Ладушкин Оладушкин
Скользящий по линиям жизни
Глава 20. Чужой сон
Я попал в весьма странный сон. Он был похож на сон обычного человека, но отличался яркостью и чёткостью. Даже при концентрации на мелких деталях не возникало туннельности восприятия. Это необычно, потому что в сновиденных состояниях очень легко потерять осознанность именно потому, что уделяешь какому-либо объекту слишком много внимания и увлекаешься им. Здесь получалось рассматривать окружающие предметы, и я с удовольствием этим пользовался.
Я стоял почти у самого берега небольшого озера. Вдали галдели дети, с разбегу прыгающие в воду с небольшого утёса. Шумели кроны деревьев маленькой рощи, практически вплотную примыкающей к водоёму. Было хорошо и уютно. Я бросил камушек в водную гладь, и он с характерным плюхом распустил по воде правильные круги. Детвора не обратила на меня никакого внимания, и я неторопливо побрёл в сторону деревеньки.
Невысокого мужичка я заметил издалека. Он топал к деревне с палкой и небольшим ведёрком в руках. Мне пришлось прибавить шаг, чтобы его нагнать.
– Здравствуйте, – окликнул я его.
Мужчина вздрогнул и оглянулся.
– Вот те на, – вместо приветствия промямлил мужик. – Ты, парень, кто такой?
– Человек, – ответил я, наконец его догнав.
– Вижу, что не кобыла, – ответил тот и добавил. – Ты к кому пожаловал? И почему живой до сих пор?
– То есть, если бы я был трупом ходящим, вас бы это не так удивило? – уточнил я.
– У нас тут трупы не ходят, а лежат себе спокойненько в озере и жить не мешают приличным людям, – ответил мужичок и покрепче сжал свою самодельную удочку, которую я издалека принял за палку.
– К кому пожаловал и почему живой до сих пор? – повторил он свой вопрос.
– В гости пришел, – ответил я и добавил. – А живой, потому что с Нюрой уже виделся и вот так сразу она решила меня не гнать из своего… – я не знал, как ему правильно донести смысл последнего понятия, но мужик помог и промолвил:
– Тут всё Нюркино. Куда пальцем ни ткни. Она хозяйка всего здесь.
Потом добавил с прищуром:
– И где же ты с нашей Нюрой пересёкся-то? Она редко уходит из этого уровня восприятия.
Ух ты, а мужичок в курсе того, где он находится. Или просто использует терминологию самой хозяйки сна, не понимая, что означают эти слова. На обычного спрайта он не похож, в отличие от купающихся детей, но и живым человеком не является.
– Вас как зовут? – спросил я, внимательно его осматривая.
– Что это ты на меня пялишься? – язвительно уточнил он, но добавил. – Прохором меня величать. И не выкай мне, тут не принято такое. Коли не враг, тыкай смело. Тебя-то как звать?
– Серёгой называй, не обижусь, – ответил я.
– Серёга, зачем припёрся-то в нашу глушь?
– Татьяну ищу, да и с Нюрой хотел поговорить, – сдался я.
Прохор закинул самодельную удочку на плечо и неудовлетворённо крякнул.
– Свататься, что ли? – уточнил он.
– Почему сразу свататься? – улыбнулся я. – Для начала познакомиться надо как следует, поухаживать, а там видно будет.
– Нюрка моя, – воинственно выдохнул Прохор, – а Таньку забирай. Давно ей пора с живым сойтись, а то клоунов себе для похоти делает, а толку-то? Они же только здесь существуют, а в её мире одинокая она. Бабе тридцать уже, а в девках до сих пор по Матушке Земле ходит.
– Прохор, ты знаешь, что это ненастоящий мир? – решился я на вопрос.
– Ты поживи тута сто лет и по-другому заговоришь. Ненастоящий, значит… Да самый что ни на есть реальный, только искусственный. Нюркин это мир. Она его удерживает таким. А то, что есть реальность, где остальные люди живут, ведаю. Ведь сам я оттуда. Да не смотри такими круглыми глазами на меня. Не вру.
