Катерина Траум
Мой муж – зомби
Глава 18
Мои руки слишком дрожали, так что руль «Крузака» пришлось доверить Матвею. Тот казался на удивление спокойным, когда грузил Вадьку на заднее сиденье и озвучивал походя свой наспех сляпанный план:
– Отдашь им рюкзак с деньгами, отвлечешь. Пока сообразят, что там купюры только сверху, я рассыплю могильную землю. Погнаться за нами они не смогут, ну а если дело станет совсем дрянь – в ход пойдёт твой муженёк.
Я лихорадочно кивала, прижимая к груди кожаный рюкзачок, который имитировал деньги для выкупа. В висках стучали назойливые молоточки, не давая сосредоточиться. Сев рядом с водителем, слепо уставилась в окно, то и дело смаргивая пелену перед глазами. Накинутая на плечи ветровка не грела, и думать получалось только о том, что сейчас происходит с Женькой.
Хоть бы его не покалечили. Не избили, не сломали кости, не вырвали ногти… Как там ещё разделывались с должниками в старой-доброй «Бригаде»? Заставляли копать себе могилу? Меня в очередной раз передёрнуло от страха, и я закусила губу до лёгкой боли, сквозь зеркало заднего вида глянув на ждущего приказов Вадима.
Он натужно кряхтел, даже немного постанывая на новом повороте. Маршрут до заброшенного завода Матвею подсказывал навигатор на моём телефоне – я понятия не имела, в какую глушь надо ехать. Осознание, что главная надежда на спасение брата сейчас заложена в живом трупе несчастного муженька, снова давило на совесть. Мало того, что собиралась обобрать беднягу, так теперь ещё и буду использовать его как злую псину на коротком поводке…
Он однозначно такого не заслуживал. Если уж судьба остановила его сердце раньше срока, то хотя бы на безболезненное посмертие и покой он мог рассчитывать: всё же человеком был удивительно безгрешным. Если бы не я, не моя жажда денег, будь они неладны, если бы не вмешательство потусторонних сил и вдобавок ко всему мои неправильные желания, снова оставившие на его мощной шее несколько трупных пятен.
– Мы всё прекращаем, – хрипло выдавила я, смотря при этом исключительно на дорогу через лобовое стекло, по которому дворники размазывали капли дождя. – Завтра же, на конкурсе поваров, отпустишь Вадима. Я не имею права обращаться с ним… так. Заставлять мучиться даже после смерти. Продолжать использовать и издеваться над телом.
Боковым зрением уловила брошенный на меня внимательный взгляд бокора, но не хотела обсуждать что-либо сейчас. Сначала выручим Женьку, и пусть это будет последнее, что Вадик сделает для меня.
– Как скажешь, – не стал спорить Матвей. – На нём новые пятна…
– Да и чёрт с ними. Если он умрёт на глазах десятков людей, ни у кого в здравом уме не хватит фантазии решить, что он был зомбаком. Патологоанатом может и удивится тому, как быстро тело подпортилось, но повода для расследования нет. Инфаркт. Всё, точка.
Стоило только сказать это слово, как чуть разжались тиски в груди. Завтра же всё закончится. Или прямо сейчас – если бандюки, к которым мы едем, вооружены, и превратят всех нас в сито, не получив откуп.
– Вадима не прошибёшь пулей или ножом, всё это не оставит на нём никаких следов, – словно уловив мои опасения, успокоил Матвей, походя сворачивая с трассы на грунтовую дорогу по приказу навигатора. – Так что в случае чего можешь смело прятаться за его спиной. И не дрейфь, ясно?
– Слушай, а не получится этих уродов усыпить, как тогда с охранником в отеле? – пришла мне неожиданно светлая идея, и я с надеждой посмотрела на карман его чёрной кожанки, в который, как знала, он сунул портсигар с арсеналом вудуиста.
Матвей задумчиво пожевал губу, постучал пальцами по рулю. И с тяжёлым вздохом признал:
– Вряд ли эти ребята будут мирно стоять и ждать, пока я разожгу свечу, и до них дойдёт дым. Если бы знать, как будет выглядеть помещение, можно ли например подойти к ним незаметно сзади или сбоку – то да, имело бы смысл отправить тебя с Вадимом вперёд как отвлечение. А так…
– Вот именно так мы и пойдём. Ты же сказал, что я всегда могу спрятаться за ним. И на крайний случай – дать ему команду «фас». Пока я буду заговаривать этим козлам зубы, ты попробуешь подобраться незаметно и усыпить их или хотя бы обездвижить.
