази непременно потребует выкуп за их головы – опять траты. Что мне делать, Хашим-ако?
– Хр-р! – отозвался старик, качнув головой.
– Хашим-ако? – уставился на него Мустафа.
Ответом ему было причмокивание губами, в уголках которых выступила пена.
– Вот шайтан! Перед кем я здесь распинаюсь? – воскликнул Мустафа в сердцах. – Эй, старик!
– А? Что? – вздрогнул старый разбойник, едва не выронив из рук кувшин.
– Вы меня слушаете?
– Да-да, очень внимательно!
– О чем же я говорил? – Мустафа упер кулак в бок.
– Э-э… кажется, я задумался о своем.
– Причем, очень глубоко. Хорошо, я повторю!
– Погоди-ка! – и старик вновь начал поднимать кувшин, но Мустафа перехватил его руку, сильно сдавив ее. – Ой!
– Сначала о деле, – грозно произнес Мустафа.
– О деле так о деле, – вздохнул старик и с сожалением опустил кувшин на колени. – И вовсе незачем так сердиться.
Мустафа сделал три глубоких вдоха, стараясь обрести душевное равновесие.
– Если тебе нужно время собраться с мыслями, то я немного промочу глотку, – обрадовался старик.
– Это подождет! – холодно бросил Мустафа и повторил все слово в слово, что уже говорил до того.
– Не понимаю, с чем ты ко мне пришел? – засопел старик. – Что же тут сложного?
– Но как же мне поступить, чтобы не навредить ни своим людям, ни деньгам?
– Очень просто. Скажи человеку, который внес деньги, что возникли непреодолимые обстоятельства.
– Как-как?
– Обстоятельства, которые выше тебя и которые в силу их непреодолимости одолеть не получилось.
– Не понимаю, – развел руками Мустафа.
– Вот балда! Чего же тут неясного? Ты послал Саида выкрасть бумагу.
– Ну?
– Лепешки гну! Послал или нет?
– Послал.
– Он вернулся вовремя?
– Нет.
– Случалось с ним такое ранее?
– Никогда!
– Выходит, его задержали непреодолимые обстоятельства.
– Возможно. Но какие? – недоуменно воззрился на старика Мустафа.
– Хороший вопрос! Откуда же я знаю какие. Но здесь вопрос в другом: ты потерял человека, так?
– Да.
– Ценного человека.
– Именно!
– За это нужно платить?
– Разумеется!
– Так в чем проблема? Скажи покупателю, когда тот явится с претензией, так, мол, и так, задание крайне сложное, я потерял человека, ценного и толкового, и оказался в убытке. А убыток потребуй возместить.
– Ах, вон оно как! – Мустафа сжал бороду в кулаке. – Дельная мысль, старик. Ну а если он откажется возмещать?
– Разумеется, он откажется, иначе и быть не может.
– Но в чем же тогда выгода?
– Ты и вправду осел или только прикидываешься им? – прищурился старый разбойник.
– Прости, но я не понимаю!
– Заказчик откажется платить, потому как ты назовешь слишком высокую цену возмещаемых убытков и будешь угрожать ему.
– Угрожать? Да, это я умею, – согласно кивнул Мустафа.
– Нисколько не сомневаюсь. Так вот, ты будешь настаивать на своем, но в какой-то момент скажешь, что готов простить ему убытки, уважая ваши давние добрые отношения, но ранее внесенную им сумму ты оставляешь себе.
– Мудро! – прицокнул языком Мустафа. – Воистину, ты мудрейший из нас!
– А то! – фыркнул старик и поднес кувшин к губам.
– Погоди-ка! А что с Саидом?
– Э-э, – недовольно протянул старик, которому не терпелось отведать вина. – Какое тебе дело до этого остолопа? Может, по молодому делу загулял, может, дружков старых встретил, а может, и еще что. Вернется.
– Вы так думаете? – усомнился в его словах Мустафа.
– Я ничего не думаю – я предполагаю. Вернется – спросишь, где был, и устроишь ему хорошую взбучку. А не вернется – и шайтан с ним, с Саидом. Все, оставь меня, я устал!
– Благодарю, о мудрый старик! – отвесил поклон Мустафа и, шурша плащом, покинул жилище старого разбойника. Теперь неразрешимой проблемы не было, все встало на свои места, и у Мустафы несколько поднялось настроение. Однако ему все-таки жаль было потерять такого вора.