Новость необычная, и я был удивлен.
– Прямо сто лет здесь? – уточнил я.
– Сто не сто, а долго. Нет тут календарей, Нюрка не сильно со мной делиться, что там да как. Раньше рассказывала много, а потом хандрить я начал. Наслушаюсь её рассказов про Землю и прямо жить не хочется. Там-то жизнь. Война закончилась с фашистами, в космос человека отправили и обратно вернули, компьютеры придумали. А тут что? Да как было, так и осталось – скукотища! У меня из развлечений только рыбалка, Нюрка да самогон.
Прохор оживился от вкусного слова и уже потише спросил:
– Серый, а ты колдун?
Переход был неожиданным, и я просто кивнул.
– А ты что умеешь? – мужичок смотрел на меня не мигая.
– А что надо, Прохор? – решил я уточнить.
– Папироской угостишь? – он аж напрягся весь.
– Держи, – сказал я и создал пачку «Беломорканала», так как других папирос попросту не знал.
Мгновенно удочка была отброшена в сторону, а ведро аккуратно поставлено на траву. Он немедленно выхватил папиросы из моих рук и принялся открывать. Потом втянул носом запах раскрытой пачки и сладостно протянул:
– Хорошо пахнут. Фабрика Урицкого умеет курево делать.
Затем нежно вытащил папиросу, быстрым движением смял гильзу пальцами и сунул в рот. Спохватившись, добавил:
– Огоньку не будет?
Я сделал ему наполненный спичечный коробок, и он самостоятельно прикурил. Выдохнул огромное облако дыма и протянул:
– Я сразу понял, ты хороший человек. Плохого бы Нюрка быстро изничтожила, а ты жив до сих пор.
Выдохнув ещё раз, он качнулся и присел прямо на траву.
– Забористая, – похвалил Прохор. – Сразу по мозгам стукнула.
Он не спеша вытащил маленькую затёртую чекушку из голенища сапога, извлёк из горлышка кляп и чуть было не хлебнул из неё, но спохватился и предложил мне:
– На, попробуй моё.
Я взял бутылку и понюхал через горлышко содержимое. Пахло мерзко. Кислый сивушный запах ударил в нос, и я понял, что это самый настоящий, очень крепкий сельский самогон. Посмотрев на бутылку сквозь яркий свет, я вернул её Прохору.
– Брезгуешь?! – набычился он.
– Конечно нет, но тут на один глоток осталось, как раз тебе под папиросу. А если хлебну, то тебе не хватит, – ответил я миролюбиво, и Прохор просиял.
– С понятиями ты, Серёга, последнее не берешь. Молодец, – скороговоркой протараторил он и, плюхнув себе в рот остатки напитка, зажмурился от наслаждения.
– Хорошо, давно не курил. Не умею я колдовать. А Нюрка не делает мне курево. Вроде и не запрещает курить, но и не помогает, понимаешь? Я бы табак выращивал, но не с чего. Семян нет таких. Я было лопухи сушил и на курево их перетирал, но гадость получается та ещё. Не прокашляешься после такого. А самогон из свеклы сам делаю. Тем и спасаюсь от скуки.
Он докурил вторую и бережно спрятал пачку и спички в холщёвый мешочек, который болтался на его боку. Спрятав пустую бутылку в сапог, он попытался встать, но это у него не получилось.
– Посижу чуток, – сдался он, – да и ты присаживайся. Вместе потом пойдем, всё веселее будет.
– Так как тебя занесло сюда, Прохор? – спросил я, усаживаясь по-турецки в мягкую траву.
– Йог, что ли? – уточнил мужичок, внимательно следя за моими телодвижениями.
– Был в Индии пару раз, – согласно кивнул я, – но в йоги записываться не стал. Хрень это, а не просветление.
