Катерина Траум
Мой муж – зомби
Зато Вика, кажется, и впрямь неравнодушна к Вадиму: ну какая личная секретарша устроит подобный беспардонный разнос, грозящий ей увольнением, только потому что болезнь начальника показалась липовой?
– Не думала, что тебя можно и впрямь вот так полюбить, – приглушённо заметила я, развернувшись к Вадиму. – Она ведь готова за тебя глотки рвать. Почему ты тогда женился на мне? Ради отца? А она бы сделала тебя счастливым. Варила борщи и рожала детей, как ты и мечтал. Глупые мужики, подавай вам смазливую мордашку…
Вместе с этим грустным пониманием пришло и другое: оправданий отсутствию Вадима на дне рождения отца не будет. Он должен приехать хотя бы формально, на полчаса. Иначе дело станет в разы хуже.
До самой ночи меня одолела тоска. Уехала Вика, отправилась домой Нина Аркадьевна, а у меня не просыпалось желания хотя бы сварить себе чашку кофе. Пока отмывала отчаянно щиплющее тело и прибиралась в комнате Вадика, думала только об одном: всё кончено. Если уж секретарша легко вычислила попытку обмана, то Владимир Сергеевич раскусит нас в два счёта. А учитывая, что его сынок вопреки всем заверениям бокора всё-таки начал медленно тухнуть – сдаётся, пора доставать всю наличку включая доллары, хватать Женьку и пилить куда подальше. Оставить надежды на «Райстар» и дать бедолаге Вике мирно похоронить Вадима.
Я села разбирать гору свадебных подарков, которые давно мешались под ногами, когда в мою комнату постучался Матвей. За окном уже была кромешная темнота, а стрелки часов подбирались к полуночи.
– Не спишь, актриса сгоревшего театра? – вполне дружелюбно позвал он.
– Уснёшь тут, когда надо разгребать наваленный бардак, – мрачно отозвалась я, подняв голову от очередной яркой упаковки. Фантазии гостей хватало лишь на конверты, чайные сервизы и мультиварки. Какой-то аноним сунул китайский робот-пылесос.
– Не поможешь мне? Это быстро.
Я поднялась с пола, поправила шорты и без лишних разговоров вышла на зов. Меня снова подташнивало, наверное, от голода – а ещё сильнее скрутило живот, когда почувствовала исходящий из открытой спальни Вадима сладковатый смрад.
– Ты всё ещё собираешься проводить полуночный ритуал? – нахмурившись, сообразила я. – Брось, Матвей. Всё кончено. Он уже гниёт, и через четыре дня точно не сможет свеженьким пройтись перед отцом и убедить того…
– Сдаёшься? – удивился Матвей, едва не выронив из рук свою спортивную сумку. – Не верю. Ты проползла по дереву на высоту третьего этажа, обнималась с зомби и рисковала шеей, чтобы так легко признать поражение? Нет, это точно не ты! Где упрямство, где храбрость?
Я подавила улыбку: в его устах всё звучало куда круче, чем было на самом деле. И тёплый поток надежды начинал воскресать в груди от сквозящего в болотных глазах восхищения. Вот уж парадокс: мне удалось его восхитить не откровенным нарядом или умасленным в спа телом, а своим покорением берёзы в саду.
Ненормальный. Но и я тоже уже вряд ли могу считаться образцом адекватности. Обречённо пробормотала:
– С чем тебе надо помочь?
– Я обещал, что он упадёт абсолютно свежим трупом тогда, когда тебе будет нужно. И что он начал… портиться – моя вина и мои излишние эмоции. – Матвей неловко замялся, пряча от меня взгляд, но и без того было ясно, кто причина и настоящая виновница трупных пятен. – Всё ещё можно поправить, правда, будет грязно и в целом довольно опасно. Принеси аптечку, обязательно со жгутом. Чистить зомби от гниения – то ещё занятие.
Скрывая нервную дрожь, я кивнула и бросилась выполнять просьбу. Аптечка нашлась в верхнем шкафу на кухне, там же на плите стояла кастрюля куриного супа, к которому никто не притрагивался. Как-то бесчеловечно заставлять Нину Аркадьевну готовить, а потом выливать всё в унитаз… Может, дать ей неделю отпуска? Неплохая идея.
