Ладушкин Оладушкин
Скользящий по линиям жизни
– Деми, приходи. У меня есть для тебя подарок, который лучше прежнего.
Девочки любят подарки, и звать дважды не пришлось. Всего в нескольких метрах развернулось пространство – в клубах дыма и языках пламени явилась демонесса во всей красе. Она грациозно возвышалась надо мной и опешевшим воином-инкубом, а её корона сияла на фоне тёмного неба. Демон мгновенно рухнул на одно колено перед ней и преклонил голову.
– Подарок? Где он? – радостно вскрикнула демонесса.
– Здравствуй, Деми, – облегчённо выдохнул я, ещё не до конца веря, что могу выжить.
– Привет, – кинула она мне, внимательно рассматривая ставшего на одно колено демона.
– Какой красивый бантик, – радостно взвизгнула демонесса. – Это мне?
– Да, – кивнул я, протягивая ей раскрытую ладонь, на которой лежала монетка привязки.
– Так этот красавчик ещё и на поводке, – расцвела демонесса, кисточкой хвоста пытаясь забрать монетку, но не смогла и расстроилась.
– Отдай мне, – незлобно запищала она так, что уши заложило. – Это мой подарок. Хочу его себе.
Теперь всё. Правило очень простое – она должна попросить, а я должен добровольно отдать.
– Его зовут Арни. Теперь он твой.
Она сгребла монетку и подняла подарок одной рукой за рог перед собой. Зачем-то понюхала висящего перед ней демона и одобрительно похлопала его по заднице.
– Хороший подарок, какой роскошный подарок, – приговаривала она, ощупывая его промежность.
– Ого, – облизнулась Деми, – хороший и большой подарок.
Она, не прощаясь, развернулась и шагнула в пустоту, унося с собой насмерть перепуганного воина-инкуба, который так и не стал моим хозяином. Последнее, что я увидел, – это его глаза, которые выражали столько боли, что мне даже стало его немного жалко.
Глава 23. Запреты, ограничения и пределы
Натужно завывал бушующий океан, манил и притягивал к себе. «Умри! Окунись в меня и умри», – ревел он.
Я стоял и пока не понимал, что делать дальше. Вернуться в свою реальность не получалось. Этот мир чужд мне и моему физическому телу, а долго я здесь находиться не смогу.
Немного побродив, я создал обычный пластиковый стул и уселся на него. Укрылся на скорую руку созданным клетчатым пледом и положил ноги на невысокий камень. Стало уютно, и я закрыл глаза.
…
– Ты должен поверить, – повторил учитель. – Поверить, что ты можешь это сделать.
– Но я верю, – буквально выкрикнул я.
– Балбес, – добродушно сказал Арол, и стало понятно, что испытание провалено.
Я держал в руке нечто бесформенное и тягучее. Учитель осмотрел меня скептическим взглядом, перевёл его на моё творение и предложил:
– Если, по-твоему, это яблоко – то можешь его съесть.
Я брезгливо кинул на землю то, что уже начинало прилипать к моей ладони. Мы были в его сне уже давно, и я находился на грани потери осознанности, но учитель был неумолим. Он удерживал меня в этом сне насильно. Даже если я сейчас свернусь калачиком и усну, то останусь на этом уровне осознанного восприятия до тех пор, пока учитель не пожелает меня отпустить.
– Но ведь я уже создавал предметы в сновидениях, и это получалось очень хорошо, – начал я оправдываться.
– Если это для тебя так просто, сделай яблоко, – игнорируя моё нытьё, снова предложил Арол. – Обычное яблоко. Уважь меня. Мне хочется яблоко.
Он присел на поваленное дерево и сложил маленькие ручки на груди, всем своим видом показывая, что именно от меня сейчас зависит – умрет он от голода или нет.
– Попытка номер… – попытался пошутить я. Но номер попытки так и не вспомнил, поэтому предложение закончить не смог. Встал, вытянул перед собой руку и начал представлять, что прямо на ладони появляется нечто округлой формы, зеленого цвета, сочное, с небольшим хвостиком и маленьким листиком на нём. Мгновение, и я держу влажную зеленую губку для мытья посуды с налипшими на неё веточками и жухлыми листьями.