«Вернется, уши оборву! – Главарь в сомнении коснулся правого уха, бросив взгляд через плечо. – Нет, лучше шкуру спущу. Впрочем, не помешает сотворить с ним и то и другое сразу, – злорадно подумал Мустафа и, насвистывая, направился в свои роскошные покои, где он собирался предаться отвлеченным думам и созерцанию несметных богатств – они одни умели успокоить его и вернуть ему расположение духа».
Мустафа возлежал на мягких подушках и, мурлыча себе под нос нехитрую мелодию, пересыпал из ладонь в ладонь золотые монеты. Их сверкание и звон вселяли в него умиротворение и счастье. Но не успел главарь пересыпать золото и десяти раз, как в комнату вбежал запыхавшийся разбойник.
– О Мустафа! – выдохнул он, останавливаясь у входа.
– Что тебе? – лицо Мустафы сразу сделалось кислым и недовольным.
– Там пришел этот… как его… Зариф!
– Зариф? – При имени бая лицо Мустафы приняло отсутствующий вид. – Скажи ему, пусть обождет.
– Хорошо, я передам ему, – поклонился разбойник и, развернувшись, выбежал в длинный и узкий каменный коридор.
Мустафа колебался. Чем-то закончатся его переговоры с известным на всю округу жадиной, и как следует себя вести с ним? Советы советами, но ведь бай Зариф хитер, и может случиться так, что Мустафе не удастся облапошить богача. Но одно Мустафа знал наверняка: чем дольше промается ожиданием Зариф, тем лучше. И потому главарь не спешил на встречу с богачом. Вместо этого он взял отполированное серебряное блюдо и стал смотреться в него, стараясь придать своему лицо грозное выражение, но как он ни старался, все выходило не то. Всему виной были уши, тонкие и прозрачные, – они придавали атаману какой-то по-детски наивный и глуповатый вид, а близко посаженные круглые, словно удивленные, глаза вкупе с орлиным носом довершали общую весьма непредставительную картину, в которой не было ровным счетом ничего устрашающего. Со стороны могло показаться, будто Мустафа специально сводит глаза, чтобы окинуть взглядом свой огромный нос, и от понимания его истинных размеров глаза главаря становятся круглыми, а уши возмущенно оттопыриваются. Таким себя видел Мустафа, и полагал, что и остальные воспринимают его только так и никак иначе. Потому-то Мустафа и был столь раздражителен и резок по натуре и всегда старался выглядеть грознее, чем есть на самом деле.
В слегка погнутом зеркале блюда кривилась, словно издеваясь и ехидно посмеиваясь над Мустафой, гнусная рожа. Мустафа сплюнул и в сердцах запустил блюдом в стену. Протяжный грохот разнесся под сводом его каменного жилища, заметался в коридоре и затих, затерявшись в закоулках и многочисленных переходах пещеры. Мустафа поднялся с подушек, подобрал и заткнул саблю за пояс – сабля, по его разумению, придавала ему важности – и, расправив плечи, главарь направился туда, где его ожидал гость.
Зариф уже порядком извелся от ожидания, а близкое присутствие головорезов, следящих за каждым его шагом, никоим образом не добавляло ему бодрости духа и уверенности в себе. Он не понимал причины задержки Мустафы, и оттого все новые и новые переживания накатывали на него. К тому же дело, с которым он прибыл в разбойничью пещеру, было вовсе не из приятных, и оттого Зариф нервничал еще больше. И когда Мустафа наконец показался из дальнего прохода, вступив в широкую, с высоким потолком залу, Зарифа подбросило будто пружиной, и он кинулся со всех ног навстречу главарю.
– О Мустафа! Рад вас видеть!
– Взаимно, – сухо отозвался тот, поведя орлиным носом. – Но отойдем в сторонку.
– Да-да, так будет лучше, – согласился Зариф, бросив боязливый взгляд на кучку разбойников, стоявших поблизости.
Мустафа проследовал к самому выходу из пещеры, слева от которого лежал большой валун, опустился на него и упер ладони в колени. Зариф присел на краешек другого валуна, поменьше, лежавшего рядом с первым.
– Я слушаю тебя, Зариф, – кивнул Мустафа.
– Мне хотелось бы поговорить с вами насчет… – начал Зариф, поведя плечами, но Мустафа не дал ему договорить.
– Да-да, я уже в курсе.
– Как? – поразился Зариф. – Вы уже знаете, с чем я пришел?
– Разве в этом есть какая-то тайна? Но, видишь ли, здесь дело в следующем. – Мустафа поскреб переносицу кончиком пальца. – Непреодолимые обстоятельства…
– Вы отказываетесь? – еще больше удивился Зариф.