Вернувшись на третий этаж, я застала Матвея идущим по коридору вслед за плетущимся Вадимом. Бокор завёл его в ванную, стянул с него халат и приказал лечь прямо на пол.
– Что ты будешь делать? Надеюсь, не кромсать его на куски? – глухо прохрипела я, ужаснувшись получающейся картине.
Вадик послушно растянулся на кафеле и уставился невидящим взглядом в потолок. В глазах у него всё ещё были линзы, от чего вид был куда человечнее.
А чувство вины перед ним – острее.
– Кромсать придётся не его, – между дел бросил Матвей, раскрыв сумку и достав из неё чёрные свечи. – Жгут принесла?
Я поставила аптечку на крышку унитаза и вытащила резиновую «кишку», пока бокор методично раскладывал вокруг зомби обмотанные нитками куриные лапки и мелкие полированные косточки.
– Приготовь ещё бинт и отойди подальше. Не бойся и не вмешивайся, что бы ни произошло. Когда свечи погаснут, сможешь меня перевязать, но не раньше, – строгие наставления эхом разошлись по прохладной розовой ванной, и я зябко поёжилась, пятясь к стене.
– Т-ты… будешь себя резать? – шокированным шёпотом уточнила я. – Не надо. Правда, оно того не стоит.
– Посмотри на него, – хмуро указал Матвей на грудь Вадима, всё ещё живописно покрытую следами смерти. – Это нарушение сделки. Если хоть одна сторона не выполняет всё как договаривались, сделку можно аннулировать. Я точно не хочу, чтобы за нарушение слова меня покарал Барон. Так что просто помоги, если не сложно: я могу отключиться, нужно будет остановить кровь. Жертвенного барашка у нас тут нет, так что бараном быть мне. Если, конечно, не хочешь предложить себя, – хмыкнул он, попутно поджигая фитиль последней свечи, и поставил её в ногах зомби.
Мне много хотелось сказать. Но ещё больше – отлупить себя за глупость. Это не он виноват и не ему теперь должно быть больно! Это я лезла к нему с поцелуями, это я вывела на откровенный разговор, это мой невозможный эгоизм и желания теперь проступили пятнами на Вадиме. От пекущей внутренности вины я забилась в угол, обняла себя за плечи и хмуро принялась наблюдать за происходящим. Холодный кафель жёг исцарапанные ступни.
Матвей невозмутимо нарисовал чёрным мелком у самой головы Вадима несколько символов: ромбик и звёздочки; нечто, слабо похожее на витиеватый крест со снежинками на концах. Закончив, он затянул жгут на предплечье, помогая себе зубами – так легко, как будто далеко не впервые. Я было хотела предложить помощь, но прикусила язык: просил же не вмешиваться, пока не погаснут свечи.
Вынув из джинсов телефон – впервые за все эти дни увидела у него потёртый чёрный смартфон – включил на нём громкий и ритмичный барабанный бой и положил гаджет на пол. Я сухо сглотнула: так вот, откуда этот звук каждую полночь. Последним из сумки бокора показался короткий нож с костяной рукоятью, а после он выключил верхний свет и погрузил ванную во мрак.
Барабанный бой эхом откатывался от стен и дрожью уходил в живот. Матвей сел по-турецки сбоку от Вадима, положил рядом нож и закрыл глаза, медленно покачиваясь взад-вперёд в одном ритме с барабанами. Кажется, это было вхождение в транс – по крайней мере, похоже на медитацию. На этот раз он не призывал хозяина и не приносил ему дары: видимо, этот ритуал считался чем-то не требующим вмешательства лоа напрямую.
Всё это были одни только догадки. А тем временем бой ускорялся, и моё сердце словно тоже уловило темп, стуча всё быстрее. Пульсация в кончиках пальцев – интересно, если это ощущала даже я, каково Матвею? Он продолжал раскачиваться со всё большей амплитудой, затем медленно поднял руки. Символы на его предплечьях излучали слабый синеватый свет. Я не сразу заметила у него нож, а когда лезвие сверкнуло в пламени свечей, едва сдержала испуганный вскрик.