– Я это есть не буду, – хихикает учитель, – и тебе не советую.
Я почти взбешен, а ведь всё так хорошо начиналось. Мне снился приятный сон про футбол. В нём мы с друзьями гоняли мяч по полю, а девчонки на трибунах, скандируя: «Шайбу, шайбу», подбрасывали трусики вверх, намекая на то, какая награда ждет победителей в матче.
Гол я так и не забил, так как мяч неожиданно превратился в голову Арола, а картинка сна замерла, как будто сон поставили на паузу. Из головы возник весь учитель и мгновенно помог мне осознаться. Это он ещё очень гуманно появился, вот в прошлый раз его лицо проступило прямо через голову прекрасной блондинки, которую я уже тянулся целовать в губы.
– Во-первых, мой нерадивый ученик, ты неправильно создаешь; во-вторых, ты не веришь, что у тебя получится создать, – наставительным голосом протянул Арол, и в его руке немедленно появилось яблоко, от которого он с хрустом откусил большой кусок и начал его пережевывать.
– Тебе не нужно это яблоко собирать из атомов, – с набитым ртом продолжил учитель. – Создай просто яблоко. Ты должен быть уверен в том, что ты его создашь. Для этого не надо вытягивать руку, вставать в специальную позу или медитировать. Просто яблоко в руке, – он мгновенно создал второе яблоко в другой руке и кинул его мне. Я его ловко поймал и откусил кусочек. Обычное вкусное яблоко, которое очень быстро закончилось.
– Ладно, давай по-другому, – продолжил учитель. – Создай яблоко не на своей ладони, а за спиной вот на этом камне, а потом просто повернись и возьми его.
– А какая разница? – не понял я.
– Это некий самообман, который должен сработать, – загадочным голосом сказал учитель.
Я встал спиной к камню и представил, что на нём появляется просто яблоко. Эдакое абстрактное яблоко случайного цвета и размера. Каково же было моё удивление, когда, обернувшись, я увидел на камне самое что ни на есть ЯБЛОКО. Не веря своим глазам, я взял его в руки и покрутил перед глазами. Ну да, это оно. Я откусил небольшой кусочек и начал неспешно его пережевывать. Сочное и вкусное. Впился в него зубами и отправил в рот очередной кусок.
– Э, ты ничего не забыл? – возмутился учитель. – Вообще-то ты должен был сделать яблоко для меня.
Я растерянно глянул на учителя, потом на половину яблока в моей руке и спешно его доел. Затем повернулся к камню спиной и представил, что на нём лежат два яблока. Я был уверен, что яблоки обязательно появятся, и всё получилось. Арол был доволен. Странно, но когда я сотворил первое яблоко, то этого удовлетворения учителя не увидел. Сложив дважды два, я спросил:
– Первое яблоко ты сделал сам, чтобы я поверил в свои силы?
– Дураком ты никогда не был, – согласился он. – Да, пришлось тебя немного обмануть. Я уничтожил ту дрянь, которая у тебя получилась в очередной раз, и подменил яблоком, которое ты и съел. А вот потом ты запросто сотворил вот эти яблочки, потому что был уверен, что это у тебя уже получалось.
Он спрыгнул со ствола упавшего дерева и подошел к камню. Выбрал яблочко побольше и уверенно откусил от него сочный кусок.
– Вкусно, молодец, – зачавкал он, а по его седой бороде скользнула капелька яблочного сока.
Я поднял руку, и на ладони немедленно появилось ещё одно яблоко.
– Это стало так просто, – недоуменно протянул я. – Неужели это определяется только верой в свои силы?
– Нет, конечно, – ответил Арол.
Потом, сжалившись, решил объяснить:
– Вера в свои силы – это важно, но нужно кое-что ещё. Вера не работает без Света. Нельзя сесть на мотоцикл и поехать куда хочешь. Можно только с горки. А вот если заправить его топливом, то можно ехать в любую сторону. Свет и есть это топливо. Имея Свет и правильно сформированное намерение, ты можешь всё, но при условии, что сам веришь, что ты это сможешь. Пределов нет, но есть запреты и ограничения.