– Но что вы от меня хотите, почтеннейший? – развел руками Мустафа. – Обстоятельства сложились так, что наша предыдущая договоренность… м-м, как бы сказать… в общем, я потерял очень хорошего вора.
– Да, да, я уже знаю, – поерзал на камне Зариф. – Ваш вор, дорогой Мустафа, вместо того, чтобы красть, заделался паршивым строителем и возводит дом оборванцу по имени Икрам.
– Что ты болтаешь? – взревел оскорбленный Мустафа, хватаясь за саблю. – Саид, лучший мой вор, строит дом какому-то вшивому нищему?!
– Давайте не будем горячиться, уважаемый, – остановил его Зариф, вдруг почувствовав себя более уверенно. Он сразу смекнул, что неосведомленность и растерянность главаря банды выходит ему на руку. – Если вы не верите мне, то можете послать в дом Икрама своего человека, и там вы застанете Саида с лопатой или молотком в руках.
– Но как такое возможно? – ошалело уставился на Зарифа Мустафа. – Чтобы Саид так поступил… Нет, я отказываюсь верить!
– Я бы тоже рад был поверить в обратное, – криво усмехнулся Зариф, – но ведь тогда бумага была бы уже у меня. Что, к сожалению, не так. Однако я прекрасно понимаю ваше возмущение, и даже готов простить те деньги, что я уже передал вам ранее.
– Правда? – окончательно запорол все дело Мустафа.
– Истинно так! Ведь дело, которое привело меня к вам сегодня, гораздо серьезнее.
– Слушаю тебя, Зариф! – Мустафа принял серьезный и грозный, как он полагал, вид, выпрямив спину и возложив левую ладонь на эфес сабли.
– Ваш Саид попал под влияние гнусного нечестивца Насреддина, которого нелегкая занесла в наше селение!
– Ты сказал, Насреддина? – порывисто вскочил с валуна Мустафа.
– Вы не ослышались, почтенный Мустафа. Именно Насреддина. И именно у него должен был выкрасть бумагу ваш Саид.
– Так почему же ты не сказал мне об этом заранее?
От возмущения уши у Мустафы стали алыми, словно вобрали в себя пламя факелов, освещавших пещеру.
– Разве я мог подумать, что вашего знаменитого вора может остановить какой-то там ходжа?
– Да, ты прав! Ну, только попадись мне в руки бестолковый мальчишка.
– Насреддин, – произнес Зариф. – Вы хотели сказать Насреддин.
– При чем здесь он?
– От него все беды. У меня он украл важный документ, у вас увел лучшего вора. Нашего муллу выставил из селения. А что будет дальше, ведает лишь один всевышний.
– Что же ты предлагаешь?
– Мне кажется, – лицо Зарифа потемнело, будто на него набежала тень, – он слишком зажился на этом свете!
– Ты прав, – немного поразмыслив, сказал Мустафа. – Но кто поможет ему закончить свой жизненный путь на земле?
– Не совсем понимаю вас, Мустафа. Разве у вас нет ни одного отчаянного головореза?
– Как не быть? Но убийство – очень дорогая работа, – покачал он головой.
– Э, разве можно в такой момент думать о деньгах, когда речь идет о нашем с вами благополучии? Возможно, самой жизни! И вот тогда уж точно для нас с вами наступят те обстоятельства, о которых, почтеннейший Мустафа, вы изволили говорить в самом начале. – Зариф немного помолчал и добавил: – К тому же, как я уже говорил, я готов простить вам долг за невыполненную работу.
– Хм-м, – Мустафа в сомнении потрепал бороду. – Хорошо! Обожди здесь.
«Да!» – едва не выкрикнул счастливый Зариф.
Такой удачной и прибыльной сделки у него давно уже не было. Еще бы! Все его предыдущие расходы окупились с лихвой, а заодно и Насреддину пришел конец. Вернее, придет. Ведь хладнокровный убийца – это не малолетний слюнтяй Саид. С ним-то уж наверняка ходже не совладать. А деньги, которые Зарифу удалось вытянуть из Хасана и муллы, оказавшегося еще жаднее, чем полагал Зариф – об этом он будет молчать. Ни мулле, ни мирабу совершенно необязательно знать о стоимости сделки. Да и вряд ли они пойдут уточнять у Мустафы, сколько именно тот взял за работу: Хасан труслив, а мулла выше мелочных склок. Впрочем, тоже порядочный трус. А уж если Насреддину придет конец, в чем Зариф нисколько не сомневался, то и о деньгах никто не вспомнит.