Безо всякой жалости, одним точным жестом Матвей глубоко разрезал правую ладонь – ту, у которой на тыльной стороне был паук. Чёрный узор словно налился кровью, став ярко-алым, когда вязкий ручеёк полился на грудь Вадима. Добравшись до трупных пятен, капли сами скатывались в лужи, равные им по форме, и с шипением испарялись с тела.
Кровь бокора уносила в розоватый пар и все следы на его слуге. Матвей сжал ладонь, щедро поливая зомби алой жижей, и даже принялся размазывать её по бокам – везде, где мы заметили повреждения. Последним он коснулся виска Вадима, и я увидела, как сильно дрожали от напряжения его пальцы. Несмотря на жгут и в целом безопасное место для раны, поток крови был пугающе сильным, аномально. Как будто суть не в жидкости, и это только проводник внутреннего электрического заряда.
Свечи трещали, барабанный бой не затихал, а ванная утонула в розоватом тумане. На языке проступил неприятный привкус металла. Матвей не останавливался, продолжая поливать кровью Вадима и что-то шепча себе под нос с закрытыми глазами. До этого лежавший смирно, зомби вдруг громко взвыл, и в этом крике мне чётко слышалась боль.
Только после этого Матвей слабо прохрипел, распахнул дрожащие веки. Оторвал руку от своего слуги и внезапно без сил завалился набок. Кровь продолжала течь из его руки, и я было дёрнулась помочь, но пришлось подождать ещё несколько ужасно долгих секунд, пока не погасли все свечи и вместе с этим закончилась звуковая дорожка в телефоне.
Метнувшись к выключателю, я зажгла в ванной свет и схватила бинт.
– Матвей? Ты как? Очнись, эй!
Мой зов он явно не услышал. Чёрт, если этот идиот подохнет из-за пореза на ладошке, я сама его прибью!
А внутри ядовитой змеёй колыхнулось: подохнет из-за тебя.
Ну уж нет. Подтянувшись к его руке, я принялась наматывать на рану бинт, моментально пропитавшийся алым. Это точно было не в порядке нормы – казалось, что порезана как минимум вена, чего не могло и быть. Затянув потуже повязку, я обхватила пугающе холодное лицо Матвея в ладони, пытаясь привести в чувство.
– Ну же, очнись…
Его веки слабо затрепетали, но открыться не спешили.Чертыхнувшись, я попробовала легонько похлопать его по щеке, и тут до меня донеслось лёгкое сопение.
Так он что, уснул?!
Приложив ухо к его груди, убедилась в чётком, ровном биении пульса. Умирать никто точно не собирался, но силы зомби он отдал до дна. К слову, тот как будто даже с любопытством сел на полу и наблюдал за мной, так что пришлось резко осадить перепачканного до самой макушки муженька:
– Вадим, иди в душ. Прямо, где вода, где мы с тобой мылись. Сейчас уложу этого Гарри Шпроттера и займусь тобой. Ясно?
Не знаю, как много он понял, но всё же неуклюже поднялся и потопал, куда было велено. За ним на кафеле оставались красные следы ступней.
Матвей не просыпался, но когда я осторожно развязала жгут, больше крови на бинте не было. Добавив еще пару слоёв в повязку для верности, закинула левую руку горе-колдуна себе на плечо и медленно подняла его с пола. К моему удивлению, весил он куда больше, чем казалось на вид.
Проглотив возмущения, я полностью приняла его вес на себя и как могла потащила из ванной. Если он и спал, то точно не обычным сном. Отдал все силы и не мог теперь даже глаз открыть – похоже, знал, что так и будет. Что цена исправления ошибок довольно высокая и неприятная. Я и сама устала до жути, и волочить его дальше собственной спальни точно не была способна: пусть поспит тут ночь. С трудом скинув с себя безвольное тело бокора на мягкий матрас своей постели, на мгновение замерла от ощущения странно-перевёрнутого дежавю.
Поменялись ролями за сутки. Супер. Вот только больше – никаких потаканий желаниям, если ещё собираюсь стать хозяйкой «Райстар». Матвей громко, расслабленно выдохнул, когда его голова коснулась подушки, и у меня пропали мысли, что о нём стоило волноваться.