В моей медленно светлеющей голове такой вариант выглядел идеально. Никаких жертв, никаких разборок – все просто замрут на месте и дадут мне спокойно забрать Женьку. Но, кажется, Матвею идея не очень понравилась: пока машина медленно вкатывалась на территорию завода через ржавые и гнутые железные ворота, он становился всё мрачней.
– Выглядит так себе, – резюмировал бокор, когда навигатор торжественно объявил «вы прибыли».
И правда, судя по виду раздолбанных бетонных стен, разрисованных баллончиками руками местной шпаны – эти задворки города давно стали уголком для нелегальных делишек всяких упырей. А стоило приоткрыть дверцу, как в нос ударил затхлый, кисловатый запах гнили, плесени и дерьма. Я скривилась, но смело ступила на припорошенную осколками и мусором землю – после такой прогулочки белые кроссовки можно будет выкинуть. Старое, обсыпающееся трёхэтажное здание бывшего завода смотрело на нас чёрными провалами вместо давно выбитых окон.
– Вадим, вперёд, за Юлей, – уже командовал зомбаку Матвей, но тот будто упрямился. Бестолково мотал головой и жалобно кряхтел, и только спустя небольшую заминку поплёлся за мной. Похоже, его покорность изрядно потрепали эмоции хозяина, и теперь он голоден не на шутку.
– Мы через центральный вход, а ты ищи боковой, – напоследок кивнула я Матвею, и он трусцой побежал огибать здание. Мелкие капли затихающего дождя блеском покрывали его куртку и чёрные вихры.
Выдох. Ну вот я и практически одна, с очень сомнительной защитой в виде трупа собственного мужа. Вцепившись в рюкзак покрепче, как можно более уверенно пошла вперёд, слыша за спиной тяжёлые шаги Вадика. Дверей у завода не было – наверное, та же шпана выкорчевала и сдала на цветмет. Так что пройдя через проём, где они предполагались когда-то, оказалась в огромном цеху. Пока что света с улицы было достаточно, чтобы не натыкаться на раскиданные бетонные балки и останки от конвейера, но вот куда идти дальше? Впереди зияла сплошная темнота.
Чертыхаясь себе под нос, я продвинулась ещё шагов на тридцать вглубь цеха, стараясь не запинаться об торчащие железки и куски арматуры. Позади раздался жуткий грохот, от которого вздрогнула всем телом и оглянулась: ну, конечно. Вадику ловкость и при жизни была чужда, а теперь он просто пёр вперёд как самосвал без шофёра, сшибая по пути всё подряд.
– А ну, встали! – вдруг эхом прогремел знакомый по телефонному звонку грубый мужской бас, и из темноты показались смутные силуэты людей. – Курица безмозглая, тебе кто разрешал кого-то с собой брать, а? Почему не одна?
– Т-так деньги же его, – заикнувшись от неожиданности, выдала я первое пришедшее на ум оправдание. – Это мой муж, Вадим.
– Ну, допустим, – неуверенно протянул незнакомец и медленно вышел из тени.
Ублюдков оказалось двое. Один высокий и поджарый, смуглый, в добротном вельветовом пиджаке и явно уроженец кавказских регионов судя по оттенку волос и бородки. Второй коренастый, в спортивном костюме и стрижкой под «ёжика», и даже морда у него казалась туповатой – но именно он и толкал вперёд связанного по рукам грубой верёвкой Женьку с тряпкой во рту.
– Твою ж мать, – только и всхлипнула я, увидев, во что скоты превратили любимого брата.
Избитое лицо отекло, запёкшаяся кровь разводами покрывала скулы, вспухшую губу и рассечённый лоб. Один глаз заплыл так, что вовсе не открывался. Свитер и джинсы были сплошь в грязи, левую ногу Женька приволакивал за собой, а на новый тычок кончиком толстого охотничьего ножа в спину, заставивший его выйти ближе к свету, едва слышно простонал.
– Убедилась, а? – без малейшего акцента провозгласил кавказец и довольно хмыкнул, глядя на моё наверняка побелевшее лицо: – Живой, пока что даже без лишних переломов. Бабки гони, или прямо при тебе ему рёбра посчитаем. Эй, муженёк, а ты там хоть моргни что ли?