– Расскажешь об этих запретах и ограничениях? – с надеждой в голосе спросил я, так как не раз Арол останавливался на самом интересном месте своих объяснений. Он просто говорил, что я всё равно дальнейшее объяснение не пойму, так как мозгов у меня немного и они не справятся.
В этот раз он таки продолжил:
– Запреты запрещают, ограничения ограничивают, – вкрадчиво проговорил Арол и хохотнул.
– Теперь стало гораздо понятней, – согласился я и сделал вид, что что-то записываю пальцем в ладошку.
– Ладно, ладно, объясню не так, – улыбаясь во весь рот, продолжил учитель. – Запреты отличаются от ограничений только тем, что запрет невозможно обойти или нарушить.
Он присел на бревно и попытался закинуть ногу на ногу. С первого раза это не получилось, так как короткая ножка не смогла зацепиться за коленку и соскользнула. Это его нисколько не расстроило, и со второй попытки ему удалось задуманное.
Арол продолжил:
– Запреты формируются на этапе формирования миров, а ограничения устанавливаются после. Именно поэтому запреты – это догмы, или, если хочешь, директивы, а ограничения – это законы и правила. Законы и правила можно нарушать. Это, конечно, не приветствуется и очень строго наказывается, но тут важна именно возможность их нарушения. А вот запреты ты нарушить не сможешь никак. Вернее сказать, что лично мне не известно, как можно нарушить запреты, и я не знаю тех, кто знал бы это.
Вот тебе пример: в твоем мире нельзя летать. Ты не можешь воспарить над землей и полететь. Это запрет для существ, для которых ваш мир – реальность. Я могу летать в твоем мире, но только в сновиденном, нефизическом теле. Если я перейду в твой мир в своём реальном теле, или создам физическое тело в твоей реальности, или захвачу чьё-то физическое тело – то летать уже не смогу. Никто не сможет летать в вашем мире без помощи технических средств. Даже если будет это уметь, верить, что сможет летать, и обладать колоссальными запасами Света. Поэтому я и говорю, что запрет нарушить нельзя.
Подобные запреты есть на многих уровнях осознанного восприятия. В Лимбе есть целые локации, где летать нельзя. Парить над землёй можно, а вот взмыть вверх – нет. Ни тебе, ни мне полёт не удастся. При этом никто не мешает сделать примитивные крылья за спиной или реактивный ранец и летать, но вот без них не получится. А вот ограничения, законы и правила я объяснять не буду. В твоем мире всё это есть и применяется.
Я хотел задать два вопроса и не мог выбрать. Мне было одновременно интересно, откуда он знает слова «реактивный ранец» и что такое «пределы», которые не существуют. Арол читал меня, как открытую книгу, и с наслаждением наблюдал за моими терзаниями. Потом соизволил объяснить, так и не дождавшись моего вопроса.
– На каком языке мы сейчас с тобой общаемся? – неожиданно спросил он.
– На русском, – автоматически ответил я, но сразу понял, что в самом вопросе есть подвох.
– Уверен? – уточнил он, и моя уверенность мгновенно улетучилась.
Я попробовал по слогам произнести только что произнесенные мной слова, дабы звучало убедительней:
– «Ннаитуа русику», – и остолбенел от неожиданности.
Арол улыбнулся.
– Да на русском языке мы говорим, я же не знаю других, – с негодованием воскликнул я.
– Ннаитуа русику, – с удовольствием проговорил Арол, прислушиваясь к своему голосу.
Я попробовал по слогам произнести его имя:
– Аэролуми, – только и смог выдавить я.
– Да, так меня зовут в моём мире и на моём языке, – кивнул учитель. – Сейчас ты говоришь на нём, так как твоё внимание нацелено на язык общения, а моя память для тебя открыта, и ты можешь напрямую брать оттуда мои знания, в том числе и знание моего родного языка.