Зато перехватило дыхание, когда взгляд зацепился за эти длинные ресницы. Умиротворённо расслабленное лицо бокора виделось ещё бледнее, чем обычно. Скулы острее, а сам он – беззащитнее. Во рту пересохло. Нельзя быть таким… притягательным, когда пару минут назад проводил ритуалы над трупом. Это не стыковалось, как летающие в потоке смертельного урагана плюшевые мишки.
Пульс снова застучал быстрее. Глупая, глупая Юля со своими глупыми желаниями: откинуть с его лба чёлку, накрыть одеялом, выключить в комнате свет. Зачем мне заботиться о его удобстве?
И всё же спустя короткий миг колебаний я это сделала – прикрыла Матвея пледом, щёлкнула выключателем и вышла на балкон. Вдохнуть глоток кислорода после всех кровавых паров и аромата прелых цветов, которыми теперь будет пахнуть моя кровать.
Завтра же поменяю постельное бельё.
Голова гудела. Дурацкое ощущение, что я отделилась от своего тела, от собственного «я»: Юля Валицкая не перевязывала ничьи раны, не знала ни вины, ни стыда, и уж точно не жалела о браке, который сулил разрешение всех финансовых проблем. А той Юле, что сейчас стояла на озарённом уличным фонарём холодном балконе, было так тошно от себя самой, что хотелось взвыть на всю чёртову «Маленькую Италию».
Раздвинув створки окна, я обратила внимание на так и оставшуюся рядом стойку для презентаций, которую Матвей использовал как мольберт. Нарушать обещание не подглядывать – нехорошо, но сейчас мне до дрожи было нужно хоть что-то приятное. Он меня рисовал. Неспроста же, правда?
Скользнув к стойке, я взялась за край ткани и приподняла её. И застыла в изумлении. Ожидала, что фонарь высветит набросок настоящей красоты, эскиза мастера, но вместо этого на ватмане была странная красно-коричневая мазня, лишь отдалённо напоминающая очертания женского лица. Отдалённо – потому что у него были пугающие чёрные провалы вместо глаз… Жуткий призрак. Отпечаток какого-то уродства без яркого цвета и формы.
– Любитель? Да уж прямо скажем – талантом тут не пахнет, – задумчиво протянула я, закрыв это чудище тряпкой.
И зачем вообще тратить время и краски на такую откровенную грязь? Между лопаток скатились ледяные мурашки: казалось, то тёмное месиво с бумаги отпечаталось в памяти так крепко, что будет преследовать во снах вместе с неприятным пониманием…
То, что делал Матвей с помощью моей крови, явно не имело никакого отношения к искусству.
Глава 14
– Ну что, «Ходячие мертвецы» или «Дневники вампира»? – между дел поинтересовалась я, одной рукой закидывая в рот попкорн, а другую по-хозяйски положив на плечо Вадима.
Он кивнул, чем меня безумно порадовал: тренировки последних трёх дней давали плоды. Я больше не пыталась спрятать зомби подальше, а после визита Вики дала Нине Аркадьевне неделю отпуска. И теперь Вадим сопровождал меня постоянно. Приходилось заставлять себя не морщиться и не дрожать, прикасаясь к нему, а заодно учить его командам, которые пригодятся на приёме в честь дня рождения Владимира Сергеевича.
Почему-то тот до сих пор не звонил, хотя всё, что получил от меня – переданную через его сиделку новость об ангине сына. Это молчание казалось бы странным, если бы не всё дикое дерьмо, которое окружало мою замужнюю жизнь.
Я довольно неплохо приловчилась командовать зомби без слов. Положить руку на плечо – «кивни», взять за запястье – «топай за мной», пригладить волосы – «покажи пальцем на горло». Не сразу, но до Вадима дошёл хотя бы этот набор команд, и теперь ожидание грядущей встречи с его отцом не несло прежнего страха.
Выкрутимся. Особенно если Женька сегодня не подведёт и поможет сыграть новое представление.
– Правильно, зомби нам и в реале хватает, давай уж лучше вампиров, – согласилась я с немым кивком своего дохлого муженька, взяв ещё попкорна из чашки на подлокотнике.