– Он контуженный, – буркнула я, пока труповатый вид застывшего за мной Вадика не привлёк ещё больше внимания. – Сначала отпустите Женьку. Вот, деньги при мне. Правда, только в рублях.
С этими словами я негнущимися пальцами расстегнула рюкзак и наклонила, показывая купюры. Это были те самые, которые пыталась отдать Матвею, и лежали только сверху – дальше рюкзак был забит бумагой.
– Кидай сюда, – протянул вперёд руки кавказец, на что пришлось резво возразить:
– Развяжите…
– Ты рот-то прикрой, а?! – рявкнул второй бандюган, демонстративно покрутив ножом в воздухе. – Бабе слова не давали! Нал посчитаем, тогда и получишь своего утырка!
И тут где-то слева от нас раздался грохот, бряцание металла о бетонный пол. Вздрогнув, я с надеждой глянула в темноту, ожидая увидеть спасительный дымок свечи бокора. Однако со следующим стуком пульса в виске вся вера в лучшее разлетелась в пыль.
Преодолевая сопротивление извивающегося Матвея, его тащил на свет ещё один хмырь, толстомордый амбал с руками-кувалдами, ростом выше даже здоровяка Вадьки. Прижав к шее своей добычи ярко сверкнувшее лезвие, он торжествующе объявил:
– Я ж сказал, с ней ещё кто-то был! Нашла дебилов, ага! Пытался сзади подлезть, щегол!
Матвей было зло дёрнулся в его руках, но нож сильнее вжался в бледную кожу, оставив на ней тёмно-алую полосу. Я мимолётно встретилась с ним взглядом – уверена, в моём читалась сплошная паника, в то время как он что-то шептал одними губами… И знакомая чернота медленно затопляла его радужку.
Понятия не имела, что он делал. Но у самой внутри больно рвалось от вида крови – и его, и слабо мычащего Женьки. И пока Матвея вели ближе, я резко оглянулась на всё громче, натужней пыхтящего Вадика.
Кажется, остался только план «Б». Дерьмо. Убийцей становиться не хотелось до немеющих коленей. Это уже чересчур.
– Ну что, овечка, не сканало нас обдурить, да? – тем временем открыто насмехался кавказец, делая широкий шаг мне навстречу. – Бабки сюда. Без фокусов.
– Мне очень жаль, – шепнула я, смотря на это хищно скалящееся лицо. Понимая, что другого выхода уже нет. Только жертва.
«Решайся, решайся» – стучало где-то в затылке понимание, какой кошмар собиралась сотворить. И что дорога сюда, в точку невозврата, началась задолго до неудачной брачной ночи…
– Чего тебе жаль, дура?
– Вадим, жрать! – крикнула я во всё горло, и заветное для зомбака слово звонким эхом разнеслось по цеху.
Ему в ответ раздалось утробное, голодное рычание. Трансформация из грубого увальня в машину для перемалывания мяса была до дрожи знакома. Вадим сверкнул клыками и ринулся вперёд, протянув к кавказцу жадные до добычи руки.
– Э-э… Чегой-то… Да твою ж мать! – в ужасе завопил он от этого зрелища и только успел отскочить с пути голодного зомби, как тот с победным «Ы-ы-ы!» наклонился и выцепил из-под ближайшей балки жалобно пискнувшую жирную крысу.
Под общими шокированными взглядами Вадюша с довольным хрустом откусил крысе голову и принялся жевать свежее мясо, пока кровь текла у него по подбородку.
– Едрить…, – добавив ещё парочку непечатных слов, бандюган, державший Женьку, выронил нож и попятился назад, интуитивно спасая шкуру.
Его коллеги оказались чуть более тормознутыми. Но их здорово подбодрило, когда Вадик проглотил последний кусок крысятины и оскалился во все тридцать два окровавленных клыка, с очевидным аппетитом глянув на кавказца.
– Ы-ы-ы…
Ждать, когда он продолжит обедать кем-то покрупней, никто не стал. Напрочь потерявшие браваду ублюдки бросились врассыпную, побросав ножи и оглашая цех отборными матами. Я едва сдержала желание дать-таки Вадику новую команду и позволить закусить одним из них – на самом деле, странно уже то, что он сразу не выбрал жертвой кавказца.