– У меня сейчас башка взорвётся, – признался я и присел на бревно.
– Спасибо, что предупредил, – сказал учитель, спрыгнул с бревна и отошел в сторону.
Потом засмеялся и принялся объяснять, с важным видом расхаживая передо мной:
– Для общения осознанных существ из любых миров достаточно намерения общаться и запаса Света. Не имеет значения, на каком языке говорит каждый и какие языки знает. Они просто понимают друг друга. Только намерение на общение и Свет. Больше ничего не надо. Я понятия не имею, какой язык ты используешь, и даже когда «читаю» книги в твоём мире, для меня неважно, на каком языке они написаны. Мне нужны только намерение понять, что автор вложил в своё произведение, и Свет, чтобы осознанно это воспринимать. И если вернуться к твоему незаданному вопросу, я не знаю тех слов, которые ты услышал в моем исполнении, но ты правильно понял то, что я имел в виду.
Я был ошарашен настолько, что забыл задать второй вопрос, и Арол мне помог:
– Теперь хочу объяснить «пределы», которых нет. Давай на простом примере. У самосовершенствования нет пределов. Не может быть предельного количества Света, которым можно научиться управлять. Никто и никогда не устанавливал этих пределов, и их не существует. Вот что такое «предел» возможностей? Это не «запрет» и не «ограничение». Это просто граница, за которую ты пока не можешь выйти по ряду причин. Если ты потренируешься, то «предел» возможностей окажется пройденным, и ты уткнешься в следующий «предел». Каждый идет от «предела» к «пределу» по пути саморазвития или деградации.
Ты должен научиться понимать, с чем ты имеешь дело. Если ты уперся в «запрет», то можешь потратить жизнь на попытки его преодолеть, но так и не сможешь этого никогда. Не потому что ты слаб или балбес, а просто потому, что это невозможно. Ты должен чувствовать и понимать, в каком случае ты имеешь дело с «запретом», который невозможно нарушить, а в каком уперся в «ограничение», которое нарушить можно, но будут последствия. И самое простое, ты не должен путать их с «пределами».
…
Я мерно посапывал, сидя на нелепом пластмассовом стульчике в чужом мире, ибо воин никогда не спешит и никогда не опаздывает. Он делает все своевременно и без спешки.
Сейчас на Плато Герано я столкнулся не с «запретом» и не с «ограничением», а с «пределом». Значит, я смогу вернуться. Мне нужно всего лишь заснуть и проснуться в своём мире. Не так давно подобное уже проделала моя начальница Юла под моим присмотром. Правда, при этом ей не пришлось настраивать своё восприятие на другой мир, да и Светом её обеспечивал я, но это уже нюансы. Здесь задачка посложнее, но очень схожая.
Я сформировал свой фантом в кабинете Ильи Петровича, одновременно накачивая его своим Светом и проваливаясь в бездну сна…
Лицо обжигало хлесткими ударами, а рядом кто-то выкрикивал моё имя.
– Сергей, Сергей, – звенело в ушах, а по лицу били снова и снова.
Я бы и рад отозваться, чтобы всё это прекратить, но случился конфуз. Я вернулся, но не весь… Да шучу. Вернулся я целиком, но вот тело пока не отзывалось на мои попытки им управлять. Обиделось, наверное, что с ним так нехорошо поступают, таскают по всяким мирам, да ещё и кости каменюками ломают. Переломы никуда не делись, и я чувствовал просто запредельную боль в груди.
Какой-то баран зачем-то попытался сделать мне искусственный массаж сердца, и я услышал, как одно из сломанных ребер с мерзким хлопком рвущейся кожи вылезло наружу.
– Ой, – почти сразу виноватым голосом произнес мужской бас.
– Стёпа, твою мать, – раздался голос Татьяны и какая-то возня.
Видимо, нерадивого спасителя кто-то отталкивал от моего тела, а то спасёт меня сам, и вся слава ему достанется.
– Да я не сильно придавил. Видимо, у него ребра сломаны, – продолжал оправдываться мужской голос.
– Иди лучше Мартышова в пакеты собирай, – гаркнула она.
Степан забубнил, что еще не проведена фотовидеофиксация и трогать его пока нельзя, но голос его уже удалялся.
Моё тело кто-то ощупывал. Надеюсь, это женщина, так как ощупывали абсолютно всё тело, и, судя по ощущениям, одежды на мне не было.
Затем незнакомый и очень приятный, но серьезный голосок протараторил:
– Множественные переломы ребер, сломана левая ключица, вывих плечевой кости в левом плечевом суставе, ссадины и глубокие порезы грудной клетки, ушиб или вывих левой коленной чашечки, но кости ноги целые. Веки подрагивают в ответ на болевые раздражители. Дыхание учащенное, неглубокое, пульс слабый, нитевидный.
Я услышал, как распахнулась дверь, и Татьяна облегченно выдохнула: «А вот и медики». Теряя сознание, я уловил голоса Анны Петровны и Ильи Петровича, которые отдавали уже неинтересные мне приказы.
Глава 24. Обреченные
Мгла начинала обретать полутона и формировать текстуры окружающего меня сновидения. Я лежал голым на наглухо прикрепленной к простенку жесткой кровати, а вокруг из ниоткуда формировались стены, пошарпанный и прикрученный к полу стол, иллюминатор с небольшой шторкой, почти полностью его закрывающей. Тело немного ломило в груди, но боли не было. Я лежал на боку и ждал, пока изображение всего, что меня окружает, станет стабильным. Я в сновиденном мире, и это не мой сон. Все объекты имеют собственное свечение, и действует ряд ограничений. Я это понял, попытавшись просунуть руку сквозь кровать и намереваясь телекинезом сдвинуть шторку с иллюминатора. Не получилось. Все мерно покачивалось из стороны в сторону.
Осторожно встал и осмотрелся. Крохотное помещение было освещено тусклым светильником на потолке. По столу, в такт покачиваниям, от края до края перекатывался пистолетный патрон. При этом он издавал мерзкий дребезжащий звук. Я подхватил его правой рукой и попробовал превратить в Свет и поглотить. Не вышло. Попытался создать на себе одежду и снова потерпел неудачу. Н-да. Последнее, что я помнил, это то, что смог перенести своё физическое тело с Плато Герано в кабинет Ильи Петровича, а потом отключился. На периферии сознания пронеслось, что я опять перенёсся в физическом теле ещё куда-то, но я даже не впустил в себя эту мыслишку. Я в сновидении и осознался в случайной локации, но в какой?!
На поломанной вешалке на одиноком гвозде висел морской бушлат и форма матроса. Она была странной, цвета морской волны с черными полосками, создающими странные узоры. А вот рассматривать её я не буду, а то залипну и простою тут до последней капли Света под гипнотическим влиянием этой ловушки внимания. Во снах много таких ловушек, и лучше всего их избегать помогает игнорирование. Какая разница, что там за орнамент и для чего он нужен?!
Я оделся и накинул поверх формы бушлат. Под ним оказалась пустая кобура на широком кожаном ремне. Бушлат нараспашку не носят, и я, вспоминая фильмы про войну, надел пояс поверх бушлата. Последний штрих – это морская бескозырка, которая упала на пол от качки.
Появилась мысль, что надо бы проснуться, но я и её отогнал. Ничего не происходит просто так. Если я здесь, то так нужно. Кому? Да не важно. Я уже давно не задавался этим вопросом. В мире снов ничего не происходит случайно. У каждого события есть смысл, даже если ты его и не понимаешь.
Закинув пистолетный патрон в карман, я дёрнул ручку двери на себя, и она открылась. Коридоры были узкими, длинными и абсолютно пустыми. Мерцало тусклое освещение. Я двинулся по направлению к видневшейся неподалёку Т-образной развилке. Хотел повернуть направо и даже успел свернуть, но услышал позади себя звук тяжёлых шагов. Я вытянулся по стойке «смирно» и лихо развернулся на каблуках. Прямо ко мне неспешно шел высокий немолодой человек в офицерской форме. Его погоны отсвечивали в полумраке золотом вензелей, а на боку красовался офицерский кортик размером с мачете.
Он громко хмыкнул и спросил:
– Ты почему здесь, матрос, а не на праздновании?
– Виноват, – громко и четко отрапортовал я. – Чистил бушлат, чтобы прибыть в подобающем виде.
– Молодец, – одобрительно кивнул офицер и тут же цокнул языком, уставившись на мою пустую кобуру.
– Что же ты оружие не получил? – осудительно и грозно проревел он. – Негоже на боевом корабле с пустой кобурой ходить.
– Так точно, – выпалил я.
Он махнул мне рукой, приглашая за собой.
Мы молча прошли по коридору и свернули в большое помещение, которое открылось от прикосновения офицерской ладони.
За дверью стояли закрепленные стеллажи, на которых красовался такой выбор оружия, что любой оружейный магазин обзавидовался бы.
Офицер подошёл к ящику и вытащил пистолет. Вставил в него магазин, передернул затвор и навёл на меня.
Вот тут мне пришлось поднапрячься, так как я не знал, что делать дальше, а офицер явно чего-то ждал от меня. Запоздало я проник в его сознание. Это оказалось так же просто, как и в реальности.
– Смерть не остановит нас, – выкрикнул я, вытягиваясь в струну.
– Смерть ничтожна для нас, – эхом прозвучал его бас, и офицер, ухмыльнувшись, вставил пистолет в мою кобуру. Затем неуловимым движением он добавил в кармашки на кобуре ещё два магазина.
– Иди праздновать, салага, – отеческим голосом добавил он и печально улыбнулся.
Я кивнул, улыбнулся в ответ и выскочил из помещения.
Несколько коридоров я буквально пробежал, хотя никакой опасности сейчас не было. Она возникнет позже. Пока я был в голове офицера, то увидел кое-что ещё. Звали его командир восьмой вертикальной батареи лейт-майор Шварпе. Я находился на флагманском крейсере страны, которой нет в моей реальности. Мало того, и этого крейсера нет в собственной реальности. Корабль-призрак. И этот корабль скоро опять погибнет…
Я остановился и вытащил пистолет. Тяжелый армейский пистоль плотно сидел в ладони и придавал уверенности. Присмотревшись, я понял, что он набран из плотно прилегающих друг к другу черных вороненых пластин. Устройство обычное: затвор, прицельная мушка, курок, предохранитель. Вынул магазин и вставил обратно. Чуть сдвинул затвор и разглядел патрон в патроннике. На всякий случай поставил на предохранитель и спрятал на место.
Офицер был мертв уже давно, и он знал об этом. Это было странно. И он понимал, что умрет снова, чтобы завтра возродиться и повторить этот круг. Меня он не узнал, но только потому, что на этом крейсере более трех тысяч моряков. И все они ждут смерти, так как она неминуема.
Я прошел ещё несколько поворотов и уперся в водонепроницаемую дверь, за которой бушевал шторм.
Рядом красовался огромный прямоугольный иллюминатор, и я решил не испытывать судьбу и оставить дверь в закрытом положении. Но любопытство потянуло меня к иллюминатору.
Открутив винтовые зажимы, я его чуть приоткрыл и немедленно пожалел об этом. Меня буквально смыло, как из брандспойта, а сам я повис на дверном рычаге, зацепившись за него ремнём.
«Уж не я ли потоплю эту громадину?» – промелькнуло в моей башке.
Корабль лениво перевалился на другой борт, и поток воды иссяк.
Я воспользовался этим и заглянул в бушующую бездну. Морская пучина выглядела устрашающе, а вдали я успел разглядеть полоску суши и одинокий очень яркий луч, то ли маяка, то ли прожектора.
Корабль начал заваливаться на мой борт, и я поспешил закрыть окошко, накрепко завинтив запоры. Я был мокрый и просто по привычке попытался сменить одежду на сухую. Конечно, одежда на мне осталась прежней, а вот вода пропала. Хм, значит, за пределами корабля обычный сновиденный мир. Это выход из данной локации. Прямо сейчас могу выбраться на палубу и взмыть в небо. Я был уверен в этом и всё же не спешил. Почему я оказался здесь? Зачем? Ответа нет, а значит, спешить не стоит.
Я осмотрел морскую воду, лихо перетекающую по полу, и представил, как она превращается в Свет и втягивается в меня.
Мгновенно стало сухо, а я испытал легкое наслаждение. Таким образом, много Света не собрать, но пополниться вполне можно. В сновиденных мирах это как перекусить. Много не съешь, но чувство голода пройдет и сил прибавится.
Я уже принял решение остаться и пошел по узким коридорам, ориентируясь на еле различимый гул человеческих голосов. По пути попытался систематизировать то, что выудил из головы офицера.
Информации было мало. Новый боевой крейсер принял неравный бой и затонул в своем реальном мире. Не выжил никто. С некоторой периодичностью он появляется в сновиденном мире, и всё повторяется. Изменить ничего невозможно. Как-то так.
Нужно поковыряться в воспоминаниях тщательней, чтобы хоть что-то понять.
Я зашел в огромное помещение и от удивления остановился. Вот это да! Огромный зал с высокими потолками и тусклым освещением. За ровными рядами столов сидели и весело галдели матросы. Они были собраны, но веселы. Я ощутил в них подъем и воодушевление. Они умирали неисчислимое количество раз, и такая неприятность, как смерть, их не страшила. Как там: «Смерть не остановит нас», «Смерть ничтожна для нас». Да лучше, пожалуй, и не скажешь.
Между рядами бродили веселые мичманы, а прямо за некоторыми столами во главе восседали офицеры. На огромном подвесном экране высвечивался странный трехмерный циферблат, на котором красовалось без десяти минут полночь.
Было довольно холодно, и поэтому большая половина личного состава крейсера была в верхней одежде. Я тоже решил не раздеваться и, внимательно рассматривая всё вокруг, двинулся обходить зал вдоль боковой стены. Я старался не привлекать внимания, но добился ровно противоположного. Из-за боковой двухстворчатой двери ко мне направились три офицера в выделяющих их сине-белых мундирах с белыми повязками на левом предплечье.
Один из них положил руку на кобуру, а второй обошел меня и встал со спины. Самый грозный дядька уперся в меня взглядом и властно спросил:
– Кто твой командир, матрос?
Я вытянулся и негромко, но чётко произнес:
– Командир восьмой вертикальной батареи, лейт-майор Шварпе.
Офицер нахмурился и порыскал глазами по залу. Рядом стоящий офицер негромко подсказал ему, указывая рукой в зал:
– Они опять пересели.
– Да что же им всем неймётся? – раздраженно и никого особо не спрашивая, произнес офицер.
Потом посмотрел на меня и снисходительно добавил:
– Иди к своим, матрос! – и даже чуть подтолкнул меня в нужном направлении.
Деваться было некуда, и я принял неизбежное, тем более, что Шварпе уже заметил меня и сине-белых офицеров и с интересом ждал окончания моей с ними встречи.
Я за три шага до Шварпе перешел на строевой шаг и доложил:
– Господин лейт-майор, прибыл в ваше распоряжение, чтобы умереть с вами плечом к плечу.
Матросы за столом приветливо загалдели, а мичман пристально и с подозрением посмотрел на меня, но ничего не сказал.
Шварпе на мгновенье задумался, и я этим воспользовался. В голове лейт-майора сейчас пытались сформироваться ответы на вопросы: «Почему я подошел именно к нему?» и «Как это связано со службой безопасности крейсера, с офицерами которой я только что общался?». Но мне было нужно нечто иное, и я это нашёл…
… Военный корабль назывался «Доблесть». Он должен был стать флагманским крейсером Альянса, а его постройка в неизвестном мне мире заняла долгие десятилетия. Чем меньше оставалось до спуска на воду, тем напряженнее становилась политическая ситуация в том мире. Все правители понимали, что баланс сил будет нарушен, но Альянс был неумолим и категорично поставил всех перед фактом, что крейсеру быть.
И вот боевой корабль спущен на воду. На борту треть экипажа, который в полной комплектации должен был составлять девять тысяч человек. Верфь находилась на острове, который перед самым спуском крейсера на воду взяли в осаду враги Альянса. Корабль в полной готовности, но вооружение без боекомплектов. Сердце корабля, энергетические стержни, установлены, но заполнить их Светом на верфи невозможно. Здесь его не производят, а транспортировка чистого Света запрещена во всем мире. Заправка возможна только на военно-морской базе Окс, которая всего в пятистах милях от острова. На основных двигателях это всего полтора часа хода, но на борту из рабочих только резервные турбовинтовые системы на газовом топливе. Благо оно для них есть, но на таких двигателях прорвать блокаду, уповая только на мощь брони, невозможно. Да и броня без энергетических щитов долго не защитит.
Противники выставили всё, что у них было. Разведка проспала войну и не разглядела в обычных на первый взгляд морских учениях нападение.
Враги плотным кольцом окружили остров с верфью, но приближаться пока не решались. Они хотели захватить крейсер, а не уничтожить его.
Капитану был направлен ультиматум, предлагающий каждому члену экипажа безбедную и долгую жизнь в обмен на крейсер. Срок до полуночи. Одновременно с этим предложением импульсными боеприпасами были потоплены два сторожевых корвета, охраняющих рейд.
Ситуация выглядела скверно. Силы Альянса были скованы внезапным нападением по всем фронтам, и прийти на помощь не успевали. Крейсер и его экипаж остались один на один с противником.
Капитан принял решение, которое поддержал каждый матрос. Попытаться прорваться сквозь заслон с имеющимися силами и затопить корабль, чтоб он не достался врагу. На борт были погружены береговые батареи, все имеющиеся на острове танки и прочая бронетехника. Часть корабельной артиллерии получила те боеприпасы, которые подходили по калибру и энергетическим характеристикам. На борт была принята часть гарнизона в количестве трехсот человек. Все понимали, что идут на смерть, но никто не роптал. Решимость горела в глазах матросов и солдат.
И они попытались прорваться, но не чтобы выжить, а для того, чтобы умереть, не дав врагу то, что он так хотел заполучить. За полчаса до полуночи взревели турбовинтовые двигатели, и огромная туша крейсера двинулась на своих противников. Береговая батарея успела произвести только один залп, и тут же остров превратился в пылающий ад.
В крейсер пока не стреляли, но и выпускать его из окружения враг не намеревался.
Раздался залп палубной артиллерии и бронетехники. Немедленно полыхнули два минных тральщика и десантный корабль противника, которые неосмотрительно пытались сблизиться с крейсером. Прогремели еще несколько залпов, но результатов они не принесли. Противник маневрировал и держался на удалении под силовыми щитами, удерживаемыми их большими кораблями.
Капитан крейсера понимал, что противопоставить врагу нечего. Бронетехника не имеет вооружения, способного уверенно поражать боевые корабли. В наличии только резервные системы, работающие на устаревшем электричестве. Радары и квантовые компьютеры будут в строю только до первой атаки электромагнитным импульсом (ЭМИ). Потом они превратятся в обесточенный хлам, ведь энергетические щиты для защиты от ЭМИ без света не выставить…
Так и произошло. Резкий свист ударил по ушам команды, и в корпус крейсера врезались десятки ЭМИ мини-торпед, которые не повредили корпус, но мгновенно вырубили всю электронику и основное электропитание. Лучи воздействия с вражеских кораблей уже глушили турбовинтовые двигатели, а крейсер накрывала пелена удерживающих полей. Залп вражеских пульсаров смел с верхней палубы бронетехнику, как штормовой ветер уносит листья.
Но дело сделано, маневр удался. Под крейсером сейчас восемь километров воды, а значит, пора умирать. Капитан корабля обвел взглядом офицеров, которые строем стояли на мостике. Среди них, вытянувшись перед командиром, стоял Шварпе.