Со стороны посмотреть – прямо идеальная парочка перед телеком в гостиной. За три этих безумно гадких дня висящая в доме хандра вынудила меня начать разговаривать хотя бы с трупом, чтобы не сойти с ума от тишины. Никто в здравом уме не назвал бы меня хорошей девочкой, но я усвоила уроки и знала: чем дать Матвею снова резать себя, лучше сохранять дистанцию любой ценой. И у нас неплохо получалось избегать друг друга.
Утром мы вставали в разное время и в разное время завтракали. Я не заходила на второй этаж вообще, а он поднимался на третий только в полночь, когда я крепко закрывалась в спальне. Мы оба не хотели появления новых трупных пятен на нашем общем «малыше», и потому виделись лицом к лицу лишь раз в день, на сеансе рисования. Он молча приходил на балкон, молча подставлял палитру для сбора кровавой дани под мой уже незаживающий под пластырем палец и молча продолжал картину, на которую я больше не хотела смотреть.
А не смотреть на сосредоточенно хмурящегося художника с его падающей на лоб чёлкой – не могла. И вполне замечала, что с каждым таким сеансом Матвей казался всё более угрюмым, очевидно недовольным своей работой. Пару раз даже чертыхался и менял краски на палитре, словно внесение иных цветов спасло бы его адовую мазню.
Всё ещё чувствуя вину за порез на его ладони я все три дня оставляла на кухне для него заказанные в одном из Вадькиных азиатских ресторанов блюда, где соль заменялась ламинариями. А он для меня – свежесваренный кофе в турке по утрам. Мы не договаривались и не обсуждали это, ведь с той ночи, как Матвей спал на моей кровати, между нами звенела одна только напряжённая тишина, стоило оказаться наедине.
Поэтому я везде ходила с Вадькой. Чтобы не задохнуться в этом кипящем супе, который только нагревался сильнее каждую ночь через исходящий от моей подушки запах прелых цветов. Я сменила всё бельё кроме наволочки. Наверное, поэтому мне снилась всякая дичь, непременно с участием костлявых прохладных пальцев, которые оказались такими крепкими. Руки – надёжными. А чувство защищённости манило, как уютная норка манит дикого зверька.
Его запах меня успокаивал. Дарил уверенность, что афера всё-таки выгорит.
На огромном плазменном экране уже мелькало «в предыдущих сериях», когда с лестницы послышались тихие шаги. Я убрала руку с плеча Вадима – блин, глупо-то как! – и мельком глянула на настенные часы. Семь вечера, Женька должен приехать с минуты на минуту. Неплохо было бы предупредить бокора о наших с братом планах.
– Подержи, – сунув чашку с попкорном в руки Вадиму, велела я, и тот впервые выполнил приказ без обозначения своего имени.
Хотела было подняться с дивана, но неожиданно Матвей сам подошёл к нам и сел в кресло напротив с задумчивым выражением лица.
– Хорошо справляешься, – кивнул он на зомби, который с сомнением принюхивался к попкорну. – Так бы сразу. И многих проблем удалось бы избежать.
– Вау, мы снова разговариваем? – вопросительно подняла я бровь, беспокойно заёрзав.
Стоило ему появиться и бросить на меня один такой вот изучающе-пронизывающий взгляд – и в груди сладко потянуло от воспоминания ощущения, как эти самые руки держали меня на весу на уровне третьего этажа. Страх, невесомость и полное доверие, пусть всего на миг, и всё же упустить контроль над своей жизнью оказалось… приятно.
– Не я объявил игру в молчанку, – невозмутимо пожал плечами Матвей, словно не заметив моих порозовевших от удовольствия щёк и нервного покусывания губ. – Ты сама решила, что так безопаснее, и я согласился. Кстати, спасибо за ужины с ламинариями: это куда лучше пресной еды.
Болотная радужка просветлела – или мне так показалось в свете ламп от хрустальной люстры над нашими головами. У скул на миг мелькнули ямочки, словно он хотел улыбнуться, но изо всех сил сдерживался. А вот я не умела ограничивать себя в эмоциях.
– Тебе… спасибо за кофе, – прошелестела в ответ, наконец-то открыто встретившись с ним взглядом.