– Вадим, тихо. Всё хорошо. Послушный мальчик, – выдохнул освободившийся от хватки амбала Матвей, не мигая смотря на своего слугу. Зрачки у него всё ещё были неестественно большими, так что догадка пришла сама:
– Так это ты его направил на крысу? А я уж думала, сейчас будет невкусная сцена из «Ходячих мертвецов».
– Нам обглоданных трупов не хватало для полного счастья, – фыркнул Матвей и поднял с пола нож, который только что был у его горла. Подошёл к застывшему в полнейшем шоке Женьке и начал разрезать верёвку на его запястьях. – Лучше помоги своему братцу, а то он, кажется, в жизни не отомрёт.
И правда, в себя Женька не мог прийти долго. Пока мы вели его к машине, он то и дело вздрагивал и бурчал едва различимые ругательства себе под нос. Я хотела было обработать его раны на лице, даже достала из бардачка аптечку, но быстро поняла, что тут нужна помощь посерьёзнее. Рассечение на лбу точно придётся было зашивать, проверять глаз, делать рентген ноги и рёбер.
– Он съел, реально сожрал живую крысу, – наконец-то хоть что-то пролепетал Женька, когда я усадила его на переднее пассажирское сиденье.
– Да ладно, до тебя только сейчас дошло, с кем я живу? – хмыкнула я и не удержалась от клокочущих в горле эмоций, срывающимся голосом добавив: – Дейл, ты когда уже башкой начнёшь думать, а? Да нам тупо повезло, что эти уроды обосрались и сбежали, а если бы нет? Что, надо было дать Вадьке их сожрать? Только он, блин, и тобой мог бы закусить! Понимаешь ты или нет, балбес, какое всё это…
– Дерьмо, – прошептал Женька и откинул голову, тут же прошипев от боли. – Прости. Прости, Чип. Я ведь… не понимал до конца. Знаешь, ну его нахрен, вали-ка от этого потустороннего говна как можно дальше. У меня всего одна сестра.
Я всхлипнула и осторожно обняла его за плечи. Пусть мой пустоголовый братец не умел считать деньги и не отличался деловой хваткой, но он меня действительно любил.
Не став рисковать остатками его здоровья, я уговорила Женьку обратиться в больницу. На обратной дороге в город мы завезли его в ближайший травмпункт, где пришлось соврать о нападении в тёмном переулке. Матвей же повёз Вадима обратно в «Маленькую Италию», оставив меня разбираться с братом. Короткого осмотра хватило, чтобы сразу определить Женьку в стационар на ближайшие дни – нашлось и сотрясение мозга, и переломы двух рёбер, и вывих лодыжки. Благо, хоть не ослеп. До самого вечера я проторчала с ним в палате, и домой пришлось ехать затемно на такси.
Голова шла кругом от очередного безумного дня. И всё же я была рада, что Женька согласился забыть про все наши планы и отпустить Вадима. По возвращению домой моих сил едва хватило, чтобы подняться по лестнице, но вместо того, чтобы пойти к себе, я замерла у дверей в хозяйскую спальню.
Глупо, наверное. И всё же чувство вины после произошедшего выросло до такой степени, что я словно носила в желудке огромный тошнотворный комок, тяжёлый и пекущий изнутри. Сухо сглотнув, несмело зашла в комнату Вадима и включила верхний свет.
Он не отреагировал – продолжал лежать на кровати, заботливо одетый в чистый халат и слепо смотрящий в потолок. Похоже, Матвей хорошо его покормил после приключений на заводе, раз зомби не заинтересовался моим запахом. Тем лучше. Я тихо подобралась к постели и присела на самый краешек, пытаясь найти нужные слова.
Как же сложно. Даже когда хоронила бабушку, я не разговаривала с покойной – как-то не сложилось у меня с верой в то, что от человека что-то остаётся после смерти, кроме куска бесполезной плоти. Но в этот момент мне до жути хотелось верить, что Вадим услышит. Где бы он сейчас ни был.
– Прости меня, – прошептала я, дрогнувшими пальцами накрыв его ледяную ладонь. – За всё. Что обманывала, что играла в чувства, которых нет. Что хотела просто выпотрошить твои карманы. Воровка… банальная воровка. Бабушке было бы за меня стыдно, – голос сорвался, и я запнулась, чувствуя, как защипало подкатившими слезами нос. И всё же продолжила, глядя прямо в пустые глаза покойника: – Так виновата перед тобой. Не дала тебе даже спокойно умереть, издеваюсь над трупом. Завтра всё закончится, обещаю. Тебя смогут оплакать все, кому ты правда был дорог. Прости. Даже после смерти ты оказался лучше меня и продолжаешь спасать, хоть я этого не заслужила. Спасибо за сегодня… И за всё.
Красноречие окончательно меня покинуло, оставив всхлипывать на полуслове. Так как я ни разу не произнесла его имени, Вадим по прежнему слепо смотрел в потолок, не поворачивая головы. Лишь чуть заметно дёрнул рукой, как будто пытаясь избавиться от моего касания.
Всё верно. Прощения я тоже не достойна.
Шумно выдохнув, утёрла слёзы рукавом кофты и поспешила уйти к себе. Легче не стало, комок внутри не рассосался ни на грамм. А когда уловила в своей комнате лёгкий аромат прелых цветов и перца, ещё и тревожно дёрнулось сердце – Матвей ждал на балконе, включив там свет и сидя в плетёном кресле прямо напротив мольберта.
Что-то неладное было в его позе. Всегда лениво-расслабленный, сейчас он казался натянутым как струна – любопытно, почему это не отразилось на Вадиме. Бокор курил явно не первую сигарету, аккуратно стряхивая пепел прямо на палитру с засохшими красками. Окно на балконе было распахнуто, унося лишний дым и делясь свежестью наступающей майской ночи.
Я как можно смелее пересекла комнату и поёжилась от холода, едва ступила на дощатый пол.
– Давно ждёшь? – как можно более небрежно поинтересовалась у Матвея, который в ответ не удостоил меня взглядом, продолжая смотреть только на картину.
– Достаточно, чтобы увидеть всё, – пространная фраза дополнилась новой затяжкой, после чего он затушил окурок в краске. – Только что я увидел и понял… откуда взялось то, чего тут быть не должно.
Он устало откинулся в кресле и сжал пальцами переносицу. Я же, в отличии от него, понять не могла ни черта, а потому напряжённо сложила руки на груди и прикусила губу, прежде чем решиться на вопрос:
– Продолжение будет? Или так и будешь нести всякий бред?
Матвей наконец-то соизволил открыть глаза и встретиться со мной взглядом. В болотной зелени не оказалось ни типичного для него ехидства, ни подкола, ни вызова – только нечто, ужасно напоминающее моё собственное отражение в последние дни.
Стыд. Вина. Желание провалиться сквозь землю от ощущения, что ты последнее дерьмо.
– А ты знала, что я абсолютно не умею рисовать? В школе по ИЗО была тройка из-за полного пространственного кретинизма, – глухо пробормотал Матвей, опустив глаза. Словно не выдержал прямого зрительного контакта.
– Разве? Кажется, этот портрет рисовал опытный художник.
– Он рисовал себя сам. Я лишь… лил замешанную на твоей крови краску.
Матвей вскочил с кресла и резким движением сдёрнул ватман с мольберта. А затем перевернул его, показывая мне обратную сторону листа, тщательно испещренную чёрным мелком. Сотнями крохотных символов вуду по всему периметру и ровными дорожками до центра – снежинки, чёрточки, кресты и черепа. В середине они сливались в сплошное чёрное пятно.
– И… что это означает? – с трудом выдавила я, стараясь не придумать дюжину пустых догадок.
– Что я конченный мудак. – Матвей так яростно принялся сворачивать ватман в рулон, что костяшки пальцев побелели от напряжения. Больше он не смотрел на меня, только на лист в своих дрожащих руках. – Твоя плата… о которой ты не имела малейшего понятия. Тогда, в ту ночь в отеле, я решил, что это мой шанс. Передо мной была какая-то избалованная меркантильная овечка, не стоящая и ломаного гроша. И я решил… что это именно то, за чем меня послал Барон. Что хозяин сам дал мне возможность скинуть ошейник. Наконец-то решил исправить свой старый грешок… Но духи не знают стыда и жалости.
Я практически не дышала, всё ещё плохо улавливая, что он пытался сказать. В груди стучало всё быстрее, потому что таким глухим, покаянным тоном и усиленно пряча глаза о простых вещах не говорят.
– Юля, этот портрет… не простая мазня. Этот лист отражает душу. Если вспомнишь историю про Дориана Грея – уловишь связь. Только он не уродуется взамен изображённого, он зеркалит то, что внутри. А если я запечатаю его, поставлю последний штрих – твоя душа потянется за ним, куда бы я его не использовал. Кому бы не отдал. Даже духу смерти.
– И ты собирался… через мою выторговать собственную душу у хозяина, – ахнула я, наконец-то сопоставив все его признания в одно целое.
– Да, – тут же подхватил Матвей, натянуто улыбнувшись моему шоку. – Пока портрет был уродлив, я был спокоен. Мои предположения только укреплялись: повёрнутая на деньгах зараза настолько прогнила изнутри, что отдать такую душу в обмен на долгожданную свободу казалось… честным? Нормальным? По крайней мере, справедливым. За всю херню, что ты творила с собственным мужем. Но потом краски потекли не в то русло. Я пытался испортить каждый новый мазок кисти по бумаге, а твоя кровь всё равно вставала на верные места. Отражала изменения, которые происходили с тобой день ото дня. И сегодня, когда портрет стал безупречным, я понял, что проиграл.
От этого потока сдавленных эмоций и горечи, который вылился на мою гудящую голову, хотелось выть и кричать. Я всё стояла, словно пришпиленная, не в силах выплеснуть хоть толику своих желаний… А хотелось многого. Подлететь, дать смачную пощёчину, двинуть ногой в пах. Кто дал этому засранцу право решать, кем можно торговать, а кем нет?! С чего он вдруг решил, будто его душа дороже моей?!
Почему я всё ещё слушала этот бред, не в силах сморгнуть влагу с щиплющих глаз. Больно, чёрт, как же больно давило грудь, как сильно перехватывало горло.
– Но знаешь, Юль, я рад, – вдруг горячо продолжил Матвей, словно не замечая моего агрессивного ступора. – Рад за тебя. Что ты так сильно изменилась, что твоя душа стала настолько прекрасной. И пусть… пусть я останусь рабом до гроба, но не сделаю того, что собирался. Не обменяю тебя на себя, потому что теперь эта душа куда более ценна, чем моя. Не будем радовать Барона такими щедрыми подарками. Утром ты собиралась разорвать сделку… Так вот, это официально делаю я сам.
Он вдруг достал из кармана куртки зажигалку, второй рукой поднял повыше свёрнутый в рулон портрет. Глядя прямо на меня, задыхающуюся от гнева и клокочущих изнутри эмоций, улыбнулся во все тридцать два. И понёс к кончику листа плящущий в его кулаке огонёк.
Бумага легко загорелась, живо съедая сантиметр за сантиметром, пока пламя не начало лизать пальцы бокора. Он небрежно стряхнул последний кусочек на всё ту же палитру, грозя пожаром плетёному столику. Я не мигая наблюдала за тем, как огонь уничтожал мой портрет… Отражение моей души, которое едва не стало клеткой до конца дней. Чуть было не сделало из меня рабыню духа смерти.
Лишь потому, что у бокора встал член на моё тело? Господи, и это я про него решила, что он другой… другие мужики хотя бы были честны со мной. И не желали поработить душу, только оттрахать тело. Что ж, и это он почти сделал, если бы у нас было лишних полчаса до звонка Женьки.
Идиотка, какая же я наивная идиотка. Ничем не лучше наивных дур из голливудских фильмов. Да мной просто собирались воспользоваться.
– Пошёл вон, – процедила я хрипло, как только к сжатому тисками боли горлу вернулась способность издавать звуки. – Сейчас же. Иди к своему дьяволу, или Барону, или кто он там. Чтобы я больше не видела тебя.
– Юль, я понимаю…
– В задницу себе засунь свои понимания. Бери деньги и вали отсюда ко всем своим потусторонним чертям. И не забудь завтра упокоить Вадима, как только он окажется на людях. Желательно при этом не показываться мне на глаза, а то не сдержусь и дам ногой по яйцам.
– Знаю, я не должен был… Делать о тебе поспешных выводов. – Матвей попытался поймать мой взгляд, но я вылила на него такой ушат льда и презрения, что ему осталось лишь вздрогнуть и спешно застегнуть куртку. – Ладно. Если ты так хочешь… Не волнуйся, завтра Вадим окончательно умрёт. И больше ты меня не увидишь.
– Очень на это надеюсь.
Он пролетел мимо меня так быстро, словно его кусала за задницу собственная совесть. Если бы она у него была.
А я ещё долбанных пять минут не могла пошевелиться, глядя на тлеющий на палитре пепел.