– И правильно, – кивнул Прохор. – Негоже православному чужим богам молиться и траву жрать. Нюрка рассказывала, что они коров не едят. Зачем же ещё бог создавал эту скотину? Молоко, еда и одежда. Боженька, значит, старался, придумывал, а они не едят. Варвары.
Прохор закатил глаза и прилёг. Потом вспомнил про мой вопрос и, чуть мурлыкая, начал отвечать. Расскажу тебе сначала самого, так понятней будет…
Жила была девка крепостная. Клавдией, значит, величали её. Проснулся в ней дар с рождения. Людей и животных от хвори лечила, будущее видела. С малолетства народ к ней в очереди выстраивался – всем помогала. Но и чёрными делами не брезговала. Кого привадить или наоборот, тоже помогала. Даже в могилу могла свести, если нужно было. Выросла девка, а тут крепостное право отменили. Ничего для крестьян не изменилось, но чуть полегче стало. Прошло ещё годков двадцать иль больше. Колдовала Клавка помаленьку, но в основном целительством занималась. Сама же у барина в прислужницах была.
Барин-то один жил, жена с дочкой от тифа померли, а он пьянствовал себе потихоньку и народ не обижал шибко. Когда-никогда подловит простушку деревенскую и насладится ею, но не бил никого. Да и бабы ему не отказывали. Барин ведь. А у бабы не сотрётся от такого. Да и семя его уже безвредно было, так что без последствий получалось.
Как-то приехал к барину сосед, и решили они в столицу съездить, мир посмотреть. Чёрт его в столицу погнал, не иначе, вот правду говорю. Привез он оттуда болезнь чудную и долги от карточного проигрыша. Болезнь мерзкая, а долги огромные. Такие долги, что задумал он поместье, значит, своё продать фабриканту одному. Тот хотел новомодную железную дорогу строить и пустить её как раз по деревне нашей.
Подслушала Клавка, как барин цену обговаривал, и не понравилось ей такое. Где ж люди жить-то будут? Все дома снесут, и живите как хотите. А там, значит, и имущество, и поля с посевами. Клавдия и не дала этой несправедливости случиться. Сначала излечила барина и двух девок от срамной болезни, а потом…
Прохор опять сел и вытянул из пачки ещё одну папиросу. Неспешно её прикурил и улёгся обратно на траву…
Колдовство Клавдия затеяла страшное. На утро барин-то уже и передумал поместье продавать. Бледный весь стал. За девками уже не бегал с тех пор. Да и кто бы дал мертвяку-то?
Нюрка мне потом рассказала, что пришла Клавдия в сон к барину и забрала его в мир, откуда нет выхода. Может, до сих пор там блуждает-то… А вместо него что-то другое в его тело впустила и запечатала там.
Деньги в уплату долга всей деревней собирали аж три года. Впроголодь тогда все жили, но карточный долг был выплачен.
Прожил барин аж до революции. Говорить мог, но медленно и не шибко умно. Он бы и дольше протянул, но его комиссары с матросами расстреляли. Нюрка говорит, что рожи у них были перепуганные. А как тут не испугаться-то? Они в него два нагана выпустили, а он улыбается и не падает. Потом подходит, значит, и чаю им предлагает. Они-то оружие да обозы свои побросали и все бегом в лес. Не приезжали больше.
А барина похоронить пришлось. Дырки от пуль мешали ему шибко. Сжалилась тогда Клавка и разрешила умереть его телу. До войны вообще никто деревню не трогал. Советская власть то ли забыла про неё, то ли ещё что, не знаю я. Затем фашисты пожаловали. Клавка уже старая была тогда, но ещё соображала. Дочери её, Евдокии, уже годков тридцать было, не меньше. Кто отец, не скажу, но поговаривали, что мертвый барин. Не верю я в такое, он и до поездки в столицу не мог уже деток иметь, но люди злые, вот и напридумывали всякого. Быстро хорошее забывают.
О чем это я, ах да. Так вот, дочь Клавдии, Евдокия, колдовать не умела. Жила как все. Мужика себе хорошего нашла, меня, значит.