Зомби рядом со мной многозначительно и беспокойно задёргал головой, на что пришлось спешно убрать с его коленей попкорн и заверить:
– Вадим! Эй-эй! Всё хорошо! Успокой…
Но его бокор не стал тратить время на уговоры. Лишь краем глаза я заметила, как он щёлкнул пальцами, а затем сжал их в кулак. И зомби тут же прекратил брыкаться, сев с идеально ровной спиной и вперив мутные глаза в телевизор.
– Какого… – пробормотала я в полном непонимании, убирая за ухо мешающую прядь волос. Посмотрела на руку Матвея, ту самую, с пауком, всё ещё сжатую в кулак. Затем снова – на Вадима. И дикая мысль вспыхнула в голове: – Стоп-стоп-стоп… Так ты можешь…
– Сделать вот так? – озорно прищурившись, выдал Матвей, сопроводив слова парой быстрых жестов: похожих на «окей» с оттопыренными пальцами, сменившиеся хлопком.
Меня резко, без предупреждения обхватили за талию огромные лапищи Вадика. Я взвизгнула от потрясения и попыталась вывернуться, а он тем временем бескомпромиссно и не замечая сопротивления усадил меня на свои колени. Попробовав поскрести ногтями по его твёрдым ледяным предплечьям, моментально осознала: боли он не почувствует, и пока не прекратится приказ, все мои извивания только повеселят его хозяина. Это всё равно, что толкать танк.
– Хватит! Фу! Вадим, отпусти! – наудачу попробовала я закончить демонстрацию, при этом зло смотря только на давящего смешки Матвея.
– Его тело полностью под моим контролем, не считая реакции на мой пульс. Мне не нужно озвучивать все повеления, – как ни в чём ни бывало заявил он, поднимая вверх раскрытую ладонь, и зомби тут же разжал хватку, позволив мне вскочить на ноги. – Но это нужно было тебе, научиться и осознать ответственность…
– Ах, ответственность! Отмороженный садист, да тебя прикалывало издеваться надо мной!
Я схватила ближайшую диванную подушку и от души запустила в его чёрную макушку. Матвей с готовностью отклонился, так что снаряд прилетел в вазу с конфетами на журнальном столике. Та грохнулась на паркет и моментально разлетелась на осколки, смешавшиеся с леденцами монпансье.
– Да я не издевался, честно! – напрочь выдавая себя широкой улыбкой оправдывался Матвей, пока я со скрипом зубов тянулась за второй подушкой. – Юль, ну всё, сейчас весь дом разнесёшь! Я же тебя учил, балбеска! Чтобы ты смотрела на меня и сама привыкала с ним обращаться. И ты молодец, свою систему команд для него придумала – теперь я точно спокоен…
– Спокоен?! Так может, тебя давно никто не раздражал?! – тяжело дыша от возмущения, никак не могла унять я праведный гнев, отправив в него подушку, которую он перехватил на лету.
Словно болея в этой битве за меня, издал подбадривающее «Ы-ы-ы» Вадик, напомнив причины, по которым не рекомендовалось затягивать бокора в такие бои. Сукин сын, даже не врезать ему как следует!
– Так было надо, – выдохнул Матвей, тут же прикрыв веки и сев в кресле ровнее. Костлявые пальцы сильнее вцепились в подушку, что заставило и меня оставить все ругательства на языке: пусть успокоится, пока это не получило последствия. – Если бы ты сразу знала, что я могу управлять им без слов, то точно не стала бы учиться. А тебе это нужно, я же не всегда рядом. Ты три дня прекрасно справляешься с ним сама, вот я и решил…
– Ты поедешь с нами, – не терпящим возражений тоном отрезала я, сложив руки на груди. – Завтра день рождения отца Вадика. И ты едешь с нами. Если что-то пойдёт не по плану, если я не смогу вовремя дать ему нужную команду перед гостями, нужна будет твоя помощь.
– Если моё присутствие не будет выглядеть странно – без проблем, – безоружно пожал он плечами с извиняющейся улыбкой. – Прости, что недоговаривал тебе.
Я демонстративно отвернулась, как бы говоря, что подумаю над прощением, но ещё не уверена – хотя в душе прекрасно знала, что извинила его за эту ложь ещё с первой подушкой. Теперь вот надо осколки убирать – эх, тяжко без домработницы…
Вдруг с улицы раздался громкий ор сирены, и я ахнула, потому как совершенно забыла о планах на вечер:
– Чёрт, это Женька…
– Твой брат? На скорой?
– Да. Мы с ним договорились, что сегодня изобразим, как будто Вадима повезли на удаление гланд. Ну чтобы завтра перемотать ему горло, и он мог молча ограничиться коротким дежурным визитом. А приезд скорой если что подтвердят соседи, народ тут дико любопытный, – быстро объяснила я суть происходящего и побежала к полочке у входной двери за пультом от ворот.
– И твой брат смог найти машину скорой помощи, которая приедет на фальшивый вызов? – с интересом следил за мной Матвей, пока я щёлкала кнопкой, впуская долгожданную «карету».
– Ну, у водителя скорой тоже есть дети, которым нравятся дорогие подарки. Ничего сложного, грузить к ним Вадика мы не будем – машина просто приедет, посверкает мигалками во дворе и уедет. За воротами никто и не поймёт, отправился кто-то в стационар или нет.
На этих словах я с широкой приветственной улыбкой распахнула дверь, и как раз вовремя: по ступеням крыльца уже поднимался Женька в наспех наброшенном на плечи белом халате. С радостным писком бросившись к нему на шею, я с превеликим удовольствием прижалась к брату и расцеловала его в обе щеки. Родной запах бергамота и табака словно погладил рецепторы: в полумраке под порогом мне не нужен был свет, чтобы знать, как он наверняка улыбался в ответ.
– Ого, я как будто с того света вернулся! Ты чего как из леса сбежала, Чип? – со смехом приобнял меня Женька в ответ и чуть тише добавил: – Всё, как заказала. Скорая с сиренами во дворе, мольберт потом выгружу. А он тебе зачем, кстати?
Я смутилась, не желая особо рассказывать о том, какой подарок решила сделать для Матвея. Мне просто за эти дни уже стало неловко наблюдать за тем, как ему приходилось склоняться над листом на наших сеансах и постоянно поправлять отъезжающую стойку, совершенно не предназначенную для рисования. Это – мелочь в сравнении с тем, как он проливал кровь за мою тупость.
– Да так, небольшой презент для друга, – расплывчато сформулировала я ответ, на что Женька как-то уж очень понимающе шепнул ещё тише:
– Это кстати наш. Не покупной, наш, деда Леонида. Я сохранил, – гордо выпятил он грудь, вынуждая отойти на полшага и восхищённо пролепетать:
– Серьёзно? Ты… молодец, Жень. Спасибо.
Благодарно потрепав его по каштановым вихрам, я посторонилась и наконец пропустила брата в дом. Он между дел разулся и по-мужски пожал руку тут же вышедшему навстречу Матвею:
– Ну привет, братец. Как тут ваши дохлые дела? – слегка преувеличенно бодро поинтересовался Женька, хотя мне слышалось напряжение в тоне.
– Да так же, как и ваши живые: тянемся помаленьку, – даже не повёл бровью бокор.
Обменявшись дежурной любезностью, они прошли в гостиную, а я закрыла входную дверь и метнулась следом, прошлёпав босыми ногами по паркету. Но как только верхний яркий свет упал на лицо Женьки, громко ахнула:
– Это что?!
Прекрасную, совершенную мордашку моего близнеца обезобразил смачный кровоподтёк на скуле. Кинувшись к нему, я приподняла его голову за подбородок, поворачивая синюшной стороной к свету, и от злости сжала челюсти, моментально словив дежавю из детства. О том, как каждый, кто смел обидеть моего брата, получал люлей от меня.
– Кто это сделал? – прошипела я, и Женька смущённо вывернулся из моих рук, пряча взгляд чуть остывших медовых глаз.
– Чип, ну не сейчас…
– Кто. Это. Сделал? – настойчивее отчеканила я, едва сдерживая желание вспомнить пару некрасивых приёмов времён песочницы и оттаскать за волосы неведомого обидчика.
Женька умоляюще посмотрел на Матвея, и тот без слов понял просьбу. Ох уж эти мужики: чтобы признаться в слабости, да на глазах другого самца, это мы ни в жизни!
– Вадим, за мной, – небрежно скомандовал бокор, наверное, лишь по привычке использовав слова. Зомби, послушно поднявшись с дивана, потрусил следом.