…
Я от такой новости икнул, но Прохор даже не смотрел в мою сторону и не заметил моего изумления.
…
Хорошая была Евдокиюшка. Дочку мне родила, красивую такую. Малышку назвали Маргариткой. Жили мы счастливо, пока я выпивать не стал. Да не выпивать, а бухать каждый день. А как тут не пить, если тёща ведьма настоящая? Клавка-то ругала меня иногда, но зла не делала. Пока я не… Да что уж тут? Девка одна начала появляться иногда. Хорошая такая, молодая, сочная. Звали её Нюра. Откуда приходила, никто не ведал, а ходила она к Клавке, которая в соседней избе жила. Вопросов никто не задавал – не наше дело. Утром появится, по хозяйству Клавдии поможет и уходит. Никто не знал куда. Сама не разговорчивая такая, но работящая.
И всё было хорошо, пока я Нюрку-то не зажал в хлеву по пьяни, и утром только угомонились мы с ней. А потом протрезвел, и страшно стало, что жена или тёща прознают. Не зря боялся…
Прохор опять сел и поднял на меня влажные глаза.
– Помоги, мил человек, – просящим голосом произнес он. – Если ты папиросу делать умеешь, сотвори мне бутылочку водочки. Нужно мне.
Я без вопросов сделал Прохору бутылку водки и два гранёных стакана. Тот лихо её откупорил и хлебнул прямо с горлышка.
– Казёнка, – радостно вскрикнул Прохор и потянулся за стаканами, которые мгновенно наполнил.
Я, не дожидаясь очевидной просьбы, создал полотенце, а на нём нехитрую закуску. Соленые огурчики, помидоры, колбасу и хлеб. Сразу появился кувшин воды и пара чашек.
Прохор одобрительно посмотрел на меня и похвалил:
– Смышлёный!
Поднял гранёный стакан с водкой и задумчиво произнес:
– Чудной стакан какой. До войны таких не было.
Потом спохватился и подал второй мне. Мы чокнулись, и он залпом осушил свою посудину.
– Ух, – только и смог издать Прохор и начал интенсивно закусывать.
Я поставил невыпитый стакан на траву и, выбрав самый сочный огурчик, с удовольствием начал его поедать.
– Ты чего это не пьёшь? – беззлобно спросил Прохор, наливая себе ещё.
– Да мне с Нюрой нужно встретиться, а она к алкоголю плохо относится, – попытался я угадать весомую причину моей трезвости.
– Это да, – закивал Прохор, – лучше трезвым к ней идти.
Он резко опрокинул в себя ещё полстакана и хмельным взглядом покосился на пустую поллитровку, а потом на мой полный стакан. Я понял, что он уже не сможет рассказать мне, чем всё закончилось, и кивнул, разрешая то, что уже не требовало моего одобрения. Прохор мощными глотками опустошал мой стакан…
Я создал одеяло и прикрыл отрубившегося в пьяном экстазе Прохора. Он уже во всю храпел, когда я двинулся по направлению к центральной площади этой странной деревеньки.
Избы были покосившиеся и явно заброшенные. Кривые заборы уже почти развалились, а вместо ухоженных грядок возвышались сорные травы. Кое-где виднелись разросшиеся кустарники малины и смородины – я пару раз останавливался, чтобы отведать ягод. Они были сочными и сладкими. Есть я их не боялся, так как сейчас был в гостях, из которых меня не погнали паршивой метлой, значит, и травить вряд ли будут.
Так, не спеша, я дошел до красивой избы, стоящей около того, что можно было принять за небольшую деревенскую площадь. Даже, скорее, просто ровную площадку метров двадцати в диаметре.
Около избы в тени огромного дуба была срубленная из бревна столешница, у которой стояли напиленные чурбаки вместо стульев. Я присел на один из них и внимательно огляделся. Никого не было, хотя я чувствовал, что на меня кто-то смотрит.
– Здравствуй, Нюра, – проговорил я в пустоту и добавил. – Меня Сергей зовут, я с миром пришел.
– Знаю, что с миром, – ответил знакомый женский голос за спиной.
Я оглянулся и увидел хозяйку этого сна. На меня с интересом смотрела пожилая статная дама в ярком коротком сарафане и почему-то в валенках. В старых таких валенках до колена. Они были чистыми, но очень изношенными. Нюра была красивой – приятное и миловидное лицо, черные волосы, собранные в пучок, а в ушах явно самодельные, но очень симпатичные серьги.
Она подошла почти вплотную и положила свою ладонь мне на плечо.
– Живой, – констатировала она. – Сам пришел, не побоялся? А если бы я тебя пришибла? Мысль-то меня посещала такая.
– И пришибла бы, – безразлично согласился я. – Только зачем тебе это делать?
– И то верно, – согласилась она и присела рядом на чурбак.
– Угостить тебя чем-нибудь? – спросила Нюра, видимо вспомнив основы гостеприимства.
– Водички бы выпил или соку берёзового, – попросил я.
Она даже не пошевелилась, а передо мной на столе появились две кружки, одна с водой, другая с соком. Я выпил обе и поблагодарил. Мы посидели молча.
– Надоело тебе здесь уже? – решился я начать разговор.
– Ишь ты, я-то думала, что ты про Таньку начнёшь беседу вести, а ты удивил. Не всё равно тебе, значит, как я тут живу, – недовольным голосом ответила она. – Сердобольный или психологов всяких начитался? Теперь на мне тренируешься? – голос её становился неприятным, а вокруг начал сгущаться воздух.
– Да смотрю я на тебя, Нюра, и понять не могу, как такое получилось. Ты ведь тульпа. Судя по всему, Клавдия тебя создала ещё в девятнадцатом веке. И по всем правилам после её смерти ты должна была раствориться и перестать существовать. А ты до сих пор существуешь. Чудно это и непонятно мне. Ведь тульпа – это часть создателя… Или я ошибаюсь?
– Ошибаешься, конечно, – улыбнулась Нюра. – Я не часть чего-то, я нечто иное.
– Расскажи, а, – попросил я.
– Странный ты, – внимательно осматривая меня, сказала Нюра. – Да ладно. Её взгляд стал грустным, и она начала вспоминать…
Я помню голос. Он звал меня по имени снова и снова. Я как будто просыпалась, но очень медленно. Случайные картинки кружились и уносили моё восприятие в небытиё. Я не могла ни на чем сконцентрироваться и была всем сразу. А потом меня зафиксировала Клавдия. Она выделила самую стабильную мою часть и энергетически привязала её к себе, и я осозналась. Осознала себя и то, что меня окружало.
Тульпа рождается беспомощной. Именно рождается, а не создаётся. Для родителя тульпа – это именно другое существо, а не часть себя. И это существо долгие годы учат быть самостоятельным. Клавдия меня всему научила. Она моя мама, и я буду любить её всегда. Чтобы ни случилось. Ведь по-настоящему любят не почему-то и ни за что-то. По-настоящему любят просто так.
Долгие годы я наблюдала, как живет мама. Я была рядом и воспринимала реальный мир так же, как видела его она. В сновидении было интереснее, потому что мама сделала мне тело, и я могла путешествовать рядом с ней.
Через год я научилась разговаривать. Было сложно. Я слышала слова, но не понимала их, а потом что-то изменилось, и смысл слов мне открылся. У тульпы часто так происходит. Нужен опыт, чтобы что-то понять. Пока этот опыт отсутствует, понимание не приходит. Нет полутонов. Только белое и черное. Умею или не умею. Я не могу уметь или хотеть чуть-чуть. Я не хочу или хочу так, что сделаю всё, чтобы это получить. Клавдия называла это крайними положениями намерения и очень часто говорила, что мне не хватает гибкости и мозгов…
Нюра улыбнулась и продолжила…
Нам было хорошо вместе. Мама построила мне вондер. Это мир такой специальный и сновиденный, в котором я жила. Мой мир. Моё место.
А я когда выросла, то помогала Клавдии и в сновидениях, и в реальности. Она делала фантом для меня в реальном мире и накачивала его Светом, а я просто переносила в него своё сознание и затем в нём просыпалась. Так я и оказывалась в мире мамы в физическом теле. Это было прекрасно. Совсем иное ощущение жизни. Я помогала Клавдии с ведением хозяйства, а потом…
Нюра заглянула в мои глаза и спросила:
– Что Прохор успел разболтать тебе, пока вы от озера шли?
– Немногое, – уклончиво ответил я и, вовремя осознав свою ошибку, добавил: – Его рассказ окончился на том, что он с тобой жене Евдокии изменил и после этого фашисты напали.
– Изменил, говоришь? – протянула Нюра срывающимся голосом.
– Да подстроила моя Клавдия всё. Проверить захотела Прохора на верность к дочке своей. Сама его напоила и меня воплощённой на ночь оставила. Подсказала, куда пойти, чтобы он точно на меня наткнулся. Я его в хлеву поджидала. Он пьяненький зашёл, а я вид сделала, что переодеваюсь. Голая перед ним стою, а он даже бежать сначала хотел. Но алкоголь не дал этого сделать. Он меня так взял, что я живой себя почувствовала. Потом сама остановиться не могла. Прохор только отдохнёт, а я опять хочу. Всю ночь с ним провела, а ведь мама приказывала сразу орать начать, чтобы народ сбежался и осудил изменника. Не орала я. Стонала и то в сено, чтобы не шуметь. Клавдия поняла сразу, что случилось, но мешать не стала. Старая была уже и с умом ссорилась частенько. Хоть сама всё придумала, но обиделась она сильно – и на меня, и на Прохора.
Нюра вздохнула и продолжила…
Отомстила она нам. Меня больше в реальности не воплощала, а Прохора в постель уложила на месяц, но потом излечила его, так как посевная началась, а сажать некому в семье.
Летом фашисты напали и уже к августу вышли к нашей деревне их разведчики. Постреляли деда с бабой, которые за грибами ходили. Малец с ними был и сбежать успел. В деревне-то всё и рассказал. Клавдия помогла тогда всем деревенским. Никто не ведает, как, но исчезла наша деревня из мира. Растворилась вместе с жителями. Перенесла её Клавдия в мой вондер. В мой мир. Всё, что ты здесь видишь, и есть та деревня. Только эта изба моя и только моя.
Деревенские ещё два дня фашистов видели, а те их. Страшные это были дни. Гады в людей стреляют, а пули насквозь пролетают. Они избы танками давят, а те сквозь дома проезжают. А потом ушла деревня из реальности-то.
Жили, как и прежде, никто разницы-то и не почувствовал. Весь народ здесь и обитал до конца войны.
Но случилось такое, что Клавдия умирать собралась. Созвала всех на площадь эту и объявила, что завтра умрёт. А беда в том, что вернуть деревню и жителей не может уже. Сил нет у неё на это. Возмущался народ, но не шибко. Все привыкли уже. А что? Всё, что нужно, есть. Да и народу-то оставалось человек пятьдесят, и те все старики. Из молодых только дочь Клавдии Евдокия с дочуркой Маргариткой и мужем Прохором и Люська с сыночком Матвеем, которого в городе нагуляла.
Вечером у Клавдии разум-то прояснился, и смогла она всех молодых в мир отправить. Евдокию, Маргариту, Люсю и Матвея в реальность вернула. Скинулась вся деревня им вещами ценными, так как деньги и золото здесь уже никому не нужны были… А вот Прохора здесь оставила. В наказание или ещё почему, не ведаю.
Вечером сидела я у кровати мамы, а она странное говорила. Вроде в бреду была, а может и нет. Говорила мне про то, что любит меня и сберечь хочет, но и не наказать не может. Наставляла народ в этом мире беречь и дочке Евдокии во снах помогать. Она хоть колдовать и не сможет, но в роду ещё будет способная, и мне поручала мама помогать ей, пока та сама меня не отпустит. А как отпустит – могу я умереть спокойно или уйти в другие миры, если сумею.
На утро не нашли мы её. Просто исчезла мама. А я увидела на ногах валенки эти и с тех пор снять их не могу. Вот так наказала меня мама за измену с Прохором.
Я все обещания выполнила. Маргарита Татьяну родила, и я за ней присматриваю. С самого рождения присматриваю. Ходит поверье, что когда рождается сильная ведьма – её мать умирает при родах. Таня сильная ведьма. Так что сироткой росла. Отца и не знала никогда, а Маргарита умерла в роддоме. Пристроила я новорожденную Татьяну в семью одну… Пришлось колдовать сильно, чтобы малышку обезопасить. За неё я на всё пойду.
И народ в этом мире берегла. Все померли по старости. В согласии с собой и с миром. Прохор один остался. И ребятишек я каждый день делаю, чтобы бегали всюду и галдели. Так спокойней на душе становится. Но не живые они и даже разговаривать не умеют. Щебечут на выдуманном языке друг с другом и игры всякие затевают…
Прохора я силой живым удерживаю, так как без него мне здесь будет очень грустно. Плохая я. Знаю, но…
Из глаз Нюры брызнули слёзы, а она продолжила:
– Устала я, Серёжа. Очень устала. Мне больше ста лет, а я ничего, кроме деревни этой, и не видела. Иногда вырываюсь в реальность, но тело себе я создавать не умею, поэтому я как дух там. И по молодости Клавдия меня по сновидениям водила, но потом и этого не стало. Я как в тюрьме…
Она смахнула слёзы и продолжила:
– Но и уйти не могу отсюда. Я же тульпа. Не знаю, почему жива осталась после смерти Клавдии, но думаю, что этот мир меня живой держит. Если уйду из него – умру. Может и к лучшему, но пожить-то хочется. По-настоящему пожить, для себя.
– Я и с Татьяной уже говорила об этом. И она не против меня отпустить, но ведь не она меня держит…
Нюра встала и пошла к колодцу умываться. Я смотрел на её прекрасную фигуру пожилой женщины и нелепые валенки на ногах и не мог поверить. Не мог поверить, что Нюра до сих пор не поняла… Бам! По голове ударило с такой силой, что я покачнулся на чурбаке и чуть было не вырубился. На столешницу передо мной упал кусок сломанного коромысла.
Оглянуться я не успел, так как на меня уже набросили хитрую сеть, которая мгновенно начала прижимать моё сновиденное тело к земле. Да, из-под такой сетки проснуться не получится, это что-то артефактное или самодельное, но очень хорошего качества.
Пока я восхищался сетью, то услышал крик Нюры:
– Таня, прекрати, он с миром пришел. Он нормальный. Отпусти его.
Судя по тому, что меня до сих пор били, Татьяна не сильно прислушивалась к мнению Нюры.
– Да как ты посмел? Прийти в мой сон. Это наглость! Я тебя сюда не приглашала, – приговаривала Татьяна, дубася меня по бокам и куда попадет.
Я ей не мешал. Пусть отведёт душу и поколотит меня, как следует. В конце концов, это сон, и ничего эдакого не случится. Не успел я это додумать до конца, как мою ногу пронзила такая боль, что захотелось заорать. Я едва сдержался и решил, что надо бы уже пресечь это безобразие, которое причиняет такие неприятные ощущения.
Сеть, которую на меня накинули, я решил не портить и просто перекинул её назад за спину. Судя по удивлённому вскрику Татьяны – такого быть просто не могло. Извините, не знал, что эту сеть самостоятельно снять нельзя, или кто-то так думал. Я поднялся из-за стола и наконец-то обернулся. На меня из-под наброшенной сетки смотрела Татьяна. Тело её было прижато к земле и зафиксировано в довольно пикантной позе. Спасало ситуацию только то, что Танюша была одета, а то я бы за себя не поручился.
– Ну, изогнулась ты просто замечательно, – похвалил я девушку, а Нюра звонко рассмеялась.
Таня громко пыхтела, но освободиться от сети или хотя бы поменять позу не могла.
– И зачем ты об меня коромысло сломала? – спросил я, присаживаясь так, чтобы Таню было лучше видно.
– Отпусти, скотина, – промычала девушка.
– Так я тебя и не держу, – сделав удивленное лицо, сказал я.
Таня была в ярости:
– Сними сеть с меня. Её может снять только тот, кто накинул. Она так устроена. Сними немедленно, а то я за себя не ручаюсь. Я тебя…
– Нюрочка, сделай мне, пожалуйста, ещё стаканчик березового сока. Очень уж у тебя он вкусный получается, – сказал я, полностью игнорируя истерику Татьяны.
Нюра с широкой улыбкой сотворила две кружки сока и присела рядом. Мы чокнулись и под крики Татьяны испили чудесный напиток, наслаждаясь каждым глотком.
Я шумно поставил свою кружку на стол и спросил:
– Нюрочка, как же ты терпишь эту истеричку?
Глаза Татьяны вылезли из орбит, и она замолчала.
– Да привыкла уже, – лукаво улыбаясь одними глазами, ответила Нюра. – Я ведь с самого детства с ней, так что уже ничему не удивляюсь.
– А ты, Танюша, почему себя ведешь так некрасиво? Вот кто тебя учил малознакомых людей коромыслом по голове бить? А?
Таня лупала глазами и растерянно смотрела на меня из-под сетки. Потом уже другим тоном произнесла:
– Я испугалась, что ты Нюру обидел. Она к колодцу заплаканная пошла, вот я так и подумала.
– И решила меня непременно избить и в плен взять? – уточнил я.
– Именно так и решила, – поддакнула Татьяна, не способная пошевелиться.
– Раз так, то вылазь, – сказал я и, сняв сеть с Татьяны, кинул её на стол.
Она неспешно поднялась на ноги и опасливо отошла от меня.
– Как ты это сделал? – спросила Татьяна.
– Что сделал? – не понял я.
– Как сеть с себя снял? – уточнила вопрос Таня.
– Ты же сама всё видела, – ответил я, – взял вот так рукой и снял.
– Это же невозможно, – прошептала Татьяна.
– Я тоже удивлена, – присоединилась Нюра. – Ни разу не видела такого. Даже меня эта сеть удерживает без движений, пока не будет снята.
Мне вот абсолютно не хотелось рассказывать, как именно я умудрился снять эту сеть с себя, сколько Света на это угрохал и каких трудов мне это стоило, а просто произнес:
– Давайте решим, что у меня иммунитет именно к этой сетке и она на меня не действует, хорошо?
Они переглянулись.
– Так, дамы, – произнес я, решив воспользоваться паузой. – Я пришел извиниться за то, что взял Татьяну под контроль сегодня.
Потом глянул на Татьяну и добавил:
– Таня, извини меня. Когда у нас начнутся отношения, я никогда так больше делать не буду.
– Извиняю, – ответила она и потом дёрнулась, как от удара током. – Какие такие отношения?
Я улыбнулся и пояснил:
– Так самые обычные отношения. Цветы, секс, переезд ко мне и опять секс, но более частый и продолжительный. Конечно же, секс будет и в реальности, и в сновидении. Замуж не предлагаю, но всё остальное запросто.
Нюра звонко рассмеялась, а Татьяна покраснела и молча пялилась то на меня, то на неё.
– Во такой тебе и нужен был мужик, – заливаясь от смеха, сказала ей Нюра. – Как говорится, «совет вам да любовь».
– Аминь, – подтвердил я.