Я с раздражением прищурилась, наблюдая за ними. Матвей не утруждался больше никакой комедией: поставив на раскрытую левую ладонь указательный и средний палец правой руки, имитировал ими высокие шаги, которые Вадим старательно копировал. Никакого физического волочения по ступеням и надрывания кишок.
Нет, этот засранец и правда устроил для меня личный театр садизма, вот и всё. Вопрос лишь в том, почему решил закончить этот урок…
Женька проводил их полным ужаса и недоверия взглядом, а когда они скрылись из виду – передёрнулся всем телом.
– Полная жуть, – пробубнил он. – Покойники, шаманы. Как ты тут ещё не свихнулась?
– Да уже почти, – мрачно отозвалась я и плюхнулась на диван, кивнув ему на кресло. – Рассказывай. Кто тебя так разукрасил?
– Шавки Будулая. У двери в квартиру караулили, скоты.
Он притих и сел на предложенное место, едва не наступив на рассыпанное стекло. Пришлось со вздохом поднять-таки зад и пойти к кладовой за щёткой и совком. Мой обречённый вид при этом не остался без удивлённого комментария:
– Ты сама убираешься? А где ваша бабулька-божий одуванчик?
– В отпуске, – чуть громче чем обычно отозвалась я, вытаскивая из владений Нины Аркадьевны орудия труда. – Не хочу, чтобы её сожрал Вадька. Он тот ещё проглот.
Если до этого мне Женька казался непривычно тихим, то теперь он и вовсе замер, а глаза его медленно увеличивались в размере. Списав это на шок осознания, в какой на самом деле опасности мне приходилось жить уже вторую неделю, я не спеша начала сметать в совок осколки и конфеты.
– Чип, ты… как? – вдруг глухо спросил Женька, пытаясь заглянуть мне в лицо. – Честно, ты держишься? А то мне кажется, у тебя слегка… ну…
– Крыша поехала? – понимающе хмыкнула я и мягко стукнула ему щёткой по лодыжке. – Ноги подними.
Он выполнил просьбу, смешно задрав ступни в идеально белых носках, и я вымела из-под них возможные мелкие стёклышки. Всё знаю, ему можно и не говорить вслух: я отказалась от своего удобства ради безопасности бабульки, на которую мне вообще-то должно быть плевать. Хорошо, что он не знал про ежедневную доставку блюд для Матвея и то, как я своими руками четвёртый день подряд мыла за нами посуду.
Такого от меня и родная бабушка с трудом добивалась, а для Вадима мой потолок возможностей когда-то закончился на заваривании чая из пакетика.
– Слушай, со мной всё нормально, – не очень-то уверенно успокоила я тревогу брата, так и не поднимая головы. – Пока держусь, завтра вот повезём нашего ходячего мертвеца на прогулку. Кстати, попроси курьера с утра привезти парочку куриц, пусть наестся до отвала…
– Как скажешь. Я между прочим даже с первой городской договорился, если кто спросит – Вадим лежал этой ночью там, и ему нельзя говорить после операции ещё сутки. – Женька шумно выдохнул и тяжело откинулся в кресле, снова засветив синяк во всей красе. – И когда этот дурдом уже кончится?
– Как только перестанет коптить небо Владимир Сергеевич, – нараспев ответила я, завершив с уборкой осколков и поставив полный совок возле журнального столика. Присев на краешек подлокотника кресла, озабоченно нахмурилась: – Умеешь ты перевести тему. Что там с этими твоими кредиторами-авторитетами? Твою мать, как будто в девяностые живём!
Женька невесело усмехнулся и сгрёб в охапку мою ладонь, согревая её своими – наш привычный жест, от которого так теплело в груди.
– Так эти и есть – пережитки девяностых. Я так-то и не сильно много у них занимал, тысяч тридцать…
– Полагаю, не рублей?
– Естественно. Но мастерская в гору не пошла, я решил отдать попозже, тут ещё банки наседали. Так эти засранцы мне счётчик включили. Требуют теперь какую-то бредовую сумму, но я больше чем брал точно отдавать не собираюсь. Обойдутся, шавки поганые, – он вскинул квадратный подбородок, как поруганная невинность, и я обречённо прикрыла глаза:
